ЛЮБИМАЯ

 

Она была не как все. Её большие зеленоватые глаза скользили поверх меня, и только улыбка на личике выдавала слабые сигналы заинтересованности нашим диалогом, в котором находили место и работа, и юмор, и комплименты.

У меня создавалось впечатление, что раньше ей не доводилось общаться с таким «существом», как я, хотя по долгу службы приходилось встречаться с множеством количеством людей. Может, поэтому она немного осторожничала и сдержанно реагировала на благожелательные высказывания в её адрес.

Не могу сказать, что она предпочитала слышать больше всего, но с чувством юмора у неё было всё в порядке. Отзывчивая и приятная в общении, она выделялась своей искренностью, и ещё — от неё веяло неподдельной теплотой и нежностью. И хотя её рабочий кабинет находился на седьмом этаже, а мой несколько ниже, на каком-то периоде становления фирмы, наши встречи с ней были довольно частыми.

Иногда мы оказывались в кабине лифта одни, и нам удавалось несколько секунд побыть в замкнутом пространстве наедине. Изысканный аромат её косметики парил в воздухе и ненавязчиво трогал моё воображение. Она молчала и лишь изредка бросала на меня очаровательный взор, ибо рассматривать только потолок или пол — было просто нелепо.

Я пытался рассмотреть её ответными взглядами и заглянуть в глубину её глаз, но она, красиво смущаясь, отводила взгляд. Теперь уже я пытался определить, что же в ней такого, что приводит меня в состояние волнения. Я открыто смотрел на неё и не находил слов, чтобы назвать её как-то иначе чем — Любимая.

Почему Любимая? Почему вот так просто она стала превращаться в любимого мной человека. Я не сопротивлялся этому приятному чувству и однажды при встрече на моё «Привет!» она протянула мне прелестную ручку с аккуратненькими ноготками и обручальным колечком на безымянном пальце.

Жест подачи руки был настолько женственен, что не поцеловать её пальчики — было бы преступлением. Вот так я ощутил губами колдовство и нежность её завораживающих рук.

«Но ведь она замужем. У неё дети. Что мне от неё надо… и надо ли? Что тут такого особенного, что мужчина поцеловал ручку красивой женщине, проявив галантность», — задавал я себе вопросы и не находил на них ответа.

Однажды утром мы встретились в холле офисного здания. Было ли это случайно… или я ускорил свой шаг, пытаясь с ней поравняться, я уже не могу точно сказать — скорее то и другое.

Холл был пуст. Услышав мои шаги, она приостановилась. И, повернувшись в пол-оборота, поприветствовала меня. Её обычное «Доброе утро!» прозвучало завораживающе мягко. Я в ответ нежно поцеловал её в щёчку. Это было так неожиданно, но так обыкновенно, что мы просто улыбнулись и одновременно прикоснулись к сенсору вызова лифта. Эта случайная гармония добавила нам настроения.

Вот так просто в нашу дверь постучало удивительно тёплое чувство с неопределённым названием. Симпатия там уже поселилась, а что-то новое только-только начинало подавать признаки жизни.

И тут в отношения вмешались злые языки: «Нельзя на работе заводить романов!» — кричали они наперебой.

«Почему нельзя, если хочется!» — вслед за мной раскачивались её качели, пытаясь найти оптимальную высоту положения. Но её внутренний голос не допускал таких отклонений и говорил: «Нет!»

Она приняла это как знак к действию… и после недолгих раздумий прекратила со мной общение по телефону, а потом и вовсе стала уклоняться от незапланированных встреч. Окончательно идиллия разрушилась тогда, когда я в приватном разговоре, спросил её:

— А помнишь, первый раз когда, я вдруг тебя поцеловал?

— Нет! — ответила она и виновато улыбнулась.

Я понял, что порядочность и верность семейному долгу не позволяют ей выйти за рамки отчерченного круга, как бы того не хотелось.

В моей же голове путались мысли, рождались стихотворные строчки и посылы, адресованные ей, но, видимо, и мне пришлось столкнуться с этой несчастной формулой круга:

 

Я хотел заглянуть тебе в душу,

Хоть одним лишь глазочком взглянуть.

Говорили: «Спустись ты на сушу…

Навсегда этот образ забудь».

 

Я хотел заглянуть тебе в глазки,

Но шептал тоже голос толпы:

«Не садись ты в чужие салазки,

Выбрось дурь из своей головы».

 

Я хотел протянуть тебе руку,

Прикоснуться к ладони твоей:

«Этим ты лишь ускоришь разлуку

С головой непутёвой своей».

 

Так к тебе подойти не давали…

Злые мыслей моих — языки.

От любви до глубокой печали,

Были рядом они… — и так далеки.

 

Я пытался понять своё состояние, но всё сводилось к одному, что я не могу надышаться этим милым божеством под именем «Любимая»!

— Быть Любимой — это даже лучше чем любить! Ты только не исчезай, я ничего не попрошу у тебя взамен! — больно рвалось в груди, но её телефон отвечал: «Номер занят! Пожалуйста, перезвоните позже…»

 

* * *

 

— С себя, что ли писал? — спросил редактор «Вечорки», зыркнув на меня поверх очков.

— Ну, вы же сказали, чтоб правдоподобно было, — выжидающе посмотрел я на него и нервно вытянул шею. — Что-то не так? — скрипнул я о паркет, переминаясь с ноги на ногу.

— Сюжет, конечно, для романа, а ты зарисовку какую-то набросал без начала и конца. Будущего не видно, начало скомкано. Что значит, была? — бросил он рукопись на стол. — Читателю… ему на блюдечке начало и концовку надо преподнести, не говоря уж о середине… — самое вкусное в ней должно быть.

— Так я первый раз про такие вещи пишу, — робко начал я оправдываться. — По правде говоря, сначала стих был написан, ну а уж потом остальное.

— Вот вы трёкаете языками, а как до дела доходит, то, как страус голову в песок засовываете… тоже мне писатели! — прошёлся он по мне во множественном числе. — Скандальчик закати, приукрась ваши встречи, добавь интима, ну разогрей читателя подробностями. Словом… поработай над своими каракулями, и чтобы при следующей встрече я тебе этого не повторял. Всё понятно?! — высказался мэтр и, хлопнув по прочитанным страницам увесистой ладонью, отодвинул рукопись на край стола. — Да! Меньше якай в текстах, может тогда и сути больше будет, — добавил он, нахмурив брови.

— Ну, я ж от первого лица писал! Как без «я-то»?! — последняя редактора фраза вынудила меня вспылить.

— Никита, мы с тобой не первый год знакомы… Я сказал то, что хотел сказать! Иди, пиши и не мямлей! Ей богу материал сырой, — не видишь что ли?! — поставил «главный» точку и вышел из-за стола.

— Да не смогу я по-другому! И вообще… стоит ли это в набор отдавать? Может забрать свои каракули совсем! Считайте, что не было ничего — ни встреч, ни языков…

— Что это ты, друг, на попятную пошёл? За свои убеждения надо бороться, не говоря уж о другом. Про себя всё-таки писал? — мягче спросил он.

— Я не про себя писал. Я про чувства писал. Может такие порывы у людей раз в жизни бывают! — потупил я взгляд.

— Так-так! Не обижайся! На обиженных воду возят! — потрепал редактор меня за плечо, проходя к окну. — Значит, тебе всё-таки есть что рассказать?! — прикрыл он форточку. — Ты вот что, молодой человек, давай-ка соберись с мыслями и выскажись по полной. Напиши, что о любви знаешь. Может, и получиться раскрыть это таинство. Вижу, не даёт покоя она тебе…

— Кто?

— Она, она…, — многозначительно протянул редактор и, пожимая мне на прощание руку, промычал: «Не везёт нам в смерти, повезёт в любви…»

— Ничего не понимает, а туда же… — воду возят! Тоже мне пуп земли нашёлся! — уже на улице, пробурчал я в его сторону и зябко поёживаясь, направился к автомобилю.

Осенняя изморось витала в воздухе и вместе с порывами ветра набрасывалась на прохожих, заставляя их поднимать воротники. Место встречи влюблённых — аллею парка, заметали опавшие листья, печально поскрипывали сломанные качели, на душе было тягуче грустно… Вспомнилась дворовая песня, добавив щемящей истомы:

 

Что же я поделаю с собой

Если ты такая недотрога…

 

Держа ключ зажигания в руке, я ещё долго прокручивал в памяти слова этой песни и не решался запустить двигатель. Не давала покоя и фраза: «Напиши, что о любви знаешь…»

Наконец, преодолев спазм сентиментальности, повернул ключ. Мотор немного поворчал на повышенных оборотах, и машина плавно тронулась по сумрачному городу. На улицах было немноголюдно. Ветер, разметав по обочинам дорог и тротуаров пожухлые листья, забавлялся чистым листком бумаги, то поднимая, то опуская его, не давая упасть на землю.

— Что-то случилось? — встретила меня на пороге дома жена. — Сам не свой какой-то… Прямо не узнаю тебя!

— Да всё нормально! Только не понимает меня никто! — чмокнул я её в носик.

— Кто не понимает?

— Все не понимают… Да и редактор этот! Ври, говорит, больше! А как врать-то… если бы умел?

— Ну, я в ваши дела не влезаю… Мой руки и садись есть. Всё на столе, — распорядилась она и прошла в гостиную смотреть телевизор.

А я уже нервно теребил клавиатуру загружающегося компьютера, чтобы окунутся в воспоминания, и переложить их на чистый лист бумаги.

— Ну, наконец-то… пентюх проснулся! — обозвал я «комп» и долго сидел над алфавитом клавиатуры, раздумывая с какой буквы начать, чтобы «…раскрыть это таинство».

После долгих колебаний решил ничего не раскрывать, а написать всё как есть и нажал на клавишу с буквой «Л»…