- Вспышка справа! Ложись!! Ложись, твою мать! Женька-а-аАА-аааа---А….

Грохот взрыва… Хлестнуло по плечам, по каске, забило глаза и рот землей и песком… Ударная волна перевернула меня, опрокинула на спину и припорошила сверху хвоей, еловыми шишками и заячьим дерьмом. Минометный снаряд взорвался так близко, что я отчетливо ощутил деликатное покашливание Безносой за своим плечом. А пошла бы ты, матушка Смерть! Я дышу еще. Слышишь, ты? Дышу! Не слышу и не вижу, правда, ни хера, но это не главное. Это пройдет. Главное не переставать дышать.

Я барахтался в своей ямке, словно жук-навозник, упорно и агрессивно дергая всеми лапками и цепляясь за все подряд в тщетной попытке подняться на ноги или хотя бы сориентироваться в пространстве. Ничего не получалось. Вместо этого пришла боль. Даже не так… Вместо этого пришла БОЛЬ. Она пустила корни где-то глубоко в животе и теперь медленно и потихоньку поднималась вверх, к желудку, а потом все выше и выше - к сердцу, к горлу, охватывая мозг горячечной судорогой. Она нарастала вкрадчиво и незаметно, но в ней было столько силы, и конца края не видно было ей… И тогда я испугался… Испугался того, что не смогу выдержать этой боли. И буду выглядеть, как Лёха Мелкий, который полгода назад получил осколок эфки в живот. Он верезжал и ссал в штаны. Жалобный заячий писк вместо спокойного баритона. И мокрое пятно на новеньком камуфле. И маска Боли и Ужаса вместо человеческого лица. Я испугался, что буду, как Лёха. Что сдохну не так, как полагается мужчине, а как чумная истеричка, брызжа пеной и не помня себя.

И в тот самый момент, когда я уже стащил с головы чеченку и готов уже был запихнуть ее себе поглубже в рот, чтобы не заорать, в этот самый миг кто-то поднял меня с земли и, взвалив на плечо, куда-то понес.

Я плыл над землей и чувствовал, как моя кровь тонкими струйками скатывается по плечу того, кто меня тащил. Скапливаясь на манжете кителя, красные капли веско и гулко капали на землю, оставляя за нами целые кровавые озера. Кап! Шаг за шагом… Кап! Как больно, Господи… Кап! Я словно горю в огне… Кап! Я слышал только звук падающих капель. Ни шороха ветра, ни криков, ни выстрелов. Меня контузило. Кап! Кап! Кап!

В кровавом тумане я увидел бледное лицо моего взводного командира. Меня мутило, все плыло перед глазами, и так приятно было зацепиться взглядом хоть за что-то неподвижное в этом мире, не включенное в дикий хоровод, который вертелся и крутился вокруг. И я зацепился. Светлое пятно мужского, до мелочей знакомого лица. Я узнал бы своего взводного, наверное, даже вусмерть нажравшись водки, в полной темноте и на ощупь. Темные глаза, черный ежик жестких волос и внимательный взгляд. Он смотрел на меня молча, не отрываясь.

На легко раненых не смотрят такими глазами. Я все понял. Попытался улыбнуться. Уж не знаю, что из этого вышло… Кое-как облизнул потрескавшиеся пересохшие губы и спросил:

- Что?

- Ты умираешь, Семён, - он ответил спокойно и без паники, как и положено командиру. Черт побери.

- В рай, наверное, попаду…

Он улыбнулся. Очень как-то странно улыбнулся. То ли это были особенности зрения умирающего человека, то ли еще какой фиг, но я отчетливо увидел между его губ длиннющие хищные клыки. Черт бы тебя взял, командир. Я почти не удивился. Не потому, что ожидал чего-то такого. Просто на той грани, через которую я уже переступил, удивление – не то чувство, которое имеет большую силу.

- Крови моей хочешь? Хрен тебе! – может быть, я выглядел сейчас забавно, в луже собственной крови и внутренностей пытаясь диктовать свою волю, но командир улыбнулся. Ласково и как-то отечески.

- Лежи смирно. Я хочу жизнь тебе спасти, придурок.

Я закрыл глаза. Сил почти не осталось. Почти…

Даже сквозь боль в развороченной утробе я почувствовал острые клыки, вонзившиеся в мое горло. Это совершенно особенное чувство, когда всю твою кровь выпивают досуха. До последней капли. Я подождал немного, пока он присосется покрепче, а потом нашарил его автомат и вдавил гашетку до отказа, выплюнув ему в живот грамм двести свинца. Он прервался лишь для того, чтобы вырвать у меня из рук оружие и отшвырнуть его прочь. Вот теперь все. Сил больше не осталось совсем. Я сделал все, что мог.

 

Меня зовут Семён, хотя я предпочитаю имя Алькор. Все, о чем я только что рассказал, случилось четырнадцать лет назад в горных районах Чеченской республики. Мне было тогда двадцать семь лет. Я всегда знал, что сила человечества и его шанс на выживании – только в Армии. Только в солдатах. В бойцах, воюющих за совесть, а не за страх. За честь и долг, а не за пинки командиров и тюремные сроки за уклонение от службы. Меня всегда бесили правила. Уже на втором году контракта я вытер уставом задницу. За это я никогда не поднимался старше звания сержанта. И никогда не получал наград. Да и пошли бы они со своими медальками! Я и без того, знаю, на что способен.

После того дня мы с командиром прослужили недолго. Наш контракт закончился почти одновременно, и он увез меня в Волгоград.

Мне пришлось забыть свой родной Днепропетровск, свою семью и друзей. Хотя, какие, к чертовой матери, друзья в этом долбанном Днепропетровске…

В Волгограде я живу уже четырнадцать лет. Мой сир недавно покинул меня, предоставив вариться в этом дерьмовом мире самостоятельно. Что ж, и буду вариться! Ведь я Бруджа. А значит должен выдержать всё.