Дед Степан был человеком эксцентричным. Он явно помешался на идее, что Россия – языческая страна. В верующих односельчан он плевался, подстерегал их возле церкви, никому не давая прохода. Обзывал противников его идеи: «христосиками» и корчил насмешливые рожи.

Дед Степан служил древним богам, особенно сильно он преклонялся перед следами богов. В местечке, где он проживал, под Уралом, повсюду на камнях и валунах накиданных как попало, будто великаны играли в «камушки», виднелись отметины в виде отпечатков рук и подошв ног.

По вечерам, дед Степан шаманил, достал где-то бубен и гремел в него, наводя ужас на всю округу, таким необычным представлялся людям весь этот обряд.

Однажды, в гости к нему приехал давний друг, с которым дед Степан не виделся много лет. Друг любил развлечения и сам немного попрыгал с бубном возле камней.

Но после недолгих расспросов деда Степана, разочаровался. Оказалось, новоявленный язычник вместе с русскими богами прославлял греческих, а заодно и индийских. Друг работал преподавателем истории в одном из крупнейших университетов страны. Дед Степан отмахнулся вначале, думая, ну прославляет он богов других религий, ну и что, а после отъезда друга, призадумался.

Его захватила легенда рассказанная другом о богине Кали. Дед забросил бубен, и принялся целыми днями валяться на печке, размышляя о кровавых жертвах, что приносили и приносят богине Кали индийцы и непальцы.

Супружница деда Степана недоверчиво поглядывала на него. Она сразу же поняла, что он затевает «новое» дело:

- Опять взбесился, старый черт!

- Ехидна! – бросил он ей лениво, но привычно.

- Коровий муж! – ругалась она. – Тетеря!

Дед Степан повернулся на бок, бормоча:

- К лесу задом, к себе передом!

Бабка не утерпела, ткнула его ухватом в бок и отскочила, привычно удирая во двор.

Дед Степан вынужден был спуститься. Бормоча ругательства в адрес своей второй половины, он присел на табуретку, закурил, сплевывая в открытый зев печки. Огонь ему отвечал недовольным шипением:

- Пошипи, пошипи, дура! – говорил он огню и подкладывал свежих полешков.

Бабка вернулась со двора:

- Вот, - заявила она, хихикая, - бог-то покарал.

- Кого это? – покосился он.

Бабка подошла к иконостасу устроенному ею в красном углу избы. Нарочно долго крестилась и кланялась, а дед Степан сгорал от любопытства:

- Ну, говори, ведьма старая, - наконец не выдержал он, вскакивая, табурет с грохотом полетел в сторону, - долго тут комедию с крестами да молитвами ломать будешь?

Бабка повернулась к нему, сложила руки на животе, почти ласково глядя на мужа:

- Вот я и говорю, бог покарал, - как ни в чем не бывало, продолжила она, не обращая внимания на нетерпеливые гримасы своего супруга.

- Ну? – выкрикнул дед Степан, уже готовый вцепиться ей в глотку.

- На ферме, у козы Мавки родился черный козленок! – торжествуя, прокричала она.

- Ну и что? – не понял дед и тут же спохватился, вспомнил про богиню Кали, вспомнил, что как раз ей-то и приносят в жертву черных козлов.

Бабка продолжала болтать. Дед Степан, не слушая ее, весь занятый своими мыслями схватил со стола большой хлебный нож и бегом ринулся на ферму.

Коза Мавка вместе с другими козами-роженицами лежала на свежей охапке сена. Рядом, уткнувшись носом в бок матери, отдыхал ее малыш, черный козленок.

Собравшиеся вокруг яслей коз работницы фермы с интересом рассматривали козленка, каждая стремилась подобрать для него благозвучную кличку.

Дед Степан налетел вихрем, закружил работниц, у одной выхватил кружку с водой и не успели присутствовавшие его остановить, как он уже оказался в яслях. Полил на уши потревоженного малыша, а затем брызнул ему водой на хвостик. Козленок не среагировал, только вскинул голову, удивленно рассматривая напавшего на него человека. Зато коза Мавка с криком отчаяния бросилась на обидчика ее единственного отпрыска.

Но дед Степан сам ретировался.

- Чего надумал! – закричала на него запыхавшаяся бабка, она прибежала следом, отобрала у деда нож.

Дед, удрученно вздыхая, поглядел на козленка, по-прежнему не сводившего с него пристального и отчего-то удивленного взгляда.

- Да вот, зарезать хотел, - принялся объяснять он обступившим его работницам фермы, - думал принести в жертву богине Кали.

Женщины зашумели, возмущенные. Но дед Степан остановил их взмахом руки:

- Погодите шуметь! Я проверку сделал, если козлу брызнуть водой на уши и на хвост, и он не будет сопротивляться, значит – это человечья душа, просто наказанная. Трудно, небось, жить животным, оставаясь в душе человеком!

- Кого же это так наказали? – вгляделась в козленка супружница деда Степана.

Женщины принялись гадать. Наконец, вспомнили:

- А вот, умер недавно один пройдоха. Никому прохода не давал, всех баб на селе перещупал. У самого жена – красавица, чего еще надо было? Вспомните, еще при жизни его и величали не иначе, как козлом.

У козленка безотрывно глядевшего на шумное сборище людей навернулись слезы на глазах.

- Он это! – убежденно кивнула бабка. – Видите, плачет?

- А как звали-то его? – стали припоминать женщины.

- Тимофей!

- Стало быть, кличка тебе за прошлые грехи, Тимошка! – торжественно заключил дед Степан, обращаясь к козленку.

- Правильно, - поддержали его женщины, - Тимофея еще заслужить надо!

Коза Мавка легла, успокоенный козленок привалился к ее боку и задремал…