ПЕТР МЕЖИН, МАША СУББОТИНА И НАСТЯ

 

Вокруг стояла звенящая тишина. В светлом небе над логом завис хищный ястреб - гроза грызунов и мелких видов степных птиц. А над селом, над дворами кружил коршун, зорко вглядываясь вниз. Этот хищник старался утащить зазевавшихся цыплят. До Петра доходили крики: «Шугу, шугу». А коршуны кружат себе спокойно, им до шума хозяюшек и дела нет.

Спускаясь ниже к реке, Межин почувствовал свежесть и прохладу. От задворок и задов потянуло запахом горящего кизяка. Петру вспомнилось, как рассказывали сельчане о кулеше, сваренном на таганке летним вечером. Ели они его прямо на подорожнике раскинув дежник. «Небось, и теперь они ужинают так же, побывать бы с ними на задах, поужинать лежа на животе на травке. Говорят, ужин при этом будто бы очень вкусный».

«А чего, и жить здесь можно, не только гостевать. Взять в аренду землицы и живи себе припеваючи. Женись, расти детей, хлеба…».

Женщину увидел, укладывающую кизяки в кучу, Пётр ее спросил о Субботиных. Она с недоверием его спросила: «На кой они тебе?». Получив ответ, только тогда объяснила, указала, где они живёт.

Петр пошел к кладкам, дорожка к ним была хорошо утоптана. Так что с маршрута ему нельзя было сбиться. Кладки были сделаны добротно - из брусков ветловых, уложенных рядочком на крепких поперечинах и укреплены дубовыми сваями. Со стороны течения и берега от размыва были укреплены откосами из крепких щитов. На средних сваях с той и другой стороны закреплены были и ледоколы. Их было столько же, что и свай. По такому мосту свободно может проходить целая рота солдат шагающих в ногу. Проедет свободно по нему и до верху груженая подвода. Пройдёт и фургон, запряженный парой тяжеловесов.

Полюбовавшись добротным изобретением селян, Петр от речки вышел в гору на чьи-то зады. В деревне к тому времени успело уже стемнеть.

 

У С У Б Б О Т И Н Ы Х

 

Межин, общаясь в Самаре с заезжими к ним крестьянами, знал, как быстро распространяются в деревнях слухи. Но чтобы уже у калитке увидеть встречающего его человека - это удивило.

И всё же, Михаил Евстафьевич и Дарья Дмитриевна Субботины с добродушной улыбкой его встречали. Обратил внимание Пётр сразу на хозяина дома. Он в холщёвой рубахе с засученными по локоть рукавами. Не отряхнувшись еще от муки, стоял перед ним кряжистый мужик. Видать, предупреждённые посыльными Нефеда Захаровича они были, которые, глядя на взъерошенного пса, поняли, что с задов гость пришел. Так оно и было. У калитки, переминаясь с ноги на ногу, стоял Петр. Подхватив его с обеих сторон, Субботины провели Петра в горницу и стали хлопотать с повторным ужином.

- Давай, бабк, крепенького чего-нибудь для гостечка - то, - пробасил хозяин, усевшись с петром за кухонный стол. И добавил при этом на всякий случай, - для Петра Павловича надо бы. А то, как бывало-то у его бати без этова? Никада без стопки сырца он из дому не выпустить. Да! Было и тово. Как-то засиделись с ним за полночь. Толкуем с ним. А он и говорить о тебе. Смышленый парень, мол, растеть

- Вот, отец и опять ты раскудахтался. Челэк-то с дороги, полагается за столом чего ему, а ты заладил о своем. Не время песню эту ему слухать.

Зайдя в переднюю, Дарья позвала оттуда кого-то ласково:

- Машенька! Погляди, хто к нам пришел, гость желанный. Проходи сюды и за стол садись. Не стесняйси Петь и ты, не у чужих теперь. Мы как бы родни с вами.

Михаил Евстафьевич пропустив Машу вперед, сам тоже сел. Закуска уже стояла на столе, в основном холодная. Куски свежей баранины полная тарелка стояла, хлеб домашний в горке крупных ломтей, окрошка в эмалированной чашке, заправленная сметаной и луком, вареные яйца. В плетеной вазочке красовался редис свежий, розовый. На четверых приготовлены были деревянные ложки в рисунках, стаканчики. Вилок не было подано.

Петр с этими хозяевами не сидел так близко раньше, не видел их черты лица.

Хотя крупных мужиков, как дядя Миша он встречал у себя в доме не раз, они обычно приезжали в город из села. Рубаха его и теперь была расстегнута на две верхние пуговицы и обнажила широкую грудь, поросшую черной с проседью шерстью. Петру он всегда казался сказочным богатырем с пышными завитками усов, с окладистой бородой. Волосы его были растрепаны, виски тронула седина. У порога он оставил валяные обрезки и теперь сидел с ним за столом босым.

Петр слышал от отца много хороших впечатлений и одобрений в адрес Субботиных. Он сыну о сослуживце Михаиле посвящал все свои рассказы. Служили они в пограничном укрепрайоне сначала. Потом переведены были в Красно - Самарскую крепость, которую охраняли, стоя с подзорной трубой в дозоре. Чуть ли не семь лет они там отбухали.

- Нас сызмальства учили, узнай сначала челэка, а потом другом посчитай, - начал первым разговор на эту тему дядя Миша. - К примеру, я узнал вот твово батьку у царской армии. Знамо, там и мене он узнал. И жили мы все годы с ним. Он городской, а я деревенский. А поди, сговорились ведь. Не разлей вода, потом стали.

- А с чего, дядь Миш, дружить с отцом вы начали? - осмелев после горячительного, спросил Межин.

- Карахтерами мы сошлись с Ионычем, не иначе. Он был простой - отец твой,Павел. Но письмённый очень и грамотный. Все бывало объяснить, расскажеть мне - када лежим с ним на нарах. Письмецо домой и мне напишеть. А другие свысока к крестьянам относились. И начальники глядять на тебе как на волка степнова.

- Миша, и што ты заладил все про одно и тоже с парнем. Тебе интерес в этом есть, а што от этого Петру? Спроси ево, не женилси ли он на ком, на примете девка есть ли какая? Один-та бобылем теперь и дня не проживешь. Об этим думать ему надыть, - с женским рассуждением наставляла мужа Дарья Дмитриевна. Она после большого перерыва как увидела Петю таким взрослым да красивым, так и обомлела как мать, у которой на выданье своя дочка есть.

- Дык оно и есть мы все про жисть с ним гутарим. И мы с батей, я ево, а он мене - узнали, в общем интересе жили. Мукомолы мы оба. Я деревенский мельник, а Павел на мельзаводе помол считал на своих счётах. И он заинтересовалси, стало быть, мною.

- Маша, долго как ты собиралась съездить к ним, а он вот и сам заявилси - ласково упрекнула мать дочку.

- Спать уж собралась я мама. Гость у вас тут видно на долго. Што-то я ево знаю и не знаю.

- Петр это, Маша. Вишь успел вымахать он как. Тада мы за Проран на барже плавали с ними, в лесу отдыхали, помнишь?

- Помню смутно, мама, как же. – Она наклонила к плечу головку и прикрыла глаза, когда теперь здоровалась с гостем. А села она за столом напротив Петра, там было приготовлено ей место.

- Выпейте Маша по стаканчику с Петей. Нам-то ужо со старухой и хватить бы. А вы молодые, вам винцо в беседе не помешаеть. Опять о былом все тут и вспомните, - наставительно советовал Михаил Евстафьевич молодым. - Уехали у нево родители-то. Он один вот и загрустил, к нам приехал.

- Да, решил вот постранствовать по белу свету. Людей поглядеть, себя показать. К вам вот подался, как к знакомым давно и как к добрым людям. Понравились мне и ваши степи. И тут дышится мне легко. Шагал пешком я по степям вон сколько - и не устал, - поглядывая искоса и с интересом на Машеньку, рассказывал Петр.

- И как же вы пешком-то итить решились? - спросила Маша, когда глаза их встретились. Внутри у неё в это время прошло чего-то теплое, приятное, явление незнакомое ей доселе. Она отметила для себя, что Петр теперь это уже не тот Петя из детства, которого она смутно знала. Этот Петр ей очень понравился сразу, как только вошла она в чулан и увидела его. У него широкое, смугловатое лицо, добрые глаза, правильный, тонкий нос и упрямый, прямой подбородок. Не высокий зачес густых немного вьющихся черных волос добавлял красоту его лицу и образу. Одежда на парне самая простая: рубашка синеватая с чуть засученными рукавами, шаровары на резинках внизу и вверху - вместо штанов.

«Оделси будто тада на купанье, только заявился теперь без утирки», - отметила Маша.

Разговаривали они в этот вечер долго, чуть ли не за полночь. Это по быстротечному летнему времени. Пока Машенька спать не захотела. Она и первой встала, попрощалась с ним тоже первой, ушла к себе в комнату. Следом за Машей вышла из своей спальни и Дарья Дмитриевна. Прибрав немного лишнее со стола, она пошла тоже спать, но уже в комнату к Маше. «Пусть Миша с ним теперь ляжеть, с гостем этим, - решила она про себя, заведомо зная правила своего мужа в этом деле. – А он ничево, степенный. Машеньке бы у мужья подыскать вот такова». - Обнимая дочку и придвигаясь плотней к ней, все думала и размышляла ее мать. Она еще долго лежала не заснувши, мешал доносившийся в комнату через две перегородки приглушенный голос мужа. Хозяин ещё долго разговаривал с понравившимся ему гостем.

- Из-под Полтавы к нам так же вот, как и ты, хохлы сюды недавно приехали, рассказывал он. - Они там были безземельными, а тут отруба им выдали в аренду. И на строительство избы денег им выдали, - Михаил Евстафьевич по реформам царским хоть поверхностно, но кое-чего знал. – Поселочек потом на логу нашем, Дольном заложили они себе, приезжие, то есть. А к ним и наши крестьяне на жительство потянулись.

- А из чего они жилье там построили быстро? - заинтересовался Петр.

- У нас избы из самана усеем так и делають. Помочами кирпичи сготовять и избы делають, - разъяснил ему дядя Миша. – Управляющий Неклюдин этими делами править. Потом Безгин тут есть, помещик Лебедев. Ежели што, то это к ним все обращаются. Я помогу, Трифон Митрофаныч мне знакомый, ежели што.

Субботин все намекал Петру о своей заступе, если тот вдруг захочет и себе оформить землю через их управляющего Неклюдина. Потом их все же сморил сон, и дядя Миша с Петром ушли в его комнату.

Проснувшись, Пётр не может сразу понять: «Сон это или явь со мною?» За окном светало. Силуэт стоящей рядом девушки он не сразу заметил. Она улыбалась. В яви улыбалась, не во сне, понял он. Он протянул руки на счастье появившейся феи, шепнул: «Иди, Наташа».

- И никакая я вам не Наташа вовсе, а Маша. Забыть уже успели, налактались што ли учерась с батяней?

«Какие у нее черные и ясные глаза, как сверкают, словно два луча на зорьке».

- Извини Маша, забылся во сне.

- Спите вы тут, а я пока мамане помогу скотину выгнать из двора у стаду, - не проговорила, а словно пропела ему Маша.

В открытое окно повеяло утренней прохладой. Загудел призывно рожок пастуха, будя проспавших хозяев.

- Мать, а мать, слыхала? Играеть Степан-то? Не проспи, - но Субботина уже никто не слышал. Голова его тяжелая с похмелья перекатилась по подушке на другое ухо. Не слушая пастуха, он опять крепко заснул, даже не вспомнив о госте.

А Межин тем временем приподнялся на локте, оглядел комнату, увидел на табурете свои шаровары с рубашкой. Он спустился на прохладный пол босыми ногами, поддернул повыше подштаники. Не разбудив Субботина, Межин оделся в свою одежду, и какими дверями выходила Маша - вышел во двор.

- Пошли сюды к колодезю, - позвал его милый голосок. - Освежися хыть от хмелья и пыли дорожной. Прошелси много ты как, протопал. - Межин пошел на голос, в огороде увидел Машу. Она стояла на тропинке, он направился, было, к ней, Крот преградил ему путь, который рванулся ему навстречу, гремя цепью, рыча сердито на Петра.

- Ну, ну - рванулся чево? Крот непутевый. Свои мы, - упрекнула его Маша. Она ловко затолкнула собаку опять в конуру, прихлопнула и заперла двёрцу на щеколду. Крот только повизгивал там, царапал дверцу изнутри лапами.

- Прибежим, потом ево и выпущу, - как бы оправдывалась Маша.

Подошли к колдцу, на крышке колодца стояла деревянная бадья с водой. Рядом с ней литровая кружка-корец, посуда, кованная из меди.

Маша зачерпнула в него студёной водицы из бадьи, скомандовала:

- А ну, мужик сСамарский! Это на тебя водица студеная, она похлеще будить, чем из Волги, похолоднее душ этот будить. Снимай рубаху, и я по пояс окачу ей тебя.

Куда ему было деваться, Петр повиновался этой очаровательной и смелой девушке.

- А говорили, в деревне девчата скромные, - фыркал и разбрасывал по сторонам сверкающие брызги Пётр. - А эта девка еще та, ишь как командует и назначает водную процедуру по утрам.

- А как ты хотел? Побегу и я на речку, там окупнусь тоже после сна. Я там каждое утро купаюсь на мостульке, и сон с мене сниматся как рукой. – Вошедшая в азарт купания Маша воду на Петра так и плескала.

- Ух, студеная водица, как родниковая! – отфыркивался он.

- А она и есть родниковая. На, вот утирку штоль, или полотенец по -вашему. Обтирайси ею тут и мене жди, а я к речке сбегаю. - Маша круто повернулась и тоже с холщовым полотенцем на плече, с распустившей черной косой, отправилась вниз вдоль посевов конопляника речке.

- Спасибо за заботу Маша! - крикнул он ей вдогонку.

- На здоровьице! Это я к вам потому заботу проявляю, што и мамка моя и папка уши мне прожужжали о тебе. Увидишь, какой он добрый, говорять, какой красивый. Вот и стараюсь я тоже доброй быть.

Межин попытался пройти домой мимо Крота, но тот сердито зарычал.

- Ну, што же ты! Опять за своего не признаешь? Вчера курили с твоим хозяином , а щас что же - забыл? - Межин присел на корточки перед псом и пристально вгляделся в открытые глаза пса. Тот тоже присел на задние лапы, но взгляда не выдержал, отвел глаза в сторону, примирительно хвостом замахал.

- Значит мир, да? - Петр попытался погладить Крота по гладкой шерсти широкого лба. Пес прижмурил глаза, облизываясь мирно, позволил себя погладиться. Отцепив пса от ошейника, Петр последовал за обрадованной собакой, которая побежала по тропинке к речке.

- Подожди меня-то, песик. Одна убежала теперь и ты. Заблужусь я тут один-то, - Петр почти бежал теперь за псом.

Конопля к тропинке подступала густой стеной почти вплотную, она щекотала приятно ему нос. Она доела Петра почти до обрыва к речке, где внизу Вётлы тоже сплошной изгородью обступили ее берега. А дальне тропинка круто повернула вправо и повела к деревянному мостку. Показалось здесь и русло речки. От воды шел густой туман, снизу веяло утренней прохладой и свежестью. Рядом с мостком лежало Машино платье нарядное. Собака остановилась, понюхала и рядом прилегла Она сложила голову на передние лапки и замерла.

- Это ее одежда? – шепнул Кроту Петр. - Купается, не спугнуть нам ее бы. - Петр осторожно подкрался к месту, где лежал Крот. Тот мирно помахивал ему хвостом. Петр увидел Машу. Она стояла по пояс в воде у самого камыша. Намылив лицо, она не могла его и сабаку увидеть. Он наслаждался, разглядывая правильные и красивые грациями ее тела.

- Ух, водица холодная, какая! - восклицала она. Потом Маша нырнула в воду с головкой. Вынырнула с умытым лицом, огляделась, увидела Крота и закрыла румяные соски своих грудей ладонями. Зашла глубже в воду, спросила Крот:

- Один што ли пришел, аль отцепил тебе хто?

Межин не обнаруживал себя. Ему нравилось смотреть на ее округлое тело. Он ждал, когда Маша выйдет на мель и покажет себя.

- А ну показывайси, хто тама хоронится за ветлами!? - сердито спросила она. - Хто тама Крот с тобою, говори!?

- Это я, Маша, не бойся. Я не вижу тебя и подглядывать за тобой не буду. Я за ветлами подожду.

- Тада отвернись и не подходи близко, как я из воды вылезу! Договорились!? – наигранно сердито крикнула она. Пётр согласился с ней, боясь ее чем-то обидеть. Он присел на кочку в траве и отвернулся от мостульки. Маша шумно, по-бабьи поплыла на этот берег, поднимая над речкой сверкающие брызги. Вскоре она была уже на той мостульке. Петр не оглядывался, пока она ему не крикнула.

- Иди, оделась! – позвала Маша. – И че, как пень уселси ты там?

Маша пошагала к плетню опять той же тропинкой. Крот послушно шагал за ней. За Кротом шагал и счастливый Петр.

На Маше теперь была надета простенькая юбка в крупных цветах и сиреневая кофта с широкими рукавами на резинках. Воротничок-стойка туго обтягивал ей аккуратненькую шейку. Кофта сшита в талии и плотно облегала девичий стан. При движении ее тело и груди чуть подрагивали в такт шага. Шла Маша стройно и вызывающе прямо. На ее ножках были надеты легкие сандалии самодельной работы. Черные волосы после купания Маша собрала кукошом и приколола гребенкой. «Маша вся хороша собой: красивая, добрая и голос у нее певучий», - думал Пётр. Он был ослеплен ее красотой, лаской и ловкостью.

- И што же мы, так и будем итить гуськом? – обернулась она, улыбаясь. - А ну-ка Крот ступай впереди. А ты благодетель ему объявилси, отвязал.

Маша шагнула вправо к конопле, Крот помчался вперед. Петр приблизился к ней. Остановились.

- Хоть бы рассказал чево о себе, - попросила Маша. – Айда, чево стали? Небось, думаешь: какая девка смелая. А я понарошки и анадысь тут с землемером себя так вела. Он тоже из Самары. У нас ночевал. Везеть мне на людей постоялых

- У вас Неклюдин управляющим работает, я слышал? – Пётр разговор хоть с чего-то решил начинать. - С его отцом и дедом мои родители были знакомы. Не далеко от нас они и теперь проживают.

Пётр не хотел быть перед ней стеснительным подростком. «Уж как там, а за первую четверть века-то уже перевалило. Пора пришла уже с девицами такими, как Маша о чем-то и жизненном думать. Другое дело там были девчонки гимназистки беспечные, пархающие легко. Красивая Наташа, да, умная тоже, но очень уж благородная, не такая раскрепощенная, как Маша. Эта не девка, а кровь с молоком», - Последние слова Петр вспомнил из высказывания какого-то мужика, тоже сельского.

Но Маша не хотела о Неклюдине ничего говорить и о нем слушать. «Узнаеть и без меня, как тот ухлыстываеть за мной, как мне Трифон пройти шагу не даеть», - думала она. Но кое что все же сообщила:

- Живеть на Дольном поселке, управляеть нашим хозяйством, говорять, не плохо. Ище што? Не женатый - сказать вам. Вот я што о нем знаю. И што экономкою Настя у нево приезжая работаеть, по дому управляеть. С ним ты незнакомый што ли?

- Знаком немного. Учился с его родственницей и попал в гости к их деду. - Петр дом в Самаре вспомнил. – Огромный их дом, на Стародворянской улице. Там все богатеи Самарские живут. Помещики, чьи имения и земли у окружных волостей расположены. Там живут и помещики Неклюдины, старшие. А сыновья их, закончив сельхозшколы, управляют теперь их имениями, сбирают с крестьян арендную плату и отправляют в казну своим престарелым родителям. Вот и у Неклюдиных дети работают на периферии. – Он рассмеялся, - а вот Межин не из тех сынков, он из служащих.

Пока об этом проговорили, огороды миновал. Начиналась территория просторного двора Субботиных

 

В непогоду

 

К полудню подул сильный ветер с юго-западного направления: «Из ореховского угла прёть, значить дождь пойдеть», - убежден был Михаил Евстафьевич, отец Маши Субботиной, убеждены и все сельчане.

Субботин пошел к пчелам, решил поглядеть их лет. «Ежели они все в улей залетають, то через малое время дождь будеть».

Так и есть. Неся тяжелую ношу пыльцы на лапках, они торопились быстрее забраться в леток своего улика.

- А вон и лесины на деревьях не знають, куда ахнуть, - наблюдая за погодой, проговорил Михаил Евстафьевич. – Вот акаянный, больше кабы не разбушевалси, и сычас вон тово и гляди сорветь крышу.

А так и выходило: почерневшая солома с крыши сарая улетала за правый угол к соседям с вихрем как пушинка.

- До самих страпилов оголить акаянный можить. - Субботин взял большую полену и пытается удержать крышу.

- Иди у дом! Сычас вить дождь хлыстанеть, и ты до нитки весь вымокнишь! - крикнула из сеней Дарья. - Обедать пора, молодые там заждались, а ты с поленом по двору стребуняешь. Гляди, вон и Крот у конуру свою затискалси.

А Субботину хотелось предотвратить ущерба от стихии. Он хотя делом важным был занят, но видел, как наседка с цыплятами забиралась под перевернутую колоду, как чёрная кошка пронеслась в кладовую. А напуганные ей цыплята от наседки опять врассыпную по двору разбежались. Она квокает им, нахохлилась, дождя не боится, не уходит под колоду, пытается все их собрать. Попрятался, наконец, цыплячий хоровод под нее. И в это время уже не капли дождя из туч падали, а струи из них полились на землю. Поднимая высоко свои шпоры, нырнул под колоду и запоздалый петух с хохлом и с красным гребнем на голове. Петух у Субботиных сердитый, он ни с чего сзади нападает на ребятишек.

«Зарубить ево што ли акаяннова, - подумал про него Субботин. - А то скандал с соседями из нево черта выйдеть».

Ветер утих, а дождь все усиливался. Субботин с промокшей рубахой бросил свое полено, которой держал крышу и трусцой побежал в сени.

- Намокнуть успел старый, как пес. Вот вить старая каряга! - ругалась Дарья. - И чево ты за нее уцепилси. Унесеть тык унесеть крышу, ее не удержишь. Вон губан (ветер) наш теперь как разбушевалси, теперь на пути своем он усе и рветь и мечеть.

- Теперь-то уже не так мечеть. Дождалися мать и мы своево дождичка. Давно ему пора.

- А пошел он почему? Ходили по Сашиновой горе, по нему отпевали, - сообщила Дарья. – Просили дождь, богу молилися.

Ослепительно сверкнула опять молния, прорезала весь западный небосвод с низко нависшими тучами. Сверкнуло, и тут гром резанул пушечным звуком.

- Господи, Исуса Христа! Спаси и сохрани нас грешных от разящева удара, - запричитала Дарья, крестясь и сжимаясь от страха.

- Не боись, пронесло теперь. Эт молонью бояться надо, не гром. Звук он. Вон молонья на Николу цибор у Сазона в щепки разнесла.

- Ну-у, - удивилась Дарья, - у цибор угодила? А у дом бы? И спалила бы ево усадьбу.

- О чем сгорюнилась. Он таких усадеб с десяток еще можеть выстроить.

А меж тем косые струи дождя с неба так и сыпали ливнем, образуя большие лужи во дворе.

- Гляди мать, и трава в степи опять полезеть и корм скоту опять будить до осени глубокой. А то стёрли ее скотом усю до Троицы. И скот ходил голодный, а теперь не будить голодный, - радовался Субботин.

- Попреть и хлебец теперь, Дарья, не горюй. Уцепится за сырмость, успееть теперь раскуститься и ячмень.

- Ай, отольеть, ты думаешь хлеба, Миша?

- А как жик, видала льеть он как из ведра.

А дождичек и правда с дымом лить стал, сплошной стеной поливает Субботин двор.

- Хыть бы везде он такой же прошел, родимец, - крестилась на небо и просила господа Дарья.

- И конопля попреть твоя, Дарья. На зиму делов тебе от нее теперь хватить, то мочить, то мять, то прясть ее. А ткать ее еще надо. Када?

- Када, када? Заладил. К покосу вон сам лучше готовьси. Косы поди у кладовки отбей, поточи их и грабли почини, - в обиде на мужа выговаривалась Дарья.

Но пока Субботины старшие завтракали да спорили, радуясь и обсуждая долгожданную погоду, дождик успел закончиться. Все домочадцы поспешили из дома выйти от духоты на улицу. Озон свежий и пахучий уже в сенях чувствовался. Межин с наслаждением потянул его ноздрями, закрыв от удовольствия даже глаза. Испуганная Маша увидев это, вскрикнула:

- Што с тобой, Межин, плохо?

- Наоборот хорошо. Дыши Маша и ты озоном - и наслаждайся.

- Это какой ещё озон? - спросила она.

- Это газ производный, который во время грозы в воздухе появляется. Полезный он для здоровья, но держится недолго. Дыши Маша, пока он есть.

И Маша, подняв к верху курносенький носик, стала глубоко тянуть им воздух. По примеру Петра она нюхала воздух, тоже закрыв от удовольствия глаза густыми ресницами.

Присев у плетня на старой скамейке, Дарья с Михаилом Евстафьевичем с затаенной надеждой наблюдали за молодыми людьми. К ним подошли две соседки. По рассказам, их тоже сильно гром напугал.

- Я кума как раз яйца из гнезда в подол сложила, иду. И он с треском тут как громанеть, я с яйцами так и присела. А он и еще как граманеть, на мне поджилки и затряслися. Бегу к себе, а дождик уже лить начал. И с яйцами я пока бежала, только три от двух десятков и осталось. – Аграфену, соседку при этом не интересовало, слушает ее кто, нет ли. Её главная задача новость соседям сообщить. И она скороговоркой ее выпалила; - А слыхали, бабку-то Копаниху еле отходили от молоньи?

Встряла в разговор другая соседка.

- Ушибло молоньей и мою куму Фроську. И говорили, ее муженёк Федор на огороде у борозду зарывал. - Проса оказалась азартным рассказчиком, Она, рассказывая, захлёбывалась от удовольствия.

- А вы, тетя, сама грома не боитесь, молнии только одной, - с улыбкою остановила ее Маша. - Молния, она ведь и крышу сможеть запалить или корову вашу убить.

- Ды, ну тебе ище! Чево надумала, - косясь недовольно то на нее, то на Петра, замахала та руками, отпугивая как бы от себя беду. Проса суеверной теткой была.

- А этот твой кто? Знакомый тебе, ай как? – спросила Просковья Машу.

- Неужто - не узнала ево, тетка? Межин Петр это, Самарский.

- Ишь он повымахал, как. Родителей ево я знала. И Павла, и Екатерину. А ево вот и забыла.

Федор с Игнатом подошли, сообщили о сенокосных планах Неклюдина.

- Велел всем мужикам у дальнего колодца собираться, - сказал Федор, - сенокос делить будуть нам на делянки.

Петр собрался с ними пойти. Маша ему не перечила, собралась тоже пойти с ним, но потом передумала.

- Лучше я все свои мордочки тут проверю, - сказала она, - а как ты возвратишься, то ухою тебя угощу и жареными карасями накормлю. И штобы ты там один больно-то не засиживался.

 

На сенокосе.

 

Встал Петр до света - так с мужиками договаривались. Еще солнце не взошло, но когда он вышел на зады к речке, уже распевали невидимые соловьи. Доносились с выгонов и звуки просыпающихся жаворонков. Бойкие воробьи стайками атаковали двор. А сорока доклевывала остатки завтрака мирно спящей в конуре дворовой собаки. Заметив крадущуюся кошку, воробьи с шумом поднялись на освещенные ветви березы и там звонко зачирикали. Говорят в селе, луга сенокосные давно подошли, но их не косили, ждали традиционного дождя. Он прошел, теперь за недельку надо будет убраться с травами

- Кто таков у нас незнакомец? - указывая на парня, спросил собравшихся на лугу мужиков Трифон.

- Здравствуйте, хозяин, - Петр сам шагнул Неклюдину навстречу, подавая первым руку и заговаривая.

- Эх, какая у вас прелесть тут, сколько цветов вокруг, лугов богатых, - похвалил он.

- Мужики тебя солодкою еще не угощали? – спросил его Трифон.

- Нет, но говорили, что Соленой лог ею богатый.

- Он и травами, и зверьем, и птицами богатый. Это не овраг, а заповедник природный какой-то. А там, наверху пруд увидишь, он построен еще нашими предками. Он тоже Соляной. Говорят, тут дорога проходила Соляная. На лошадях по ней с Соль-Илецка в глубину России соль переправляли возчики. Сейчас дорога зарастает. Места наши известные со старины. Говоришь, приехал к Субботиным, родной им што ли будешь?

- Нет. Просто по заездам к нам я Михаила Евстафьевича давно знаю.

- Видал у них какая дочка красивая? - улыбнулся Трифон. - Нравится тебе их семья, девка?

- Да, семья приветливая, гостеприимная. Тут не поспоришь. - О Маше Петр ничего не сказал. «Пусть сам чего хочет, думает о ней».

- У меня писаря нет в управлении. Не хотел бы ты им стать? Подумай, оглядись и решай. - Говоря это, Трифон загадочно улыбался.

- Ай, прям, сычас и поедем? - уточнял дед, его конюх и возчик, правя вожжи и играя рыжим жеребцом.

- Мы не туда поедем, а ко мне. Сюда вот садись Петр Павлович, - Неклюдин указал ему на правую сторону тарантаса, - а я вот тут сяду, усядемся? – Поехали! – приказал дяде Борису управляющий.

Кучер стал выруливать в противоположную сторону от дороги зуевского направления. Подпрыгивая по старым ковыльным кочкам, по прогону скотскому они поехал в сторону поселка Дольного к самому управляющему.

 

У Трифона Неклюдина

 

- Кажись, опять на дождичек припарило, - первым заговорил о погоде Борис Горлов.

- И чижи к земле прильнули, - напомнил управляющий.

- Да, мошкара опустилась и стрижи за нею, - отвечал Горлов.

- А я еще по пчелам узнаю, дождик будет или нет.

- А как по пчелам? - спросил Трифона Петр. Хотя сам эту примету знал.

- Вот подойди сейчас к улью и погляди, куда они летят? Все в леток, значить вот-вот из облаков дождь польется. Чувствуют они.

- И рыба вся под коряжник лезеть пред грозою, - метеорологические знания проявил и Борис Горлов. - Я ишо у Крымскую войну погоду познавать научился. А на войне без этого противника не можно победить.

- Ишь, стратег нашелся - в лице конюха, - съязвил управ.

- Стартех не стартех, а этим наш прапорщик занималси. Он выщитывал и полёт у ядрах, штоб летели они куда надыть. Умный был прапорщик. А я только всего был ветфебель. Но случись, ево убили, то командовать стану я. Он мене и учил уму-разуму.

А дождичек между тем уже посыпал на землю, сеял словно из сита. На колеса грязь стала наворачиваться и при быстрой езде забрасывала комьями телегу, налипая на грядки и на одежду людей.

- Ты, дядя Борис, не спеши очень-то, но поторапливайся, проголодались мы все уже.

- Ды я понял, хозяин, она сычас, грязь-то отстанеть от колес на ковыле, - успокоил его извозчик.

- Давай задами поедем, по вдоль речки к саду Безгину держись, - советовал ему Трифон.

- А к Насте заезжать будим? – осторожно спросил его Горлов.

- Ты нас-то к дому довези, и штоб она тут тоже была.

- Понял, хозяин, не впервой с гостями, - извозчик, как сказано было, задами уже подкатывал к огороженной плетнем усадьбе.

- Вот мы и дома, слезаем, Петр Павлович, – Трифон первым резво спрыгнул с телеги. - Сушиться и греться будем дома, а то насквозь промокли. Эх, пошли бы дожди раньше, урожай несвозной был бы. Весной-то засеяно всё вовремя было.

- А как понять, что вовремя прошел дождь ай не вовремя?

- На это Межин есть мудрая крестьянская наука, - ответил Трифон.

Звали мене, Трихвон Митрофанович? - спросила Настя, уже приехавшая. Говорила она тоже ласковым украинским говорком.

- Отпирай нам Настеха, и веди меня с гостем в горницу. Чертовски мы и промокли, и проголодались с Петром Палычем. Знакомься ты Петр сам с ней. Вижу, глаз с неё уже не сводишь. – Управ, улыбаясь, подталкивал Настю сначала к Петру, потом на крыльцо к замку, стаскивая с ног сапоги, опираясь при этом о ее колено. Петр заметил, что Настя и не пыталась при этом от него отстраниться. Сняв замок с начекалки она позвала Петра проходить в сени.

А когда вошли в дом она опять к Петру обратилась:

- Раздевайтесь теперь тута и посидите на диване. Почитайте газетки.

Дальше Настя, зайдя в чулан и закрыв за собой легкую дверь, загремела посудой и стеклом и еще чем-то.

- У погреб што ль сам-то ушел? - вслух размышляла Настя за легкой дверью.

Дверь вскоре приоткрылась, Настя в фартуке, с кухонной доской из нее выглянула, позвала Петра:

- Иди у кухню Петр Павлыч. Трихвона пока нету, столик с тобой передвинем.

Петру нравилась ее простота обращения.

- К лавке поставьте табурет и сядите к лежанке. А он у окошка садиться и двор разглядываеть. А када я у печки, он сзади на мене глазееть, такой ненасытный.

- Стало быть, вы нравитесь ему, - улыбнулся Петр.

- Усем штоли нравлюсь? И ково бы не он привел. Вот вам я вроди бы безразличная.

- Ну почему безразличная, вовсе нет.

- Тады обглядел бы хоть. И мне чево бы подумалось. А я слышала, хозяюшку искать ты приехал, так?

- Жизнь план покажет... - Пётр не договорил, вошел хозяин.

- Помогал распрягаться извозчику. К тебе его на ночлег отправил.

- Эту, подавать, ай есть другая? - уточняла свое Настя.

- Пойдет и эта, эх и крепкая зараза. Землемеру тот день пришлась по вкусу. Там есть и в плетёнке вино. Видала?

- Ту вы с землемером и начинали, позабыл?

- Как же, не забыл, он про землю тут всё балакал.

После всех Настиных приготовлений и утоснений они и приступили к трапкзе. У Петра после первого же бакала вина появилось головокружение и желание говорить, говорить с Трифоном, с Настей, которая тоже с ними выпивала и закусывала

- Эту теперь подавать ай есть другая? – опять уточняла Настя.

- Пойдет и эта, крепкая.

- Угощайтесь всем, што бог послал, - любезно ворковала она,

- Настя, ты не забудь прибавлять закуски. А то анадысь я отвлёкся, а землемер с тобой уже шушукался за задоргой.

- Я тебе подданная? Работаю на тебя, а ещё чево? - рассердилась Настя. Пётр поспешил ее шуткой отвлечь:

- Настеха, пусть хоть он ко мне тебя приложит, приревнует. Ничего зазорного, дело наше пока молодое.

Он слышал еще от Маши о его непреложном принцыпе. Ее двор он сделал как бы заезжим для всех своих гостей. Петр теперь во хмелю на это и рассчитывал. А Настя с опытом давним, она угадала его мысли и решила ими воспользоваться. Улучив момент, когда Трифона нет, сказала Петру

- Прежде ко мне на ночлег хозяин размещал своих гостей. Может и вас нынче направить, я согласная.

В окно опять застучали дождевые капли. А вскоре они уже потекли ручьями к наличнику.

- Вот бы на всю ноченьку бог дал нам его, - Трифон глядел через окно в ночную темень и, как бы, вовсе не зная о желании Насти. Но, как на деле окажется, Неклюдину и был выгоден прямой смысл; соединить воедино этих двоих людей. Он предполагал, Субботины не прочь были Машеньку за приезжего Петра пристроить замуж. А Маша и ему до этого надежду вселяла. И он даже теперь усиленно о ней думу думал.

«Не попутал этот бы и мне с Марией карты». А вслух проговорил:

- Вот как обглядишься, Пётр, во всем разберешься хорошенько, так мы с тобой и вернемся к разговору о работе. А тебе Насть я не как бабе уличной говорю. Не чужая ты мне и другим. Но с Неклюдиным...

- О чем ты это, Трифон? Пообещал уже и ему чево-нибудь? - Настя, глядела теперь то на хозяина, то на Петра.

«А девка она завидная», - мелькнуло у Петра в мыслях.

- Пойду, открою окно в передней, а то жарко.

- Разжарилась. От наливки это. Как Пётр, еще по фужерику? - Трифон заполнил их и, не дожидаясь его, перевернул в рот свой фужер.

«Крепок, как дуб, - подумал Петр. - И я не его слабее». Он выпил то же.

- Дождь, Настеха, за окном все идет? - спросил Трифон, когда та возвратилась?

- Идеть, Триша, идеть, - озорно ответила она.

- То-то в сон меня от нево все тянет, к дивану клонит. Насть, не обессудь, а помогла бы ты мне раздеться.

Настя поглядела на Петра, будто спрашивая разрешения. Трифон, не дожидаясь ее, сам тяжело поднялся. Его качнуло, он не ожидал, что вино ударит и в ноги. Найдя равновесие, неуверенно шагнул вперед, но сильно зашатался. подошел к Петру. Петр взял его под мышки, спросил Настю: «Куда его?» Та пошла в переднюю. Петр вел Трифона следом.

У Петра стало на душе хорошо:

- Будь, что будет, - услышала Настя.

- Испужалси, што ли чево? - захохотала Настя,

- Хозяюшка со мной теперь, хорошая. Одна давно живешь?

- Ко мне пойдешь ночевать, и там все узнаешь. – Она не стала ничего собирать со стола, а стала одеваться и ему одеваться велела. После этого Настя уцепила Петра за рукав плаща, ощупью провела через темные сени, на двор и дальше, в сторону сарая. Там только Настя остановилась, повернулась к нему. Петр тоже остановился. Она расстегнула пуговицы своего плаща.

- И будем так стоять и целоваться што ли? - оторвавшись от его губ, прошептала Настя. А сама после этого еще сильнее прижалась к нему.

- Ишь, какой ты горячий Петь. От тебе пышить, как от топленой галаки. - Настя ловко выскользнула из его объятий и пошла вперед

- Не много ещё нам итить, потерпи. И не больше не гутарим извозчика боюсь разбудим, хатка вон моя.

- И он у тебя, - Петр, было, разочаровался в своих планах.

- Не пужайси, он у клети спить как убитый.

- Боюсь я ево окаяннова, ды дядю Бориса-то, - прошептала Настя. – Ух, и наплететь не знай чево про нас завтра. Сюда айда теперь Петя.

Вошли в ее низенькие сени, потом в такой же низенький домик.

- Хватить нам и каптушки, не вышивать авось. Чаёк поставить, или кваску принесть?

- Ты хозяйка, тебе видней.

- Голова, не болить што ли от наливки? От сырмости не простыл?

- Болит, полечи, - он привлек на колени к себе тепленькую Настю.

Она, окарачила его ногами, обвила шею, влилась в его губы поцелуем. Петр поднял ее, придерживая под зад, понес в переднюю, перед входом стоял диванчик.

- Не надо, Петенька, не надо, - зашептала Настя.

- Нет надо Настя и тебе и мне надо. - Он опустил ее, попытался расстегивать пуговицы на ее кофте, но руки дрожали. Настя стала помогать ему,

Обнажилось ее тело. Ослепленный ее грацией Петр как сумасшедший обнажал и себя.

Вцепившись за его плечи, Настя часто дышала и приглушенно стонала, нашептывая ласково что-то бессвязное. А, пройдя вершины любовной страсти немного успокоившись – говорила:

- Затискалси акаянный, стыда у тебе нету. И каптушку не задул. А то и подглядеть хто можеть. А бабы толкують, мол, при свету детей не делають. А мне Петь страсть родить, как хочется. Петя миленький, потуши, говорю.

Настя опять притянула его тело к своему животу.

- Миленький, хорошенький. - В такте движений играли ее ягодицы, ее ножки Пётр крепко держал у себя на плечах.

Наконец, достигнув и во второй раз апогея, их тела ослабели, сделались ватными. Настя, сладко вытянула ножки, благодарно улыбнулась ему. Она опять говорила о ребенке, хвалила Петра, называла его сильным.

- А я думала, што нету мужиков, которые бы любили мене так, как ты мене любил сычас.