«Нигде не чувствуешь так свое одиночество как среди людей»

Т. Ребрик

 

А ВДРУГ?

 

Кто-то сказал: «Жить в большом городе – большая жертва».

«Да бросьте», - возразят те, кто сочтет за удачу оказаться в центре огромного мегаполиса. Для них слово «жертва» - наигранное. Для них город – шанс. Не задумываются: Бог не живет в городе.

А город… сверкает неоновыми огнями – огнями надежд на успех, на благополучие, на волшебную любовь, на тот самый случай, который один на тысячу, о котором рассказывают фильмы в центральных кинотеатрах с DDS , о котором написаны тонны книг – веселые картинки, пасьянсом разложенные на прилавках с печатной продукцией. А вдруг?

 

ЖИЗНЬ - ДЕНЬ

 

С какого часа город начинается? С утра ли, с ночи ли?

Город живет круглосуточно, дышит прерывисто, бежит без устали. Все в городе движется стремительно: и автомобили, и пешеходы, и наружная реклама одна другую сменяет. Бегущая неоновая строка обещает райские кущи – ты ей не веришь, усмехаешься: «Меня не проведешь!», но нет времени задуматься, натыкаешься – замираешь: «Надо попробовать, не зря рекламируют». А только купишь, новое появляется – не успеваешь! А успеть хочется: за временем, за модой, за тенденцией - за всеми! А как же? Успеть надо. Быстро. Быстро родиться, быстро вырасти, пожить и быстро умереть, без боли – надо успеть заслужить. Бабки-няньки, детский сад, школа, институт, а как без него? Связи – обязательно, работа, деньги. Работы много, денег – не всегда. Семья, дети, дом, дерево... Нет времени на остановку, на паузу, время спрессовано до секунды - только голову повернуть, увидеть, что торопишься не в ту сторону и, ловко сменив траекторию, устремиться в другую, временно правильную – может, повезет?

Автомобили нетерпеливо гудят, подрезают друг друга, с крутого виража устремляются в точку по городским хайвейям.

Бежишь по городу-улицам, опережаешь прохожих: на работу, с работы, на встречи, в больницу, в театр, за ребенком, к любимому, к родителям, на прием... Что там дальше? Что в органайзере? Ведешь автомобиль (эх, вечером успеть бы на сервис), вовремя отвлекаешься от мобильного, вскидываешь глаза, видишь «зеленый», вдавливаешь педаль в пол - оставляешь всех позади.

А иногда бросаешь машину – нет времени в пробках простаивать - и торопишься в метро затолкаться со всеми в вагон, а тот несется по узким подземным туннелям, грохоча колесами. Никто не страдает клаустрофобией? Да что клаустрофобия! Не взорвал бы кто мимоходом, посланческую миссию выполняя и обеспечивая себе безбилетный проход в рай.

Поздно, за окном ночь. Щелк-щелк по пульту телевизора – способ отдыха. Скачешь по программам механически, слушаешь урывками, о своем думаешь: ты уже в дне завтрашнем.

Это твой день, твоя жизнь.

Засыпаешь.

 

ТИШИНА

 

Город – он разный…

Город может быть тихим.

Выходишь из подъезда утром – тихо, чисто и свежо - утренняя улыбка ребенка. Проходишь гулко по двору-колодцу – шаги слышны. Уличная кошка беззвучно проскользает черной тенью мимо. Дворник головой кивает: «Доброе утро», - считываешь с губ. Сосед-собачник, ежась, молчаливо покуривает первую сигарету.

Да и днем в городе наступает момент - все звуки замирают: в летнем ли мареве, в зимнем ли снегопаде, в дождливом межсезонье в какую-то минуту воздух насыщается городским шумом, дрожит и, доведя громкость до максимума, застывает в пространстве, как в немом кино – одни титры на рекламных вывесках. Люди открывают рты, как рыбы, губы быстро что-то произносят, потом улыбаются или сердятся на молчаливом городском экране. Все объединено в один безмолвный диалог суетливой жизни.

«Как дела?» - спрашивают губы.

«Дела-дела, суета…», - произносят другие.

«А что не суета?»

«Ты».

Дыхание перехватывает от неожиданности, и кто-то сверху рукой невидимой нажимает кнопку «Пауза» - ты на секунду погружаешься в тишину своего сердца: «Неужели?».

Проходит день, приходит вечер, тишину подлавливаешь ночью. Не спится. Встаешь и проходишь на кухню, заглядываешь в холодильник, открываешь окно, закуриваешь. Город спит. Черные глазницы окон смотрят на тебя равнодушно, им наплевать на твои мысли-тревоги, там в этих окнах-пещерах тебе не помогут – сами запутались. Но вот замечаешь - еще одно окно светится, и там кому-то не до сна. Тоже вслушиваются в тишину, пытаясь жить здесь и сейчас, ни к кому не привязываясь, не рефлексируя – сложно. Свобода есть одиночество.

Эх, куда бы запечатать свои мысли под семь замков и печатей, чтобы остановить свой болтливый беспокойный ум-эго, вечно расставляющий всему оценки «хорошо-плохо». Вот проходит одинокий прохожий – торопится, идет быстро в темноту своего дома, в свою постель, чтобы забыться тревожным сном и войти в следующий день с галочкой «прожито».

Тишину ночи нарушает телефонный звонок, твое сердце сжимается, так долго ты этого ждал – напряжение, доведенное до оцепенения. Нарочито медленно идешь к телефону, словно проверяешь на стойкость звонящего. Но тут понимаешь, что твой телефон молчит, звонок за стеной или с улицы – из окна открытого. Вновь вопросы твои зависают в недрах квартиры, тебе кажется, что ты близок к отчаянию. Но делать нечего – таковы правила, надо довериться жизни. Ты постепенно отпускаешь боль, заворачиваешься с головой в одеяло как в кокон, поджимаешь ноги, закрываешь глаза, делаешь вид, что спишь. Спишь-прячешься до утра без снов и сожалений, цепляясь в душе за своего Бога.

Город – он разный…

Тишина.

 

НА ИГЛЕ

 

Город владеет тобой полностью, город - собственник.

«Денёк бы взять, выспаться, - думаешь. – Закрыться, чтоб никого не видеть, не слышать – нет меня. Погрузиться в покой и гармонию…».

Но город – вечный зов, как ни прячься у реки в ухоженном доме с васильками на кружевной скатерти, с развевающимися занавесками и родниковой водой в ведре у входа, с ночными запахами влажной земли и мыльного корня, с мотыльками под абажуром над столом на террасе – вечером, с книгой на коленях, в подушках в гамаке… как ни создавай иллюзию спокойной жизни, для горожанина она искусственна - паутина на истине. Город предательски нарушает магическую тишину вожделенного загорода и как капризная любовница «К ноге!», - командует, требуя сверхурочного свидания в семейный week-end. И как ни отключай мобильный, как ни закрывай двери и ни предавайся медитации, нет тебе покоя: не спрятаться, не скрыться – от себя не убежишь.

И вот ты уже места себе не находишь, словно кто-то зовет тебя голосом насмешливым, уверенным – никуда ты не денешься. «Я быстро: туда и обратно», - говоришь зомбировано, хлопаешь дверцей автомобиля, давишь на газ и с волнением первого свидания летишь в запутанный лабиринт стрессов и разочарований – почему? Нет ответа.

Не можешь жить вне города.

На игле.

 

ВЫХОЛОЩЕННОСТЬ

 

Шумный город, спрессованный временем, не терпящий сентиментальностей. Город многоликий, многосудьбинный - смесь взрывоопасная, нет здесь приюта Богу, как бы его не славили.

«Я не здесь!» - пришпилил он записку на клочке бумаги к воротам главного храма и ушел пить чай в одиночестве – среди людей оно чувствуется особенно.

А вокруг горожане и приезжие. Горожане – изящный флакон с ярко-рубиновым содержанием, утаивающий о примесях, - улыбку светскую на лицо натягивают. Приезжие – разноцветная палитра цветов и красок, терпимости и агрессии – с горожанами перемешиваются, жирной линией разделяя свою жизнь на «до» и «после». «Уж десять лет в городе!» - говорит кто-то весело, всеми силами адаптируясь ко всему новомодному.

«Горожане – приезжие» - антагонизм по умолчанию бежит волнами, претензии взаимные, но в мегаполисе выживает сильнейший, дойдя до исступления и человеческое сердце сменив на андроидное – у каждого ведь своя история.

А история общая трансформируется, держится за край черной пропасти, изо всех сил цепляется, дабы не кануть в безвестность, в забвение. Нет, конечно, кто-то ее удерживает, старается, ногами упирается: одни - семейное древо тушью выводят с внуками, другие – предлагают версии, авторские расследования в книго-фильмовых формах, цвета слегка желтоватого. Да и какая разница, какого что цвета? Главное, чтобы хоть что-то от старухи-истории выжило.

А рядом паренек присоседился, не по убеждениям, а так, от голода-одиночества. Выбрит наголо, весь в черном, на ногах ботинки тяжелые на шнуровке, глаза стеклянные, флагом паучьим в воздухе машет, и не один он, а много таких, наполненных национальным самосознанием из-за собственной ущербности.

Корни утеряны.

Выхолощенность.

 

ЛЮБОВЬ - ОПУСТОШЕНИЕ

 

Город - всеядный Казанова - дарует свою любовь, не задумываясь. Как и великий любовник, он принимает тебя всякого: умного - глупого, худого и толстого, богатого - бедного, открытого - скрытного, праведника и подлеца. В этом секрет любви: можешь быть всяким – ты будешь принят! И веришь этой иллюзии безоговорочно, как хозяину верит собака, не подозревающая о человеческой подлости. Город манит и завлекает белозубой улыбкой алмазных огней-брекетов, элегантными костюмами от Borrelli с живым гламурным горностаем на плече, разноголосой речью c милой путаницей «с» и «из», очарованием игры в недоступность и благопорядок, искрящимся юмором и снисходительной иронией. Он приглашает тебя на бизнес-ланчи и ужины в модные заведения, где царит приятный гомон, пахнет корицей, теплыми булочками и ароматом от Annick Goutal – Mandragore; где обсуждают одновременно дела и любовь, а за чашкой кофе привычно щелкают по клавишам ноутбука. Город шепчет тебе на ухо сладкие речи - глянцевые истории из «Esquire», «L’Optimum» и «Априори»… Он рисует многоярусные замки успеха и благополучия - искрящийся коктейль: дом в Барвихе, отдых от «Sodis», диплом МВА и саквояжи от Bruno Magli. Он катает тебя на Mini Cabrio, а хочешь «новую концепция мышления» – бери LexusGS!

Но городская любовь – скоротечна. Она лишь насмешка, лицедейская и сценически выверенная.

«Ах, - возразит кто-то, прищуриваясь от сигаретного дыма и попивая Jack Daniels, - если роза теряет красоту, значит, была настоящей. Ничто не вечно под луной, и глупо просить «любви до гроба»! Но еще глупее не наслаждаться этим сейчас!".

Все так. И ты отдаешься этой страсти полностью - страсти, перерастающей в зависимость. Твой город-любовник лишь улыбается, он - вечно юный вампир, дерзкими губами высасывающий все силы и чувства и, всласть насладившись, отбрасывающий твою усталую душу в сторону как кожуру от банана.

Любовь - опустошение.

 

АСТМА

 

Город выставляет счета. Всем и всегда – это правило. Ты не веришь цифрам и пальцами закрываешь три последних нуля. Тебе неловко, не выспался, силы на исходе, апельсиновый сок кажется кислым, стакан грязным, кофе растворимым. Оглядываешь свой дом-гнездо, которое так долго и упрямо вьешь. Приглядываешься к тем, с кем спишь и к тем, с кем живешь, и не понимаешь, где ты и кто эти люди. Берешь телефон и набираешь номер – тихо: «друзья превратились в других». Ты покидаешь свой дом, идешь по городу, стремясь подключиться к его кровотоку в надежде себя реанимировать. Но нет, и ему ты уже не нужен. Ночь обнажает язвы, ночь обнажает боль. Ловишь руками пустоту – все кончено: карета превращается в тыкву, а кучер - в крысу. Элегантный костюм плавится и скрючивается на ступеньках подземного перехода в отрепья уличного попрошайки - тот лежит щекой на холодном бетоне, поджав к подбородку коленки, он - эмбрион. Ухоженная рука с маникюром, с Longines на запястье, небрежно бросает на мостовую смятую пачку «Сalume». В робкой надежде на милость, дворняга бездомная, голодная, с отвисшими сосками, незаметно втягивает воздух. Она тоскливо заглядывает в глаза встречным людям, торопливо снующим мимо, пытаясь поймать равноценный взгляд и вычислить возможное количество теплоты. Эти «минуты добытого за день тепла складываются в медленно остывающий час, который ночью греет её одиночество на … крышке канализационного люка». *

Изящный бумажник из крокодиловой кожи с наработанной ловкостью исчезает в рукаве грязной куртки с чужого плеча – семилетний ребенок с лицом падшего ангела виртуальной тенью скрывается в подворотне.

Круглые столики летних террас с язычками свечей и букетами сливочных роз пластилиновыми комками летят в переполненные баки с мусором – пристанище крыс и бомжей. Бегущие неоновые строки, извещающие о Фотобениале и светских тусовках, фейерверически взлетают в воздух мятыми обрывками газет с новостями о погромах скинхедов и убийствах чернокожих студентов. Сквозь «Trans» и «House»-музыку ночных клубов звучит сирена «скорой помощи» и синие мигалки смешиваются с красно-зелеными отсветами ночных заведений. Коктейльное платье от Guchi превращается в полночь в бумажные блестки, бриллианты – в стекляшки, а сама хозяйка с облегчением закрывает глаза от передозы, сжимая в руке как волшебную палочку шприц. Сквозь завораживающие звуки музыкальных хитов рвутся крики о помощи и хрипы отчаяния.

Ты не выдерживаешь, кричишь: «Мне б антиударное сердце, мне б солнцезащитный взгляд...». ** Но крик тонет в ночном небе в грохоте праздничного салюта – день рождения народного фавна!

Город – это боль.

 

- Почему ты такая грустная?

- Я была у врача…

- Неприятности?

- Нет… но то, что мы с тобой пять лет считали оргазмом, называется астмой.

Астма.

 

САМ

 

Но ты не хочешь быть кожурой от банана. Встаешь и идешь. Ключом открываешь дверь дома - возвращение. Тишина, все уже спят, в холле у лестницы горит желтый свет, на кухне оставлен ужин – ждали.

В детскую дверь приоткрыв, ты заново смотришь на чудо - ребенок. Кто он? Надежда или отдельный свой путь? Дальше – спальня: смесь одиночества и запахов ночи, любви и шелка. Нет, не придумал ты эту любовь, тебе повезло, она - здесь, живая и теплая и у нее есть имя. В ней ты черпаешь силы.

Потом ты проходишь в гостиную, залпом глотаешь плеснутый виски в стакан и набираешь номер мобильного – звонишь сам себе.

«Если не я за себя, то кто за меня? Но если я лишь за себя – зачем я?».

Надо найти стержень, чтоб за него зацепиться. Надо не вылететь, не допустить, чтоб центробежная сила вынесла тебя на обочину… со сверкающего диска, стремительно вращающегося.

Ты думаешь: хватит ли сил? Устоишь ли? Сохранишь ли в душе приют своему Богу – твоему единственному собеседнику?

Нет, никто тебе не ответит: ни любимые, ни друзья, ни близкие – только ты сам.

Ты – САМ в своем городе.

 

* Avigerja "У жилой ноги человека"

** Группа "Високосный год"