Цивилизация, пройдя урочный путь,

Оставит человечеству своё наследство -

Дерзаний ярких и открытий важных суть,

Для нового рывка и методы и средства.

 

Мы с мамой жили в городе Бейт-Шемеш, расположенном в окружении Иудейских гор, покрытых хвойным лесом. А отца не было. Он погиб в ходе Первой ливанской войны в 1982 году. Мне тогда был всего один год, а маме двадцать семь. С тех пор прошло десять лет, но состав нашей семьи, состоящей из двух человек, так и не изменился.

Каждую пятницу вечером мы уезжали в мошав Кфар Агарон к моему деду Шимону, маминому отцу. Мошав находился в шести километрах к востоку от Бейт-Шемеша. У деда был большой дом с садом и просторным двором, ограждённым стриженым кустарником. Бабушки уже не было, и мама приезжала, чтобы помочь ему по хозяйству. Меня же, помимо родственных чувств, к деду всегда влекли и животные, обитавшие в его усадьбе, - собака Буки, кот Каракаль (пустынная рысь), ёж и петух с двумя курицами. Но особый интерес вызывал ворон Гришка.

Лет двенадцать тому назад во время лесного пожара дед подобрал выпавшего из гнезда воронёнка со сломанной ножкой. Птенца выходили. В то время ещё был жив прадед. Это он, выходец из Российской империи, назвал птицу русским именем Гришка. Воронёнок быстро привык к человеческому окружению. Вырос и научился летать. Его возвращению в родную стихию не препятствовали, только обвили ногу колечком из мягкой проволоки в красной изоляции. И Гришка примкнул к своим собратьям. Летал в вороньей стае, вил гнёзда, выращивал птенцов. Но почти каждый день прилетал на веранду, где у него была своя кормушка с крупой. Он любил садиться к деду на колени и позволял себя погладить.

В этом дворовом сообществе Буки, крупная немецкая овчарка, исполняла роль управляющего.Она ложилась у ступеней веранды и наблюдала за двором. И если на газоне появлялись куриные яйца, она аккуратно переносила их в корзинку, стоящую у входной двери дома. Буки пускала на веранду только Гришку и кота и в отсутствие деда не разрешала посторонним входить во двор.

Петух Лохем (боец) отличался заносчивым характером. Он, украшенный цветным оперением, роскошным красным гребнем и шпорами, горделиво вышагивал перед самым собачьим носом, всем своим видом показывая курам, кто здесь главный. Но под строгим взглядом Буки у него хватало благоразумия не делать попыток взойти на веранду.

Однажды я спросил деда, зачем ему Лохем.

- Петух очень красивый, - объяснил он.

- А куры?

- Наверно, без них Лохему было бы скучно. А, кроме того, они несут яйца.

- И из них можно сварить суп? - опрометчиво продолжил я.

Дед помрачнел, а мама, присутствовавшая при разговоре, повернула ко мне озабоченное лицо.

- Дедушка вегетарианец. Он не ест мяса.

- У кур есть такое же право на жизнь, как и у нас с тобой, - добавил дед.

И был ещё ёж Икец (колючка). Ранним утром, или поздним вечером он появлялся во дворе и останавливался у входа на веранду. Когда появлялся хозяин, Икец приветствовал его, покусывая ранты его сандалий. Тогда дед опускался на корточки и, что-то ласково приговаривая, почёсывал пальцем мордочку зверька. Потом приносил корм. Колючий гость ел всё – варёную картошку, хлеб, колбасу. Дед рассказывал, что, будучи ежонком, Икец любил играть. Он бросался на катящийся мимо него шарик и ловил его.

 

Однажды летом 1992 года, во вторник, мама вернулась с работы очень рано, потому что в фармацевтической компании, где она работала, началась забастовка.

- Давай съездим к деду, - предложила она. – Может, останешься у него до субботы?

Я не возражал. Когда мы приехали в мошав, дед работал в саду.

- У Зеева каникулы, - объяснила ему мама. – Через неделю он поедет в летний лагерь, а пока, может быть, поживёт у тебя? Продукты вам на неделю я привезла.

- Конечно, - обрадовался дед. – Скучать ему не придётся. Я познакомлю его с соседскими детьми. И свою библиотеку покажу.

- Твои книги ему читать ещё рано, - заметила мама, укладывая продукты в холодильник.

Она приготовила еду, пообедала вместе с нами и уехала, наказав мне ежедневно звонить.

- А почему мама считает, что мне ещё рано читать твои книги? - полюбопытствовал я.

- Потому что это не еврейские народные сказки. Тебе известно, какая у меня профессия?

Я знал, что раньше дед преподавал в Иерусалимском университете. А в прошлом году, после перенесённого инфаркта, он вышел на пенсию. Ему уже исполнилось семьдесят семь лет.

- Ты профессор.

- Это учёное звание, - уточнил он. - А профессия моя – древние восточные языки, в частности, древнеегипетская письменность. И книги в моей библиотеке из этой области.

- Я их могу почитать?

- Можешь, - согласился дед, – некоторые из них на иврите. Но тебе они будут неинтересны.

- Зачем же ты хочешь мне их показать?

- Хороший вопрос, - улыбнулся он. – Дело в том, что древнеегипетская письменность у нас почти семейная профессия. Ею занимался и мой отец.

- Да? А ты мог бы мне рассказать о нём?

 

И он рассказал мне биографию прадеда. Его звали Хаим. Он родился на Украине в 1885 году. Учился в ешиве, а потом в Берлинском университете. По окончании курса ему предложили в университете место преподавателя древних языков. Однако еврейские погромы в Восточной Европе и набирающее силу сионистское движение привели его в 1913 году в Палестину. В начале двадцатых годов он и стал одним из основателей поселения Кфар Агарон, построил этот дом.

На полученном земельном участке прадед заложил виноградник и плантацию оливковых деревьев. Но, возвращаясь домой после изнурительного рабочего дня, он садился за бумаги, привезённые из Германии. И в середине двадцатых годов в «Лондонском археологическом вестнике» появилась его статья, посвящённая исследованию древнеегипетского демотического письма. В последующем он продолжал публиковать свои работы и вёл оживлённую переписку с ведущими британскими египтологами. А в 1938 году, во времена английского мандата, его пригласили на археологические раскопки в Верхнем Египте. Через полгода прадед вернулся домой с целой книгой фотокопий найденных папирусов. Британские египтологи рассчитывали на его участие в последующей расшифровке папирусных текстов. Но в 1939 году корабль с участниками археологической экспедиции, возвращавшийся в Англию, затонул в Бискайском заливе. Предположительно, он был торпедирован немецкой подводной лодкой. И прадед остался единственным владельцем достоверных копий уникальных древнеегипетских документов.

Драматические события середины двадцатого века смешали планы и судьбы не только отдельных людей, но и целых народов. После Второй мировой войны началась Война За Независимость Израиля. Прадеду было уже шестьдесят три года, но он участвовал в ней, как доброволец, и был ранен. После войны, став профессором Еврейского университета, он восстановил научные связи с британскими египтологами. Прадед умер в 1981 году, девяноста шести лет, так и не опубликовав результаты своей расшифровки древнеегипетских текстов.

 

- А фотокопии папирусов можно посмотреть? – поинтересовался я.

- Пойдём, покажу, - дед, казалось, был доволен впечатлением, которое произвёл его рассказ.

В своём кабинете он отпер один из книжных шкафов и достал большую книгу в явно нетипографском клетчатом переплёте. Она содержала около четырёхсот фотокопий формата А-4, пронумерованных вручную. В книге было несколько разделов, и каждый из них начинался заглавным листом с рисунком человека и какого-нибудь животного, а между ними две параллельные, горизонтальные стрелки, направленные в разные стороны.

- Почему прадед не опубликовал расшифрованное содержание этих текстов? – я продолжал вглядываться в причудливую вязь загадочного, тысячелетнего письма.

- Он успел расшифровать только часть книги, - объяснил дед.

- А остальное?

- Остальное расшифровал я. Отец хорошо меня к этому подготовил. Я ведь целиком и полностью унаследовал его профессию. И даже в университете со временем занял его место.

- Но, дедушка, раз книга уже полностью расшифрована, ты можешь её напечатать?

Он не ответил. Как будто и не слышал вопроса.

- Почему ты молчишь? – не понял я.

- Видишь ли, Зеев, - нехотя откликнулся он, - в предисловии к этому собранию папирусов древний автор предупреждает, что существует смертное заклятие, запрещающее одновременное владение данной информацией больше чем двум людям. Как же я мог печатать такую книгу?

- Ты веришь в заклятия?! – удивился я. – Это же средневековое суеверие!

- Понимаю, - покачал головой дед. - Я тоже учился в израильской школе. Все учителя - атеисты-социалисты из партии Авода (Рабочая партия). Религиозные праздники – это только народные традиции, а Тора всего лишь литературно-исторический памятник.

- Но разве не так?

- Конечно, не так, - возмутился он. - Но я не требую от тебя сразу же изменить свои убеждения. Ты только допусти, что существуют и другие мировоззрения, заслуживающие внимания.

- Каких, например?

- Например, древнеегипетское. Эта цивилизация существовала три тысячи лет и накопила огромные знания о тайных силах, определяющих судьбы людей.

Я с молоком матери впитал уважение к деду. Он, университетский профессор, априори был прав. Но и согласиться с ним было трудно.

- Ты можешь хоть как-то подтвердить, что заклятие не суеверная чепуха? – нашёлся я.

- Могу. Раскопанные папирусы отправили на корабле в Лондон, чтобы их там опубликовать. Но этот корабль затонул. И, зная о заклятии, невозможно считать это случайностью.

Аргумент деда производил впечатление.

- А почему посвящённых должно быть не более двух? – допытывался я.

- Чтобы минимизировать риск разглашения тайного знания. И вместе с тем, эти двое, учитель и ученик, способны бесконечно долго хранить и передавать его из поколения в поколение.

- Но тогда заклятие должно охранять жизни этих двоих, - заключил я.

- Что?! – удивился дед. – Молодец, Зеев! А я об этом и не подумал. Но ведь всё так и было.

- Что было?

- В 1948 году твой прадед участвовал в прорыве осады Иерусалима. Их отряд попал в засаду, он был ранен. А потом иорданские солдаты штыками добивали раненых. Но штык прошёл всего в миллиметре от сердца прадеда. И он выжил.

- Его спасло это заклятие?! – поразился я.

- А как ты думаешь? Ведь нечто подобное произошло и со мной. В 1956 году я, как мобилизованный резервист, участвовал в Синайской кампании, и в расположении нашего отделения разорвался египетский снаряд. Погибли все, а меня даже не поцарапало.

Я был потрясён. Никогда раньше дед не рассказывал мне об этом.

- Но какие же тайны хранятся в египетских папирусах?

- Чтобы это узнать, тебе придётся немного подрасти, - смущённо улыбнулся дед.

- Почему, дедушка? Если проблема в том, чтобы не проболтаться, я обещаю.

- Дело в другом. Эта тайна не для детской психики. Но я обучу тебя древнеегипетскому письму, и позже ты сам прочтёшь книгу папирусов. Но передавать кому-либо даже то немногое, что ты уже узнал, не стоит.

- Даже маме?

- Стоит ли её зря волновать? Кое-что мы ей, конечно, расскажем. Но, если ты хочешь стать настоящим человеком, учись хранить тайны. И взвешивать то, что собираешься произнести.

Он умолк, и я ответил только после продолжительной паузы.

- Хорошо, дедушка, я согласен.

- Тогда начнём занятия прямо сегодня, - предложил он. – Каждое утро всего три урока. Так что у тебя останется время выучить материал, сделать упражнения и потом даже погулять.

 

Так я начал изучать язык папирусов. После занятий мы отправлялись на прогулку, чаще всего, в компании Буки и соседской девочки Ронит. Она была на год моложе меня. Однажды она показала нам молочную ферму их семьи. Там было полтора десятка коров.

- Они дают молока даже больше, чем в Голландии, - похвасталась Ронит.

- А как их зовут? – поинтересовался я.

- О, - засмеялась она, - у них интересные имена. Вот эта корова - Кундасит (шалунья), за ней Цукария (конфета), потом Ракданит (танцовщица). А вон та Савта (бабушка).

- А какое имя у тёлочки?

- Ефефия (красавица). У нас было ещё два бычка, но мы их продали.

- Куда продали?

- На откорм. И Савту скоро продадим. Она старая и уже даёт мало молока.

- Что значит, на откорм? – я заметил, как сразу помрачнело лицо деда.

- Есть такая фирма, - объяснила Ронит. – Там откармливают скот, а потом режут его на мясо.

 

Прошло три года. Мне исполнилось четырнадцать лет, а деду восемьдесят. Я проводил у него все свои каникулы и значительно преуспел в расшифровке демотического письма.

На второй день после моего приезда, утром, дед достал из шкафа книгу в клетчатом переплёте.

- Теперь, наконец, мы начнём читать папирусы, - решил он.

Его слова испугали меня. Я уже несколько раз отказывался от такого чтения, считая, что пока дед остаётся единственным хранителем тайного знания, с ним ничего не случится.

- Я не требую прочесть всё, - добавил он, глядя на моё помрачневшее лицо. – Но мне важно знать, что я свою работу сделал, что этот материал вполне для тебя доступен.

Он протянул мне раскрытую книгу, и я прочёл название главы: «Перевоплощение в корову».

- Тогда, дедушка, я ограничусь только первыми двумя страницами. Ты согласен?

- Конечно.

И я начал читать сразу в переводе на иврит. Первая страница начиналась предупреждением, что для успешного перевоплощения в корову человек должен хорошо усвоить этот материал. Далее следовала трактовка поз и звуков коровы, позволяющая понимать её мысли. Я читал со средней скоростью человеческой речи, лишь иногда замедляя темп, чтобы глубже прояснить текст. Дед слушал, сидя на стуле с закрытыми глазами. И когда две страницы были прочитаны, он открыл глаза и улыбнулся.

- Блестяще, Зеев! Поздравляю! – он встал и протянул мне руку. – Я свою миссию выполнил.

Но рукопожатие не состоялось. Лицо деда вдруг исказилось от боли, и он опустился на стул.

- Что случилось, дедушка?!

- Сердце...

И в считанные минуты он уже был без сознания. Я по мобильнику вызвал скорую помощь, а потом связался с мамой.

- Если его заберут в больницу, поезжай с ним и держи меня в курсе, - решила она.

Прибывшая скорая помощь повезла нас в иерусалимскую клинику Хадаса. Там деда отправили в реанимацию, а я остался ждать в коридоре. Часа через полтора подъехала мама.

- Зеев, что с ним?

- Я в полном неведении.

- Сейчас узнаем, - мама остановила врача, выходящего из реанимационной. – Извините, доктор, как там Шимон Шойхет?! Это мой отец. Четыре года назад он был вашим пациентом.

- Четыре года? – врач помедлил. - У него был обширный инфаркт?

- Да, доктор. Вы ещё сделали неблагоприятный прогноз.

- Припоминаю. Но уже тогда у него на сердце не было живого места. Просто чудо, что он до сих пор жив. Сколько ему лет?

- Восемьдесят. Но всё-таки, что с ним?!

- Повторный инфаркт. Если состояние стабилизируется, вы сможете с ним увидеться.

Минут через сорок деда переправили в кардиологическое отделение, и нам с мамой разрешили подойти к нему. Мама взяла в свои ладони его руку. По её щекам катились слёзы.

- Как самочувствие, папа?

- Мне уже лучше, - попытался улыбнуться он.

Вскоре медсестра попросила нас уйти. Но едва мы покинули палату, она позвала меня.

- Мальчик, больной просит тебя вернуться.

- Подожди меня, мама, - я поспешил к деду.

Он лежал в той же позе, но, как мне показалось, выглядел значительно лучше.

- Я так и не поздравил тебя, - наконец-то, он пожал мою руку. – Эти папирусы не для твоего возраста, но у нас нет другого выхода. Срочно дочитай раздел, который мы начали, сделай всё, что там написано, и приезжай ко мне. Возможно, понадобится моя помощь.

- А, может, дедушка, сделаем всё это вместе, потом, когда ты поправишься?

- Потом, Зеев, уже не будет. Я должен завершить свою миссию. И на это мне дано ещё семь дней.

Кем дано, какую миссию, я уточнять не стал. Воля больного была для меня непреложной.

- Всё сделаю, дедушка. Но хотя бы в двух словах, какая тайна откроется мне в папирусах?

- А ты помнишь заголовок раздела?

- «Перевоплощение в корову».

- Вот в этом, Зеев, и состоит вся тайна.

- Ты хочешь сказать, я превращусь в корову?!

- На какое-то время. И в таком состоянии пообщайся с этими животными. Тогда-то ты и поймёшь, что они разумные существа, способные мыслить и чувствовать.

- Как это?!! – оторопел я.

- Там написано, как. Сначала осваиваешь их язык, затем медитируешь, вживаясь в образ животного, а далее произносишь заклинание. Главное при этом, не потерять самообладание.

- Но, дедушка, заклинание – это же лишь слова!!

- Конечно, - подтвердил он. – А ты помнишь из Торы, как был создан мир?

- Помню. «Сначала было слово». Так это просто красивый миф.

- Нет, не миф. Словами начинаются и войны, и революции.

- Понимаю…

Дверь палаты приоткрылась, и показалось встревоженное мамино лицо. Дед это заметил.

- Иди, Зеев, - попросил он. – До свидания.

- До свидания, дедушка, - я попятился к двери и в коридоре столкнулся с мамой.

- Почему так долго? – возмутилась она. – Его нельзя утомлять длинными разговорами!

Мама подвезла меня на центральную автобусную станцию, а сама вернулась в больницу. Я на автобусе поехал в мошав. У калитки встревоженная Буки бросилась мне навстречу.

- Всё в порядке, - я погладил её по голове и вошёл в дом.

 

Вечером позвонила мама.

- Зеев, у меня хорошие новости, - сообщила она. – Дедушка быстро поправляется. Мы с ним уже гуляли по коридору. Врач сказал, иначе как чудом нельзя объяснить столь быстрое выздоровление человека, у которого практически полностью разрушено сердце.

И вдруг я всё понял. Заклятие папирусов даёт деду отсрочку в семь дней для завершения передачи тайного знания. И продления этого срока уже не будет. Так что я должен максимально им воспользоваться и уже завтра сообщить деду о результатах своего первого перевоплощения.

- Тогда, мама, завтра тебе не стоит к нему ездить, - заключил я. - Ты же работаешь. А я съезжу на автобусе. И позвоню тебе прямо из больницы.

- Ты считаешь, так лучше? – она колебалась. – Ну, съезди. Привези ему апельсинов. А если что, я по твоему звонку сразу же приеду.

Так мы и договорились. У меня ещё было достаточно времени, чтобы всё обдумать. Я предусмотрительно распахнул все двери, ведущие на веранду, и приоткрыл калитку. Потом разделся. В десять вечера я начал процедуру перевоплощения, а в одиннадцать с ужасом наблюдал, как моё тело покрывается короткой бурой шерстью, а ладони и стопы ног обретают форму коровьих копыт. Чтобы сохранить самообладание, пришлось зажмуриться, напрячь волю и мысленно твердить: «Всё идёт по плану. Ничего страшного. Дед надеется на меня». Постепенно я успокоился и уже с интересом заглянул в зеркало. Оттуда на меня смотрел весьма симпатичный годовалый бычок.

Часы показывали двадцать минут двенадцатого, а заданная мною длительность действия заклинания составляла тридцать минут. И я поторопился к выходу. Каракаль, оказавшийся на моём пути, взъерошил шерсть, забился в угол и яростно зашипел. А Буки, застывшая у парапета веранды, молча провожала меня горящими глазами. Я благополучно миновал калитку и по пустынной, ночной улице подошёл к проволочной ограде молочной фермы Ронит. Она освещалась несколькими фонарями, установленными на столбах по периметру. При моём появлении коровы оживились. Их реакцию я воспринимал, как обычную человеческую речь.

- Глядите, бычок! – удивилась Ефефия, самая молодая корова на ферме. – Какой симпатичный!

- У тебя в голове одни бычки, - укорила её солидная Цукария, - а думать нужно о другом.

- О чём другом? – обиделась Ефефия.

- О сиськах своих нужно думать. Маленькие они у тебя. И молока ты даёшь даже меньше, чем Савта. Если так будет продолжаться, тебя зарежут, как Савту. Хозяин не посмотрит, что ты молоденькая и симпатичная.

- Врёшь ты всё, - усомнилась Ефефия.

- А вот и не вру, - не сдавалась Цукария. – Ты спроси у Кундасит, где её сыночек. А какой красивый бычок был, твой ровесник.

- Зарезали моего сыночка, - засопела Кундасит.

- Но зачем им нас резать? – растерянно пробормотала Ефефия. – Какой смысл?

- Им нравится наше мясо, - объяснила Цукария. – А ты видела, в какой курточке приходит к нам хозяйская дочь. Она сделана из коровьей кожи. И туфельки у неё кожаные.

- Перестаньте, товарки, - прикрикнула на них Ракданит, корова с самым большим выменем. – Расхныкались. Нас вдоволь кормят и поят. И лечат. Чем вы недовольны? А когда состаримся, зарежут. Такая у нас судьба. Люди со всеми животными так поступают.

- Не со всеми, - запротестовала Цукария. – Собак они не режут.

- Нашла, кому завидовать, - возразила Ракданит. – Ты видела голодных бездомных собак?

Они только и говорили, что о постоянной угрозе смерти. Я побежал в сторону от коровника, будучи не в силах больше это слышать. «Люди со всеми животными так поступают», - эти слова Ракданит не выходили из головы. Кто же мы такие, люди? Безжалостные, кровавые убийцы?!

Начавшийся процесс возвращения в человеческое обличье вернул меня к действительности. Я, кажется, не допустил ни одной ошибки. Только… Какой-то внутренний толчок остановил ход моих мыслей. Теперь дед уже не является единственным носителем тайного знания. Я не только узнал его, но и опробовал на практике. Значит, дед свою миссию выполнил. Доживёт ли он до нашей завтрашней встречи?

На следующий день я отправился в больницу Хадасса и облегчённо вздохнул, увидев деда. Он прогуливался по коридору кардиологического отделения.

- Здравствуй, дедушка! – мы обнялись. – Как самочувствие?

- Видишь, я на ногах. Только о тебе и думаю. Всё ли получилось?

- Да. Но впечатление очень тяжёлое. До этого я не верил, что животные, почти как люди, всё понимают и чувствуют. Только говорить по-человечески не могут.

Он остановил на мне пристальный взгляд.

- Самое трудное время наступит потом, когда пройдёт первый шок, и ты останешься наедине со своим новым знанием. Вот тогда я тебе и понадоблюсь. Благо, моё время ещё не кончилось. Только для полноты впечатлений проведи ещё один эксперимент. Сходи в птичник.

- Хорошо, дедушка. Я сделаю это сегодня же вечером. Но объясни мне, как такое отношение к высшим животным может продолжаться тысячи лет без всяких изменений.

- А как могло длиться тысячи лет такое же отношение к людям? – озадачил он меня. - Ведь рабовладельцы делали с рабами всё, что хотели, совершенно не думая об их чувствах и мыслях.

- Неужели такое было?

- Конечно, Зеев. Ты почитай письма Сенеки. Они написаны в период, когда римляне начинали сознавать, что рабы такие же люди, как и они. Следовательно, человечество прогрессирует. Настанет время, когда и отношение к животным изменится.

Я сообщил деду, что мама посетит его завтра. А мне он велел приехать послезавтра. К этому времени я должен был ещё раз пройти процедуру перевоплощения.

 

Вернувшись домой, я раскрыл книгу папирусов, нашёл раздел «Перевоплощение в курицу» и погрузился в чтение. В общем, методика была знакомая, и всё у меня получилось. Но на следующий день болела голова, а мир казался огромной фермой разнообразных животных, которых отправляют на смерть палачи, именуемые людьми. Вот она, реакция на новое знание, о которой говорил дед. Он единственный сможет меня понять.

И вот я снова у деда. Мы вышли в скверик под окнами кардиологического отделения.

- Наверно, у тебя есть, что рассказать? – осторожно напомнил он.

- Да. Вчера мне удалось перевоплотиться в петуха и побывать в птичнике.

- И какие впечатления?

- Дедушка, - я смотрел ему прямо в глаза, - мне не хочется быть человеком.

- Что?! – он помедлил. - Вначале я тоже испытывал подобные чувства. Но потом понял, новое знание даётся не для того, чтобы впадать в панику, а для того, чтобы действовать.

- Мне хочется кричать на весь мир, что мы убиваем живых существ, способных мыслить и чувствовать, - признался я. - Но заклятием это запрещено.

- Запрещено разглашать тайну перевоплощения, - уточнил дед. - А действовать можно и нужно.

- Как именно?

- Пропагандировать вегетарианство, поддерживать движение «Польза от животных без их убийства», создавать для них заповедники и приюты.

- Но, дедушка, самым убедительным является как раз перевоплощение. Только побывав в шкуре животных, можно понять всю бесчеловечность существующего положения.

- Тайну перевоплощения разглашать запрещено, - он выразительно покачал головой.

- Почему?

- Зеев, есть запреты, которые не подлежат обсуждению. Автор этого великого, мистического открытия неслучайно ограничил доступ к нему.

- Но, дедушка, разве ты не пытался понять, почему?

- Пытался. В отдельные исторические эпохи жизнь людей становится настолько мерзкой, что целые народы предпочли бы стать животными, если бы могли перевоплощаться. Наверно, лучше быть свободным горным орлом, чем рабом кровавого деспота. Но люди, несмотря ни на что, должны оставаться людьми. Вот одна из причин запрета на разглашение этого таинства.

- А подобные таинства были только у древних египтян? – жажда познания вытесняла во мне и возмущение, и недавнюю подавленность.

- Нет. В каждой цивилизации были открытия, доступ к которым необходимо было ограничить.

- И у древних евреев такое было?

- Конечно. Ты же знаешь заповедь Торы «Не произноси имя Божие всуе». Дело в том, что это имя, включающее около семидесяти слов, позволяет творить чудеса. Его знали только первосвященник Иерусалимского храма и несколько посвящённых. Но даже они имели право использовать его лишь в крайних случаях. А что бы было, если б оно было известно всем.

- А в современной цивилизации? – продолжал допытываться я.

- И в ней есть знания, доступ к которым необходимо ограничить. Например, технология создания ядерного оружия. Если этого не сделать, человечество может погибнуть.

 

Ещё два раза я посещал деда в больнице. Беседы с ним стабилизировали мою психику и придали мне уверенность в будущем. Я собирался посвятить свою жизнь изучению древних восточных языков.

Дед умер на седьмой день после поступления в больницу. Его смерть отозвалась в моей душе непреходящей болью. Он был для меня не только дорогим родственником, но и Учителем с большой буквы, определившим всю мою жизнь.

Мы с мамой решили поселиться в доме деда, а городскую квартиру сдали внаём. Теперь мама каждое утро уезжала на своей машине в Бейт-Шемеш на работу. Дорога занимала всего двадцать минут. А я продолжил учёбу уже в средней школе местного регионального центра. И никто из животных дедовской усадьбы при этом не пострадал.

 

ЭПИЛОГ

Я окончил школу, три года служил в армии и затем поступил в Еврейский университет. С выбором профессии никаких проблем не было. Древние восточные языки – это направление было определено ещё в детстве. К концу университетского курса я подготовил расширенный словарь демотического письма, включив в него неопубликованные комментарии прадеда и деда, разумеется, с указанием их имён. Эта работа и стала основой моей диссертации. По окончании учёбы меня оставили в университете в качестве преподавателя на кафедре, которую основал мой прадед и впоследствии возглавлял дед.

Не менее благополучно складывалась и личная жизнь. По окончании университета я женился на Ронит, которая к тому времени отслужила в армии и окончила ветеринарный колледж. Вскоре она родила девочку. И моя мама, жившая с нами в дедовском доме, была без ума от внучки.

 

Моя дальнейшая карьера кажется безоблачной. Теперь, публикуя время от времени небольшие статьи, я могу лет через шесть-семь получить профессорское звание. Многие достойные люди тратили полжизни, чтобы достигнуть подобного положения. Но ведь я преуспел не в результате собственных поисков и открытий. Дед привёл меня в научный мир, можно сказать, держа за руку. А я сам, как личность, хоть чего-нибудь стою?

Погружённый в размышления, выхожу на веранду. Каракаль поднимает хвост трубой и трётся о мою ногу. А я мысленно возвращаюсь к автору папирусов, создавшему практику перевоплощения человека в животное. Этот гениальный египтянин пробил первую брешь в барьере непонимания, разделяющем человечество и земную фауну. Через три тысячелетия его открытие попало в руки моего прадеда, а потом и деда. Они перевели его на современный язык, подготовили к использованию. А какова моя миссия в этой эстафете тысячелетий?

И я начинаю продумывать свою задачу в деталях. Известно, что все жизненные процессы, включая мышление, сопровождаются излучением электромагнитных волн. А современные нанотехнологии позволяют записать это излучение в виде некоего графика. И у меня есть возможность подобный график мышления животного совместить с данными его смыслового содержания, полученными мною в результате перевоплощения. Так я смог бы расшифровать смысл каждого элемента графика. И тогда уже рукой подать до разработки компактного прибора, который современным языком выдаст на экране всё, о чём животное думает в данный момент.

На веранду выходит Ронит, прерывая мои размышления.

- Что ты, Зеев, тут делаешь?

- Любуюсь закатом.

- А я хотела бы с тобой в субботу съездить в Негев на ферму, где разводят южноамериканских альпак. Это разновидность лам. Владельцы фермы - участники движения «Польза от животных без их убийства». Они показывают альпак туристам, продают изделия из их шерсти и сувениры.

- Хорошо, Ронит, съездим. Но у меня одно условие.

- О, - возмущается она, - я знаю, ты готов всю субботу просидеть за своими книгами. Какой предлог ты придумал на этот раз, чтобы опять никуда не поехать?

- Моё условие очень простое. Роди мне сына.

- Ничего себе! - произносит она с напускным негодованием. – А чем тебе не нравится дочь? Вот бабушка в ней души не чает.

- Дочь мне нравится, но нам нужен ещё и сын. В нашем роду профессия передаётся по мужской линии. И я должен кому-то её передать.

На веранду ложатся вечерние тени. Ронит молча сжимает мою ладонь.

- Я подумаю, - уступает она. – Но сначала съездим на ферму альпак.