...И  вот они собрались на пароме отправиться на остров Яву, а там- на крошечный островок , который можно обойти пешком за день, но где была ювелирная фабрика бирманских камней  и  служба для них обоих:  Мать  не умела рисовать как Сынуля - но она умела продать всё что угодно! Тем более драгоценности.

          

       Паром , включая трюм  с бедными,  оказался переполненным. Преданный гид Джер  следовал  с ними  что в храмы что  путешествиях, так и сейчас  -   он провел их  к капитану, переговорил сам , потом  показал ей рукой, что можно  передать правой рукой.  Она протянула капитану в индонезийской тряпочке на голове  вместо фуражки  сто долларов  и их  провели в маленькую каюту с крохотным окошечком под потолком - одно из лучших мест на пароме.  Потом долго махали   заботливому Джеру

 и всё проверяли  на месте ли  бумажки с  телефонами и  именами, которые он им дал с собою в дорогу . 

 

     Нагруженный до отказа  паром шел медленно. От духоты проснулась и закапризничала   Лалупана .Мать взяла ее на руки и они вышли на палубу. 

 Откуда   тут взяться палубе с шезлонгами,  кругом спали люди на своих узлах. 

  Все одинаково одетые в национальные шаронги ,  головы у мужчин повязаны белыми тряпочками узлом. Она тоже была в одежде из  ручного балийского  батика , но  все равно  слишком дорого для индонезийцев. Чувствуя  себя  неловко, Ма остановилась у капитанской рубки,  хоть знакомое приветливое лицо рядом .

     Он  улыбнулся,  взял малышку на руки, что то ей показывал ,  смешил  ее  и она перестала хмуриться . Так плыли  довольно долго. Тем не менее погода  портилась, солнце  не проглядывало сквозь темные облака, а  качка усилилась.

         Неожиданно капитан стал задыхаться, схватился за сердце, весь побагровев.  Она выхватила у него из рук девочку - капитан  медленно  сползал  по стене,  бледный даже  сквозь смуглую кожу. Без страха оставив девочку в рубке, она побежала за сыном:  он умел делать массаж  сердца  - его  на курсах военки в университете учили. 

     Они бегом вернулись, положили капитана  на пол  и вместе считая, стали делать искусственной дыхание  . К счастью, через некоторое время капитан очнулся, виновато смотрел , но был еще  беспомощен .

       

      Пока возились  в суете с капитаном, перепуганный помощник  и матросик  в тельняшке  на какое -то время  потеряли управление паромом.  Видно было, что они стали ругаться, что -то быстро показывали, тыча  рукой то в небо, то в карту , то куда-то неопределенно в море.

      Испуганный матросик убежал , перепрыгивая через людей на палубе вниз, потом прибежал еще более испуганный- ясно стало  из обрывков фраз,  что   в тумане  они не просто сошли с курса-  впереди были рифы. Они шли на рифы! 

 Рифы были везде,  мотор  боролся с волнами до дыма и вот-вот  мог заглохнуть- слишком много пассажиров  и груза они взяли на  старенький паром. 

   Скрежет металла  всех поднял на ноги. Резко дернуло.  Паром попал на острые скалы. Началась паника. 

С этой минуты время  затормозило свой ход,оно вязло  как ноги в глине, Ма не могла  кричать , ни даже испугаться, не понимала,  что это ступор от страха. 

 

Она видела как  кто -то уже прыгал в воду, кто-то  садился медитировать и молиться, дети плакали,сотовые  не отвечали. Радиорубка оказалась на самом рифе , а    лопнувшие провода отчаянно  болтались  на ветру. 

 Вскоре они  задымили и  хриплый двигатель тоже.

 

     Капитан  прижал девочку к себе:  он уже привстал, но подняться на ноги еще не мог.  Из последних сил он  надел на нее свой спасательный жилет, старательно  застегивая все крепления.  У него хватило самообладания   отдавать четкие команды, словно девочка вернула его к жизни.  

     Был  ли  это приступ  астмы  или может быть   сердца,  но  русский нитроглицерин ему помог  с собой справиться . Капитан  взял  рупор , говорил с людьми медленно но твердо. Команда  начала раздавать спасательные жилеты : пассажиры  вставали за ними спокойно в очередь, отрешенно и без давки. 

 

Ни жилетов ни кругов не хватало, шлюпок оказалось только две. Во вторую шлюпку капитан  тоже  посадил  только  женщин и детей и ее с Лалупаной.  Сын отказался от жилета, отдал  его несчастной женщине с ребенком -  та еще успевала  кланялась   ладонями вниз: смерти или дьяволу,  будто  в астрале,  пока он   запихивал  её в лодку почти насильно.

Те,  кому не досталось места в шлюпках  или не хотели   оставлять родных , тихо стояли на палубе  и не пытались  спасаться . Возможно их религия  позволяла  им верить в реинкарнацию...

    Но паром  накренился всей своей огромной неповоротливой тяжестью ,  громадная  волна  срывала его с рифа, с легкостью  разворачивая  кормой и тем  самым разрывая пополам... 

Вторая шлюпка  с ними  не успела отплыть далеко. Сын видел их с палубы, он не держался за  жалкие поручни,  а  неотрывно смотрел только на них .  Сильный порыв ветра и поднявшийся белый гребень воды от огромной  воронки  тонущего  парома перевернули шлюпку...

 

...Она  боролась с водой отчаянно . Хватала воздух, шла вниз,  потом снова хрипела,  пытаясь  вынырнуть ,  снова и снова заглатывала    воздух вместе с водой ,  но никак не могла найти ритм океана.  Пока  барахтаешься  в страхе,  никогда не выплыть. 

 - Найди ритм! -  в  мозгах колотило :

-  Найди ритм -  выплывешь!

- Кончай барахтаться , ищи ритм !-    всё внутри ее орало на мозг командами.

            Последнее, что она  видела немного вдалеке - сын, на  обломок корабельной доски,   махал ей рукой и вопил  , не слышала что  но ещё видела.  Видела  как  капитан  с раскосыми глазами,  в индонезийской  белой  тряпочке   на голове  вместо  фуражки сидел  на обломке  от парома   и крепко держал ее белокурую девочку. Среди стихии она одна казалась  безмятежной и даже волосы ее были   сухие , а   золотистые локоны   мягко развивались на ветру. Большие  ясные глаза     безмятежно сквозь  расстояние   смотрели  на нее.   А она тонула,    панически барахталась , глотала  то воздух , то воду... Вода уносили их всех  в разные стороны.

   Сильная волна  очередной раз ударила  прямо в лицо, забила нос и рот. Она  захлебнулась,  и медленно пошла  в глубину . 

  Перед глазами   радугами поплыли   цветные круги .

  Она поняла, что    уже не выплывет:

- Это   конец? 

 Мысли её  еще были живы,  и не отпускали  будто она  еще могла сделать что-то очень важное  , но  какой смысл теперь -то? Решить и сказать? Тело уже  не двигалось и не могло сопротивляться океану : 

-  Моя   маленькая девочка! Кто будет тебя растить ? Я не могу  умереть... Кем  ты станешь без меня... кто  кроме меня научит уму разуму ... семейную культуру, моя красавица, о чем я  это? О, нет, нет!

   Она  уже  видела себя откуда -то  со стороны , как   руки   безвольно расходились в стороны, как  её тело  медленно  опускалось вниз.  Вода и  голубое небо   слилось воедино,

- ... красиво  умирать в красоте? а девочка .. без меня ей никак   !

 

Каким то чудесным образом,  но ей удалось  выдавить из себе воду  и не заглатывая  и не вдыхая снова,  она оттолкнулась от океана . Вода  сразу стала упругой, растопыренными руками  и ногами  она еще раз  уперлась в водные стены и вытолкнула себя наверх - в  тот же момент  рука Сына схватила ее сильно , больно сжала  запястье правой руки и вытащила ее на поверхность.

-А-а! -  она хрипло   глотала воздух, но уже  задерживала его в себе, и теперь наконец -то   как всадник на коне, почувствовала  себя  в  едином  ритме с Океаном.  Она еще хрипела и   задыхалась,  но уже  дышала и смогла открыть  глаза.

 

  Вокруг только один океан.  

 

     Шлюпки видно уже не было, их куда-то далеко   откинуло за риф. Но это почему -то не угнетало. Мысль,  что малютка с капитаном   хоть и с полуживым , немного  утешала. 

 Под ногами  в глубине уже  просвечивали острые  подводные горы, но как это глубоко, сколько метров или десятков метров...

 Им удалось  уцепиться   за    не тонущее  сиденье из пенопласта или чего-то в этом роде.

 От тяжести двоих оно  погружалось в воду,  они поочередно за него держались и отдыхали. 

 Самое главное было не утонуть и дождаться пока стихнут волны.

        Сколько часов это продолжалось?   Но от того, что сын был рядом,  удавалось не рехнуться и не потерять  сознание. Они время от времени  даже  разговаривали, только чтоб слышать друг  друга и  жить дальше в  этой реальности. Над головой кое-где стали мерцать звезды, что было хорошим знаком.   Лишь бы не заснуть они все равно  пытались плыть и двигаться. 

 Вставало новое солнце, когда их прибило к остроконечной  верхушке рифа.

 Волны  стихли и они смогли  приблизиться к острым камням , ухватились, уперлись ногами.  Было очень больно,  рифы  резали до крови ,  ноги скользили по водорослям  , но  тело  все равно уже ничего не чувствовало. 

Ярко слепило солнце, от бликов  и соли  слезились глаза. Единственное что они видели- это вершка за которую можно ухватиться, чтобы не утонуть.  Последнее, что они успели подумать, пока не отключились :

-  Лишь бы  сейчас был не  прилив!

Иначе  вечерний прилив может накрыть их с головой во время  сна.

      Засыпая или теряя сознание,  Сынуля   не отпускал из рук спасительное сидение     и ухитрился   закрепить его на рифе рядом с собой.

Измученные  , они  заснули сном забытья,  крепко сцепившись за руки в обнимку с колючей   верхушкой  скалы.

             

     К вечеру они очнулись от прохлады и  дождя  на верхушке  рифа ,острой пикой торчащего над водой уже метра на два.

     Вдали,  в  километре  - полтора  виднелся  зеленый островок  и полоска песка,    который они не заметили при ярком сиянии солнца и отблесках воды. 

        - Сваливаем отсюда !-  хором сказали оба и начали сползать с рифа, обдирая  ноги в кровь.

            Один единственный пресный настоящий ливень  помог им выжить  и дал силы  плыть . В этой жизни  они ни о чем больше не могли думать- только о пресной воде. 

        Позади себя они видели   бесконечные рифы-   под собой  рифы  и совсем близко , нарядные и страшные рыбины  плавали стаями между скалами, но плыть  было можно.

     Берег приближался и стало мелко ,  но каменистое дно не давало идти пешком  и плыть  не удавалось .  Если бы  Он не догадался сохранить сиденье с парома:они забавно плыли  по очереди на нем, а потом толкали его назад- чтобы кто-то из них снова ложился на него и догонял.

Мать  подтолкнула его на сиденье который уже раз  вперед   , стоя по горло в воде и не двигаясь на скользком  камне, ожидая, когда он толкнет ей его обратно. И он толкнул,  а  оно   поплыло не в ту сторону и зацепилось за камень. Ни у одного из них не  оставалось ни малейших  эмоций или  сил достать его.

  С одной стороны   рифы заканчивались резким обрывом,  это было ясно, так как дальше  вода была совершенно тихая, а на  рифах она пенилась. Оставалось добраться  совсем немного  до границы  где уже желтел  мягкий песок.

  Идти - значит  изрезать  до конца все ступни  об осколки кораллов   и морских ежей на дне. Они пытались держаться на воде толчками , а когда стало совсем мелко,  шли    как в детстве на руках. Обдирая в кровь и руки и живот,чертыхаясь и ойкая , то  ногами , то на руках  , выбирая  светлые куски дна- там не было  животных и камней, они выбрались   в конце концов на  песок. 

   Пришла следующая ночь, но уже на суше-мертвая без снов.

   Над океаном солнце вновь   вышло и сияло высоко, когда они проснулись и вовремя,   пришлось  срочно искать укрытие  в зарослях,  иначе они бы сгорели.  

 -  А то и на голове нельзя будет ходить как сейчас ногами,- первая фраза сказанная  Сынулей    за эти  двое с лишним    суток .

 -Шутишь, значит жить будем, - ответила Она.

 Делать  нечего,  а ноги  надо  обработать и обмотать   хоть чем -то  и они  пошли в глубь острова.

 

   Для всех на материке   Ма с сыном  , утонули или нет,   но без вести пропали.  Поиски близлежащих островов ничего не дали. Погибших было много. Двоих иностранцев никто не искал. Кроме капитана , который  взял девочку к себе , о них   безбилетных  никто не знал. .  Позднее  его  самого подобрала  спасательная  лодка . Несмотря на это история капитана оказалась печальна: его  посадили в тюрьму  после поспешного  разбирательства катастрофы .  Добрейший капитан   перед судом  успел таки  передать   девочку  своей  тайной  подруге , жившей на небольшом островке недалеко от   Бали,  и сказал:

  - Заботься  о ней как если бы это была наша дочь. Ее мать была  славная  женщина: они  с сыном помогли мне справиться  с приступом сердца  , а когда на пароме тонули люди , он  помогал спасать чужих детей. Они  скорее всего погибли , я видел как  их обоих   унесло дальше в океан, кто знает, может  на рифы.  Не знаю из какой страны были эти люди и кто из них кем приходится. Я рад что они  меня спасли- я буду  видеть тебя  еще несколько лет.

 

   Капитану грозило немало лет тюрьмы. Так  девочка  осталась  жить  в хижине  у этой женщины,   нежной и тихой   подружки капитана из Джакарты в белой тряпочке вместо фуражки .

  Вместе с ней Лалупана  ела  манго и бананы, рисовые лепешки и какао прямо с деревьев во дворе, пила воду из родника, а в белокурых кудряшках  за ухом носила   цветок по  местному обычаю. Но на людях Женщина прятала её волосы под тряпочку и переодела, чтобы  никто не заметил какая она беленькая.  Но островитяне все видели и понимали то, что  белым невдомек : они назвали девочку  странница Лалу.  Сколько бед могло быть из-за  белой странницы, но она обещала Капитану. Предчувствия её не обманывали, но несчастная островитянка не могла противиться мужчине и безропотно  взяла девочку.

 

.......

 

Ливней между тем становилось все больше  с каждым днем, жара потихоньку спадала. Собственно она не спадала, а не была такой сухой,  в тени  по-прежнему было  вечные как сто долларов( уже в одно слово!)  тридцать градусов жары. Влажность и дожди с каждым днем   возрастали ,  зной не так мучил, не так обжигал , а великодушно как сами балийцы  давал возможность передохнуть.Ей уже нравилось  мокнуть под дождем   каждый день, ходить босиком по лужам.

          Джера она не могла найти несколько дней, его сотовый не отвечал, в отеле  портье сказал ,  что он увез группу туристов в горы  и по храмам острова , а затем наверно , еще в национальный парк- немцы и англичане любят посещать все уголки в поисках экзотики.

         Искать другого гида и посвящать   в тайны чужого человека она не хотела,  и  поэтому  решилась ждать  Джера, благо еще несколько дней  у нее было оплачено за проживание  в отеле . Сердечко её сжималось , спокойствия на душе становилось все меньше, но надо было опять ждать и другого выхода не было.Вот откуда у них  потребность в медитации.

         

            Дожди   между тем  потихоньку размывали  дорогу, по которой обычно  ходили  Лалупана  с индонезийкой  к морю за   устрицами  и прочей живностью, какую оставляет море  после прилива.  Однажды , возвращаясь обратно с берега  под сильным ливнем,  бедная женщина оступилась , ее нога скользнула по  рыхлой земле , по   мокрым и острым камням, она больно ударилась головой и коленом, разбив то и другое  до крови. 

       Девочка  тихо сидела рядом с ней и гладила ее , пока та не очнулась и смогла приподняться. 

Лалупана  принесла  длинные листья пальмы, они перевязали ногу кой-как чтоб дойти до дома, а пока  женщина приходила в себя, Лалу  собирала рассыпавшихся  моллюсков и  морских ежей.

   В этот раз они шли медленно, дорога в гору была скользкая,  женщина хромала, но  домой они  сумели добраться хоть и к сумеркам.  Женщина слегла, обессиленная, и малютка легка спать без горячего,  напоив водой  свою    индонезийскую маму.

       Наутро нога оказалась распухшая, вставать было невозможно больно, но хуже всего было то, что голова  кружилась и попытавшись встать ,чтоб приготовить еду, женщина ощущала  сильный звон, боль и в полуобмороке падала  обратно. Ночью её лихорадило и знобило.Так продолжалось  дня три или больше.  Лалу не отходила  от храма и молилась, продолжая  мастерить коробочки для подношений , собирала  плоды, что падали на землю , поила водой больную, заботливо за ней ухаживая, сама полуголодная и  печальная.

     В таком состоянии их и застали через несколько дней  прибывшие на остров  Маша и Джер.

  Джер наклонился и успокаивая женщину сообщил:

-  По амнистии капитана должны выпустить уже вот-вот,  вина его не доказана, а жалоб на него не было,  стихия была неожиданной,  его не предупреждали о тайфуне, ты только потерпи,  я тебя заберу в город, тебе надо в больницу.

      Они собрали ей с собой узелок,  дали  его нести  девочке, а сами вдвоем   повели под руки   слабую больную женщину к лодке, которая  увозила Джера  на другой остров в город.

        Неизвестно  по какому наитию ,  но Маша и Лалу не пожелали пока  покидать остров,  уверенные что балийка вернется, уехать-сбежать , когда она больна не хотелось, Джер тоже не настаивал,  отель у Маши уже закончился, а Лалу  впервые заплакала и  сказала , что она никуда не поедет  без  своей индонезийской мамы, пока та не вернется домой.

       Джер заверял, что капитан  вот-вот вернется, и вероятнее именно это было последнее, что  остановило их обеих , Машу и Лалу  покидать остров.

 Они  проводили  Джера  с  больной женщиной ,  вернулись в хижину , волоча за собой  чемодан с нарядами из Америки и Милана , которые за все время так ни разу и не надела. 

Они решили спокойно дожидаться возвращения капитана и его приятельницы. 

       Надо было находиться  в трансе  от медитации  , но не понимая и не сознавая как они обе-  малышка беспомощная и  русско-американская модель собираются не умереть с голоду и выжить одни в джунглях?

        Еды в чемодане немного было- фрукты и сладости в для девочки, которые  Маша  выбирала на базарчиках вместе  с гидом,   и Джер  кое-что оставил  как обычно подружке  капитана из продуктов, на первое время хватит. 

    Может Маша не осознавала, что ей   после всех переживаний хочется покоя и тишины в уединении с единственным родным  существом,  теперь единственным для нее на свете - собственной дочерью, 

 к которой еще надо было как-то подступиться.

 

            Маша    привыкла   ходить за водой по горной тропке,   собирать  листья пальмы и бамбука, плести корзинки- коробочки.

 Как-то  в день без тумана и сильного дождя , девочка сводила ее  на поселение неподалеку, оно состояло   всего из  из  трех   хижин. Это была маленькая  деревушка на террасах, где  выращивали рис .  Чтобы туда попасть пришлось  подыматься еще выше в горы.

      Местные жители были не высокого роста, все с  темными волосами, расчесанными на прямой пробор и гладко затянутыми. 

К Маше  они отнеслись доброжелательно, потому что уже все знали малышку Лалупана.Они осторожно просили   потрогать их   белые и волнистые волосы , меряли ее одежду, кивали головой   , одобряя ее украшения , купленные у  жителей на  других островах;  догадались  , что серебряный ведический знак она привезла из Джогджакарты.

        Забавно было смотреть , как, наконец,  ее дочь  смеялась и начала с ней разговаривать без смущения. Малышка росла  серьезная  от необычной своей жизни , и удивляла не только свою мать. Это был первый день, когда девочка назвала ее мамой и при всех  с удовольствием  показывала фотографии , привезенные Машей  из России. 

     Местные жители  помогли им , накормили,   дали  рис и сказали, что возьмут их с собой на праздник, который будет на новой луне, если конечно, они не уедут к тому времени. 

          Она потеряла  счет времени, дням и неделям, и как все стала смотреть на луну и считать время .        

       Приближалась уже вторая полная луна, лето не кончалось, а где -то в России  зима со снегами,  или уже нет ,  она пожимала плечиками. Она здесь с дочерью, а все остальное не имело значения.  Ей было хорошо рядом с дочерью. Она показывала ей  все свои наряды, устраивала   настоящий показ под музыку  траля-ля , красила ногти себе и ей. Взбрело ей в голову и  нанесла полный макияж при вечернем платье с оголенными плечам, приведя девчушку в полный восторг. Девочка  в нее постепенно  влюблялась и нежно привязывалась, понемногу обучалась русским словам.

   Когда  соседи с гор пришли к ним в гости,  девочка уломала мать устроить и им показ : они так растерялись от незнакомой красоты, что сидели тихо- тихо, пока маленькая Лалу не стала хлопать в ладоши:

- Похлопайте люди!

   И привела жителей деревушки  восторг и умиление больше чем , красавица мать, чьи наряды были для них  диковинными. 

            Вестей от капитана и его подружки не было. Джер тоже не появлялся уже давно. Жизнь на острове спокойно  шла своим чередом, сменялась лунами, праздниками и хождением в храмы.      Уже собрали второй  урожай риса и Маша научилась его  срезать и молотить,   для этого ей пригодились перчатки  лайковые в дырочку-горошек  от кутюр , в них она сбегала от  русской зимы в Америку.  Хоть теперь  польза от них,  а не одна  красивость, здесь на островах образ жизни  полностью меняет и образ мысли, никакой суеты,  но все время занято , и все в гармонии с природой.         

                           Тем временем где-то в океане, за островом Комодо с  крокодилами  суматранскими,  там, на мелких островах, которые с высоты самолета кажутся осколками  огромной  вазы, словно она разбилась вдребезги  и разбежалась  островками  по глади океана  как по стеклу  , где-то там  оказалась  затерянной  еще одна трогательная пара  людей.     Вы  не забыли тех двоих -Мать и её Сынуля?  Мы оставили их , когда они ,  свалились отоспаться на  минуток пятьсот -шестьсот после морских злоключений . Жажда и голод заставили продрать глаза и они пошли  в глубь острова в заросли искать  воду и  чем бы   обмотать разбитые ноги. 

Им  повезло: остров был насколько невелик, что  ни крокодилы , ни слоны на нем   не умещались. Он представлял собой идеальный песчаный риф, за  миллион лет на который намылось песка   мягкого и желтого столько, что рифы погрузились в него, образуя  чудесный  песчаный берег с пальмами и орхидеями,   бабочками и райскими птицами.  После  блужданий   им удалось отыскать крохотный  ключик, похожий на сопливый нос,  с лужицей из пресной воды, которая когда-то  была соленой, но пройдя через  пески, кораллы и корни , стала пресной .Вкуснее не бывало. 

  Не всякий остров может похвастаться кокосами ,  папайей и бананами, как нам в проспектах показывают.

 Ма видела прежде  на островах, как местные, а как их иначе назовешь , или аборигены,  юркие и ловкие словно белки,  взбегали  на  пальму не хуже  чем  Жан Маре по  отвесной скале  без всяких приспособлений, на  руках -липучках, держа за поясом что-то вроде мачете.   Но на их острове не было ни бананов, поэтому и  аборигенов тоже. Ну не было бананов на острове!

      Лишь колючий дуриан,  его переспевшие  тяжелые   плоды батонами  падали вниз. И дуриана этого  оказалось полно.Невероятно  вкусный  , полезный и сытный, но с запахом  салата из клубники и ананаса с сыром рошфор : как если бы  все это упало  в мусоропровод в жару  и   зависло  там на выходные - есть его можно, только если вспомнить как ароматны  были  исходные составляющие  такого салата , или просто не нюхать. Забавнее всего , дуриан оказался  пьяный. Его  переспевшие плоды валялись  под ногами или свисали  низко, прогибая ветви. После  пары плодов натощак,  они  были пьянее чем с бутылки молодого божоле на каждого. Дуриан , как считают индонезийцы,  делает мужчину страстным   , так  что  поедают они  его с огромной  охотой.   Хотя вас с этим фруктом не пустят ни в один отель , ни в самолет,  пусть вы завернете его любовнее   ядерной боеголовки.

 

          Ма с Сынулей  вздыхали, объедались  психоделическими травами и плодами до галлюцинаций  и  постоянно  ходили навеселе , не зная что делать с накопленными и возрожденными  силами после   заморского   дива-плода дуриана .

- Приближается инцест, видишь?вон идет красавчик!

- Где? Мы еще не весь остров обошли,  может кто   найдется из живого! 

- Кого тебе надо еще,  без холодильника  с едой ты быстро за мою подружку сойдешь,  видела бы себя -  стройняшка  несовершеннолетняя стала, не верю я,  что  ты меня родила, приютила наверное, ты добрая  , я знаю, колись давай, я  из приюта- как собачка?

- Ты весь в  отца, помню его  плохо, но он был красавец , засранец  .

-  Такой же красивый! Я ведь стал взрослым?

- Твоему отцу тоже было двадцать, когда ты родился. Только  он  тогда был полным балбесом.

- Конечно, раз тебя оставил, я тебя никогда не брошу!

- Куды ты денешься - мы одни на острове.

- Раз нас двое- это уже семья.

  Конечно, шутки от безделья. 

  Недели и месяцы тянулись. Однажды,  напрасно напрягая все свои познания в ботанике,  они  таки объелись  сладковатой  зеленью  с плотными сочными листьями и  отравились. У  пресного источника  провели они несколько дней, страдая галлюцинациями; то их выворачивало, то корчило от острой боли.

 Одна чистая вода  спасла их от вымирания и дурьян, на который они снова перешли, перестав экспериментировать и пробовать  всю растительность подряд.

       Правда, одни кусты с широкими листьями, которые они тоже приняли за   низкорослую пальму , оказались  листьями табака ,  или вроде того, на что  наша белая пара  очень правильно отреагировала:

-  Высушим, приготовим - тогда узнаем, табак делаем  или нет!  - Ма как всегда  была полна активности  решать и действовать.  Оказалось, дело табак! 

    Устрицы,  молюски, крабы и все, что они не знали как назвать ,оставалось после отлива на песке и собрать это иногда удавалось, если   сперва  несколько часов переждать прилив на деревьях, а потом уж осторожно спускаться на  пляж так, чтобы под водорослями не встать на ежа или звезду   и вообще только на песок, что почти никогда не удавалось. Так что ноги  их перестали быть  европейскими быстро  в обмотках и в ссадинах, вечно болели.

    Тем не менее  пробовали  все . Вскоре приспособились к сыроедению, в сочетании с дурианом - пиршество   неописуемое, а  эффекту позавидует  калифорнийская  клиника , спрятанная в пампасах,   по реабилитации  мужского и женского бессилия ,  восстановлению красоты и молодости! Инцест был неизбежен.              

           Жевание  самодельного  табака не только занимало время , но  после него приятно и  спокойнее засыпалось. После медлительного погружения в сон , совсем не спокойно спалось  или  не спалось вовсе,  трудно было понять сон  ли это и спишь  ли ты,  как будто все мерещилось,  а сам при этом наблюдал за своим сном и за самим собой откуда-то сверху - сбоку  , и не представлялось возможности  остановить его ,потому как  не ясно   что есть сон ,  а где  сдавленные  чувства   замкнутым  пространством  осколка- островка в  бесконечном океане. 

     Смесь опьяняющего и дурманящего сочного плода с  листьями табака,  вперемежку с соком каких-то очень ярких цветов, опутывали голову и члены, кружили мысли и уносили в мир галлюцинаций и фантазий, из которого не хотелось  возвращаться : там была нирвана,  легкость в теле неосязаемая, пустота в голове  необыкновенная, все пело, кружилось и   сон и  явь, земля и небо сливалось и смешивалось в единое. 

И не  думалось ни о чем болезненно, все было в грезах. 

      Время  все равно шло, шло однообразно, никаких жителей и туристов на остров не заносило. Новое , но тупое чувство ими постепенно  овладело : они никуда не хотели , перестали говорить и вспоминать о прошлой жизни, словно всегда здесь жили и не было ничего до этого раньше : только  вечный   рай и вечное   лето ,   тупо вдвоем и больше ничего.

   Им  стало  безразлично -больше  не считали ни лун ни солнца, зарубки  делать их не забавляло, да и нечем  , они не задумывались  о времени и месте, а просто жили и ели - им это нравилось . Ма   похорошела и стала гибкая , изящная , а Сынуля возмужал от постоянного плавания и ныряния, а не от приобретенных навыков выживания - нечего было добывать, еда сама валилась под ноги.  Может мать именно этого и  желала, когда  в стрессе  пила   шабли с агитаторшей или коньяки  с партнерами по бизнесу. Теперь при воспоминаниях  путалось  , забылось что и где  было   и где приснилось - для них все стало  сплошная полудрема. Прошлого не было,  только  сиюминутное : они друг друга интересовали и забавляли. Разве счастье бывает вечным? Скоро узнаем.

 

 Не так легко  пришлось   Маше  с дочерью , хотя и они  свыклись с жизнью на острове , радовало одно-они  стали  привязываться друг к другу и понимать.  

  И вот  вернулся Джер и привез с собой индонезийку, приемную мать  малютки. Вопреки ожиданиям,  она оказалась  истощенная,  болезненно  желтая даже несмотря на смуглую  кожу и высохшая. 

         Одной ноги у бедняжки не было. Джер был с ней внимателен и заботлив. Отойдя в сторонку, поведал Маше, что ее выписали умирать дома.   Сколько она   протянет  было неизвестно, но  бедная женщина догадывалась, что дни ее сочтены и пожелала во что бы то ни стало вернуться домой и быть  погребенной  по их местному обычаю.

            

          Маша была растеряна и  тихо плакала, что индонезийке было вовсе непонятно. Но Маша  не могла ее здесь оставить одну  умирать или отдать ее соседям в деревню. Она  чувствовала себя виновной в несчастьях этой женщины и в  несчастьях Ма и сынули и даже капитана почему-то.

            Ей стало  казаться , что это все из-за нее, зачем только она уехала  с этим обольстителем Джоном -биллом в Нью-иорк,  и зачем только ...и  сидела и ревела,  каясь во все  грехах   за всех белых людей перед  несчастными островитянами.

 

         Женщину она не оставила,  ухаживала за ней как могла. Приходили соседи, носили  загадочные травы и  выполняли тайные ритуалы с благовониями и  молитвами. Бедная женщина безропотно и быстро увядала. В глазах ее не было ни страдания ни скорби, как и у других аборигенов. Постигая  тайный смысл вечной жизни , путешествий в другие миры и реинкарнацию ,  Маша вскоре перестала винить и корить себя,  слезы ее  больше не лились , а   философия и мироощущение  этих маленьких людей оказались настолько сильны и гармоничны с природой, что   она перестала роптать на жизнь, а воспринимала   обстоятельства как раз и навсегда данные, которые не обсуждают и с которыми не борются, а пытаются понять и  осмыслить , чтобы жить  в ладу с природой и ее тайнами.

       По прошествии трех полных лун индонезийка тихо ушла во сне в иной мир.  На острове   считалось правильным обычаем кремировать  умерших, которых слезами не омывали и   причитаниями и плачами не провожали. Но , поскольку, как сказали местные монахи и старейшины, она умерла не в свой день, который неблагоприятен для кремации - иначе ее душа не попадет в тот мир, откуда возвращаются возродившись в другом теле или дереве, или в животном, то надо будет ждать до  осени и они определили точный день кремации. Тогда только  можно  будет  предать ее тело полному  обряду как положено для души усопшего: именно в ее день. И душа ее возвратится в этот мир и будет спокойна.

       Раз так, то   сначала тело временно  погребут в землю  на холме,  рядом  с  большими старыми деревьями, а уж осенью совершат  ритуал. Обряд был торжественный. Тело женщины завернули в саван и прямо в нем возложили    глубоко в землю с травами, благовониями и чем-то еще , чтобы не повредили животные и дожди. 

       Все женщины  ярко , нарядно и  одинаково одетые  в  желто-оранжевые  кружевные  кофточки и  шароны двигались с песнями .Их с  малышкой так же нарядили, а потом они шли вместе и пели песни  и на обратном пути тоже , и как  Маше показалось совсем не грустные. Никто не рыдал: рыдать было нельзя, иначе  усопший тоже начнет там в одиночестве  рыдать и страдать. Со стороны белые люди  могли  подумать , что это   ритуальное празднество , очевидно так оно и было.

   Капитан опоздал с возвращением  из  тюремного затворничества   на несколько дней . Он застал  в хижине только Машу и уже подросшую девчушку,  бойко лепетавшую и на русском и даже на местном наречии, чем так умилила капитана, что его грусть  потихоньку прошла. 

   

 - Что же мы теперь будем делать, милая? - говорил он, держа малютку на коленях,- я должен дождаться до осени и быть на кремации, тогда  моя  подруга  будет знать, что я ее не оставлял, я к ней вернулся.

 Маша   привыкла к образу жизни на острове  и  проникнувшись обычаями  местных людей, столько  хорошего для них с дочерью  сделавших, также решила остаться до кремации. 

 Так они остались жить здесь все втроем  еще почти на шесть месяцев.

Женское любопытство  в отношении капитана не могло не появиться.  Она не предполагала, что  индонезиец  может оказаться привлекательным , хотя  он   недостаточно  высок,  но это ладно .  Она  заблуждалась, думая , что они не такие продвинутые , как  скажем, ее  бывший американец... черт бы его побрал !

 Но , даже  поглощенная поисками дочери, она  не удивлялась сама себе-   капитан  с самого начала увиделся  ей весьма и весьма симпатичным.  При других обстоятельствах  она бы   в него влюбилась.При каких других, тут же  спрашивала она себя,- в ресторане или на показе?  Как раз наоборот, только при этих  обстоятельствах, когда чувства обострены и нервы обнажены , сердце открыто ,  но голодает по любви, а оно всегда голодает.

     Недавняя  кончина  бедной индонезийки,  пусть даже мало ей знакомой , но  такой близкой её дочурке,  подействовала на нее   угнетающе . Разве мы по -другому  воспринимаем такие вещи.

   Маша   не решилась  уехать  раньше назначенного времени . После  проведенных здесь многих месяцев  в тишине и покое со своей дочерью, теперь дни их должны были скрасить   Капитану тихое ожидание.  Месяца через два  ощущение  грусти  отступило.

   Маша ожила, в ней  появилось  всем знакомое женское кокетство и природная игривость, чему  тайные взгляды Капитана потворствовали.

 Играя с Лалупаной  в свою любимую игру "показ мод", она надела с вечерним платьем  местные   этнические украшения , купленные на разных островах , они потрясающе смотрелись на обнаженных плечах и шее.  Естественный  золотистый загар сделал ярче  голубые глаза и отбелил волосы у обеих европеек - большой и маленькой. Маша накрасила  губы остатками  темно -красной помады  и  как обычно под тря-ля-ля своей дочери  вышла на  каменное ограждение вокруг хижины,  как на подиум, уверенная, что сейчас капитан  " будет поражен и сражен".

 Она прошла    один раз, второй, замечая про себя, что сноровка   теряется,    непривычно смущалась, потом еще  раз, сделала  развеселый разворот:

- В этом сезоне особенно модны экзотические украшения с далеких островов  из полудрагоценных и не драгоценных камней и металлов, что великолепно оттеняет роскошь черного платья и его обнаженного лифа... -  Маша, озорно улыбаясь,  копировала конферанс.

 Но  не успела договорить, как Капитан резко  вышел из хижины, где он занимался  готовкой обеда. Подошел к ней и сердито начал снимать с нее украшения.

- Что-то не так?

- Все не так! -  продолжал сердиться капитан.

- Что именно?

- Все! Эти украшения с разных островов и  от разных  племен. Это -   траурные знаки, их носят только после погребения, чтобы   злые духи тебя не забрали раньше времени, если ты  будешь слишком печалиться; 

 а это-  свадебные: их не носят в течение года после погребения, -  он  торопливо  сдергивал её любимые  "безделушки".

- Наши соседи на острове видели это все и никто ничего не сказал.

- Это было  до, во- первых, а во-вторых, они могут не знать что носят в Малайзии, а   я жил всю жизнь на Яве и на Суматре. 

- Ты мне оставил один жемчуг.

- Жемчуг можно  особенно сейчас, жемчуг не  камень , не надо , чтобы он лежал, если он  есть , его надо носить  почти всегда.

-Почему?

- Чтобы он не приносил слез  , чтобы  радовал красотой.

- Можно просто носить  то , что мне нравиться и что мне идет?

- Нет, все  ваши  европейские прихоти. Каждое украшение имеет свой смысл. 

- Если не знать и не верить, а  просто носить, тогда все будет так , как я хочу, а не так как у вас считается.  Будет просто красиво.

- Сложно выражаешься. Раз здесь живешь, должна знать что носишь. Здесь наши ритуалы и наши правила.

- Может и это платье мне здесь нельзя носить?- Маша смеясь демонстративно встала  "руки в боки".

- Нет, нельзя, на людях нельзя. У нас не принято  оголять тело.

- Я заметила,но я же дома. 

- Дом тоже не наш.

- Точно, и ты мне не муж. Мы  еще  не кувыркались, а ты мне   права круче  американа  качаешь.

- Не что?- он не понял ее жаргона.

- Так, ничего.

 

      Маша  впервые за несколько месяцев покоя и душевного равновесия задумалась, а надо ли ей ждать кремации? То ли это чувство вины и благодарности, которое они все хотят от нее увидеть? Она  переоделась .  Походила  некоторое время  в шароне. Он сели обедать   все втроем за стол. Ели рыбу и всякую зелень . Было очень вкусно, все-таки готовил местный повар.

 Вдруг она встала. Достала из чемодана джинсы, рубашки и футболки со всякими там прикольными надписями, типа: поел- помой посуду, а то завтракать будешь с тараканами. Натянула на себя джинсы.Ура, не потолстела!  И взялась переодевать девочку, не зря таскала с собой одежку для малютки ,купленную в Америках , веселенькую ,   джинсовое платьице с оборками  , теперь было в самый раз.

- Знаешь Лалу, это носят там, где ты родилась. 

- Мне нравится!-  отвечала Лалу, пытаясь отковырять  приклеенного  Мики -Мауса.

- Мне тоже. И никаких мистических  знаков. Просто красиво. Как ты считаешь?

- Так и считаю! - выпалила  дочь из женской  солидарности. Все женщины любят обновки!

 

        С тех пор, Маша почти не надевала  национальной одежды, разве что  в храмы ходить. Снова стала скрытна и молчалива как когда -то в Москве,  затаилась  перед решительным делом, вынашивая  свою  очередную тайну.

Тайна была простая. Маша   наблюдала  и вскоре поняла,  местным людям не важно, что она думает, и вообще не важно , есть она или нет, ждет она кремации как выполнения своего долга или нет. Они ,как она стала понимать, были  словно над  всем этим. От нее они не требовали и не ждали  исполнения долга или раскаяния из вежливости, для них она просто чудачка-иностранка. 

 

    Слегка постигнув силу и снисхождение их великой философии , Маша освободилась от гнетущего ее  ощущения  вины и тяжести , что  она  трагично вмешалась в судьбу   несчастной индонезийки. 

Значит, такова  была ее карма  и без нее и ее, Маши, тоже.

 Ну что ж,  Маша потихоньку начала настраиваться   в дорогу.  С капитаном , к сожалению или нет, но ничего особенного не возникло. 

- Значит, такая карма,-  сказала она себе. 

 В Москве , она бы скорее  сказала:

- Черт с ним, не больно  и хотелось! 

 Пусть где-то  крутилось в голове ,  раз покинула мир индонезийка, то может и надо серьезнее отнестись к капитану?   Но нет, как -то слабо,  не грело! 

  Маша   научилась  воспринимать  мир  безропотно. И не собиралась вокруг крушить и сотрясать , идя к цели .

  Случилось как случилось,  значит так должно  было быть!  Надоели  вечные ливни,  влага постоянная и сырость, хотелось сладких булочек с изюмом и молоком из холодильника. Решено! Кончится  сезон  дождей,  и домой.     Вопрос   был один: куда лететь?

Про  Ма  и Сынулю    девушка ничего не знала.

Конечно, можно вернуться в Россию , там дома уютная  нянька ждала с пирожками , но скучно. Москва никуда не денется - к месту проживания всегда выпустят,  а может , взять до кучи съездить во Французскую Полинезию?До неё тут рукой подать- всегда хотела,  почти что  Франция!  Бизнес-виза еще не кончилась , осталось немного денег из тех, что   шеф на карточку  положил  в дорогу, да и бумажные еще есть, где тут их на острове истратишь ? Одну   бумажку она  обнаружила как подношение в маленьком храме во дворе их лачуги- ту, что она сама подарила  местным , когда приехала в первый день. Они тоже не знали, что  здесь с ними делать.     Как давно это было,подумала она , и взяла   сто баксов  обратно, перекрестилась по-русски: 

-Прости Господи, нам еще выжить надо.

 Капитан как только она переоделась,   догадался, что  слегка погорячился :

- Я что-то не так сделал? Я хотел как лучше, хотел тебя предостеречь.

- Спасибо,  - Машкины обиды не надо было остужать, она их переросла.

- Лалу, я тебе какая больше нравлюсь: в джинсах или в шароне?

- В дзиньсаф! Таких тут ни у кого нет! - она сказала забавно .

- Вот! Истинная женщина -  уже хочет быть особенной . Наш человек.  Хочешь попутешествовать, давай дальше поедем, роднуля, а? Как ты? 

- А капитана?

- Капитан здесь живет и джинсы не носит. 

-Там ,где мы живем есть джунгли и море?

- Нет, зато есть море джинсов и джунгли машин и магазинов , а еще есть телефоны, мультики  и много вкусностей.

- Я все хочу. И хочу  на море с коробочками  ходить, как здесь ходим.

- Значит, поедем в Полинезию!

  Она на секунду вспомнила морозы  и представила маленькую дочь с носом  укутанную в шарф, нет уж  махнем в Полинезию, пока не выгонят без визы и денег. Авось не сразу выгонят! 

  Капитан не смел ее отговаривать, в  чужой одежде она  стала ему чужой.  Дожди стихали,  и с новой  луной милый Капитан   поехал проводить их на  остров, откуда они могли  попасть в аэропорт, сесть на самолет, потом еще на один самолет. 

     Заботливый , он решил сопровождать их в Джакарту, к старому знакомому адвокату, выправить документы и визу  . 

Так нежно он за ней ухаживал, что  Маша  чуть не засомневалась в отъезде , попыталась  сказать  Капитану  что-то приятное, но получилась   только  любезность. Через пару  дней  зеленая бумажка из их храма  выполнила свою  заветную высшую миссию-  успешно перекочевала  к адвокату. Роль как всегда судьбоносную.

     Капитан  принес им в аэропорт на прощание гостинец по обычаю: фрукты и  сладости из риса с орешками , запеченные в желе из какао.  Маша к ним так и не привыкла, а Лалу других не знала. 

Они очень нежно  и трепетно прощались:  Лалу и  Капитан. Она теребила его бантик на  белой головной повязке, ласково к нему прижималась, но совсем не была расстроена. Ей  уже не терпелось  вперед.

         Капитан  еще не оправился от  потери своей   тайной   подружки - островитянки, и бедная Маша не замечала, 

что  молоденький и трогательный капитан  внешне улыбчивый и спокойный,   глубоко переживал  еще одно расставание -теперь  уже с Машей . 

       Он печалился и за  невольно нанесенные ей обиды, но особенно его удручало, что у него забирают Лалу, она была негласным звеном памяти с прежней любовью, странной  катастрофой на пароме и гибелью и спасением одновременно.  

 Ему чувствовалось  , как девочка   связывает его с подругой , так нежно его любившую, словно медиум она соединяла их ,  позволяла ощущать друг друга   до сих пор.

Он не пытался удержать Машу и Лалу только потому, что ощутил смутное  и тревожное  предостережение из того другого мира, где сейчас пребывала  между небом и землей его прежняя подруга. Как он тянулся к  ним , как мучительно было не отпускать и еще мучительнее  расставаться с ними,  но он не мог себе разрешить,традиции не позволяли и  еще  ощущение тревоги .Сложное, мучительное, свербящее , то что исходило от нежной подружки -от островитянки. Пока он не мог его ни объяснить , ни описать- оно тянуло  и точило изнутри и только видел он теперь все глазами девчушки Лалу, она теперь всегда была у него в мыслях.   Лалу хотела увидеть мир, здесь ей становилось тесно и грустно.

  За катастрофу он ,конечно,   корил  только себя:  ему и в голову не пришло упрекать и сваливать  вину на  моряков или  бледнолицых иностранцев, тем более на ангельскую девочку.

   Ему казалось все как раз наоборот: если бы он не держал Лалу  на руках в тот злополучный день, то вряд ли нашел бы  силы подняться после сердечного приступа. 

Никакая философия не спасет от заблуждений и ошибок, даже самая древняя.

    После долгих прощаний и  слезливых разговоров с беглянками,   Капитан вернулся на остров дожидаться кремации рано почившей  тайной подруги своей, а когда этот день настал , он  надел белые одежды и велел  кремировать себя заживо  вместе  с ней.

 Но Маша об этом уже никогда не узнает. Белая  леди уезжала из Индонезии навсегда и увозила с собой белокурого  безмятежного" ангела" в "дзинсаф".