Все во дворе, от мала до велика, звали её Тамарка-татарка. Яркая представительница своего народа, круглолицая, с глазами-щёлочками и гладкими чёрными волосами, убранные в большую копну на макушке, Тамара была очень громкой женщиной. Для её яростной, оглушительной и очень убедительной речи не нужна была даже аудитория.

 

Тамара могла говорить с невидимым собеседником, обращаясь к пустому двору, даже ранним воскресным утром. Представляете, как это нравилось местному населению. Раздражённо закрывались, хлопая, окна и форточки. И лишь немногие, самые смелые кидали реплики: « Тома, закрой фонтан, дай поспать! ».

 

Вот, он, небольшой ковшичек масла в огонь. Теперь речь посылалась уже относительно конкретного адресата.

 

При этом Тамара была абсолютно трезва. Алкашей, тунеядцев и прочий негативный элемент она порицала с удвоенной силой. Вся её горячая натура жаждала справедливости.

 

Дворник немного проспал и не успел подмести двор, полить газоны-получи! «Опять тут машины понаставили, и на какие деньги, интересно покупают, ворюги? Куда ты с собакой на клумбу прёшься, ты эти цветы садил, засранец? » Короче, поводов для Тамариного беспокойства была масса.

 

Сама она работала в ателье женской одежды швеёй. Работник она была хороший, аккуратный, знала своё дело.

 

Но коллективчик жил как на вулкане. Покой наступал, когда Тамара уходила в отпуск или на больничный.

 

Её муж и дочка Ира, двенадцатилетняя, некрасивая, прыщеватая девочка передвигались по двору исключительно мелкими перебежками. Ира бегала с бидончиком ранним утром к молочнице, которая развозила молоко по дворам. Может кто-нибудь помнит подобный сервис в 60-е годы? А муж, невысокий, кривоногий татарин работал по сменам где-то на заводе. Видели его крайне редко, а уж слышали тем более.

 

Потом Сурен, так звали Тамариного мужа, погиб. Возвращался утром с ночной смены и попал под трамвай.

 

На похороны собралось неожиданно много народа. Татарская родня, представители от завода. Никто и не знал, а муж Тамары был не последним человеком у себя в цеху, начальником участка. Хоронили Сурена по мусульманским обычаям. Никто не причитал громко, не плакал, даже громогласная Тамара стояла у свежевырытой могилы с сухими глазами, прижимая к себе испуганную Ирку.

 

Первое время после похорон Тамару редко видели. Во дворе было непривычно тихо. Ирка по-прежнему бегала с бидончиком за молоком, теперь ещё и таскала тяжёлые авоськи с продуктами.

 

И вот как-то, под новогодние праздники, наверное, ещё и первой годовщины не было со дня смерти Суре на, Тамару увидели с провожатым. На собрании у подъезда любопытные соседушки обменялись мнениями: « Надо же быстрая какая! Кавалер-то помоложе её будет, да и по всему видно не татарских кровей. »

 

Тамарин ухажёр был из обрусевших поляков. Звали его Адам. Симпатичный, светловолосый, смешливый, вообще во всех отношениях приятный мужчина. Здоровался со всеми, улыбался.

 

Но …. оказался женатым человеком, да ещё и с двумя детьми-подростками.

 

Разумеется, в глаза Тамаре никто не осмеливался задавать вопросы, а уж тем более отпускать комментарии. А она расцвела. Поменяла причёску, распустив свои чёрные волосы волнами по плечам. На ногах сапожки с каблучками. Сменились и наряды. Работая в ателье, Тамара при этом, носила раньше не слишком модные вещи. А тут на ней и юбка из шотландки, и чулки-сапоги и модные серёжки. Не узнать Тамарку-татарку.

 

Да и характер у неё стал помягче. Хотя голос восстановился и был по-прежнему слышен в любом уголке нашего двора, но темы выступлений сменились. Житейское отступило на задний план. Скоротечность женского века, семейные непростые отношения, брак без любви — вот, что теперь волновало Тамару. Спорить с ней никто не решался, да и зачем? У женщины-любовь, а такая, как наша Тома ради любви готова на многое.

 

Адам вскоре перестал быть приходящим кавалером и перебрался к любимой женщине насовсем. Из прежней жизни Адама в квартире Тамары появилось пианино. Он не судился с первой женой ни за квартиру, ни за прочую недвижимость. Адам был благородный музыкант, ну не совсем настоящий, короче, он работал настройщиком роялей.

 

Ирку срочно отдали в музыкальный кружок. Но бедная девочка, не имевшая ни слуха, ни голоса, научилась играть на пианино исключительно «Цыганочку» в три аккорда.

 

Зато Адам играл виртуозно. И, главное, он пел. Пел польские, украинские, немецкие песни. Его первая жена была немкой, и, между прочим, учительницей математики в школе.

 

Пару раз она появлялась в нашем дворе. Приходила одна, без детей. Собрание бабушек у скамейки разумеется жаждало возмездия, то есть скандала. Все ждали выяснения отношений. Но всё проходило на удивление подозрительно тихо.

 

Катя, так звали первую жену Адама, худенькая, светловолосая женщина в больших очках звонила в дверь Тамары. Но дверь молчала. Это было совсем не похоже на нашу бойкую Тамарку-татарку. Постояв у двери Катя уходила, так ни с кем и не поговорив. И публика оставалась в недоумении. Как так? И это всё?

 

Предполагали, что это Адам держит её за руки и не даёт даже подойти к двери. Не любил Адам конфликтов. Даже когда Тамара в очередной раз начинала двигать какую-нибудь речь во дворе, он высовывался из окна и начинал ласково балагурить: «Томик, а я ведь голодный, Томик, а где моя коробка с инструментами, найти не могу? » А то и просто: «Томик, а я соскучился».

 

И Тамара замолкала. Спешила домой. Адам действовал на неё как огнетушитель.

 

А потом она буквально всех сразила. Бабе под сороковник, а она рожать вздумала. В то время это было, действительно, аномалией. Если уж женщины в 30 лет считались позднородящими, что уж говорить о сороколетних.

 

А Тамаре было на всё плевать. На возраст, на разговоры. Она так любила своего Адама, ей так хотелось, чтобы у них были совместный ребёнок. Так ведь родила Тома не одного, а двух, погодков, мальчика и девочку.

 

Ребятишки родились здоровенькие, крепенькие. Юрка старший, белоголовый с карими глазками – вылитый Адам, а младшая Наташа взяла от матери чуть вытянутые глаза, да смугловатую кожу.

 

Адам возился с ребятишками всё своё свободное время. Тамара и в декрете подрабатывала, брала заказы на дом. Ира, старшая дочка, закончила ПТУ на крановщицу, тут же выскочила замуж и уехала на другой конец города. Ну вот, казалось бы всё устроилось. Счастье, любовь, дети. Но, судьба продолжала испытывать Тамару.

 

Умер Адам. Умер во сне, обширный инфаркт. Тамара и не проснулась ночью, лишь утром обнаружила, что её любимый не дышит.

 

Страшно было, страшно было смотреть на неё. Тома ни как не могла до конца поверить, что Адама больше нет. С сухими глазами она молча сидела на кухне в ночной рубашке, раскачиваясь из стороны в сторону.

 

Скорая помощь, вызванная соседками, увезла Адама в морг. Медики вкололи Тамаре успокоительное.

 

Приехала татарская родня, ничего не понимающих, ревущих в два голоса ребятишек, забрали. Началась обычная суета, что бывает перед похоронами. А для Томы мир рухнул. Она ходила как заведённая, что-то говорила, спрашивала, но всё было как во сне.

 

На кладбище, у изголовья гроба, они стояли вместе, Тамара с Юркой и Наташкой и первая жена Катя с большими уже детьми Адама. Им делить было уже нечего и некого. Когда начали закапывать могилу, Тамара уткнулась в плечо Кати и глухо рыдала. Катя молча гладила её по вздрагивающей спине.

 

Потом взрослые Катины дети, тоже дочка и сын часто приходили к Тамаре. Забирали малых, водили их в кино, цирк. Кому-то казалось это странным, но вот так повернулась жизнь. Дети подружились.

 

А Тамара отдала Кате пианино Адама. Оно всё время напоминало ей о прошлом. Надо было жить дальше, тем более поднимать на ноги Юрку и Наташу.

 

Горе что-то сломало внутри у Тамары. Её бойцовский характер растворился в слезах, в бессонных ночах. Нет, она так же работала, ребятишки всегда были одеты, обуты и сыты. Но пропал, совсем исчез блеск в её тёмных глазах, седина окрасила чёрные, как смоль волосы.

 

А ещё Тома начала попивать. В одиночку, сам на сам. Соседи стали замечать её нетвёрдую походку, остекленевшие глаза. Жалели, но никто даже и не пытался вытащить её из этого страшного омута. Только Катя приходила иногда с детьми, пыталась с ней разговаривать.

 

«Ведь это путь в никуда, Тома, у тебя же дети, они уже взрослеют, всё понимают», увещевала она Тамару.

 

Тома держалась некоторое время, потом опять срывалась и катилась по наклонной. А когда уж вышла на пенсию, то пропало всякое чувство стыда. Уже с утра она брела к магазину за бутылкой.

 

Юрка закончил школу, ушёл в армию. Страшно было отпускать сына, страна полыхала горячими точками. Сколько их тогда, необстрелянных, совсем юных, погибало в, так называемых, локальных конфликтах.

 

Юра погиб. Его и ещё нескольких ребят сожгли в автобусе заживо во время национальных разборок в Нальчике. Тамаре привезли цинковый гроб. Невозможно описать горе матери. Тупое отчаяние, бессилие ввело её в совершенный ступор.

 

После похорон Тома запила по-чёрному. Умываясь пьяными слезами, она всем, как помешанная, рассказывала, какой Юра был хороший мальчик. Умный, спокойный, спортивный, очень ласковый. Он ведь таким и был на самом деле. Только пьяную болтовню Томы не очень хотелось слушать.

 

Пенсию она, конечно, пропивала. Заказов никто уже не носил. На что они жили с Наташкой не понимали.

 

Изредка приезжала старшая Ира с мужем и двумя дочками. Ей тоже досталось. Муж на стройке покалечился. Несчастный случай, а инвалидность на всю жизнь. Ира одна тянула семью. Ей было ужасно стыдно за мать. Но у Томы были свои претензии к старшей дочери. Требовала денег, и Ирка покорно отдавала последние.

 

Но судьба не унималась. То ли за что-то наказывала, то ли испытывала на прочность.

 

Наташа, самая младшенькая, красивая, ладная девчонка в 10 классе связалась с женатым парнем. Но и это было не самым страшным. Любимый мужчина подсадил её на наркотики. Мало того, что Наташка кололась, она ещё и продавала гадость.

 

Тогда ещё не было в подъездах домофонов, и в Тамарину дверь день и ночь стучались наркоманы.

 

И сидеть бы Наташке в тюрьме, или погибнуть от передоза, но случилось с Тамарой несчастье. Как говорится, не было счастья, да несчастье помогло.

 

Инсульт, парализовало у Томы всю правую сторону.

 

Что уж там произошло в голове у Наташи, только глядя на беспомощную и жалкую мать, она собрала все свои силы и начала выкарабкиваться. Ей было страшно и больно, но ещё больней было смотреть на Тому, которая только мычала, с трудом ворочая непослушным языком.

 

Татарская родня появлялась всё реже, Катя с детьми уехала в Германию. Наташа осталась один на один со своей несчастной мамой.

 

Закончив школу она быстро, за три месяца выучилась на кассира-контролёра и устроилась в хлебный магазин неподалёку.

 

Тут надо отдать должное соседям. Сейчас, в наше время, это, наверное, трудно представить. Люди тогда были дружнее, милосерднее что-ли. Соседи по очереди дежурили у Тамары, пока Наташка училась. Уже работая, она бегала каждую свободную минутку домой, проведать Тому.

 

А Тамаре становилось лучше. Паралич немного отступил, она уже могла потихоньку вставать и с палочкой, приволакивая ногу ползала по квартире.

 

Вместе с Наташей они даже добирались со второго этажа на улицу и дочка водила Тому от первого подъезда до пятого и обратно. Тома сильно сдала, похудела, правая сторона лица застыла неживой маской.

 

Но она цеплялась за жизнь. Пыталась даже разговаривать с соседями.

 

В хорошую погоду Тамара подолгу сидела на лавочке у подъезда. Старушечий коллектив, вдоволь перемыв всем проходящим мимо косточки, разбредался по квартирам. А Тома всё сидела. Выскакивала Наташка, накидывала матери на плечи тёплую шаль. Тома гладила её по руке и кивала головой: «Иди, дочка, я ещё посижу».

 

Она вспоминала, что же ей осталось в жизни.

 

Вот Сурен, совсем молодой, несмелый ухаживал за ней почти два года, пока Тома училась в швейном ПТУ. Любить она его не любила, но замуж пошла, тем более свой по вере. Как жили они в многосемейном бараке, в 12-ти метрах и как радовались квартире, в тогда ещё совсем новеньких хрущовках. Это сейчас их сносят и не считают за пригодное жильё. А тогда в 60-е, это было настоящее счастье. Отдельная квартира, своя, пусть крохотная кухня, туалет.

 

Адам.. Её, по сути, первая и единственная любовь. Как он мечтал повезти Тому и ребятишек к морю.

 

Тома вздыхала. Ведь она ни разу даже на самолёте не летала, не видела моря, да и в отпусках работала, брала заказы на дом. Что Тома видела за свою жизнь? Только и было, что несколько лет счастья с Адамом.

 

Юрочка, сынок... За что погиб? За неуклюжую политику тупых чиновников? А ведь у него даже и девушки ещё не было.

 

«Быстро как-то жизнь пролетела. Ещё эта беспомощность, хоть бы уж Господь прибрал по-скорее», тяжело думала Тамара. Но на самом деле хотелось жить, так вот с изуродованным параличом телом, но жить..

 

Опираясь на трость, она грузно поднималась со скамьи. Доползала до своего окна на втором этаже. «Наташа», слабым голосом звала Тома.

 

Наташка тут же появлялась и махала рукой: « Иду, мама, иду».

 

Судьба в этот раз пожалела Тамару, оставила ей дочку.

 

«Ну что же, и на том спасибо».