Я смотрю на наше фото. Как давно это было - полжизни назад. Ты чуточку похож на композитора Игоря Николаева, только темноволосый, с такой же копной кудрей на голове, с усами, с большими синими глазами, в футболке и в выцветших джинсах. А я вышла такая серьезная, худенькая, загорелая до черноты, с высокой прической, как было модно в семидесятых, в босоножках на сногсшибательной платформе, а в глазах - какое-то ожидание. Мы смотрим из прошлого. Нам по семнадцать. Помнишь, Юра, конец весны и горячее лето семьдесят пятого?

 

Наша дружба началась на танцплощадке. Ты, Юрка, был мальчишкой из соседней школы. Нас познакомила Алла - моя подруга-одноклассница. Танцевальное пространство с эстрадой, огороженное высоким забором из железных прутьев в городском парке, мы меж собой образно называли "клеткой". Только мы сюда зашли, к нам подошли ты и Алкин мальчик. Ты сразу пригласил меня на танго. И я утонула в твоих невозможных, невероятно синих глазах. Все вокруг перестало существовать - только музыка и твои увлекающие в бездну, будто затягивающие в глубокий колодец, темно-голубые глаза.

 

Мы ушли раньше, ты провожал меня домой. Майский вечер был свеж. Ты накинул мне на плечи свой пиджак и "забыл" при этом на моем плече руку. Это было для меня впервые, и я старалась идти тихо и осторожно, чтобы не спугнуть эту робкую птицу-руку. Потом мы разговорились. Ты блистал остроумием, весь прямо искрился весельем.

 

О чем мы тогда говорили, в нашу первую встречу? Неважно. Но помню, все казалось таким значимым и исполненным смысла.

 

Юра, а ты помнишь город нашей юности? А, может, ты еще живешь в нем? Шевченко, наш милый город, он словно цветок из камня, чистый, туманный по утрам. Жемчужина в оправе белых скал у самого Каспийского моря.

 

Мой дом был в двух шагах от берега. Ты забегал ко мне после уроков, и мы спускались к морю, пахнувшему водорослями и соленым ветром. В сумке - термос с водой и учебники - шла подготовка к экзаменам на аттестат зрелости.

 

У нас было свое место - небольшой грот, вылизанный из песчаника отступившим когда-то морем. Грот был довольно далеко от городского пляжа. Здесь были только мы, море, учебники, да верблюды, что просто так гуляли мимо: все же полуостров Мангышлак - это полупустыня.

 

Шли дни. Мы учили билеты, загорали, купались. А вода была такая прозрачная, как слеза. Зайдешь по шейку - виден каждый камушек на дне. Июньское солнце жарко припекало, чайки-мартыны смеялись над нами, зубрившими математику под аккомпанемент прибоя, пенные барашки волн набегали на берег и разбивались на прибрежных камнях, взлетая брызгами.

 

Помнишь, когда я объясняла тебе про какой-то синус или тангенс, ты провел рукой по моей голове и сказал:

 

- А у тебя радуга в волосах...

 

Удивительно, как мы тогда все-таки неплохо сдали экзамены за десятый.

 

А потом был выпускной бал. Ты пришел в середине вечера. Я не ждала тебя. Стояла грустная в белом чаячьем табунке девчонок. И вдруг ты идешь через весь зал под звуки начавшегося вальса. И я знала, и все знали, что ты идешь ко мне. И мы танцевали, и казалось, все смотрели только на нас.

 

После выпускного вечера всем классом гуляли всю ночь, ты был вместе с нами. Ночной Шевченко был многолюден, сквозь сумерки мелькали белые платья - во всех школах был выпускной.

 

Мы встречали рассвет на пирсе. Солнце вставало из-за горизонта огромным красным елочным шаром, и дорожка, потянувшаяся к пирсу по спокойной, чуть подернутой рябью воде, была такая осязаемая, что так и хотелось ступить на нее и побежать прямо к солнцу, взявшись за руки.

 

После выпускного мы продолжали ходить к морю вдвоем почти каждый день. Только учебники теперь уже были для поступающих в вузы. Мы собирались поступать вместе здесь же, в Шевченко.

 

Понятно, ходили и в кино, и на танцы, на дни рождения друзей. Но мне больше всего запомнились наши встречи на морском берегу.

 

Помнишь, Юра, как-то уже по дороге с моря нас застала внезапная гроза. Мы сразу промокли, смеясь, заскочили в подъезд. Я, дурачась, встряхнула головой и обрызгала тебя. А ты, вдруг став таким серьезным, тихо подошел ко мне и положил руки мне на плечи. Твои бездонные глаза были так близко. Но я, глупая, не понимая, хохоча и еще не отдышавшись от бега под ливнем, сквозь смех проговорила:

 

- У тебя такие тяжелые руки...

 

Ты смущенно улыбнулся, отошел, и мы снова болтали о чем-то. И только потом, через какое-то время, я поняла, что ты хотел тогда мне что-то сказать.

 

Ах, Юра-Юрочка, а ведь ты так и не признался мне в любви. Я знала, видела, чувствовала твою любовь ежечасно, ежесекундно, но ты мне о ней никогда не говорил.

 

Какое было поразительное сходство характеров, родство душ. Мы ни разу не поссорились. Спорили, читали стихи - свои и чужие, обсуждали фильмы и книги. Мысль, фраза, начатая одним, мгновенно подхватывалась другим. Казалось, так будет всегда.

 

Но судьба разлучила нас. Отца - он у меня корреспондент - неожиданно перевели в Джезказган. Для нас это был почти край света. Я помню, как потухли твои глаза, когда я сообщила об отъезде.

 

Был уже июль. Отец уехал еще раньше - получать квартиру, жил там пока в гостинице. А мама приболела. Мне надо было ехать, чтобы поступать там. Так получилось, Юра, ты один провожал меня. Мы приехали часа на три раньше. Присели на лавочке в сквере за аэропортом. И впервые за эти два с половиной месяца молчали.

 

Только глядели и глядели друг на друга.

 

А когда до отлета осталось полчаса и просто уже необходимо было идти на регистрацию билета, ты поцеловал меня. В первый и последний раз. О, этот прощальный, горький поцелуй. Нежный, несмелый, неумелый.

 

Вкус его я ощущала весь перелет, стоило только закрыть глаза. И даже на следующее утро, просыпаясь в студенческом "абитуриентском" общежитии, я могла вызвать на губах трепетное прикосновение твоих губ.

 

Ты обещал написать. Ну, почему ты не написал мне?! Я так ждала твоего письма. Ты не смог простить мне, что я все же уехала? Кто знает, если бы я написала первая, может быть, все теперь было бы по-другому?

 

Почему же сейчас, больше, чем через 25 лет, до сих пор иногда снятся мне по ночам твои синие, как море, глаза?

 

А может, и тебя тоже мучает ностальгия по нашей полудетской-полувзрослой первой любви? А может, и ты так же стоишь иногда ночью у окна, беспричинно проснувшись, смотришь на море и вспоминаешь обо мне, смуглой веселой девчонке, которая затронула твое сердце.

 

Юра, Юрочка, мой далекий, юный, синеглазый мальчик. Где ты, мой незабываемый рыцарь, где ты, чистая полудетская дружба, робость рук, смелость глаз, где ты, моя первая любовь?

 

Спустя почти 10 лет после нашего расставания с тобой, судьба вновь забросила меня в Шевченко. Я встретилась с подругой. Она рассказала мне о тебе, Юра. Ты закончил техникум, у тебя двое мальчишек (как и у меня), но Алла сказала, что в семье ты живешь несчастливо, бывает, что и пьешь... Она дала мне твой телефон. И я стала уже набирать номер, но рука сама остановилась. Я не стала звонить. Почему? Может, не хотела тревожить твою семью? Или, наверное, во мне жил страх разочарования? Но, скорее, мне подсознательно не хотелось разрушать романтизм воспоминаний.

 

И я решила, Юра, пусть эта память о нашей первой любви останется только воспоминанием о первом, самом святом чувстве, которое испытывает человек на заре своей жизни.