Перелистывая томик Алеся Адамовича, наткнулась я на маленький

рассказ о немецком антифашисте Августе Муте. Называется он «Мут по-немецки означает мужество». И в связи

с этим вспомнилось событие десятилетней давности. Крестный отец моего внука, попросил принять его друзей

из Германии, желающих посетить могилу родственника бывшего военнопленного, погибшего в России.

В тот год в июле стояла невыносимая жара. Ситуация усугублялась невероятной занятостью: я металась между

приемными экзаменами и высыхающим огородом, до которого мне приходилось добираться более двух часов на

различного вида транспорте. К этим хлопотам добавилась беготня по магазинам, в поисках купить что-нибудь

эдакое для иностранных гостей и тщетные попытки привести в надлежащий вид мою маленькую квартирку в

хрущевке.

В день прибытия гостей с утра у меня были неотложные дела в университете. Встречала гостей моя подруга с

мужем. Процедура «опознания» происходила очень просто. Галина Васильевна держала в руках плакат: «Георг

и Рудольф Ферстеры – мы вас ждем!» Очень скоро к Галине Васильевне с Игорь Наумовичем подошли трое: с

Ферстерами был военный атташе, тоже прибывший с теплоходом. Отец и сын Ферстеры - типичные немцы:

высокие, костистые, голубоглазые. Атташе, звали его Франк – молодой дородный брюнет, с серьгой в ухе.

Погибший приходился старшим братом Рудольфу.

После короткой экскурсии по дороге из речного порта гости прибыли ко мне домой. Шумная весёлая компания

ввалилась в квартиру, когда я готовила завтрак. Пожимая руку Георгу, усилием воли подавила желание

выставить его обратно в прихожую. Мой белый индийский ручной работы ковёр на глазах серел, затоптанный

уличной обувью гостей. Более того, Галина Васильевна бродила в уличных туфлях, забыв о том, что я над этим

ковром почти священнодействую. Черт бы побрал этих европейцев!

На завтрак приготовила кофе с заварным пирожным. По случаю высоких гостей на столе красовался дорогой

сервиз из тонкого фарфора. Немцы удивленно таращились на маленькие розовые тарелочки с пирожным и все

спрашивали: «А что это такое?!». Получив разъяснение по поводу происхождения пирожных, огорчились что это

не национальное блюдо, но тем не менее с удовольствием уплетали. Подкрепившись, уехали осматривать

достопримечательности города, а я осталась готовить обед. К сожалению при такой жаре приготовить что-

нибудь из национальной выпечки было все равно, что обречь всех на газовую камеру, поэтому я остановилась

на борще с котлетами. Главное, чтобы было вкусно!

Вернувшись с экскурсии, немцы разулись и аккуратно расставили обувь в прихожей. На мой немой вопрос –

пояснили – были в мечети. Вот там их и просветили. Конечно, в Германии тротуары такие чистые и не

заплеванные как у нас, что можно позволить себе не разуваться.

Сели обедать. Все с аппетитом поедали приготовленное. Почти умиляло, что даже бутерброды с икрой немцы не

запихивали в рот цельным куском, а аккуратно порезав ножом на кусочки, с помощью вилки отправляли в рот.

Как потом я увидела, на скатерти после обеда не было ни единого пятнышка. Немец и аккуратность – почти

синонимы!

Георг и Франк свободно говорили по-русски. Не обошлось за столом без сакраментальной темы: «Почему на

Руси жить плохо». Ответ был не менее сакраментальным: «Потому что плохо работаем». Я про себя подумала,

во сколько же я «ленивая» спать легла. Кажется, было около трех ночи. В шесть утра мне надо было вставать,

чтобы поспеть в университет. И я точно знаю, что не была такой уникальной труженицей, мои коллеги-

преподаватели мотались из одного конца города в другой в попытке заработать на более-менее сносную жизнь.

По сносной жизнью мы тогда понимали не особняки, не дорогие машины, а пропитание для семьи и одежду.

Я подняла тост: « Не по нашей воле ЭТО произошло, но в нашей воле, чтобы ЭТО не повторилось». Наверное,

тогда каждый думал о своем. Я вспоминала рассказы матери, как в годы войны, они собирали мерзлую и гнилую

картошку. Как потом пришла похоронка на моего деда: погиб в первые дни войны где-то на Западной Украине.

Осталась моя бабушка с четырьмя малолетними детьми. Как потом их деревня оказалась отрезанной от всего

мира – 800 человек скосила круппозная ангина. И как продукты и лекарства сбрасывали с самолета. Наверное,

тогда семье матери помогла уцелеть родственница фельдшерица, напоив вовремя лекарством.

Что вспоминал Рудольф, не знаю. Сидел, опустивши голову, взглядом упершись в тарелку.

Ехать предстояло в удмуртские леса, километров за 250. Недалеко от Сарапула, в небольшом селе была

братская могила, где похоронен брат Рудольфа.

Георг умоляюще сложил руки, когда я предложила им ехать на электричке.

Да здравствуют двоечники! Я позвонила отцу одного такого «футболиста». Нет, парень он был неплохой, но не

любил математику и очень увлекался футболом. Отец «футболиста» согласился ехать. На следующий день, рано

утром Тимур с Рудольфом и Георгом выехали в Удмуртию, легкомысленно, как потом оказалось, отказавшись от

предложенных бутербродов.

Я занялась приготовлением обеда, планировалось, что мои гости вернутся где-то часам к двум-трем. Учитывая

жару, решила приготовить холодный борщ и зразы с грибами. Настало время обеда, затем и ужина. Гости мои

не возвращались. В восемь вечера я стала звонить в гостиницу Франку. У него не было никаких сведений. В 10

вечера я не находила места, хватаясь за трубку телефона и уже намереваясь звонить в милицию. Меня уже не

волновал прокисший борщ и моя кулинарная репутация. Назревал международный скандал! Еще полтора часа я

металась по квартире, безуспешно звоня то Франку, то друзьям своим. Было около двенадцати ночи, когда

позвонили в дверь. Кинулась открывать и увидела, как стояли в проеме двери, покачиваясь от усталости, мои

немцы и хлопали по плечу Тимура: «Водитель – герой! Водитель – герой!»

Умывшись, голодные набросились на еду. Жадно ели прокисший борщ и холодные зразы. Нашли они могилу

ухоженной. Присматривали за могилой учитель сельской школы с учениками. Разговаривали они с учителем.

Интеллигентный человек.

Тимур мне потом рассказывал. Фотографировал Георг наше неприглядное житье и как он нацелится на какую-

нибудь нашу убогость, так давал Тимур такого газа, что скорей всего все снимки и смазались. Я про себя

подумала: зря, старался, дружок, может эти снимки при нашей убогости были бы полезны для нас же...

Сегодня каждый десятый немец мечтает о том, что придет новый фюрер и наведет порядок в стране. А я

пытаюсь, откатав время на десятки лет назад, представить, где бы оказались мои немцы: или в роли бывшего

преподавателя, убивающего белорусских детей, как в «Карателях» Адамовича, или в роли Августа Мута,

перебежчика-немца, партизанившего в белорусских лесах. Больше всего Август Мут, погибая боялся, что его

опознают и тогда не миновать семье немецких концлагерей.

Приглашал меня Георг в гости, в Германию. Конечно, любопытно было бы взглянуть вживую на Кельнский

собор, побродить по Дрезденской галерее. Да только никак не соберусь, то ли перелета боюсь, то ли не могу

забыть маминых рассказов...