– Ненавижу этот аккордеон! – Степка согнулся на стуле от тяжести инструмента.

– С твоими способностями и идеальным слухом так относиться к музыке – преступление, – мама с укором посмотрела на сына. – К любой мелодии ноты можешь подобрать.

– Подумаешь. Я футболистом буду.

– Пожалуйста, но музыкалку ты не бросишь.

– Вот и брошу, – огрызнулся Степка.

– А инструмент куда?

– Продадим.

– Продадим? – мама скрестила на груди руки. – Какой предприниматель нашелся. А ты его покупал, чтобы продавать? Или забыл, чей он?

Степка угрюмо уставился в ноты и принялся мучить инструмент. Морщась, с трудом растягивал меха и намеренно не попадал в ноты. Сколько раз он уже слышал эту семейную историю?!

Аккордеон достался ему от прадеда Анатолия Григорьевича. Степка его совсем не помнил. Только жилистую смуглую руку с набухшими венами. Он почему-то боялся этой руки и со слезами убегал к маме. А мама смеялась и крепко обнимала сына.

Анатолий Григорьевич вернулся с войны с двумя медалями и одной правой рукой. Левую ему по локоть оторвало незадолго до победы при разминировании моста к подступам Берлина. Мама рассказывала, что он часто доставал из-под кровати горбатый чехол, обтянутый брезентом, со щелчком открывал задвижки, осторожно вынимал красный лакированный аккордеон и играл. Единственной рукой. А Степка неуклюже приплясывал, колотя по полу пухлыми ножками.

Когда Степа был маленький, ему нравилось рассматривать инструмент. Шершавые белые клавиши, будто потертые от пальцев. Чуть потрескавшиеся кожаные меха с прожилками и бороздками. Но самой интересной была металлическая заплатка на боку, прикрывающая дыру от пули. В войну прадедушка не расставался с инструментом. Во время атаки аккордеон заслонил его от вражеской пули, подставив красный лакированный бок. Степка несмело дотрагивался до заплатки пальцем и тут же отдергивал его. Поэтому он и решил пойти в музыкальную школу, а теперь жалел и с тоской смотрел в окно, где на деревьях распускались почки.

– На майские праздники в деревню поедем, – заметив его тоскливый взгляд, сказала мама.

– Ура-а-а! – Степка вскочил со стула, с грохотом уронил аккордеон в старый чехол и хлопнул крышкой.

Степка долго не мог заснуть. Все представлял, как после многочасового пути приедет к бабушке и наестся грибного супа, какой только она умеет готовить. А потом убежит с ребятами гонять в поле мяч.

Утром он проснулся от громкого шуршания. Мама собирала сумки. Укладывала вещи, продукты и подарки для бабушки.

– Доброе утро, – увидев Степку, сказала мама. – Ноты не забудь.

– Что? – сморщился он. – Аккордеон с собой брать?

– Конечно. На десять дней уезжаем. А тебе заниматься надо, скоро годовой концерт.

– Вот невезуха! – Степка с силой захлопнул дверь в ванную.

За завтраком он бухтел и сетовал, что такой маленький, а уже страшно несчастный. В дороге, пока мама вела машину, Степка почти не разговаривал. Безучастно глядел на мелькающие за окном деревья и чувствовал тяжесть аккордеона, который лежал в багажнике.

– Будь добр, не изображай перед бабушкой мировую скорбь, – попросила мама, уже в сумерках въезжая в деревню.

– Ладно, – наконец отозвался Степка, увидев знакомые деревянные дома.

Настроение заметно приподнялось. Вот уже завтра он будет стучаться в двери или бросать мелкие камешки в окна и звать друзей.

– Мам, – оживился он, высматривая металлического петушка-вертушку на крыше дома, что одиноко стоял на пригорке. – А правда, что дядь Витя сумасшедший?

– Глупости. Кто тебе сказал?

– Ребята говорят, он свет никогда не включает. Смотри, и сейчас окна не горят. А еще он с облаками разговаривает. Уставится в небо и что-то бормочет. И ругается страшно, когда к нему в сад за яблоками лезут.

– Кому ж понравится, что у него яблоки крадут?

– Так мы попробовать просто.

– Степка, тебе своих яблок мало? Дядь Витя войну прошел, старенький совсем.

К облегчению Степки, они подъехали к бабушкиному дому, и ему ничего не пришлось отвечать.

– Он, кстати, тоже на аккордеоне играл, – сказала мама.

– Кто? – не понял Степка.

– Дядь Витя.

– А теперь?

– Теперь уже нет, – мама притормозила у невысокого деревянного забора, через который виднелись силуэты старых яблонь.

На крыльце их встречала бабушка. Она помогла занести сумки в дом. А Степка поплелся сзади, с трудом подтягивая за собой тяжелый аккордеон.

Втроем они допоздна сидели в кухне, ели грибной суп со сметаной. Степка глядел на потрескивающие в печке поленья.

Утром, быстро позавтракав, он схватил с вешалки куртку, чтобы бежать к ребятам.

– Степа, – осторожно дотрагиваясь до металлической заплатки, бабушка погладила аккордеон, – Сыграешь?

Он украдкой посмотрел на маму, повесил обратно куртку и поплелся в комнату:

– Ладно. Только быстро, – вздохнул Степка и уселся с инструментом на диван. Его пальцы ловко бегали по клавишам, повторяя незамысловатую мелодию. Музыка весело скакала по дому. И дом, в котором раньше так часто звучал аккордеон, казалось, с благодарностью откликался и позвякивал чашками в старом серванте.

Бабушка снимала Степку на камеру телефона. Когда внук уедет, она не раз будет просматривать видео.

Вдруг Степкины пальцы споткнулись и разъехались.

– Да ну, – он со злостью сжал меха, оглушая все вокруг неприятным резким звуком.

– Вот всегда у него так, – не выдержала мама. – Немного сыграет и бросит.

– Не ругайся, – бабушка выключила телефон. – Придет время, сыграет.

Несколько дней подряд Степка пропадал с ребятами. Возвращаясь с поля с мячом под мышкой, невольно задерживался у речки и глядел, как быстро опускается талая вода. Домой приходил только к ужину. Наспех смывал с лица весеннюю пыль и оттирал с рук ржавый сок одуванчиков.

– Совсем нам не помогаешь, целый день носишься. И на аккордеоне опять сегодня не играл, – мама поставила на стол тарелку жареной картошки.

– Грибочки бери, – бабушка подвинула поближе к Степке миску с рыжиками в сметане.

– Жавтра поиграю, – с набитым ртом отозвался он.

– У тебя это жавтра никогда не наступает, – передразнила его мама и устало посмотрела в окно на уходящее за высоченные ели солнце. – Живешь одним днем.

– Скоро черемуха зацветет, вон набухла как, – бабушка неопределенно махнула рукой. – Похолодает. Вот и будет заниматься. А сейчас пусть погуляет.

Бабушка оказалась права. На следующий день вся деревня стояла в черемуховом цвету. Деревья будто нацепили пушистые снежные шапки, от которых исходил такой одуряющий аромат, что кружилась голова. Степа даже представил себя великаном. Вот сейчас он подует на весь этот снежный пух и тысячи перьев закружатся в воздухе. А потом горстями будет их ловить и подбрасывать в небо снова и снова.

Одно не радовало Степку – синебрюхие тучи будто сговорились и навалились на небо. А потом и вовсе зарядил дождь.

В этот день мама наконец заставила заниматься на аккордеоне.

Неожиданно раздался стук.

– Виктор Андреич, что же вам в такую погоду дома не сидится? – бабушка открыла дверь, впуская в прихожую дядю Витю.

– Авось не растаю, – сказал он и поставил на пол плетеную корзину. – Я к тебе за картошкой. У меня в этом году вся вышла. Не рассчитал.

– Неужели сажать будете? – удивилась бабушка.

– А куда деваться? Сидеть надоело. А так маленько в огороде чего поделаю.

– Степа, – позвала она, – сходи в погреб, набери картошки.

Степка громко сжал меха на аккордеоне и выглянул в прихожую.

– Внук на майские приехал, – пояснила бабушка. – Музыке учится.

– Это хорошо. Коллеги, значит, – одобрил дядя Витя, протягивая сухую морщинистую руку. Рука сильно тряслась.

Степка пожал ее и подумал, что дяде Вите уже лет сто, наверное. А когда вылез из погреба с полной корзиной, мама сказала:

– Помоги Виктору Андреичу картошку до дома донести.

В дверь снова постучали.

– Погнали на заброшенный сеновал, – наперебой закричали мальчишки, толкаясь в коридоре. – Там крыша нормальная, в футбол играть можно.

Степка растерянно посмотрел на маму.

– Пущай идет. Чего ему со стариками возиться? – кивнул дядя Витя.

Степка с облегчением выдохнул и схватил куртку.

– Сначала отнеси картошку, – мама сняла с вешалки его куртку, – а потом иди куда хочешь.

– Догонишь! – бросили мальчишки и выскочили из дома.

Степка взял корзину и поплелся за дядь Витей. Тот шел бодро, казалось, совсем не замечая дождя. Тропинка на пригорок разбухла и чавкала под ногами.

– Слышишь, дуб поет? – спросил дядь Витя, подходя к дому.

– Не-а, – отозвался Степка и с любопытством взглянул на металлического петушка, что крутился под проливным дождем из стороны в сторону.

– А ты прислушайся. У него песня из глубины от самых корней идет.

Степка пожал плечами и поставил корзину с картошкой на скамейку у двери дома:

– Ну, я побежал?

Он рванул под проливным дождем к ребятам. Несколько раз чуть не поскользнулся, перепрыгивая пузырящиеся лужи. Вдруг услышал странные, ни на что не похожие звуки. Степка оглянулся и удивленно посмотрел на дуб, стоявший вдалеке на пригорке. Затем поднял голову вверх.

Там в небе необычно низко летел клин журавлей. Десятки огромных птиц разрезали воздух мощными крыльями и курлыкали как-то жалобно и печально. Степка замер, глотая капли дождя и размазывая их по лицу. Он не пошевелился, пока за кромкой леса не скрылась последняя птица.

Вдруг опомнился и побежал на сеновал, где мальчишки доигрывали матч. Там в углу рухнул на кучу старой соломы и, не обращая внимания на ребят, долго переводил дух.

Дождь не прекращался несколько дней. И все это время Степка пропадал с друзьями. К аккордеону он так и не притронулся.

Однажды вечером, когда весь промокший он прибежал к ужину, бабушка сказала:

– Завтра Девятое мая. Пирогов напеку.

– Мы тебе со Степкой поможем, – мама вытирала полотенцем волосы сыну. – А потом парад по телевизору посмотрим. Он, наверное, в десять начнется.

– Не, в десять я не могу, – Степка вырвался из полотенца и забрался на печку, – у нас завтра решающий матч.

– А я думала, ты нам сыграешь в честь праздника, – расстроилась бабушка.

– Да пацаны тогда без меня начнут!

– Ничего, подождут твои пацаны, – отрезала мама.

– Ну, праздник и праздник. Что мне теперь, дома сидеть? – от обиды у Степки в горле застрял колючий комок, который никак не проглатывался.

Ужинали молча. На горящие в печке дрова Степка не смотрел. Он демонстративно рано отправился спать, так и не проронив ни слова. Ночью ему снился сон, будто приходил прадед Анатолий Григорьевич. Вернее Степка не видел его лица, но точно знал, это был он. Прадед протянул единственную руку и похлопал его по плечу. Затем взял аккордеон и скрылся за дверью.

Утром Степку никто не разбудил, он сам проснулся от солнца, светившего прямо в глаза. Обрадовался, что надоевший дождь наконец прекратился. Вдруг резко соскочил с постели, опустился на четвереньки и заглянул под кровать с высокими железными ножками. Аккордеон лежал на месте.

Степка несмело прошел в кухню.

– С праздником, – бабушка уже выкладывала на противень аккуратные пироги и ватрушки с брусникой.

– И тебя, – проговорил Степка.

Ему было как-то не по себе. То ли он все еще обижался, то ли чувствовал стыд за вчерашнее.

На подоконнике заметил черно-белую фотографию Анатолия Григорьевича с медалями на груди, а рядом вазочку с веточками черемухи.

– А мама где?

– Она за молоком к тете Наде ушла. Пойду, воды принесу, – бабушка вытащила из-под скамейки пустое железное ведро.

– Давай я сам, – вызвался Степка. – Я смогу, правда. Мне не трудно.

Степка выскочил на крыльцо и прищурился. В ясном голубом небе поднималось солнце, и в воздухе разлилось долгожданное тепло. В деревне стояла небывалая торжественная тишина: не гудели косы, не звенели электропилы. Даже собаки не лаяли.

«Наверно, все к празднику готовятся, – подумал Степка и направился к колодцу».

С трудом откинул тяжелую деревянную крышку, зачерпнул воды и аккуратно поднял ведро. Шел к крыльцу, осторожно и важно, стараясь не расплескать ни капли.

Вдруг в воздухе что-то треснуло. Словно разом дали гудок несколько паровозов. Степка замер. Это был аккордеон. Его ни с чем не перепутаешь. Затем звук выровнялся, и полилась стройная печальная музыка.

Он посмотрел на пригорок и на дуб, что сейчас казался не выше Степки. Там вдалеке у одинокого старого дома на скамейке разглядел маленькую фигурку дядь Вити. Тот держал на коленях инструмент, плавно раздвигая меха. У Степки защипало в носу. Где-то он уже слышал эту мелодию. Там было что-то про землянку и огонь. В животе у него сделалось горячо, а за спиной будто выросли крылья.

Степка, как зачарованный, стоял и слушал не в силах пошевелиться, не замечая тяжести ведра. Ему вдруг нестерпимо захотелось влиться в эту мелодию, подхватить ее и понести над полями, над деревьями, унося высоко-высоко в небо.

Он оставил ведро у ступеней, взбежал на крыльцо, ворвался в дом и побежал в спальню.

– Степа, что с тобой? – испугалась бабушка.

Он боялся проронить слово. Боялся разрушить то, что чувствовал сейчас в этом мгновении. Молча вытащил аккордеон, натянул на плечи лямки и выскочил с ним на улицу.

Дядь Витя уже играл другую мелодию. Тоже очень красивую и печальную. Степка несмело прошелся пальцами по клавишам, извлек несколько нот, сбился и снова заиграл, подхватывая музыку.

Внезапно у старого дома на пригорке все стихло. А через секунду мелодия зазвучала с новой силой. И вот уже два аккордеона в один голос выводили печальную песню о солдатах, что не вернулись домой и превратились в белых журавлей. Эта песня разносилась по всей деревне, вплывая в каждый двор, в каждый дом. А в чистом голубом небе переливалось солнце.

Степка не чувствовал боли в натертых плечах от старых кожаных лямок. Не замечал маму, что замерла у калитки с банкой молока. Не видел непривычно тихих и молчаливых ребят, столпившихся за забором.

И вдруг он вспомнил! Ясно увидел прадеда Анатолия Григорьевича, как тот со слезами на глазах единственной рукой играл эту мелодию. А маленький Степка, еще не понимая слов, стоял и заворожено слушал.