Старший лейтенант танкист Виктор Коренев закончил войну в Берлине. Именно там 9-го мая 1945-го года он познакомился с немкой-красавицей по имени Магда. Они полюбили друг друга и решили пожениться, но особист воинской части обвинил Виктора в связи с вдовой врага. Полковник – боевой командир танкистов – посадил старшего лейтенанта под домашний арест, чтобы тот не наделал глупостей. А через несколько дней, согласно приказу, воинская часть покинула Берлин. Виктор писал своей любимой, однако письма не доходили до адресата – их не пропускала цензура. 1. Три послевоенных года отдал Коренев армии, а демобилизовавшись в звании капитана, вернулся домой – в разорённый войной Донбасс. Светлана – одноклассница, первая неосознанная, почти детская его любовь – будто ждала возвращения нашего героя. Много выпало на её долю испытаний в суровые годы войны. Летом 1941-го по зову сердца пошла она на фронт в составе санитарного батальона. Выносила с поля боя раненых, но удача не сопутствовала ей. Однажды осколок вражеской мины настиг бесстрашную санитарку. Превозмогая боль, едва дотащила она истекающего кровью бойца до своих окопов на передовой и тут же потеряла сознание. Рана у девушки оказалась серьёзной, заживала долго и мучительно. Поправившись, осталась она служить при госпитале, где и дождалась светлого дня Великой Победы. Встретившись после войны, молодые люди не могли наговориться. Вспоминали детство, годы учёбы, погибших школьных товарищей. Однако Виктор дал слово не рассказывать никому о красавице-немке – своей первой настоящей любви, которая казалась ему теперь далёкой и нереальной. Он хотел забыть прекрасную Магду, но всё чаще неспокойными тёмными ночами являлась она к нему во сне в виде обнажённого изуродованного трупа с бледным лицом и роскошными растрёпанными волосами. И тогда, ужаснувшись этому видению, с криком пробуждался бравый воин. Вытирал со лба холодный пот, вздыхал облегчённо и радовался тому, что это был всего лишь страшный сон. После свадьбы у молодожёнов один за другим родились двое чудесных мальчишек, которых все очень любили. Виктор работал на шахте, заочно учился в московском вузе, но проклятая война никак не хотела отпускать его из своих цепких объятий. Теперь кроме тревожных снов она почти ничем о себе не напоминала, но Светлана, произведя на свет второго малыша, вдруг почувствовала себя плохо: открылись фронтовые раны. Врачи пытались её лечить, но безрезультатно. Спустя короткое время ушла она в мир иной, оставив детей на попечение безутешного супруга. Можно представить, что испытал тогда Виктор. Конечно, родители помогали ему во всём: ребята были сыты и ухожены. Да и сам он продолжал учёбу и трудился на благо семьи. Но это внешнее спокойствие далось ему нелегко. Говорят, что время лечит даже самые страшные душевные раны. Однако в случае с Кореневым это правило не сработало. Он не мог, да и не хотел искать новую подругу – мачеху для своих детей. Сколько свободных женщин было тогда! Лежали их мужья и женихи в холодной сырой земле: в братских могилах, разбросанных от Сталинграда до ненавистного поверженного в прах Берлина. Но лишь одна из множества земных красавиц волновала и влекла к себе Виктора. Это была та самая немка – прекрасная Магда, о которой он с нежностью вспоминал иногда, доставая её подарок – заветный серебряный медальон, внутри которого хранилась потускневшая от времени фотография. Коренев смотрел на милые сердцу черты любимой женщины, оставшейся в полузабытом призрачном прошлом, и ему становилось легче – отступала от сердца ставшая привычной гнетущая тупая боль. 2. Среди серых размеренных будней ярким сполохом мелькали праздничные дни, когда воины-победители собирались вместе. Пили, не чокаясь: за павших друзей, за Победу, за своё фронтовое братство. О войне, о жестоких её реалиях старались не вспоминать. Иногда заходил Виктор к Петру – своему давнему другу-однополчанину. Они сошлись ещё при жизни Светланы. И зная берлинскую историю Коренева, верный товарищ хранил её в глубокой тайне. Впрочем, среди фронтовиков это считалось нормой. Чужая семья – потёмки. Со временем Виктор понял, что жена Петра Татьяна была большой любительницей выпить, а при случае – гульнуть от мужа налево. Почему? Просто с самого начала совместной жизни супруги не чурались спиртного. И даже появление маленькой дочурки не изменило их разгульного образа жизни. Выпивали сначала по праздникам, по выходным, а затем, войдя во вкус, – по любому поводу и с кем придётся. Однако если Пётр умел вовремя остановиться, то супруга его в большинстве случаев доводила себя буквально до бессознательного состояния. Правду говорят в народе, что пьющая женщина – не хозяйка своему хозяйству. Вот и с Татьяной случилось нечто подобное. Приняв дозу спиртного на свою мощную грудь, она не могла противиться натиску разгорячённых винными парами собутыльников, каждый из которых почему-то считал подгулявшую женщину своей законной добычей. Поползли слухи, которые со временем дошли до обманутого супруга, но было поздно. Ведь известно, что вылечить женщину-алкоголичку практически невозможно. А если она ещё и гулящая, то тем более. Жестокие семейные разборки только усугубили ситуацию. От безысходности у Петра случился запой, потом второй, третий… После очередного возлияния он, как правило, изводил неверную супругу скандалами и язвительными замечаниями. Затем следовали извинения, пьяные слёзы, откровенные признания и бесчисленные уговоры забыть прошлое с тем, чтобы начать новую жизнь. Но время шло, а всё оставалось по-прежнему. И когда родился второй ребёнок, ревнивый муж обвинил Татьяну в том, что это не его сын. Однако доказать что-либо в те далёкие времена было практически невозможно. Поэтому жизнь супругов превратилась в бесконечный циклически повторявшийся кошмар, который усугублялся новыми похождениями неверной женщины. – Пойми ты, гулящая баба! – разглагольствовал Пётр, сидя дома перед недопитой бутылкой. – Я фронтовик! Мне человека убить – что плюнуть! И если ты, подлая тварь, не убоишься мужа, то пеняй на себя, стерва твердолобая. Выпила ты моё терпение, по капелькам высосала. А твоего ублюдка недоношенного я всё равно в детдом отдам, так и знай!.. Татьяна молча выслушивала весь этот пьяный полубред и, понимая свою вину перед мужем, думала о том, что возразить ей, по сути, нечего. Потом с растревоженным сердцем шла она в чулан, принимала очередную дозу успокоительного из спрятанной там потаённой бутылочки и ложилась спать. А если уж очень сильно доставал мужик, то закатывала ему ответный скандал. В этом случае семейная разборка, как правило, заканчивалась дракой. Подобный накал страстей не мог продолжаться вечно. Можно было, конечно, разойтись, но в те годы это было очень даже не принято. Ведь позорное клеймо разведёнки могло стать приговором не только для Татьяны, но и для её детей. Одно дело – если отец погиб на фронте. И совсем другое – когда ушёл он от гулящей супруги. Въедливые пацаны на улице целенаправленно изводили ребят, опозоренных собственными матерями. Такие подростки по определению считались слабаками. Их называли ублюдками, недоносками, и все желающие самоутвердиться сверстники издевались над ними, как могли. Положение казалось безвыходным, но однажды поздним вечером вызванный Петром наряд милиции обнаружил бездыханное тело Татьяны, удавившейся в том самом чулане, где прятала она от супруга свою заветную бутылочку. Забрали обоих. Мужа – в КПЗ, как подозреваемого в убийстве, а бездыханное тело его жены увезли в морг. И когда через две недели отца семейства выпустили, наконец, на свободу, Виктор не узнал своего фронтового друга. Он заметно осунулся, волосы поседели, а речь и движения стали плавными, будто в замедленном кино. Глаза же, будто горящие угли, насторожённо следили за окружающим миром, который вдруг стал для него чужим и враждебным. Но больше всего Коренева поразило то, что Пётр не захотел, вернее, не смог выпить за упокой души покинувшей его супруги. В тот вечер они с Виктором сидели за столом, на котором стояли два стакана и недопитая бутылка казённой водки – страшный по тем временам дефицит. – Понимаешь, – говорил Пётр, непривычно растягивая фразы осипшим голосом, – я не думал, что она решится на такое. Слышал, как возилась, как хрипела в петле, но… как-то так получилось, что не пришёл к ней на помощь… злой был и пьяный. А теперь… нет моей Танюши, ушла она от меня… ну, давай ещё разок попробуем… Он налил полстакана водки, поднёс к губам, но его едва не вывернуло наизнанку от некогда привычного слабого сивушного запаха. – Выпей, легче станет, – негромко посоветовал Виктор, наблюдая за мучениями бывшего алкоголика. – Нет, не могу. Танька на меня смотрит и не даёт... Даже на фронте было легче, а тут... не могу… Лицо его исказила гримаса неподдельного страдания, на глаза навернулись слёзы, и крепкие плечи здорового сильного мужчины вдруг затряслись поначалу мелкой едва заметной дрожью, а затем всё сильнее и сильнее – в такт диким нечеловеческим рыданиям… 3. Трагедия эта стала для Виктора последней каплей. Какой-то странный «тумблер» вдруг перещёлкнулся у него в голове. Откуда-то издалека, со стороны он вдруг увидел всю свою, по сути, недолгую, но наполненную спрессованными событиями жизнь и понял, что после всего случившегося просто не может, не имеет права покорно плыть по течению этой бурной и изменчивой, а зачастую жестокой жизненной реки. Как истинный шахтёр, Коренев осознал, что должен выбрать нужное направление и упорно долбить неподатливую каменистую породу до тех пор, пока не найдёт в земных глубинах намеченную цель – жирный пласт блестящего антрацита – чёрного золота, так нужного стране, а ему – тем более. Нельзя идти за Павлом след в след. Иначе – беда! Слишком многие молодые парни из когорты победителей выбрали эту проторённую жизненную колею, ведущую в пропасть. А ещё понял Виктор, как непросто бывшему фронтовику сосуществовать рядом с теми, кто не нюхал пороха, не знает ужасов войны. Мирные люди другие. Они не похожи на тех, кто прошёл сквозь огни и воды. И не дай бог им когда-нибудь узреть то, что не должен видеть нормальный живой человек. Но надо жить. За себя и за погибших фронтовых друзей, которые страстно желали быть на месте Коренева, но ушли в небытие. И он должен, просто обязан найти своё счастье, выполнить наказы тех, вместо кого он остался топтать эту грешную Землю. Дети спали за стеной. Быстрым шагом Виктор прошёлся по полупустой своей комнате, постоял у фотографии безвременно ушедшей супруги, и, стараясь не думать больше о плохом, вдруг твёрдо решил ехать в Берлин, дабы встретиться там с красавицей Магдой. А дальше – будь что будет! Но принять решение – это одно, а вот осуществить его… слишком много препятствий стояло перед отважным танкистом на этом пути. И тут он вспомнил, что полковнику, под началом которого они брали фашистское логово, совсем недавно присвоили очередное звание, после чего перевели новоиспечённого генерал-майора в Москву в генштаб. Именно через него и решил действовать герой нашего повествования. Генеральский стол терялся в недрах просторного кабинета с большими окнами и высоченной дверью, предназначенной, похоже, для великанов. На дворе был май 1953-го, но парадный портрет Сталина во весь рост, украшенный знамёнами, говорил о том, что хозяин этого просторного служебного помещения не изменил своим идеалам даже после недавней кончины Великого Вождя всех времён и народов. – Ну, здравствуй, Коренев, – поднялся генерал навстречу однополчанину. – Пробивной ты мужик. Продавить глухую оборону моих адъютантов – это не каждому дано. – Оборону? – улыбнулся Виктор. – Это было не трудно. Ведь большинство из них – наши общие сослуживцы-фронтовики. Рад вас видеть в добром здравии! Они обнялись. Генерал достал откуда-то початую бутылку коньяка, стаканы. Но сам пить не стал, лишь пригубил немного. Молча выслушал невесёлую историю своего бывшего подчинённого, его необычную просьбу. Потом встал, прошёлся по кабинету. – Выходит, не забыл ты свою берлинскую зазнобу?! Пропуск, говоришь, тебе нужен? А ты подумал о том, что без малого восемь лет прошло? Ждёт ли она тебя? Эх, не знаешь ты женщин! Женился, детей наплодил, а ума не нажил. Как был идеалистом, так и остался. Ведь сказочку себе выдумал! Скажешь, нет? – Нет! – глухо ответил Виктор. – Не могу её забыть, и всё тут! Чувствую, верю, что ждёт. Он протянул собеседнику заветный медальон – подарок прекрасной немки. Тот открыл, взглянул мельком на миниатюрную фотографию. – Да, хороша… была. Только время не стоит на месте. Меняются люди, меняются обстоятельства. Весна сорок пятого осталась в прошлом. Какая она сейчас, насколько изменилась, помнит ли то, что было между вами? Этого не знает никто... А может быть отправить тебя, как в прошлый раз, под домашний арест, чтобы дурь из башки вышибить?! Что молчишь? Уловив в этих словах нотки начальственного раздражения и даже искорки неподдельного гнева, Коренев неспешно отодвинул свой стул, а затем встал рядом с ним навытяжку, будто на плацу. Взгляд его потемневших от обиды и тоски глаз поначалу бессистемно сверлил пустоту просторного помещения, а затем, будто в стену, упёрся в слегка прищуренные внимательные глаза генерала. – Ладно, ладно. Шуток не понимаешь? – улыбнулся хозяин кабинета, пытаясь разрядить обстановку. – Вижу, у тебя это серьёзно. Помогу, конечно. Не обижайся на старика. В общем, так. На днях ты получишь повестку из военкомата. Будешь призван на переподготовку в ГДР – в расположение Группы советских войск. Ну, а дальше – смотри сам, по обстоятельствам. Командира полковой разведки Светлова помнишь? Он сейчас в Германии главный ГРУшник – наши глаза и уши. Вы с ним когда- то дружны были. Вот через него и действуй. В случае чего – звони лично мне по спецсвязи. 4. Группа советских войск в Восточной Германии – в то время это было государство в государстве с разветвлённой инфраструктурой управления, с казармами и командными пунктами, со своими зачастую неписанными законами. Множество военных городков, стрельбищ, полигонов… в общем, около трёх процентов территории страны. Миновав проходную, Виктор долго бродил среди казарм, спортивных площадок, строений, порой имевших вид достаточно древний, пока не нашёл, наконец, Николая Светлова – фронтового товарища, о котором говорил ему генерал. Посидели, выпили, вспомнили войну. Коренев рассказал об истинной цели своего приезда – о Магде, показал на карте, где она жила когда-то. – Та-ак, французская зона оккупации Берлина, – констатировал разведчик, – Это, конечно, лучше, чем английская. Ну, да ладно, что- нибудь придумаем. На следующий день под видом местных жителей, предъявив изготовленные накануне почти настоящие документы, друзья беспрепятственно пересекли линию разграничения с французской зоной. Николай весело подмигнул товарищу, но тот даже не заметил – думал о своём. Май 1953-го странным образом трансформировался для него в другой – далёкий, но светлый и желанный май сорок пятого года. В памяти вдруг вспыхнул тот яркий день, когда они – победители – с восторгом праздновали прямо здесь, на широких улицах великого города свою не менее Великую Победу – неизбежное торжество добра над злом. Стоя на задней площадке трамвая, Коренев, кажется, узнавал улицы, по которым он и его друзья-однополчане восемь лет назад на броне боевого танка рассекали пространство и время, не сдерживая своё бурное ликование. Ведь в тот день закончилась, наконец, эта проклятая война, а впереди их ждало светлое мирное будущее, которое они представляли себе исключительно в ярких радужных тонах. Воспоминания кружили голову отважного воина, но вот, будто покидая боевую тридцатьчетвёрку, Виктор спрыгнул с подножки трамвая и, опережая Светлова, быстрым шагом вошёл, почти вбежал в открытые настежь двери старого дома, не раз мелькавшего в его тревожных послевоенных снах. Здесь некогда обитала сказочная волшебница, к которой он восемь долгих лет тянулся своей израненной душой. Судьба разлучила их, но память по-прежнему хранила милые сердцу черты красавицы Магды. Что с ней? Насколько она изменилась теперь? За барной стойкой стоял её отец – сильно сдавший, но всё ещё крепкий пожилой мужчина. Из открытого им пивного крана по-прежнему текло в кружки посетителей отменное баварское пиво. Старик поднял голову и вопросительно посмотрел в широко открытые глаза задохнувшегося от быстрой ходьбы бравого танкиста, которого он никак не ожидал здесь увидеть. Поражённый явлением полузабытого гостя из прошлого, хозяин дома замер в изумлении. Челюсть его непроизвольно отвисла, а весёлый пенный напиток, наполнив очередную кружку, с журчанием пролился через край. – Где она? – чуть слышно выдохнул Коренев по-немецки. – Там! – с трудом обретая дар речи, кивнул отец красавицы в сторону лестницы, которая вела куда-то наверх. Одним махом Виктор взлетел на второй этаж и, распахнув настежь небольшую дверь, наконец увидел её. Магда сидела за столом рядом с курносым вихрастым мальчишкой, который что-то старательно писал в небольшой слегка потрёпанной тетради. Услышав шум, женщина подняла свои прекрасные небесно-голубые глаза, а лицо её вспыхнуло от радости и изумления. В первый момент – и это вполне понятно – она растерялась, но, сделав над собой усилие, неспешно встала, подошла к застывшему, будто изваяние, Виктору, осторожно взяла его за руку, словно сомневаясь в реальности происходящего, и сказала слегка охрипшим от волнения голосом – по-русски, но с едва заметным немецким акцентом: «Я знала, я верила, что ты вернёшься. Знакомься, это твой сын». 5. Больших трудов стоило в тот вечер разведчику Светлову оторвать фронтового друга от красавицы Магды, от слегка застенчивого парнишки, который в свои семь лет неплохо говорил по-русски и знал, что его отец был советским танкистом, гордился этим. В своё время по настоянию родных его назвали немецким именем Рентгольд. Но Виктор, крепко обнимая сына рукой, сказал, что будет звать его Ромой, Ромочкой, Ромашкой. Мальчуган, немного дичась хоть и родного, но нового для него человека, тут же с улыбкой согласился. Тем более что во всех документах он был записан Викторовичем. И этот факт стал лучшим подтверждением того, что его мать искренне любила и ждала своего единственного, но исчезнувшего в послевоенном круговороте супруга. Магда и Виктор были на седьмом небе от счастья. И когда они остались наедине друг с другом, вернувшийся после многолетней паузы медовый месяц вскружил им головы с новой силой. Навеки сгинуло великое множество чёрных дней и ночей, проведённых порознь. Кануло в Лету ужасное время, когда весной сорок пятого жестокие послевоенные реалии рвали по живому то, что, несомненно, должно быть единым целым. Но надо верить: всё, что ни делается – всё к лучшему. Влюблённые выдержали суровое испытание разлукой. И теперь, будто две капельки- росинки слились воедино, дабы никто и никогда не мог их разлучить. Светлов ушёл по делам, но вернулся вечером и направил восторженно- романтические мысли соединившейся пары в практическое русло. Решили, что Магда с сыном поедут в Донбасс на Родину Виктора, где остались его осиротевшие дети, и заживут там все вместе одной большой семьёй. Рома был в восторге от такой перспективы, и только отец прекрасной немки долго не соглашался отпустить её в далёкую загадочную Россию, где, как он считал, медведи бродят по улицам, а люди пьют водку стаканами. Жена его умерла несколько лет назад, но среди родных и друзей пожилой мужчина не должен был чувствовать себя одиноким. И дочь, в конце концов, сумела его уговорить. Условились обо всём. А когда настало время Виктору уходить, милая его подруга вдруг разрыдалась ни с того ни с сего и повисла у него на шее – точь в точь как тогда, в сорок пятом. Коренев не торопил её, а просто стоял и ждал, когда она успокоится, нежно поглаживая вздрагивающие плечи своей прелестницы. Однако после долгих лет разлуки и одиночества даже ему не верилось, что счастье, наконец, вернулось к ним. И в момент расставания на его щеке также блеснула скупая мужская слеза. 6. Никто не знает как, какими органами чувств человек «видит» грядущую беду, но любящая женщина оказалась права. На следующее утро Коренева вызвал к себе начальник особого отдела военного городка. Ничего не подозревая, наш герой вошёл в его кабинет и обомлел. За столом сидел тот, по чьей злой воле он некогда расстался с Магдой – особист Пёрышкин. Именно он весной сорок пятого, угрожая расправой, запретил бравому танкисту не только жениться, но даже думать о красавице немке. – А-а-а, старый знакомый! Ну, вот ты и попал, как кур в ощип! – воскликнул с плохо скрываемым торжеством спецслужбист. – Прибыл, значится, к нам! Да уж, не ожидал я от тебя такой прыти. Только появился, и тут же – шасть во французскую зону. Выходит, прав я был тогда, зря не отдал тебя под трибунал. – Да при чём тут… – взвился Коренев, – она моя невеста, и на этот раз я не отступлю ни на шаг, не надейся. – Молодец, складно поёшь! Только кто тебе поверит? – с угрозой в голосе произнёс Пёрышкин. – Ты лучше скажи мне, на какую разведку работаешь? Где и когда был завербован? Какое задание выполняешь? Кто твой связник? Она, эта немка?! Отвечай! От наглых и беспочвенных обвинений у Коренева перехватило дыхание. А хозяин кабинета, воспользовавшись его минутной слабостью, выскочил из-за стола и, сверкая испепеляющим взглядом, попытался схватить фронтовика за грудки, но тут же отшатнулся, заметив в расширенных зрачках танкиста нечто такое, что моментально охладило собачье рвение профессиональной ищейки. Мутный поток угроз и проклятий внезапно иссяк. Наш отважный герой усмирил этого бумажного тигра всего лишь одним, но весьма убедительным взглядом фронтовика, не раз смотревшего в глаза костлявой старухе с косой. Той, что в белом саване бродила по полям сражений. Той, которая увела за собой лучших его друзей. И если он даже тогда не струсил, не убежал, не забился как таракан в первую попавшуюся щель, то что ему был теперь какой-то там Пёрышкин?! Подчёркнуто-сдержанно вернулся особист на своё место, налил из графина воды, выпил и, немного успокоившись, достал из сейфа две пачки писем: – Смотри, герой-любовник! Вот твои послания – все до единого! А это её ответы, которые ты никогда не увидишь. Сложный шифр, ничего не скажешь, но наши люди над ним работают. И для тебя будет лучше, если сам во всём признаешься. Ну?.. Виктор бросил взгляд на объёмистую пачку своих писем, свёрнутых треугольниками по-фронтовому, ¬затем на аккуратные голубенькие конвертики Магды, вскрытые грязными руками этого трусливого ничтожества. И ему вдруг стало больно, гадко и обидно оттого, что сие подобие человека нагло и бесцеремонно рылось в его мыслях и чувствах, в тайных желаниях и нежных признаниях, о которых положено знать только двоим посвящённым, и больше никому на всём белом свете. Тем чистым душам, которые по воле Создателя причастны к величайшему таинству прекрасной и светлой любви. И тут у Коренева вдруг появилось неистребимое желание разорвать в клочья этого презренного подлеца-бумагомарателя, измутузить его, как Тузик грелку! Однако наученный горьким опытом, бравый танкист хоть и с трудом, но всё же сумел взять себя в руки. Смолчал ради детей и Магды, понимая, что спорить с хозяином этого кабинета более чем опасно: можно потерять не только свободу, но и саму жизнь. Собственно, у Пёрышкина не было против Виктора никаких улик, а подозрения, как говорится, к делу не пришьёшь. Поэтому, изрядно потрепав нервы подследственному, конторский работник с сожалением отпустил его, что само по себе было большой «дипломатической» победой для героя нашего повествования. Правда, хитромудрый «боец невидимого фронта» запретил ему выходить за пределы военного городка, но это было уже не так страшно. Не теряя времени, Коренев отправился к Светлову, и буквально через полчаса разговаривал по спецсвязи с Москвой, с Генеральным штабом. – В общем, так, – выслушав своего протеже, ответил ему генерал, – особисту мы тебя не отдадим. Большой Хозяин умер и, похоже, скоро закончится золотое время пёрышкиных. Просто не обращай на него внимания. Сегодня вечером из ГДР полетит в Москву наш военный самолёт. Я распоряжусь, чтобы тебя, твоего сына и немку вывезли на нём. Документы оформим позже, а пока… смотри, Коренев, не опаздывай. Это твой последний шанс. Времени было в обрез. Поэтому Светлов собрался идти к Магде с тем, чтобы отвести её с сыном на аэродром. Виктор должен был появиться там значительно позже, чтобы не вызвать подозрений у Пёрышкина. Опасались слежки, поэтому продумали всё до мелочей. В те годы местным жителям разрешали переходить из одного сектора Берлина в другой. Но чтобы не вызвать подозрений, Магда должна была идти налегке – без объёмистых сумок и чемоданов. И Коренева терзали тягостные сомнения: «Что скажет отец Магды? Сможет ли она без вещей и нарядов в одном платьице броситься в омут неизвестности за своим любимым? Как поведёт себя Рома?» Он написал ей письмо, полное нежных слов и увещеваний но всё равно на душе было неспокойно. Правду говорят, что самое трудное в этой жизни – ждать и догонять. Поэтому напряжённые часы ожидания показались Виктору вечностью. Но вот, наконец, разгорячённый быстрой ходьбой Светлов показался на пороге его комнаты: «Ну и задал ты мне работёнку, – улыбнулся он другу. – Ничего, всё хорошо. Твоих я уже отвёз на аэродром, а вот тебя через проходную не пустят: наш общий друг позаботился об этом. Придётся боевому капитану Кореневу, будто солдату-срочнику, через забор в самоволку идти. Ладно, знаю я тут один лаз. Только и тебя попрошу мне помочь: будешь в Москве – скажи генералу, чтобы защитил меня от особистов. А то ведь у Пёрышкина кругом сексоты, и, чувствую, придётся мне доказывать, что я не верблюжьего рода-племени. Смотри не забудь, иначе плохо мне здесь придётся». 7. Военный самолёт набирал высоту. Трое беглецов сидели рядом, и под низкий ровный гул моторов хотелось им прижаться друг к другу, чтобы вычеркнуть навсегда из своих чистых, но по-человечески слабых душ случайно прописавшееся там чувство неуверенности и тревоги. Чтобы появилась хоть какая-то определённость и надежда на будущее. – Как там встретят нас твои родные? – вздохнула Магда. – Ведь столько горя в годы войны принесли вам немцы. – Фашисты, милая, фашисты, – ответил Виктор. – И не только немецкие. Многие страны Запада послали своих солдат, чтобы поживиться нашими богатствами, но остались эти завоеватели навеки в той самой земле, куда пришли они убивать. Ладно, не надо о грустном. Кто старое помянёт… На фронте мы очень даже легко различали нацистов – кровавых убийц – и обманутых ими простых немцев. Ты, главное, запомни одно: русские никогда никому не мстили и не желали зла. А ещё… мы признаём только две нации – хорошие люди и плохие. В Союзе живут хорошие – более ста национальностей. И немцы в том числе! А плохих нам не надо. – Может быть оно и так, – раздумчиво ответила женщина, – но это всё слова. А как на деле сложится? Я за сына боюсь. – Ничего, моя хорошая, – обнял её за плечи Коренев, – мы – твои мужчины – рядом с тобой, и вместе нам бояться нечего. Правда, Роман? А если серьёзно, то едем мы в Донбасс. Строили его когда-то всем миром, и живут там прекрасные люди – интернационал в миниатюре. В общем, всё будет в лучшем виде, не беспокойся. Магда улыбнулась облегчённо, поцеловала розовую щёчку льнущего к ней Ромашки. А в это время сильная крылатая машина, разрывая непослушные облака, через дожди и туманы, сквозь ветра и непогоды – несла в своём чреве воссоединившиеся, наконец, светлые души. Они мчались на восток – в ту неведомую землю, откуда каждое утро появляется на горизонте великое могучее светило – символ жизни, тепла и радости. Общее для всех людей на этой Земле – без различия пола, разреза глаз, цвета кожи и национальности! Начало и окончание трилогии можно прочесть: &pid=0 &pid=0 Или просто перейдите на мою страничку и найдите произведения под номерами 41 и 98. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
