Вам когда-нибудь было плохо? Я имею в виду, по-настоящему, например, после серьезной мужской пьянки. Когда даже одно воспоминание о спиртном вызывает головокружение и тошноту. Когда вы даже не можете слышать запаха еды, а унитаз укоризненно смотрит на вас, так как вы его всю ночь пугали, стоя на коленях, крича: "Ихтиандр", "Ихтиандр". Но это состояние через день-другой проходит. А вот качка для начинающего моряка, это как беспробудное похмелье, не кончающееся никогда, пока не стихнет шторм.

Я пребывал в радужном настроении. Солнце светило ярко. Поверхность акватории, по которой летело наше гидрографическое судно "Андромеда" была зеркально гладкой. И я, с видом бывалого моряка повторял где-то услышанные слова: шлепаем, как по болоту. Я обнаглел до такой степени, что даже курил со всеми вместе на юте. Бискайский залив, никогда не от¬личался покладистым характером. Он имел нрав капризной женщины, которая устраивает скандалы неожиданно и по любому поводу, и без повода. Циклон не ожидал нас несколько дней, он просто прибыл к нашему появлению и, раскрыв объятия, за¬кружил по заливу. Небо, внезапно потемнело, по воде пробежала рябь, а затем все вокруг превратилось в большую стиральную машину. Я почувствовал, как палуба стала уходить у меня из-под ног. Переборки завертелись в разные стороны, наступила резкая слабость, и холодный пот прошиб меня с ног до головы. Тошнота подступила к горлу, желудок стал медленно выворачиваться наизнанку. Гальюн был рядом "Очистившись" от обеда, а заодно и от завтрака, я упал на койку. Громадный поролоновый матрац, гордость польского изготовителя, не хотел принимать меня в свое лоно. Я вместе с простыней за¬скользил по нему в ритме начинающейся качки. Судорожно зацепившись за бортик, попытался устроиться в одном из угол¬ков моей кровати. Не тут-то было. Корабль подпрыгнул на волне, и я, на секунду повиснув в воздухе, опять заскользил куда-то в неизвестное. Над головой, как большие птицы, хлопая обложками, летали мои книги. Что-то с грохотом разбилось. Кресло, развернувшись ножками вперед, пыталось забодать меня на моем полигоне. Тошнота и спазмы в животе вновь кинули меня к унитазу. Кажется, что из желудка вытекло уже все, что можно было вытечь. Боже, когда это кончится? Мимо про¬грохотало ведро и половая тряпка, летучей мышью, влажно опустилась ко мне на голову. Сколько времени длился этот кош¬мар я не помню. Сил больше не было ни на что и я, мысленно попрощавшись с родными, провалился в небытие.

- Доктор, а доктор? - Услышал я чей-то голос. "Значит, жив" мелькнуло в сознании. Я приоткрыл глаза. Надо мной склонились две сочувственно разглядывающие меня головы

- Эк, его раскорячило, сказала одна голова.

- А в медблоке что творится, - посочувствовала другая.

- Опыта нет, по-штормовому ничего не закрепил, вот и результат.

- Да, опыт не пропьешь!

Головы опять склонились и стали пристально меня разглядывать.

- Кыш, - сказал я и, достав запутанную в прутья спинки кровати руку, махнул в их сторону.

- Глянь-ка, оживает, - головы начали обрастать деталями и у них появились туловища. Теперь я их сразу узнал. Это были командир Михаил Юрьевич и стармех Витаминыч.

- Что, докторишка, бокс? - сказал свою излюбленную фразу из кинофильма "Айболит-66" командир.

- Какой ему бокс, его сначала умыть надо, - посочувствовал "дед", - у него вид, как у алкаша, доставленного в вытрезвитель.

Я попытался сползти на палубу, но тошнота и слабость вновь припечатали меня к кровати, но уже не качало.

- Мужики, - простонал я, - пристрелите меня, чтобы не мучился.

- Ишь, чего захотел. А кто же нас лечить будет? - нахмурился командир.

- Какое лечить, когда я сам уже почти не живой, - ныл я.

— Это ты пока не живой, а мы сейчас тебе, докторишка, реанимацию проведем, и будешь ты у нас живее всех живых. У тебя "шило" - то осталось? - Михаил Юрьевич внимательно огляделся вокруг.

- Я спирт в холодильник поста¬вил. Должен был сохраниться. А вы меня, что растирать им будете?

- Угу, - промычал "дед", - Но только изнутри.

Он ловко отстегнул жгут, который, как удав, зажимал дверцу холодильника.

- Да у него тут и огурцы в банке сохранились, - радостно возвестил Витаминыч. - Сейчас мы тебя доктор, быстро на ноги поставим.

- Лучше выкиньте меня за борт, - молил я, - Какой вовнутрь, тут водичку бы пропихнуть — все челюсти судорогой свело.

Меня никто не слушал. Добровольные реаниматологи готовились к оживлению.

- Так, - огляделся командир, - а у него и пить-то не из чего, все разбилось. Придется вычесть из зарплаты стоимость посуды в валюте, потом, а сейчас что будем делать? Не с горла же его поить. Это не интеллигентно. Хоть какой-то "хрусталь" у доктора остался?

- Я думаю, что, остался, - согласился "дед". - Банки он, чем будет ставить? А медицинские банки — это лучшие рюмки.

И они начали проводить обыск.

- Да здесь они, подо мной, в рундуке, - эхом отозвался я.

- Давно бы так. - Витаминыч ловко протер "посуду" медицинским халатом. - Ну, Борисыч держи!

Я упрямо замотал головой, говорить уже не было сил.

- Так, - с профессорским видом сказал командир, - приступим!

Мне зажали нос, дышать стало нечем, и в открытый для вдоха рот, полилась огненная влага. Пока я прислушивался к своим новым ощущениям, ожидая ответной реакции измученного организма, новоявленные доктора уже весело хрустели огур¬цами.

- Медицинское "шило" оно вкус другой имеет, - с видом знатока, рассуждал "дед", - наше, техническое, то же ничего, но это с кислинкой и запаха почти никакого. А доктор-то наш уже и глазки открыл и дышит вроде ровнее. Надо ему еще одну плеснуть. Вот, молоток! Сам уже в руки взял баночку. Не пролей, ишь, ручонки-то как трясутся.

У меня от такой заботливости слезы навернулись на глазах, и я одним махом выпил вторую банку. Тут же в руках ока¬зался соленый огурец. Желудок осторожно принимал пищу. Сразу стало теплее. Тошнота, сидевшая где-то рядом, стала мед¬ленно отступать, сдавая завоеванные позиции.

- Можно я сяду, - пролепетал мой голос.

- Конечно, садись, - сказал Михаил Юрьевич сейчас еще по одной, и пойдем в кают-компанию. Сегодня на обед "Электролит", а это первое средство от укачивания.

"Электролитом" на "Андромеде" называли консервированный борщ в банках, который был такой ядрено-кислый, что, наверное, если бы в него вставить лампочку, она обязательно бы загорелась.

После третьей, которая традиционно была за тех, кто в море, я сумел стать на ноги. Колени мои подгибались, во всем теле сохранялась какая-то дрожь, но я стоял. Подождав, пока я умоюсь, мои спасители повели меня на обед. Съев несколько ложек "электролита" и обозначив свое присутствие, вернулся в мед. блок. Кое-как собрав осколки стекол, книги и стулья, я рухнул на по¬стель. Сон окутал мое сознание мгновенно. Мне казалось, что прошло совсем немного времени, вроде бы только уснул. И вдруг голос:

- Докторишка, бокс!

Открываю глаза. Опять две головы, но уже с туловищами и совсем не страшно светит солнышко.

- Ребята, я ведь только уснул.

Ничего себе только что, - промолвил "дед", - сутки проспал. Лечение-то прерывать нельзя, иначе перейдет в хроническую форму.

Я, ни слова не говоря, потянулся к холодильнику. На третий день моего "лечения", уже сам ожидал своих "лечащих врачей". Стол был сервирован по первому классу, а рюмки опять традиционно - медицинские банки. В иллюминаторе, изумрудно переливаясь, играла Атлантика. Впереди еще было масса неизвестного.