Вечер, казалось, не отличался от других таких же вечеров. Но в воздухе витало некое предчувствие. Юля возилась на кухне, рассеянно перебирая невеселые мысли. Кто она? Никто, пустое место. Ее давно нет. Одни слезы.

Взгляд случайно упал на цветы.

Букет, всунутый в вазу прямо в целлофане, как есть, с идиотскими завитыми ленточками и бантиками, уныло издавал трехдневный кислый запах. На дне вазы цветы скрывали гниющие концы своих ножек. Их бы помыть, подрезать, поставить в чистую воду... А зачем? Через день-два опять начнут вонять...

Юля никогда не ухаживала за подаренными букетами, просто ставила их в вазу и забывала, а когда они начинали плохо пахнуть, выбрасывала без всякого сожаления. Зачем искусственно продлять жизнь этим умирающим? Важен тот миг, когда цветы дарят. Всё! Дальше – понятно же – завянут и будут выброшены. Что изменит суета вокруг них?

В кухню заглянул Дима:

- Поужинаем?

- Через полчаса.

Юля стала собирать на стол. Как каждый вечер в течение двенадцати лет. Сейчас она будет кормить семью, потом прибираться, потом проверять уроки у старших, потом загонять детей спать, потом вымученная сказка младшей Нютке... Одно и то же, одно и то же... Мысли печально кружились в своем привычном танце.

 

Уже много месяцев дети вопросительно заглядывают ей в глаза:

- Мама, ты грустишь?

- Нет, солнышко. Все хорошо.

- Я вижу, ты грустишь! Ты плакала?

- Нет-нет, все нормально. Иди играй.

Ее никто не обидел, не предал. Никакого горя или там болезни. Но что-то сломалось в душе, и хитрый змей, злобное чудище заползло туда и поселилось, заполнив все чем-то мутным, выключив свет внутри и снаружи.

Депрессия, которую Юля еще год назад добросовестно пыталась запихнуть подальше в недры своей души, буйно цвела и больше не подчинялась воле.

 

В конце каждого вечера, покончив с домашними заботами, Юля забивалась под одеяло и мысленно повторяла: «Прости меня, прости за это уныние. Помоги с ним справиться... научи...» А ночью вдруг просыпалась от тяжелых, пугающих снов и долго лежала, глядя в темноту. А на подушку текли и текли слезы.

Все у нее есть: крыша над головой, хлеб с маслом, дети здоровы, муж умница. Чего ей еще надо? Блажь, да и только. Но придавила она так, что не подняться. Юля сама готова была все разрушить вокруг себя. Вдруг могла вспылить, раскричаться или разреветься. Или замолчать на несколько часов, не замечая ни людей, ни их вопросов. Окутывало душу безразличие, словно паралич. А то принимала решение развестись с мужем и уехать, улететь на другую планету. Правда, мысль о детях быстро возвращала обратно на землю.

Наступил момент, когда Юля осознала, наконец: чудище вселилось в нее прочно и пускает корни все глубже. От этого плохо ее детям. На работе давно проблемы: коллеги косятся, начальник нервничает. И она решила начать с чудищем войну. Этой войны могло не быть. Все могло течь своим чередом, и будь что будет. Но дети заглядывают в глаза и ждут мамину улыбку.

Это она сейчас никто, а раньше была спортсменкой. Ставила цель и шла к результату. И сейчас пойдет. Поэтому будет война - змея следует задушить. Знать бы еще, как.

Юля прочла все о депрессии. Думала: если разобраться, что к чему, то можно и избавиться. Некоторые вон лежат, встать не могут. Другие худеют до неузнаваемости или толстеют до безобразия. У нее ничего такого, разве что слегка осунулась, значит, недалеко зашло. Прыгают из окон, бросаются под поезда. Она этого не сделает, у нее же дети. Иногда, правда, накатывало, мысли жуткие зудели в голове, но прогоняла, брала себя в руки. Да что там брала – стоило представить лица детей, как всякое зудение о поездах улетучивалось. Но что-то огромное давило, забирало соки. И что-то взрывалось внутри то и дело, вызывая новые потоки беспричинных слез. Оказывается, так бывает. И от этого постоянно красный нос и болит голова.

 

Муж как-то возмутился:

- Что у тебя вечно с лицом? Чем недовольна? На что тебе жаловаться?

А она и не жаловалась никогда. А лицо – так ведь что внутри, то и снаружи, вот и весь секрет. Но как она ему станет объяснять… А и незачем, все равно не поймет.

Нужно лишь что-то понять самой и как-то это одолеть… И Юля трудилась. Все дни и все ночи до одури перебирала возможные схемы и лабиринты, ища выход к свету. Вспоминала и подвергала дотошному анализу все, что с ней когда-либо происходило. Мысленно просила прощения у всех, кого когда-то обидела, кого не любила. Проходила забытые ситуации заново. Пыталась откопать в себе нечто, ухватить какую-то ниточку, потянуть – и распутать этот ужасный колтун, образовавшийся в ней. Но где, где эта нить? Откуда эти бесконечные слезы и вселенская тоска?

Борьба с ее чудищем казалась тщетной, как борьба со взбесившейся стихией.

Все здравые доводы самой себе о том, что миллионам людей гораздо хуже, кто-то болеет, где-то вообще война – все это, увы, не помогало. Другой верный способ борьбы с депрессией – заняться интересным делом, творить добро и все такое – совсем не работал. Да и хватало ей дел с тремя детьми и мужем, который и чая-то сам себе не вскипятит. Правильно, мужчина должен зарабатывать, а женщина за домом и детьми следить. Кошмар какой-то. Где-то, наверное, есть выход, хотя бы просвет. Но все заслонила собой черная туча. И навязчивое до истерики чувство собственной никчемности.

 

...Еще супружеский долг этот, чтоб его... Юля поморщилась, представив их с Димой обычную ночную процедуру. Господи, зачем оно нужно? Тошнит, как же ее тошнит от этого! Что бы такое сегодня выдумать? Голова болела вчера. Позавчера притворялась спящей. Три дня назад допоздна усердно зачищала грязные пятна на детских куртках, штанах – им ведь не в чем завтра пойти! Чистила, терла, пока не убедилась, что слышит ровное сопение - уснул. Надоело. Что-то надо менять. Что?

 

Уныние – грех, это она хорошо знала. Но только не знала, как из него выбраться. В церковь ходила, молилась, с батюшкой говорила. Но все по-прежнему – только слезы, слезы. Текут сами по себе. Мерзкий змей делает свою черную работу, точит изнутри. Открывает один за другим все ее ларцы, срывая с них замки и выпуская на волю какие-то заплесневелые детские трагедии и комплексы. Она ничтожество, ничего не сделала в жизни и уже не сделает. Глупая, стареющая, бесполезная курица.

 

Юля монотонно пилила ножом огурцы и сбрасывала нарезанное в салатницу. В голове почему-то звучали снова и снова, залетев откуда-то из прошлого, две блоковские строчки:

Сотри случайные черты –

И ты увидишь: мир прекрасен!

Прекрасен, кто же станет спорить. Были мечты, были друзья, спорт, медали и кубки. Были походы, горы, веселые песни. Все осталось в другой жизни. А здесь - только эти кастрюли и эта депрессия. Черная туча, заслонившая собой все. И как же ее стереть, гадость такую?

Юля неподвижно застыла над салатницей. Где-то в квартире слышались детские голоса, работал телевизор. Обычный вечер, как тысячи других таких же. Слезы опять хлынули градом по щекам. Что это? А ничего, просто очередной взрыв где-то внутри. Мерзкая тварь, как же тебя одолеть? Спортивные победы давались легче. Там было все понятно: проиграла – тренируйся, в следующий раз победишь. А тут – что надо делать?

Как-то она попыталась возобновить тренировки. «Спорт от всего спасает, от всех глупостей. И телу полезно, и душе радостнее…» Кое-как упросив Диму, чтобы забрал Нютку из садика и старших из танцевальной студии, поехала, полтора часа пропахала, выползла из спортзала без сил, но слегка воспрянувшая духом. Глянула в мобильник - пятнадцать пропущенных звонков от сына и мужа, да еще шесть эсэмэсок! «Мама, где ты????!!!», «Мамочка, когда придешь?», «Приходи скорей!!», «Что нам кушать?»... И Юля поняла, что все равно не сможет вот так убегать из дома. О семье заботиться надо, а не о себе помышлять. И она поплелась домой, на кухню, вытирая очередные слезы, только и ждавшие своего выхода.

 

Сыпанув в овощи перца и еще каких-то приправ, Юля растерянно перемешивала все это и думала, думала, думала. Мысли, как разогретая сковорода, не давали покоя. Хотелось что-то немедленно исправить, только Юля не понимала, что именно.

Перед глазами возник еще один недавний эпизод. Она потащилась к психотерапевту в поликлинику. Не то, чтобы верилось в силу районной психотерапии, но надо же что-то делать. А вдруг поможет.

В кабинете обитали две тетки, беспрерывно пишущие, каждая за своим столом. Юля переводила взгляд с одной на другую, не решаясь что-нибудь сказать. Ближняя тетка подняла глаза на опухшее от слез Юлино лицо:

- Сядьте.

И опять заскрипела своей ручкой. Вторая тетка, дальняя, в огромных очках, даже не шелохнулась. Застывшее изваяние. Нет, безмолвная голограмма без признаков жизни. Да-да, очень похоже. «Хоть бы какая одна ожила, что ли… Ужасно неловко и глупо... Посижу еще немного и уйду».

Но вдруг голограмма и правда ожила.

- Что у вас случилось?

Юля вскочила.

- Сидите, сидите.

Юля снова села. «О, Господи!» Чтобы унять волнение, она стала рассматривать картину на стене. Избитый пейзажик, бессмысленный, как и все в этом кабинете.

- Слушаем вас.

- У меня депрессия. Не могу справиться. Вы можете помочь?

Очкастая голограмма пошуршала какими-то бумажками и сказала:

- Вот анкета. Идете в коридор и заполняете, каждый пункт. Потом приносите нам, и мы будем разговаривать.

Юля машинально взяла протянутые листы, кивнула и вышла. Села у дверей, достала из сумки ручку. Имя, фамилия, семейное положение, кто родители, есть ли сестры-братья, отношения с ними, профессия … Пять листов формата А4, около двухсот дурацких вопросов. «Как все это лечит депрессию?..»

Но, сказав себе, что надо идти до конца, Юля заполнила анкету. Долгий процесс немного развлек, плакать больше не хотелось. И потом, если она уйдет, то так и не узнает, как работают психотерапевты. Любопытство взяло верх. Юля снова оказалась в кабинете.

Там все было не так, как показывают в кино. Ожившая голограмма, усадив Юлю на кушетку, придала своему голосу слащавость и ровно тридцать минут объясняла, что нужно чувствовать, чтобы стать счастливой. Юля и сама рассказала бы все это голограмме. В общем, ничего такого, что могло хотя бы напугать мерзкое чудище, не произошло. Закончив бесполезную беседу, тетки выписали Юле таблетки от бессонницы и отпустили, наказав прийти еще четыре раза, так как курс психотерапии – это пять раз, не больше и не меньше. Выйдя на улицу, она тряхнула головой, как после нелепого сна. Карикатура, а не психотерапия. Конечно, сюда она больше не вернется.

 

Нет, все-таки сегодняшний вечер отличался от других. Что-то невидимое начинало тихонько звенеть в воздухе, вытесняя привычную кухонную тоску.

 

Юля снова посмотрела на цветы в вазе. Бедные, что за дурацкая у них доля – умирать, не успев толком никого порадовать этой своей красой… Все как у людей. Все умирают, раньше или позже. И когда-нибудь здесь не будет никого из них: она сама, ее семья - навсегда исчезнут… Просто человеку отпущено больше времени... и он сам может выбрать, что ему делать со своим счастьем – сразу выбрасывать или поддерживать, насколько хватит… чего? Сил? Нет, не то. Вдохновения? Опять не то... Может, ума? Чтобы понять, как прекрасна эта недолгая жизнь. Стоп.

Она где-то здесь, тоненькая, еле ощутимая ниточка, но если ухватить… Сейчас Юля за нее потянет, и что-то начнет распутываться...

 

Вдруг она больно обожглась о горячую плиту. Ахнув, так сильно пнула плиту ногой, словно хотела выплеснуть все отчаянье, накопившееся за последний год.

 

Юля выключила огонь под сковородой с котлетами.

 

Ах, да, ужин. Она переставляла предметы, раскладывала в тарелки еду и прислушивалась к странному ощущению.

Воздух звенел все настойчивей. Что-то сгущалось в нем, готовое взорваться и излиться.

С тучей, нависавшей здесь много месяцев, что-то происходило. Чудище корчилось и мычало. Юля вдруг почувствовала в себе, впервые за последнее время, нечто еще, кроме безысходности.

Может быть, ее старания и попытки победить в этой войне набрали ту самую критическую массу, которая теперь неслась ураганом на плотину, выстроенную чудищем. Может быть, были услышаны молитвы. А может, она и правда поняла что-то важное. Но мерзкий змей уже не казался таким неодолимым, нужно было только задушить его последним усилием воли.

Надо было что-то сделать сейчас же, немедленно. Какую-то малость, последний удар по чудищу.

Юля расправила плечи, резко взмахнула несколько раз руками, чтобы размяться. По телу побежали бодрящие ручейки.

 

Окинув быстрым взглядом надоевший пластик кухонного стола, она вдруг убрала с него все, что уже успела поставить, потом метнулась в комнату и вернулась с яркой скатертью в руках. Расстелила. На неё расставила тарелки, миску с салатом. Вскочила на табуретку и достала из верхнего шкафчика валявшийся там лет сто подсвечник. «Черт, банальщина какая... Ужин при свечах, твою... Ай, пусть хоть так...» И посреди стола весело задвигали язычками две свечи. Юля выключила свет. Красота.

Только не останавливаться.

Отправилась в ванную, поправила прическу и заставила изображение в зеркале улыбнуться. Нет, не так. Шире, веселее! Теперь хорошо. Можно снова на кухню.

Все, чудище, ты проиграешь.

 

Разбегавшиеся дети резко затормозили на пороге кухни. Раскрыли рты, уставились на странную обстановку.

- Мам, а какой праздник?

- А чего у нас так красиво?

- Сегодня придут гости?

Юля с удовольствием наблюдала за восторгом на детских лицах. Какое наслаждение – предвкушение интересненького!

- Мойте руки и зовите папу ужинать. Тсс, это ему сюрприз!

Дети с визгом бросились выполнять. В кои-то веки – с первого раза. Класс!

Настроение пошло на подъем. Глянула на увядающие цветы. Как же хочется их выбросить. Но нет, Дима может обидеться. Небось, выбирал тщательно и придирчиво, по своему обыкновению. И чего он их носит чуть не каждую неделю? Нет, вроде, должно быть приятно... Точно, приятно. Да приятно же, ну!.. В конце концов, не каждый муж своей жене столько лет цветы носит без всякого повода... По привычке, что ли... Эх, а что если их слегка реанимировать? Чтоб хоть не воняли.

 

Тоненькая нить снова блеснула в полумраке, отвечая слабым светом дрожащему пламени свечей.

 

И Юля аккуратно вынула букет, извлекла его из целлофана, сунула концы под кран, тщательно вымыла. Подрезала. Поубирала всё, что имело несвежий вид. Налила в вазу чистой воды. Ладно, пусть еще постоят. Да вот прямо тут, на праздничной скатерти. Диме это понравится.

Дети уже расселись за столом, переглядываясь и хихикая. Какие они родные, милые, три ее любимых солнышка: Алеська, Тимка, Нютка. Какие красивые и счастливые!

- Мамочка, я знаю, знаю! К нам прилетала добрая фея, да?

Ну, конечно, фея! Кто же еще? Юля подмигнула пятилетней Нютке, чем вызвала новый восторг у всех троих сорванцов. Надо же, для них эта слегка изменившаяся кухня – целое приключение!

 

Дима прошлепал резиновыми тапками в ванную, а Юля и дети притихли в ожидании. Они слушали, как сначала громыхнула задетая детская скамеечка. (Бывало ли хоть раз, чтобы он ее не задел?) Потом зажурчала вода и звонко шмякнулась о кафель мыльница. (Бывало ли, чтобы она у него не свалилась?) Потом тихонько прошуршало упавшее на пол полотенце (как всегда). Еще с утра Юлю все это бесило. А сейчас даже позабавило. Наконец, из ванной показался Дима. Направился к кухне и замер. Его брови переместились в верхнюю часть лба, в глазах зашевелился поиск причины происходящего.

- Дим, расслабься, никакой важной даты, просто фея прилетала. – И Юля торжественным взмахом руки пригласила мужа к столу. – Давай, присоединяйся.

- Фея? Какая фея?

- Добрая. Которая чудищ всяких побеждает.

Дима хохотнул и уселся за стол, потирая руки. Глаза у него блестели не меньше, чем у детей. Старательно уминающих котлеты с макаронами. Обычные котлеты с макаронами! Без понуканий и уговоров! Нет, это невероятно, но даже Нютка вместо того, чтобы страдальчески ковыряться в тарелке, счастливо чавкала. Старшие не отставали. Ух!

 

Ужин прошел живенько и без обычного оттенка раздражения. И откуда оно раньше бралось в таком количестве? А может, сегодня тоже заглядывало, но удивилось непривычному выражению на лицах и на всякий случай тихонько спряталось? Затаилось до лучших для себя времен...

Юля, напевая, убирала со стола, когда Дима ее обнял и поцеловал. Нет, ничего нового, ведь он делал так каждый раз после ужина вот уже двенадцать лет. Эта формальность давно не имела ни для него, ни для Юли никакого значения. Но вот сейчас – ПОЦЕЛОВАЛ. Заглянул в глаза, дотронулся до волос. Оп-па! Ничего себе. Юля не сдержалась и глупо хихикнула. Постояли обнявшись, поулыбались. А потом он изрек: «Жду. Ага?» И удалился, оставив Юлю наедине со сладким переворотом в душе.

Взгляд упал на розы. Ожили, подняли головы... Юле даже показалось, что они посматривают в её сторону с симпатией и готовы разделить с ней в задушевной беседе соображения по поводу происходящего. И она весело кивнула им в ответ.

Осталось совсем ничего – домыть посуду, проверить у старших уроки, потом всех умыть, уложить, Нютке сказку... «Сейчас я это быстренько. Делов-то...» И Юля запорхала по квартире в предвкушении предстоящего свидания в спальне...

 

...И кто знает, зачем Юля с утра, опаздывая на работу, все-таки сменила воду в вазе с цветами? И даже зачем-то, уже выбежав из кухни, вдруг вернулась, склонилась над букетом и втянула в себя остатки душистого розового аромата. «Прелесть! Я теперь фея. Фея, одолевшая чудище. И мир прекрасен!»