Высокий сводчатый храм с его выбеленными массивными колоннами и аккуратными окнами вселяли спокойствие. Невероятно огромный, он не поглощал, но его неприкосновенно-интимная атмосфера не спеша наполняла тело и душу светом. С икон лики святых равнодушно смотрели на храм. Тепло и ярко горели свечи, а через витражное окно над алтарем проникали лучи золотисто-белой луны.

Широко звучала херувимная песнь, словно спустившаяся с небес. Заполняя святилище чудесно-далеким, но почти осязаемым звуком, она открывали дорогу к самому Богу, растворяя тебя в созвучии детских, но по-взрослому статных, голосов.

Здесь, в храме Господнем всегда светло. Он словно земля обетованная в этом мрачном деспотичном мире.

«Как же хочется спрятаться тут,- думал я, сидя на скамье возле алтаря. Распятие в отблеске свечей кажется плачущим, безмолвно страдающим. Понимая все благородство и ответственность своего дела, я чувствую тяжесть и сомнения, грызущие меня изнутри.

- Отче наше, иже еси на небеси…

Читая молитву, я старался отвлечься от воспоминаний. Четки, что были у меня в руках, не могли успокоить меня. Оставаясь внешне сдержанным, я ощущал бушующую во мне тревогу. Картинки из прошлого всплывали перед моими глазами. Чтобы отогнать их, я снова читаю молитву.

- …Да святится имя Твое, да придет Царствие Твое…

Аравийская пустыня отличалась своей бесконечностью. Песок, хрустевший во рту, смешивался с горько-кислым вкусом пота. Скрежет металлический доспехов неприятно отзывался в теле. Духота и давящее своей ослепительностью солнце уничтожали. Но самое худшее – жажда, такая же бесконечная, как пустыня.

Вскоре начинается сражение. Крики пораженных сарацин и лязг оружия наполняют пустыню, оглушая воинов. Кровь проливается ручьем, испаряясь в воздухе дурманящим запахом. Не имея возможности напиться воды, бойцы наслаждаются кровью и насыщают ею свои клинки. Войско Саладина то отступает, то наоборот, кидается на врага со всей силой и ненавистью. Никто не может знать, переживет ли он это сражение, вонзая меч в упругое, сочное тело.

- …И будет воля Твоя на земле, как на небе…

И где-то далеко, на грани между молитвой и тяжелыми воспоминаниями, появляется чей-то голос. Словно приказ, звучат его короткие, едва уловимые реплики, сквозь вражду и агонию смерти. Что это за голос? Что он говорит?

- Я вестник Бога на этой земле! Уничтожьте неправедных врагов! Пусть солнце станет багровым от крови еретиков!

- …Хлеб наш насущный дай нам на весь день…

- Сегодня вам выпала большая честь! Вы, Священные Воины, крещеные в крови неверных, сражаетесь во имя Господа нашего! Не смейте сдаваться!

- …И прости нам долги наши…

Война во имя Господа? Странный апофеоз… И только сейчас я понимаю, что это был за голос. Но невероятным становится понимание того, что воевали не ради Господа, как казалось и верилось изначально, а ради чего-то более существенного.

- …Как и мы прощаем должникам нашим …

А что происходило после сражений? Невинные люди, ставшие жертвами этой «войны с неверными», превращались в кукол, раздетых, ограбленных и поруганных. Все живое, что мешало нам, падало намертво на раскаленный песок и окровавленные дороги. Женщины превращались лишь в предмет удовольствия, остальные уничтожались. Из домов выносилось все ценное. И только в последний момент рыцарь благодарил Бога за его спасенную жизнь.

- Разбудите в себе ярость и уничтожьте грешника! Не щадите никого! Нельзя оставлять в живых этих гнусных еретиков!

- …И не введи нас в искушение …

И теперь, понимая глубину этой картины, я чувствую возрастающее отвращение к себе самому. Да разве это война за Бога? Убийство невинных людей стало делом Господа…

Хлопнувшая дверь в храм испугала меня. Внезапно оторвавшись от своих мыслей, я оглядываюсь. Преподобный отец, шурша сутаной, проходит по всему залу и останавливается возле алтаря. Солидный, с величавой походкой и небольшим животиком, он осматривает меня приветливым взглядом.

Я продолжаю теребить четки и пытаюсь молиться. Но почему-то из головы вылетели все слова. Вокруг словно какой-то туман, который я никак не могу разогнать. Мысли не дают мне покоя, заставляя каждый раз возвращаться и переживать каждый бой. А было ли у меня что-то еще, помимо сражений и разбоев? А где же тот свет, за который мы сражаемся?

- Здравствуй, сын мой,- произнес кто-то. Вздрогнув, я обернулся. Рядом со мной сел священник.- Я знаю, твоей душе тяжело. Позволь мне помочь тебе?

- Святой отец,- начал было я, но потерялся в собственных мыслях. Глубоко вздохнув, я попытался собраться.- Каким должен быть рыцарь Храма Божьего?

- О чем ты, сын мой? Разве ты сомневаешься в своей вере и своем честном деле?- Я поднял свою голову и взглянул на него. Лицо поразила сеть глубоких морщин, а волосы – седина. – Сын мой, помни, ты сражаешься за Бога нашего, поднимаешь клинок и разишь неверных! Ты должен гордиться этим!

- Но я же убиваю,- прошептал я.- Женщины, дети, старики – разве они виноваты в этой войне?

- Дитя мое, конечно, они виноваты! Эти грешники ослушались Бога нашего и должны быть наказаны! А тебя Бог любит и простит тебе эти ужасные поступки! Он нас всех любит – помни это!

Слушая столь нежную речь священника, я чувствовал, что сомнений стало больше. Господи наш, скажи, если ты любишь всех своих созданий, то откуда у тебя столько врагов? Распятие над алтарем стало словно темнее, а лики святых с икон отвернули от меня взгляд.

- А вы уверены, что это действительно так? – Спрашиваю я, в надежде, что священник сможет утешить меня.

- Как ты смеешь, сын мой, так выражаться,- ужаснулся он. – Я вестник Бога на земле, его голос вещает мне о нужде в веру Его…

И так каждый раз! Скажи, Господь, откуда у тебя столько вестников, говорящих на одном языке одними и теми же фразами? Что ты за кровожадный идол, ради которого я пролил столько крови неверных тебе арабов?

- Святой отец, я чувствую, как меня грызут сомнения… – Эта фраза поразила преподобного отца наповал. Сделав большие, как у совы, глаза, он начал нести абсолютнейший бессмыслицу

. - Сомнение, сын мой, дьявольский порок. Не смей никогда сомневаться! Не поддавайся искушению дьявола и не дай себя заманить во врата Ада! Ты самый доблестнейший из воинов, поддаешься порокам, которые надо отмаливать в храме Божьем…

Я продолжаю теребить четки. Дети уже не поют, и храм замер в холодной, как ночь, тишине. Только голос святого отца продолжал вещать о вере и спасении души. Слушая каждый раз одни и те же слова, я понимаю, как моя вера постепенно разлетается по кусочкам. То, что должно быть очевидным, стало туманным и далеким.

- Да, конечно, преподобный отец,- отвечаю я, не в силах больше это слушать.- Я буду молиться о спасении моей души. Да, вы правы.

- Вот и прекрасно, сын мой. Спасение наше находится только в нашей вере, помни это всегда.

«Спасение наше находится только в нашей вере» - произношу я про себя. Но мой разум упорно отказывается это воспринимать.

Скрипнула дверь. Священник исчез за колоннами. Лики святых стали мрачнее, а распятие продолжало плакать в свете свечей. Тишина резала уши. Воспоминания перестали меня тревожить, но душа плакала. Плакала, как и распятие. Всю свою жизнь с самых пятнадцати лет я был рыцарем Храма, и всей целью моей жизни были только приказы и убийства людей. И вот сейчас я понял, что мне лгут! Водят меня как слепого! Но кто мне лжет – Всевидящий и Всех любящий Бог или его вестники и рыцари? И чему мне теперь молиться?

- Отче наш, иже еси на небеси…