(из цикла: жизнь без правил)

 

Не удалось отвертеться, Зине легче отдаться, чем отказать, напросилась таки!

Раннее утро, а она уже приехала на дачу. Обняла, погрузив всю меня без остатка в свои роскоши.

– “Фонишь”, подруга! – позавидовала я ей.

– Завтра, – сообщила.

– Что завтра?

Загадочно усмехается. Не иначе ее ждет романтическое свидание, потому и “фонит” – источает любовные флюиды. Она много старше меня – ей хорошо за шестьдесят. Большинство женщин в ее возрасте давно позабыли, что это такое, а ей все неймется.

Странно природа распорядилась! Зину она наделила пышным верхом, а с бедрами поскупилась. Вот бы позаимствовала мне от своей необъятной груди, я бы одолжила ей от тяжеловатого низа. А ведь так с большинством женщин: если сверху изобилие, то снизу скудно, и наоборот, если бедра туго полнят одежды, то грудь едва обозначена – как бы исчерпан лимит женской плоти, отведенный на одну особь. Впрочем, немало и тех, кому вовсе нечем похвастать – ни спереди, ни сзади. А вот таких, у кого всего вдоволь: и сверху, и снизу, и спереди, и сзади, кому есть, чем зацепить мужской взгляд, совсем немного. Впрочем, в нынешние времена, когда с помощью пластической операции можно вылепить любую фигуру, количество таких женщин существенно выросло.

– Колись! – вывела я Зину из состояния таинственной загадочности.

Из несвязной ее речи поняла следующее. Познакомилась с ним она в социальных сетях, где в последнее время сидит безвылазно. Да просчиталась: на фото мачо, а как встретились? Щуплый, маленький, о таких женщины говорят: “На себя положишь, скатывается, под себя – задыхается”. А где нынче сыщешь другого? Впрочем, бойкий, говорливый, посмотрим, на что еще способен!..

“Что в этом такого уж необычного?” – спросит недовольный читатель.

А необычно все! Приведу известный старый анекдот.

На предложение поработать на колхозном поле женщина сказалась больной. Товарки ей выговаривают:

– Как гулять с мужиками – не шибко ты и больная!

– На мне места здорового нет, единственное нашлось и то позавидовали!

Этот анекдот имеет прямое отношение к Зине. Букет болезней, нажитый ею, почти исчерпывает список возможных заболеваний. Но она не видит в этом причины, из-за чего следовало бы отказаться от радостей любви. И пусть окружающие вертят пальцем у виска – просто завидуют...

 

Пятнадцать лет назад Зина жила в однокомнатной квартире вдвоем с сыном-подростком Богданом (Богом данным). Жила как большинство из нас. Муж оставил их, когда сыну исполнился год, ушел, не попрощавшись.

Не впала в отчаяние, да и в мужчинах недостатка не знала. Большая, роскошная, веселая, она брала не строгостью нрава, а посылом, вполне допускающим мужские притязания, суля, если не райские наслаждения, то все, что может дать мужчине умелая женщина не слишком строгих правил. В мужскую верность, понятно, не верила, кто в нее сейчас верит? Посему подолгу ни с одним не задерживалась.

Познакомилась с ней я на одной из многочисленных организованных ею вечеринок. Там, где она, – всегда веселье: смех, вино рекой, множество “незанятых” мужчин и терпкий запах любви. Досталось и мне с ее барского плеча, одолжила ненадолго.

Имя Зинаида, убеждала она, означает рожденная от бога. А коли божественная дочь, то и жизнь должна быть божественной.

Не иначе этим своим “божественным” началом и прогневила судьбу. Начались несчастья у нее с невыносимых, длящихся неделями головных болей. Вначале лекарства помогали. Затем появилось двоение в глазах, случались и обмороки. Больница стала вторым ее домом. Врачи никак не могли определиться с диагнозом.

Спустя несколько месяцев, наконец, вынесли приговор: аневризма сосудов головного мозга. Требовалась срочная операция. Операция дорогостоящая. Вившиеся вокруг нее мужчины не замешкались, разбежались – кому нужна больная женщина? Да и многочисленные подруги не заторопились с помощью.

Залезла в долги, собрала деньги. Назначили день операции. Но до операции дело не дошло. Как врачи и предрекали, произошел разрыв аневризмы, приведший к кровоизлиянию в мозг, что с женщинами случается редко, инсульт – прерогатива мужчин. Отказала правая сторона тела, потеряла речь, частично память. О хирургическом вмешательстве уже не шло, быть бы живу.

В больнице Зину надолго не задержали, выпроводили домой. Довелось бедняжке привыкать к новым реалиям.

Сын, конечно же, помогал ей, как мог, да толку от подростка! Подруги разбежались, пока была здорова, отбоя не было, а залегла – ау, где вы, родненькие? Впрочем, их можно понять. С ней стало совсем непросто.

Я никогда не считала себя ее близкой подругой, да как-то зашла проведать. Дура сердобольная! Она вцепилась в меня мертвой хваткой! Довелось впрячься. Слава богу, Зина была ходячая, удерживала себя в относительной чистоте.

Речь к ней в полной мере так и не вернулась. Вначале в ее лексиконе было всего два слова: “девотька” (девочка) и сука. Первое слово она произносила к месту и не к месту, по-видимому, напоминала себе и другим, к какому полу принадлежит, второе употребляла всякий раз, когда не понимали, чего она хочет.

После того, как в третий раз она обозвала меня этим собачьим словом, я встала и пошла к выходу. Попридержала, помотав рукой, показывая жестами, что больше не станет злоупотреблять моим терпением, в результате в ее лексиконе осталось одно слово. По жестикуляции и интонациям единственного выговариваемого ею слова я научилась понимать, чего “девотька” хочет.

Со временем в ее лексиконе появились и другие слова. Говорят, что для успешного общения американцу вполне достает пятисот слов, ей хватило пятидесяти. В дальнейшем я стала переводчиком с ее тарабарского языка.

Надо отдать должное Богдану. До болезни матери он был абсолютно неуправляемым юношей. Да куда деваться? Обихаживал мать, готовил нехитрую еду, стирал, убирал. Не остались в стороне несколько ее соседок и я.

Не стану долго распространяться о течении болезни Зины. Полностью она так и не восстановилась. Тянула ногу, правой рукой владела плохо.

Ей дали группу инвалидности, назначили пособие – небольшие, понятно, деньги, не разживешься вдвоем с сыном. Да была она пробивной женщиной, иначе было не выжить! Добилась алиментов от “бывшего”, в свое время гордо отказалась от них, устроила Богдана в училище, где ему выплачивали стипендию, время от времени выбивала денежные пособия, путевки для себя и сына в санатории, пансионаты, дома отдыха…

 

Минул год. Как-то в выходные летом Зина позвонила мне, и предложила навестить ее в санатории, где она проходила месячный курс реабилитации.

Приехала к ней я к вечеру. Поднялась на лифте на девятый этаж. Комната на двоих: замечательный вид на озеро, лес. Забросив принесенные мною гостинцы в холодильник, она сразу же потащила меня вниз, где ее ждали ужин и (!!!) танцы. Повезло мне – с корабля прямо на бал!

Пока Зина ужинала, я слонялась по санаторию, разглядывая старинные строения корпусов. Нашла она меня у фонтана. Повела в холл столовой, где обычно устраивались торжественные мероприятия. Была вся на нервах, вертела головой, высматривая кого-то. Народ потихоньку подтягивался, зазвучала музыка.

– Сейчас, – выдохнула она.

– Что сейчас?

– Покажу тебе его.

– Кого?

– Сама увидишь. Кстати, он будет с другом.

Этот диалог, как и последующие, я привожу с корректировкой невнятного языка Зины.

Минут через десять к нам подошли двое мужчин: один – среднего роста, загоревший, моложавый, другой – постарше, ниже ростом с животиком и лысиной.

Я встрепенулась, приняла боевую стойку, выпрямив спинку, округлив зад. Сопоставить увечную Зину и этакого красавца мне и в голову не могло прийти, кому, как не мне достанется это чудо природы?

Каково же было мое изумление, когда Петр, так назвался красавчик, представил своего друга Алекса и, подойдя к Зине, обнял ее. А мне что осталось? Этот лысый толстячок? Ну и ну!

Начались танцы. Петр пригласил Зину. Она зарделась, положила руки на плечи партнера, расплескав о него свой бюст, и поплыла в танце, стараясь не тянуть ногу. Не приложиться к ее необъятной груди было невозможно, у партнера не хватило бы длины рук. Мне достался Алекс, он расположил руки на моих бедрах, вдавил в себя, отчего мое тело обогнуло его живот буквой S, и мелко засеменил – видимо, не вполне еще оклемался после инсульта. Абсолютное единение, и если бы от истового сплетения наших тел я “понесла”, не слишком бы удивилась.

Танцующих пар было немало. И это при такой специализации санатория! Гипертоники, больные, перенесшие инфаркт и инсульт, а также страдающие болезнями опорно-двигательного аппарата, Паркинсона, Альцгеймера и пр. Короче, на все вкусы: хромающие, скрюченные, скособоченные, с трясущимися руками, ногами и головой. Но это им не мешало. Они могли потерять память, забыть свое имя, но отказать себе в удовольствии отдаться объятиям танца?..

Обычно в санаториях, пансионатах, домах отдыха количественное превосходство отдыхающих принадлежит женщинам. Здесь же в силу специфики санатория женщин было меньше и создавало здоровую конкуренцию. Для восстановления гендерного равновесия танцующих администрацией санатория был привлечен женский обслуживающий персонал. И представлен он был во всем многообразии: молодые, бальзаковского возраста, худенькие, толстушки. Понятно, что это не являлось благотворительностью с их стороны, как и трудно себе представить то, что они были готовы потерять голову от любви или искать любовные приключения с отдыхающими. Их влекло другое, более прозаическое. На какие жертвы не пойдешь, дабы поменять свой социальный статус, повысив благосостояние, а то и вовсе стать хозяйкой какого-нибудь загородного дома. Правда, для этого следовало немалым пожертвовать. В радость ли обихаживать калечного своего избранника: подносить утку, обмывать, кормить из ложечки. Но ведь это они делали и так и за мизерную зарплату, живя в общежитии санатория в комнате на четверых и не имея каких-либо перспектив…

По ходу танца Алекс рассказал о Петре, о себе. Что сам он перенес инсульт, Петр – после инфаркта. Оба иногородние, женаты, имеют детей.

Не без юмора комментировал танцующие пары. Обратил мое внимание на высокого мужчину с копной всклокоченных седых волос. Это стоит отдельного рассказа.

Заприметив понравившуюся ему женщину, стоящую в одиночестве у стены, наш герой “устремился” к ней. Устремился громко сказано, поскольку в силу перенесенной болезни передвигался как в замедленной съемке. И когда он был близок к заветной цели, женщины на месте не оказалось, ее уже ангажировали. Не впал в отчаяние и, оглянув зал с высоты своего роста, высмотрел свободную даму, и “помчался” к той. Но и здесь его ожидала неудача, ее умыкнули более прыткие. Его упорству нельзя было не позавидовать, он вновь и вновь пересекал зал в погоне за ускользающей удачей. Наконец, его старания увенчались успехом. Стал перед одиноко стоявшей женщиной, щелкнул каблуками, галантно склонил голову. Та, виновато улыбнувшись, разочарованно развела руками – танец закончился.

На следующий танец я перехватила партнера у Зины, ощутив спиной обжигающий ее взгляд. С Петром танцевать было одно удовольствие. Сместила его руки на округлости своих бедер, прижалась. Он не возражал, но и не воспылал, был сдержан и немногословен. Говорила в основном я, надеясь произвести на него впечатление. И, мне показалось, это удалось. Стала подле него, ожидая следующего танца, но пригласил он Зину. Почему?!! Ведь я много моложе ее, привлекательней, при этом здорова во всех отношениях. Видимо, пышная, веселая, улыбчивая, а главное молчаливая Зина в чем-то выигрывала по сравнению со мной…

Месяц санатория оказал на Зину значительно больший лечащий эффект, нежели год лечения. Петр впоследствии не раз наезжал к ней домой в гости, а завершилась эта необъяснимая их связь лишь после решительных действий со стороны его благоверной. Я же, озадаченная успехом калечной Зины у красавца Петра, впала в уныние, подрастеряв веру в свою неотразимость.

Петр не стал последним в любовных приключениях Зины, она пользовалась успехом и у других мужчин. Какой секрет она знала, что влекло их к ней? Не сострадание же, не жалость! По-видимому, им, уставшим от женской болтливости, было комфортно с ней. Но не могла же она все время молчать, о чем-то ведь они говорили! То ли при общении с понравившимся ей мужчиной ее речь обретала стройность, то ли в невразумительности ее слов ими усматривался некий скрытый смысл. А может, причина состояла в том, что Зина была полностью откровенна в отношениях с мужчинами – не жеманничала, не строила из себя бог весть что, была открыта к радостям любви, отдавая ей всю себя без остатка, и, отринув стыдливость, позволяла себе такое, что иные даже в мыслях не держали? Так ли уж она была неразборчива в связях? Не стану наводить на нее напраслину, поскольку ее мужчины (из тех, кого я знала) были очень даже ничего, и сама я была не против с ними закрутить.

Как бы там ни было, жизнь у Зины постепенно наладилась. Сын, завершив учение в колледже, устроился на работу. Кухню в своей однокомнатной квартире она перестроила, увеличив ее за счет лоджии, поместила в ней раскладной диван, ставший ей как местом отдыха, так и любовным ложе. Комнату же отдала сыну, где тот царствовал на двуспальном ложе и тоже не всегда в одиночестве. Надобность в моей помощи отпала.

Поэтому, когда спустя несколько лет я увидела пропущенный от нее звонок, не сразу обратила на него внимание. Она позвонила еще раз. Из всхлипывающих междометий я поняла: случилось нечто ужасное.

Через полчаса стояла у дверей ее квартиры. Зина была в размазанном состоянии, пыталась мне что-то объяснить, да напрочь растеряла и без того небогатый словарный запас. Не без труда разобрала несколько слов: морг, Богдан, вода.

Причем здесь морг? Как оказалось, нам следовало поехать в морг на опознание утопленника. Это мог быть ее сын, который уже почти неделю не появлялся дома. Он и прежде нередко не ночевал, но чтобы пропасть на неделю?

Поехали в морг. Мне предстояло первой глянуть на тело. Зашла в комнату, где на столе лежало нечто огромное, укрытое простыней. Когда приподняли простынь, в ужасе отпрянула! Увидела раздувшееся мужское тело в полопавшейся от набухшей плоти одежде. Идентифицировать Богдана не представлялось возможным. Довелось призвать к помощи Зину. Она лишь мельком глянула на тело, кивнула головой, опознав сына по одежде, и прилегла на пол.

О похоронах лучше не вспоминать. Зина была невменяема. Все твердила:

– Бог дал, Бог взял, Бог дал, Бог взял…

Безутешная в своей скорби она перестала есть, пить, жизнь для нее потеряла всякий смысл. Мы по очереди дежурили возле нее, она умоляла Господа воссоединить ее с сыном. Но тот не внял ее молитвам. Видимо не все еще она получила от жизни.

Через несколько месяцев Зина получила печальную весть. Умерла одна из двух ее сестер. Поехала в Москву на похороны. После похорон осталась в Москве в надежде прижиться у оставшейся в живых сестры – из родных у нее осталась лишь она.

Через месяц вернулась. Сестра больше не выдержала…

 

Время лечит. Зина стала потихоньку приходить в себя. И что, вы думаете, привело ее в себя?

Она позвонила мне из санатория. Была взволнована и многословна. Из непереводимого потока слов, предлогов и междометий я не без труда разобрала, что у Зины новая любовь. Господи боже мой! Не прошел и год после смерти Богдана!

Ни многочисленные болезни, ни смерть сына и сестры не в состоянии были ее изменить.

При встрече с игривой улыбкой показывает мне на своем смартфоне фотографию седовласого мужчины. Мало того, что тот представлен во всей своей обнаженной красе, так еще и демонстрирует мужскую состоятельность!

– Тони из Милана, зовет к себе, – сообщает она, – как он тебе?

– Впечатляет! Не фотошоп ли?

Пожимает плечами. Я же размышляю над тем, как легко удается мужчине в одном фото выказать женщине и свое отношение, и свою состоятельность, и меру ее. Женщине такое не дано. Зато всякая женщина – великая актриса! Может сыграть: и вожделение, и страсть, и наслаждение.

Не будем судить Зину излишне строго. Это было чувство самосохранения, она как за соломинку цеплялась за то любое, что могло возвратить ее в жизнь. И источник восстановления своих жизненных сил нашла в том, что помогало ей и прежде.

 

Это было вне понимания большинства ее друзей и знакомых. Зина раздражала их всем видом своего существования. И не только мужчины интересовали ее, это было взаимно, а ведь разменяла уже седьмой десяток! В это трудно поверить, но я тому живой свидетель.

Большая часть незамужних и разведенных женщин (замужних оставим за скобками), переступив пятидесятилетний рубеж, постепенно отходят от всего, что связано с чувствами, чувственностью, любовными переживаниями, они избегают читать книги о любви, страсти, наслаждениях, их это раздражает. И причина здесь не в том, что наступили возрастные изменения, мол, не до любви, а в том, что предложение опережает спрос. Недолюбленные, недоласканные, сколько в них осталось (накопилось) нерастраченной нежности, неутоленных желаний! Но что может быть нелепей и унизительней конкуренции, этого соперничества за женскую востребованность! Быть может, они и рады бы поиграть в любовь (баба ягодка опять), да давно не верят в нее, в этот вселенский обман. Для защиты же от одиночества заводят домашних животных, и все свои чувства и надежды перенаправляют на братьев наших меньших – те не предадут, не изменят, не бросят, и останутся верны до конца своих дней.

Отношу ли я себя к таким женщинам? Да, отношу. Встречные мужчины не радуют меня заинтересованными взглядами, правда, вслед глядят с мужской тоской в глазах – со спины я представляю для них больший интерес. Но не могу же я ходить задом наперед! И если бы не пример моей великовозрастной подруги, давно бы оставила всякие надежды.

Я поражаюсь ей и завидую. Над ней дамокловым мечом висит угроза повторного кровоизлияния в мозг и перспектива превратиться в овощ. Впору о душе подумать, а ей все нипочем! Улыбчива, беззаботна и готова к новым любовным приключениям…