Любой цветок неотвратимо вянет

В свой срок и новым место уступает.

Так и для каждой мудрости настанет

Час, отменяющий ее значенье.

И снова жизнь душе повелевает

Себя перебороть, переродиться,

Для неизвестного еще служенья

Привычные святыни покидая, -

И в каждом начинании таится

Отрада благостная и живая.

Все круче поднимаются ступени,

Ни на одной нам не найти покоя,

Мы вылеплены Божьею рукою

Для долгих странствий, не для косной жизни.

Опасно через меру пристраститься

К давно налаженному обиходу:

Лишь тот, кто вечно в путь готов пуститься,

Выигрывает бодрость и свободу.

Как знать, быть может, смерть, и гроб, и тленье-

Лишь новая ступень к иной отчизне.

Не может кончиться работа жизни...

Так в путь – и все отдай за обновленье.

Виктор Лихачев, «Кто услышит коноплянку?»

 

Глава 1

Февральское солнце, похожее на новорожденного слепого котенка, потерялось в серой пелене низкого, угнетающего неба. Темные скелеты деревьев замерли в ожидании чего-то великого, что когда-то уже случалось с ними , но забылось началом разгула снежных бурь. Пористый снег почернел, осел грубой коркой на мессиво почвы. Ссутулившиеся люди с пакетами, авоськами, кейсами спешили, толкая друг друга, насупившись извинялись, следуя правилам приличия, или не извинялись, следуя своим, неписанным правилам. Природа-мать замерла, как смазанный пейзаж начинающего художника. Все ждало, жаждало стремительного взрыва стозвонных ручейков – первовестников наступающей весны.

Транспортная и людская суета дизгармонировала с остановленным дыханием природы, раздражала. Но каждая людская особь не понимала, что она тоже является атомом толпы, злилась на других, выплевывая в душу желчью с десяток ругательных слов (хорошо, если в душу, а некоторые бесцеремонно, нагловато в прохожих, но не в лицо, а трусливо – в спину). Вся эта нервозность говорила о том, что господин авитаминоз жадными щупальцами копается в организмах. Но люди спешили... И февральское солнце не согревало...

- Тетка она хорошая! И квартиру уберет, и похавать приготовит, - хрипела басовитым, надломленным голосом конопатая девица своей спутнице, вытискиваясь из многоглавого потока в метро. – Хата большая, четыре комнаты, а из жильцов она, муж и племяшка. У тебя будет отдельный уголок, с замком, ключ только у тебя... А, Венерка, что ты молчишь?!

Спутница вздрогнула, отряхиваясь от остатков сладкой задумчивости, опасливо проверила, на месте ли сумка, денег там хоть кот наплакал, но они - предоплата за комнату и накоплены благодаря жестокой капустно-жареной –на-воде диете, то есть все ее жалкое состояние на сегодняшний день. Заправила иссиня-черные волосы под беретку, перебрала тонкими пальцами пять пуговиц на стареньком, но аккуратно вычищенном и выглаженном пальто... «Заглянула» в один карман..., в другой... Пробежалась глазами по безэмоциональным лицам прохожих и резко повернулась к подруге. Что это она говорила? Ах, да, ведь они идут смотреть квартиру, куда Венера переберется со своми пожитками из вшивой общаги. Подруга?! Нет, отнюдь... Конопатая риэлторша Ирка нашлась по объвлению в газете, где таких, как она, пруд пруди, но она единственная, кто предложил найти меблированную комнату ниже тысячи рублей в месяц и недалеко от кольцевой линии метро. Венерка проглотила наживку, договорились встретиться... Ее ждала обрюзглая полубаба, в синей мужской куртке «Nike», потертых джинцах и ботинках-говнодавах. Большие красные руки пугали своей силой, мозолистостью. Мужичка, одним словом! Глядя на Ирку, не трудно было предствить, чем она дышала... Муж, скорее всего, был алкоголиком, и она поддавала с ним за компанию, чтобы залить внутреннюю пустоту неудовлетворенности жизнью... Так пропивались полученные пятьдесят процентов от сдачи квартиры или комнаты, а дети (двое, как она сказала) оборванные и голодные уходили в школу, но никогда не доходили до места, останавливались в подворотнях с подобными себе подростками, покуривали дурь, баловались «Моментом», превращаясь в маленьких старичков. Как это? Рост метр двадцать, худенькое детское тельце, желтое с мелкой паутинкой морщинок лицо и взгляд, мрачный, жесткий... ни искорки наивности, беззаботности... А потом эти «старички» вырастают в зверей с мертвой хваткой стальных зубов и железных когтей. Речь выдавала в Ирке риэлтора-непрофессионала... Это пугало, но выхода не было, кроме как довериться ей.

 

 

Глава 2

 

Они вошли в ухоженный двор, окруженный забором из массивных вековых кленов. Да храни их Господь от рук человеческих еще лет сто! Качели скрипели под тяжестью влюбленной парочки, бесцеремонно засасывающих и лапающих друг друга. Площадка была полна детей-карапузов, пищащих, визжащих, хныкающих и смеющихся, мамашки сидели в беседках, забыв о своих чадах и обсуждая нового любовника тети Зины (или Нины!), машину Василия Ивановича (или Иван Васильевича!), а также всех прохожих. Их соколиное око зацепило и Иру с Венерой.

-Ирка, никак нового жильца к Розарии ведешь? Прошлый-то сбежал... даже вещи свои забыл...

Ирина смутилась, передернула покатыми толстыми плечами и ничего не ответила. Юная нанимательница сделала вид, что ничего не услышала. На лифте, пропитанном несдержанной уриной ночных пьяниц и утренними испражнениями больших и маленьких собачек, они поднялись на двенадцатый этаж. Облезлая, обитая коричневым дермантином, дверь... почти выкорчеванный замок... Кнопка звонка, слышное «дзынь-дзынь», истошный лай собаки («Собака – это нехорошо, - подумала Венера. – С детства их боюсь!»), тяжелые шаги проскрипели рассохшимся паркетом к двери. Зеница «глазка» потемнела. Дверь распахнулась.

-Ой, здравствуй, Ирочка, - слащаво пропела грузная женщина во вьетнамском халате на голое, разгоряченное стиркой тело. – А это Венерочка? Проходи, моя девочка, проходи, моя сладкая, ласточка моя. Сейчас я чай поставлю, за чайком и обговорим все наши дела. Идите, идите на кухню. Коки, ды заткнись ты, пес поганый, шуруй в спальню...

Пасть квартиры дыхнула затхлостью застоявшегося спиртного перегара, вонью мужских носков, псиной. Обои с желтыми подтеками, кое-где оборваны и исписаны номерами участкового милиционера, ЖЭКа, местной поликлинники, васи, гиви, михаси, тоньки... Хозяйка поймала взгляд Венеры, зациклившийся на стенах, извиняющимся голосом пояснила:

-Да не смотрите Вы так, стыдно мне! Вот поднакоплю деньжат с помощью квартирантов и сделаю ремонт, не евро, но все-таки... Эт верхняя соседка моя на дачу уехала, а горячую воду в ванной забыла выключить, меня и затопило.

Кухня – гордость почти каждой женщины – не отличалась особенной чистотой и роскошью. В раковине пара тарелок с куриными косточками, кастрюля от борща. На холодильнике поднос с остатками вчерашней роскоши:пустая бутылка «Пшеничной», хлебные корки, самая дешевая колбаска, с кусочками сала и сухожилий... два таракана-прусака... Тетя «Розария», как назвали ее соседки, суетилась над грязной плитой, толкая своим объемным задом, наверняка с целлюлитом, стол. Впрочем, «розария» - это метко было сказано, да только так, именно так можно назвать эту женщину. Не Роза, не Розалия, каковым было ее настоящее имя, а целая клумба... огромная клумба...розарий.... Но, не смотря на полноту, лицо ее сохранило красоту: белая чистая кожа, раскосые черные всеобхватывающие глазки, прямой аккуратный носик и эротичная пышность алых губок, обнажающих крепкие белые зубы с вызывающей щербинкой в середине. Было в ней столько кокетства, лукавства, манящих и предупрежадающих – «не верьте». Мужчины, зацепившись взглядом за ее призывные глаза, забывали об уродстве телесном, неосознанно летели на нее, как легкие мотыльки, влекомые разноцветьем. Звенящий, заразительный смех, меткость шуток, умение слушать и поддержать мужчин ( с бесполезными для нее женщинами она была простой базарной теткой, скандалисткой, дебоширкой) были дополнительным оружием роковой толстушки. И сейчас Розалия мягко стелилась, потому что так было нужно, так выгодно для нее, ворковала, жаловалась на тяжелую женскую судьбинушку, сценически всплакнула в грязный фартук, смачно закурила, выпуская кольца серого дымка в облезлую форточку. «Жалко женщину, больше не буду смотреть квартиры, сниму у нее», - подумала Венера, протирая глаза белым платочком с инициалами «В. Д», вышитыми собственоручно. Девушка представляла собой душевный экземпляр в силу своей провинциальности, что никогда не было ей во благо в городе.

Ирка хлопнула ручищей по столу:

-Итак, бабоньки, договорились... Розалия, гони Венерке ключи! Венерка, раскошеливайся, ды я пойду, а то муж, наверняка, уже жрать хочет, а мне не надоть лишних тумаков!

Ни договоров о найме... ни расписки о получении денег... Ирина всех от души расцеловала, проще сказать, обслюнявила, пожала по-деловому руки, залихвацки откинула обезображенный перекисью водорода конский хвост и исчезла за дверью. Роза приобняла Венеру и отвела в «ее» комнату, состоящую из щита на четырех кастрюлях (типа кровати), телевизора «Рекорда», бельевого шкафа без двери (кстати, при ближайшем рассмотрениии можно понять, что отсутствующая дверь и есть тот кроватный щит) и жалкого коврика, вылинявшего и грязного. «Хоромы» оказались просто «хатой», как выражалась Ирка, именно «хатой», но сердце Венеры, преисполненное добротой, благородством, изнывало от жалости, от желания помочь...

 

Глава 3

Венера проснулась под утро от шорохов за дверью: кто-то настойчиво царапался, прыгал и тяжело падал на пол, потом опять царапался, прыгал и падал... Этот отвратительный «некто» с чудовищной настойчивостью продолжал свое дело. Дверь, скрипнув, распахнулась: на миниатюрной ручке висел невообразимо-жирнющий дворово–серый котяра, который мог бы запросто оспорить своего соплеменника из книги рекордов Гиннесса. «Здрасьте, а Вас-то мы и не ждали», - опасливо прошептала девушка. Кот, с высокомерным видом хозяина, спрыгнул с ручки и протопал в комнату. Паршивец обнюхал все углы, сумку с вещами, сапоги, грузно прыгнул на кровать, нагловато блеснул своей зеленью в глаза Венеры, прошел по телу девушки, у которой аж перехватило дыхание от его тяжести и отвращения. Кожа лица и рук покрылась красными пупрышками, необъяснимая врачами аллергия (вернее, объяснимая, но разными врачами и по-разному: нейродермит, диатез и даже грибок) дала о себе знать. Она шукнула на кота, который поджав хвост приготовился к бегству. Но... прежде чем дать стрекача, зверюга впиявилась в большой палец ноги Венеры... Девушка взвизгнула, кот скрылся за дверью. Война была объявлена!

Накинув халат, Венера вышла в ванную. Холодная вода божественна, одна капля – и сон долой! Посмотрела в зеркало на красивое, но слегка припухшее лицо («Ничего! С кем по утрам такого не бывает!») На кухню пройти не решилась, боязно... Хозяева спят, вдруг кастрюля громыхнет или стакан звякнет, мало ли... Решила подождать, пока вся команда будет на ногах.

Прилегла. В окно уже заглядывало все то же февральское подслеповатое солнце, которое вроде и есть на небе, и вроде его нету... Расплывчатый кружок, чем-то напоминающий кляксу. Смотришь, и хочется зевать от тоски.

В соседней комнате затарахтел телевизор, монотонный голос сериальных героев, всхлипывания, наигранные стоны раздражали своей тупостью.

-Гия, дарагой, прынэси мнэ чай ! – разлился истомой по квартире капризный голос Розалии с нарочитым акцентом. Легкие шажки просеменили к кухне. Зазвенели блюдца... Дзынь... дзынь... дзынь... одна за другой... на пол.

-Слюшай, ты, урод грузынский! Опять что-то разбил?

-Нет-нет, только ручка у чашки откололась, я заклею, вот супер-клей куплю!

-Ты что богач что ли? Или опять у меня деньги конючить будешь, кобель ты эдакий! Душу всю мою выпил, кровопивец ты несчастный! Ни копейки в дом не приносишь, - женщина билась в истерике, проклиная весь белый свет.

-Розалия, дорогая, мне скоро за дачу заплатят!

-Я живу с тобой два года, и два года тебе обещают заплатить за эту поганую дачу, шоб она сгорела!

Удивлял спокойный, смиренный, всепрощающий голос мужа-грузина, будто этот человек отрекся от своей крови, забыл свои истоки. Другой бы на его месте уже схватился за кинжал, если не забыл его на своей родине, или, в крайнем случае, за кухонный нож. Появилась бы в газете пара строк «По Нагатинской улице, в доме 33 произошло убийство на бытовой почве... Женщина с ножевыми ранениями скончалась на месте» или «Мужчина с колотыми ранениями доставлен в больницу №..., где скончался», все будет зависеть от силовых способностей противника, а с «Розарией» еще потягаться нужно, такая женщина не только грузина может завалить.

-Все, Гия, убирайся ты к чертовой бабушке и домой без денег не возвращайся!

Шажки проплелись в комнату, заскрипели дверцы шкафов, прожжужала змейка сумки.

-Розалия..., - умоляющий писк...

-Нет,- неоспоримый бас.

Хлопнула входная дверь.

Заскрипел диск телефона... раз... два... три... четыре....... семь...

Венера лежала, не шевелясь, прислушиваясь каждой клеточкой своего тела к различным звукам, которые сливаясь друг с другом, превращались в надоедливый, давящий на уши шум. Шум проникал через ушные раковины, разливался по всему телу слабостью, зудящей болью. «Эх, встать бы», - подумала квартирантка, о существовании которой, казалось, забыли... Иначе, культурные люди не стали бы выяснять свои отношения в присутствии третьего, совершенно чужого человека. А культурные ли? – вот в чем вопрос.

- Хаким, зверюга-то мой вещи собрал, ушел, - от души, как-то удивительно искренне, рассмеялась Роза. – Вечерком, может, заглянешь ко мне на огонек, чайку попьем...

Очевидно, человек на другом конце провода ответил согласием... Женщина опять рассмеялась кокетливо, беззаботно и проворковала:

- Ну, хорошо, буду ждать тебя...

Поднялась с кровати, натянула халат и вышла в коридор напевая: «женское счастье... был бы милый рядом... а остальное ничего... Олька, проснулась? Венера?»

Девчонки, как по команде, выскочили в ночных рубахах на встречу хозяйке:

-Доброе утро! – отрапортовали в унисон.

-Жрать что будете? Яйца сойдут?

-Сойдут! – опять же одновременно ответили девушки.

Ольга – племянница Розы – гостила у тети уже два года. Некрасива, но высока и стройна. Особенно неприятны были глаза на выкате, большие, черные, пугающие своей непроницаемостью, как грязное зеркало... Хотя чем-то малом она напоминала Полину Виардо, но, видно, не хватало того душевного огня... Приехала Ольга в Москву из не такой уж далекой Калуги, устроилась на работу... если это можно назвать работой – интим по телефону (Господь не обделил ее слащавым голоском). Но, по горячим заверениям тети, была чиста и невинна, как ангелочек.

Позавтракав, женщины разбрелись по своим комнаткам, поскольку календарь гласил, что было воскресенье, а значит спешить некуда, можно расслабиться, поваляться в постели, почитать, посмотреть телевизор...

Обед прошел также скучно, никчемно. Каждая пялилась в свою тарелку, не совсем разбирая, что жует, лишь бы утолить естественные позывы желудка и разбежаться. Женщины не представляли друг для друга никакого интереса, разговор не клеился, каждая была в своих мыслях... о работе, об учебе, о любовнике...

Вечером раздался долгожданный звонок, которого, судя по напряженной обстановке, ждали все, как спасительную разрядку, как дождь после нескольких выматывающих знойных дней. Роза проплыла к двери в синем вечернем платье, со своей тезкой в волосах. Открыла. И стокилогамовое тело бросилось в объятья невысокого смуглого мужчины в белом помятом плаще, который подчеркивал очевидную нерусскость гостя и намекал на трогательную провинциальность.

 

Глава 4

Для любовников утро приходит всегда неожиданно. Рассвет кровавой рукой осторожно поцарапал в окошко. Мир, пробуждаясь, наполнялся звуками, желанными ли или нежеланными, но они оповещали, что этот самый мир еще жив, еще не допета его песенка.

Гия открыл дверь своим ключом, немножко замешкавшись в коридоре, спотыкаясь о ботинки. Прошел в комнату. Тишина. Не полетели вазы, не перевернулся стол, не ударилась о стенку табуретка, не послышались тумаки и злостный мат, как это часто бывает, когда муж обнаруживает жену в объятиях любовника. Гия сел на стул в углу комнаты и спокойно рассматривал томное пробуждение Розы. Вынырнула белая нога из под одеяла, другая... Женщина сонно потерла глаза, позевывая... Взлохмаченная голова повертелась из стороны в сторону: гимнастика для шеи... Сколько раз он уже видел эти утренние процедуры?!!! Сейчас она встанет и включит телевизор: и начнется «Доброе утро», «Новости», «Семейные узы»... А были ли они у них, эти самые семейные узы?!!! Вряд ли... Она всегда считала, что подобрала его, беднягу, из сострадания, приютила, пригрела, накормила, одела... А он ведь был и не такой уж бедняга, из рода грузинских князей... дом – целый замок в Кутаиси оставил, с серебрянной и золотой посудой, огромными хрустальными люстрами, пушистыми коврами... И мать... И все ради нее, недостойной. Комок обид подкатил к горлу... Ах, если бы она поверила в него, в его силы, в способность самому содержать семью, не упрекала постоянно никчемностью, у него была бы цель, он бы знал к чему стремиться... Бог подарил ему золотые руки мастера, он был и ювелир, и строитель... Дача с резными перилами у одной «звезды» – его работа, заплатили – хорошо заплатили...Так мало ей, всего мало... Тратит все исключительно на себя, а потом побирается у соседей, пытаясь наскрести на бутылку дешевой водки сомнительного производства. Зиночка, продавщица ближайшего магазина, всегда такую держит под прилавком... Для нее... Из чего эта водка? Черт ее знает... Может, спирт разбавленный или бодяга какая. Некоторые травятся, выпив эту дрянь, но почему не она? Нет, он не желал ей смерти, хотя должен бы после того, что вытворяла она. Как плевала она в его душу, нет, блевала... как на палас...

Роза встала. Зашевелился волосатый Хаким, причмокивая губами. Открыл заспанные глаза:

- Ты кто? – уставился на Гию.

- Хрен в пальто, - представился тот. – А ты?

- Я... я... так... проходом... мимоходом...

- Через постель моей жены? Хотя, не суетись... это уже не имеет значения.

Хаким все же встал, спешно оделся и ушел. Роза не останавливала его, просто молча вышла за ним в подъезд. Они долго разговаривали на улице.

 

Глава 5

Монотонное «тик-так» отравляло, разливаясь по всей квартире, как яд по организму. Гия вышел на кухню и увидел сидящую на стуле по-цыплячьи Венеру. Она боязливо поежилась. Он простецки сказал:

- Привет, мышонок. Я – дядя Гия.

- Добр-рое утро...

Через пять минут они болтали и смеялись, как старые друзья. Может, в прошлой жизни они были соседями (хотя... вряд ли, таковые не всегда дружны) или братом с сестрой, а может, мужем с женой, кто знает. Природа не сохранила нам дар помнить, кем мы были тогда... тысячу, пятьсот, сто лет назад. Он, добрый, наивный, всю жизнь искал в людях понимание, душевную чистоту; она, юная, светлая, искала то же самое, но оба находили лишь липкую, всепрестающую, грязь. Вопрос «зачем их судьба столкнула в этой маленькой кухонке» был бы неуместен. Венера впервые была откровенна, Гия впервые был безоблачно весел. Казалось, весь рай сосредоточился на этих двух кособоких стульчиках около стола. Гия сварил густой, ароматный кофе. Выпили. Черный осадок покрыл дно чашки.

- Не мой, Венера, щас я тебе погадаю... Нет, лучше по руке.

Он осторожно взял ее узкую ладонь в свои, большие, шершавые... Сосредоточенно попытался размотать спутанный клубок линий:

- Девочка моя, ты так молода, а руки у тебя старой женщины... будто ты сто

жизней прожила-промучилась... НО... все будет хорошо, поверь, - он вымученно улыбнулся. Венера хорошо знала, что тот, кто профессионально гадает, никогда о плохом не говорит, а Гия не сказал даже о хорошем, только «все будет хорошо».

Он держал ее ладонь в своих руках, когда в квартиру ворвалась бой-Роза. Она бы, без промедления, сразу же накинулась бы на мужа, но их «рука в руке» ее остановила. Взгляд остекленело остановился, лицо постепенно наливалось кровью: сначала уши, потом щеки, нос, лоб. Казалось, ее волосы зашевелились от подозрения:

- Ах ты, мерзкая шлюшка, пригрелась под моим крылышком! – накинулась она на Венеру. – Я к ней со всей-то душой, а она... Вон отсюда! Она схватила девушку за волосы и поволокла к комнате. Ярость придает человеку силы, ровно как и страх... Гия, это случилось, наверное, тоже впервые, мертвой хваткой вцепился в шею жены:

-Не смей ее трогать – она же ребенок совсем. Это не то, что ты подумала. А вот я должен был поговорить с твоим...

-С моым, именно « с моым», потому что ты болше здэсь нэ жы-вешь, - сказала она, выворачивая слова на кавказкий лад. – Эта тварь останется, если ты больше здесь не появишься.

Гия кивнул головой в знак согласия и удалился. Разум малевал планы, как же «спасти» эту девочку, а сердце твердило: «Забери ее сейчас». «Но куда?» - спорил он с ним.- «Мне самому некуда пойти...»

Роза закрыла дверь.

- Олька, ты слышала, ты слышала...!?

Оля, продолжая красить ногти, сочувственно гримасничала. Плевать она хотела на теткины проблемы с высокой колокольни, но... жить-то нужно где-то. В данный момент ее мир стоял не на трех китах, а на розиной спине и плечах любовника, сорокалетнего женатика, о существовании которого Роза подозревала, но молчала, а если и говорила, то только восхищалась девственной чистотой племяшки, которая порой была щедра и подкидывала деньжат на бутылку. Так и жили – душа в душу... Негативную энергию Роза сбрасывала только на мужа и быстро сменяющихся жильцов-постояльцев.

 

 

Глава 6

Венера, завернувшись в пушистый плед, стояла у окна в комнате. Она видела, как уходил, ссутулившись, Гия, разогнал стаю воробьев, клевавших семечные ошурки. Он уходил, как надежда, и ей казалось, что жизнь кончена, что так она и умрет – в этой серой, вонючей конуре. Может, это был страх от предстоящего разговора с хозяйкой или шестое чувство... А может... говорят, что люди ощущают приближающуюся смерть: запах у нее особенный – хвойно-лярвенный.

Не ожидая, когда к ней постучат или, скорее всего, ворвутся в комнату, она вышла на кухню. Розалия с Олечкой пили чай и перешептывались. Увидев приживалку, Роза добродушно, на удивление, сказала:

-Венера, садись, пей чай...

Усталость графитом начертила под ее глазами круги. Что-то ело ее снутри: вряд ли это была боль... Коварный план кислотой жег душу.

Целый день, вечер и следующее утро Роза была добра, приветлива и заботлива. Поинтересовалась у Венеры, как родители, как брат... Готовилась к вечеру – должны были придти гости, много гостей... Жарила мясо, резала салаты, ходила за водкой.

Венера, гонимая урчанием желудка, подошла к холодильнику. Открыла – на пол вывалилось несколько замороженных бычьих членов: мать Розы работала на мясокомбинате и часто приносила обрезки «для котика и собачки». Решила прогуляться до ближайшего кафе – что-нибудь перекусить.

На улице было неприятно ветрено. Втянув голову в воротник, Венера направилась к Коломенскому парку, который находился поблизости от дома и манил церковными «шапками». Там, в парке, забывалось все – и жизненные неприятности, и плохая погода. Правда, что природа лечит душу. А когда-то она жила в деревне, купалась в утренних росистых травах, бегала босиком под дождем и... смеялась, смеялась, смеялась. Мама пекла душистые пироги, а потом с порога кричала: «Венера! Максим! За стол!» Венера вспомнила свое детство и как с каждым днем ее мир расширялся, рос и наполнялся новыми предметами, лицами и голосами. Вот она в детской кроватке месяцев семи, а с ней ее двухлетний братик, а мама волнуется, как-бы Максимка не проломил дно из фанеры. Вот Новый год – собралось много гостей, она сидит в углу с поломанной деревянной черепахой ( любимой игрушкой!), в телевизоре летают, летают шарики, а мама наивно, по-детски (да, она тогда была так молода -двадцать с чем-то лет) вскрикивает: «Как это они летают и не падают. Вот бы для наших детей так сделать!» А потом была весна, мама с папой сажали картошку, Венера сидела в молодой траве и наблюдала маленький копошащийся мирок муравьев и красно-черных «солдатиков», за рекой зловеще кричала какая-то птица. Она встала и пошла, пошла, пошла на птичий зов... Вдруг услышала издалека: «Мама-а-а-а, мама-а-а-а». Встрепенулась: «Вот, кто-то уже потерялся в этом мире» и со всех ног понеслась к родителям, с разбегу упала в яму, предназначенную для картошки. Отец засмеялся, искорки-морщинки разбежались под его голубыми глазами: «Ой какая большая у нас картофелина!».

А однажды бабуля попросила: «Доча, вдень мне нитку». Венера от души отмотала полкатушки. Баба Маша покачала головой и сказала: «Далеко ты будешь жить от нас, ой, как далеко!»

Потом была школа и Москва. Столица ее всегда манила, как таинственный берег. Желание жить «по-настоящему» вырвало девушку из гнезда и бросило оземь сурового бытия. Все розово только в мечтах, а для реальности был присущ другой цвет.

 

Глава 7

 

Венера не заметила, как сумерки подкрались к парку, разбежались среди деревьев и построек. Она так и не позавтракала – весь день «прожила» воспоминаниями. Вздохнула – было грустно возвращаться из тех далеких, милых сердцу дней.

Направилась к дому – нужно повторить лекции, уже два дня не была на занятиях. Еще пару «н/б» и ее лишат стипендии... Не хотелось-бы...

Остановилась около двери, на которой был вывешен № 72. Номер тот, а вот дверь другая – хорошая, обитая кожей... Может, подъезд перепутала? Вряд ли... Но, на всякий случай, спустилась, чтобы удостовериться в этом. Поднялась обратно – ничего не перепутала. Но ключ не подошел к замку. Венера позвонила в дверь – бесполезно, музыка и множество голосов сочились из замочной скважины, как кровь из глубокой раны. В глазах потемнело, девушка с отчаянием схватилась за голову. «Что происходит? Что? Может, я здесь вообще не жила. Может, все было галлюцинациями?». Устало опустилась на холодные ступени, прислонилась к стене и задумалась.

Злосчастная дверь распахнулась неожиданно, Розалия, возбужденная, всклокоченная, вырвалась из света и сигаретного дыма.

- Венера, дитя мое, а я про тебя позабыла! Я дверь поменяла с замком-то, шоб мой грузин не приперся! Ды заходи, заходи! Щас познакомлю...

В квартире собралась веселая компания во главе с Хакимом. Раскрасневшиеся мужики болтали на языке народов нахчи и хохотали. Роза крикнула:

- Ничево, я еще и чеченский выучу, вот тогда и поговорим... о ваших секретах! Она громогласно расхохоталась.

- А вот и мой сюрприз для вас, - продолжила она, уже серьезно, указывая на Венеру. – Нравится? То-то же, плохих не держим...

Оливковые глаза гостей оценивающе рассматривали девушку и что-то дикое, зверское, необузданное и устрашающее загоралось в них. Венера почувствовала себя загнанным мышонком, страх сильной, костлявой рукой сдавил горло.

- Дэвушка, садысь, водку будэшь?

- Спасибо, я лучше пойду в комнату, мне нужно лекции повторить...

- Иды-иды, нужно будет, позовем или...

Венера не услышала, чем закончил речь гость с атавизмами, но все расхохотались...

 

Глава 8

Запах водки и табака, казалось, въелся в каждую клеточу тела, в волосы. Девушка с сожалением подумала об отсутствии возможности пойти помыться. Забилась в уголок на кровати и задремала. Сколько времени прошло, она не знала, когда услышала, как кто-то настойчиво долбился в ее дверь. «Инъекция» страха ворвалась в кровь. Что им нужно?!

Сонная, прошла к двери, открыла. Один из них (для Венеры они все были на одно лицо и безымянны) стоял, оперевшись о косяк, и ухмылялся:

- А я к тэбе...

Она резким движением попыталась захлопнуть дверь, но не расчитала разницу в силе. Мужчина, с горящими глазами зверя, схватил девушку за волосы и швырнул на кровать.

- Если нэ со мной, то будэшь со всеми, - пригрозил он, скидывая просаленные вонючие одежды.

Венера, подхваченная силой страха, вскочила с кровати и бросилась к окну, лихорадочно повернула ручку и дернула. Рама скрипнула, и ветер, отрезвляющий и резкий, как последний вздох, ворвался в комнату. Непокорность разъярила кавказца, он на непонятном, скомканном языке что-то рявкнул своим соплеменникам одновременно пытаясь свалить девушку на пол. Венера вырывалась, билась ногами, царапалась, визжала, он рвал на ней одежду, бил по лицу, трясясь от вожделения и наслаждаясь битвой. Жажда крови, пронесенная через поколения, затуманила его глаза. Одной рукой он сдавил горло извивающейся девушки, другой наносил удар за ударом, превращая нежное юное личико в мессиво. Только на секунду он ослабил хватку, когда два его собутыльника, еле держась на ногах, ввалились в комнату. Венера, собрав последние капельки силы, толкнула насильника в грудь согнутыми ногами, он отлетел к стене. Девушка в платье из крови с удивительной легкостью вскочила на подоконник, мужик заржал:

- Хочэшь полэтать!?

Ловцы, любуясь судорогами зверя в ловушке, ликовали. Но глаза Венеры горели лихорадочной решимостью, она, подняв руки, напряглась, как струна, прошептала: «Не слабо» и исчезла во мраке за окном.

 

Февральское утро пришло все с тем же небесным светилом, похожим на новорожденного слепого котенка, который потерялся в серой пелене низкого, угнетающего неба. Темные скелеты деревьев замерли в угнетающей печали. Пористый снег почернел, осел грубой коркой на землю. Люди, как всегда, спешили по узким дорожкам меж домов, и никто не замечал на одной из них багряный поцелуй так и невзошедшего еще одного солнца.

 

Глава 9

 

Весна в этот год, можно сказать, просто ворвалась в царство зимы, закружила, завертела птичьми стаями, разбросала цветные ковры, одарила всех светом и теплом. Гия, значительно поседевший и осунувшийся, сидел на скамейке в парке. Сюда он приходил уже несколько дней подряд и ждал, пока она, девочка лет четырнадцати, которую случайно встретил здесь, пробежит по аллее, размахивая школьным рюкзаком. Кого-то она напоминала ему из забытых тетрадей времени, и сердце начинало щемить и суетиться... Гия пытался вспомнить, сжимал руками голову, стараясь напрячь память, но все было бесполезно. Лишь душа твердила о чем-то обещанном и не сделанном.

Однажды она с детской непосредственностью плюхнулась на скамейку рядом с ним, рассмеялась и сказала:

- Я так часто Вас здесь вижу, что Вы мне стали родным.

Он, сощурившись от солнца, посмотрел на нее с внимательностью человека, потерявшего память:

- А хочешь погадаю?

Она охотно протянула узкую ладошку. Он попытался размотать запутанный клубок линий.

- Девочка моя, ты так молода, а руки у тебя старухи. – Гия осторожно посмотрел в ее глаза, такие далекие и родные. – Мы встречались?!

Она тяжело вздохнула, сдувая с души пыль времени:

- Может быть, может быть...