Что хочет автор. Литературные конкурсы

Блаженство. Ну конечно! В каждом доме, где живут с открытыми глазами, все дни недели – воскресные... А чуть начнет вечереть – появляется Блаженство Заходящего Солнца. Смотри – оно прекраснее всех земных царей. За ним идет Блаженство Видеть Зажигающиеся Звезды, все в золоте, как древний идол... В ненастье является Блаженство Дождя, все унизанное жемчугом, а за ним идет Блаженство Зимнего Очага – оно прячет руки от холода в свой пурпуровый плащ... А вот и лучшее из нас – лучшее, ибо оно в близком родстве с великими и чистыми Радостями: это Блаженство Невинных Мыслей, самое светлое среди нас...

Морис Метерлинк, “Синяя птица”

***

У меня осталось всего пять патронов. У парней по полмагазина. Мы втроем: я, Воевода и Петрович. Нас всегда на самые трудные участки фронта. Чего так повелось? Не знаю… Говорят, какие-то особенные... В слухах даже проскальзывало слово “зачарованные”.

Только что, по приказу Вождя, взяли цейхгауз у западной границы кровати – высокое двухэтажное сооружение из разноцветных фрагментов металлического конструктора. Повезло – обнаружили здесь пару нетронутых ящиков. Один с гранатами и один со снарядами. На них написано: “Спички”. Интересно, что это значит на их языке?

Петрович говорит, что боеприпасов должно хватить для отражения ночной атаки. Он всегда был предусмотрительным. Сейчас изучает усеянные отверстиями для болтов металлические стены и ворчит себе под нос: “Хорошо, что у тварей нет пулемёта…”.

Наш противник, как оказалось, нам малоизвестен. Сначала это были просто группы динозавров (в основном плотоядных), которые приходили в полночь и шли со стороны входной двери. Потом (кажется, шесть дней назад) я в оптический прицел разглядел среди них краснокожего индейца, а позавчерашним утром подобных ему явилось уже с десяток.

Это перевернуло всё наше понимание.

Мы теперь вовсе не представляем, за что нас убивают. Раньше все считали, что ради еды... А теперь…

Воевода сидит рядом со мной. Я только сейчас заметил, что он энергично впихивает в извлечённый дисковый магазин своей самозарядной винтовки новенькие блестящие патроны.

– Где взял?! – удивляюсь я. Он хохочет. – Мы же всё обыскали.

– Хе-хе! Что вы там искали? – у него делается пренебрежительное выражение лица.

Дело в том, что эти патроны так же подходят не только для стрельбы из моей детки – их используют все наши стрелки и пулемётчики.

Воевода встает. Он, чёрт эдакий, всё это время сидел на до краёв наполненном ими напёрстке! Зрелище ещё то.

– Ха-ха! Клянусь всевышним, я такого ещё не видел! Эй, Петь! Глянь!

Петрович спускается со второго этажа, смотрит на тару и серьезным голосом сообщает:

– Ручку нужно придумать. Мы его так не поднимем.

– Я побегу в штаб за грузовиком. Скажу, чтоб прихватили проволоки. – предлагаю я. Мы здесь большинство вопросов решаем при помощи медной проволоки, обмотку с которой нашли на столе.

– Ага, сейчас! Ты здесь нужен. – невозмутимо парирует Петя и закидывает свой пистолет-пулемёт за спину. – Глазастый ты мой. – коварно улыбается.

– Петрух, а давай, ты сбегаешь… Я пока заряжусь. – вставляет Воевода.

Петя, на самом деле, добрый, как слон. Его место – здесь, среди нас, среди солдат, а не там, у карт, курвиметров и офицерских линеек. Ему не в чести отдавать команды.

Он немного думает и в итоге соглашается. Да и ведь бегает быстрее всех со своим “сверчком”. Они ему забавно его собрали: короткий ствол, мелкий калибр, простой затворный механизм, откидной плечевой упор и дисковый магазин на сто патронов, который лежит на этом всём сверху, как тарелка. В результате – высокая скорострельность, слабая отдача и малый вес. Проблемы только с прицельной дальностью, но Петька ни разу не жаловался. Он, когда враги ещё не приблизились – первый в очереди за гранатами. Швыряет, как миномёт. Хороший он парень. Не раз выручал нас всех. Это он предложил совершить вылазку на стол, благодаря которой, мы теперь имеем два станковых пулемёта и тот самый моток меди.

– Ладно. Идите лучше на второй этаж. Так безопаснее. – убежал.

– Возьми поесть! – крикнул вполголоса Воевода, но тут же осознал, что через каких-нибудь пятнадцать минут мы все уже будем в штабе стоять гуськом у кухни.

Я беру из напёрстка две жмени патронов и набиваю ими карманы.

– Я считаю, зря мы мины бережем. – говорит Воевода, прищурив левый глаз и осматривая сверкающий кончик пули зажатого в кулаке патрона.

– Да… С ними было бы проще…

– Вот, и я говорю! Заминировать долбанный порог, и пусть приходят! Есть же вероятность, – он забавно подкрепляет свою речь возмущённой мимикой и мановениями патрона, – что они, пару раз поджарившись, возьмут в толк, простую истину: сюда ходить не здорово!

– Всё возможно.

– Вот! Вот! Нельзя днями сидеть здесь сиднем. Нужно что-то делать, что-то решать! – трясётся из стороны в сторону, символизируя этим бурную деятельность; машет руками, будто трусит в воздухе двухлитровую бутылку. – А то, что же получается? Люди мрут каждый день, тварей всё больше и больше, а Вождь посылает лазить по закромам и последние гильзы выгребать… Ждать счастливого конца… Будто всё само решиться. А так не бывает!

– Не рассуждай о действиях Вождя. Мины могут стать для нас в будущем сильным стратегическим преимуществом. Он знает, когда идти на риск.

– А ты понимаешь, что нам теперь на отражение одной атаки нужно вдвое больше времени?! Мы потеряли уже сколько душ?

– Здесь уже семнадцать.

– И потеряем ещё больше!

Да. Он в чём-то прав. Оставаться на месте нельзя. Пора двигаться.

Грузовик прибыл через десять минут. Баранку крутил Трёхпалый – индеец в синих штанах и с тремя перьями на голове. Он помог погрузить добро в кузов, и мы ретировались в укреплённый штаб, расположенный у восточного края кровати. Там всё окультурено по первое число: ограждения из медной колючки, высокие стены из металлического и пластмассового конструктора, заслоны из книг и огромная доска на северном направлении.

Врата опускаются. Мы медленно въезжаем. Из удавливаемых петлями змеи-колючки башенок, по бокам, выглядывают грозные воронёные стволы станковых пулемётов, у которых дежурит по два человека. За правое гнездо отвечают молодой японец, по имени Гардемарин и парень по кличке Копейщик. За левое – братья Лучники. Один в чёрной, а второй – в коричневой юфтевой жакетке. Машина останавливается на центральной площадке.

С востока кровать кончается высокой тумбой, которая прикрывает наш тыл гладкой лакированной отвесной стеной. Если стоять к ней лицом, справа у вас будет кухня и бункер командования (мы его зовём цитаделью), а слева – гаубичная позиция.

По сути, гаубица – единственное, чему каждый из нас действительно обязан жизнью. Особенно хорош командир её расчёта – старый немой узкоглазый моряк с попугаем на плече. Он там и за главного, и за наводчика. Как ему, дьяволу, удаётся так метко класть снаряды?.. Вы бы видели! Я лично был свидетелем того, как отправленная им болванка, войдя под прям углом в темя игуанодона, прошила животному насквозь всё туловище и вышла через низ брюха.

Сейчас артиллеристы рубятся в картишки. Услыхав рёв двигателя, они на секунду отрываются от игры, чтоб глянуть на нас. Комическая картина: двое индейцев (заряжающие) и командир. Попугай поднимает хохолок и экзотично кричит. Никто не удивляется. Здесь привыкли к этому звуку так же, как и к грохоту артобстрела.

– Народ, разбирай снаряды – кричит Трёхпалый картёжникам.

Я открываю дверцу кузова и спрыгиваю. Следом Воевода. Встречаемся взглядами. Киваю.

– Давай на счёт три.

И мы рывком подтягиваем на себя ящик с гранатами. Сзади успевают подойти заряжающие.

– Снаряды… В том. – показываю им глазами.

Один из индейцев (с двумя красными перьями) запрыгивает в кузов, открывает ящик, хватает снаряд и швыряет второму – стоящему на земле. “Ну точь-в-точь разгрузчики баржи арбузов” – пролетает у меня мысль.

А мы с Воеводой тащим гранаты к амбразуре в стене у цитадели. Там склад боеприпасов. Позади, попятам за нами, с напёрстком патронов трусит Петрович.

У кухни уже собрались несколько человек с мисками. В воздухе ощущается запах жареного мяса.

– Еда. Еда. Еда! – воодушевляется Воевода.

– Ночью жареным несёт, днём жареным несёт... – причитает Петя. Он всегда кушает меньше других.

Из цитадели уверенным шагом выходит Вождь – маленький человек с огромным венцом из перьев.

– Это всё? – кидает он, указывая томагавком на нашу ношу.

– Так точно…

– Ещё вот… Я тут за патронами сходил. – показывает Петька на напёрсток и смеётся.

Вождь хмурится, щурится и, наконец, расплывается в улыбке:

– Ха-х-ха! Это какая же каналья додумалась?..

Тихонький комментарий; так, между прочим:

– Последняя…

Люди с мисками смеются. У кого-то выпадает из рук ложка. Раздаётся несколько ругательств.

– Пулемётчикам неси – пусть заряжают в ленты.

– Есть (вождю)… Гардемарин будет в восторге (нам).

Наш повар побаловал нас шашлыком. Великолепная снедь для полуденного перекуса. Сегодняшнее мясцо. Дело в том, что тела ящеров имеют свойство под утро исчезать. Да! В прямом смысле этого слова. На усеянную трупами кровать опускается туман пыли, а когда он исчезает, туш уже и след простыл. Остаются только кровавые пятна. Петрович хотел подговорить нас отправиться в эту мглу, но Вождь добра не дал. Он сказал очень правильные слова: “Нездоровое любопытство – глупая причина смерти для таких солдат, как вы… Хоть практически и единственная.”. Когда волна атакующих уничтожена и рассвет ещё далеко, мы отправляем повара с двумя автоматчиками за мясом. Забавно?

После обеда Вождь позвал меня, Петровича и немого в бункер.

– Ну что, ребятки… Как бодрость духа?..

Я одобрительно киваю, не отрывая от него глаз. Мои спутники, судя по всему, делают то же самое.

– Что же, хорошо… Артиллерия… – попугай громко кричит и шагает на другое плечо хозяина. – В каком состоянии орудие?

Моряк показывает большим пальцем вверх.

– Ходовая часть тоже? –¬ тут-то я и понял, в чём дело.

Кивания от моряка.

– Насколько вы знаете, господа, сегодня мы обыскали последний цейхгауз в этой комнате. Это значит, что после грядущей ночи у нас не будет снарядов. А это конец.

Повисла пауза. Такая пауза возникает, когда никто из присутствующих не осмеливается сделать предложение. Каждый из нас прекрасно понимает, что настала пора рисковать, но в то же время осознаёт, что принятие любого радикального решения сулит угрозой погибели всех наших людей.

Я опустил взгляд. Сзади заговорил Петька:

– Я точно знаю, что под шкафом стоит танк.

– Да брось. У нас всё равно дизеля нет. – тут же отрезаю я.

– Там полные баки. На четыреста километров хватит. – продолжает он.

– И что, у тебя есть знакомые танкисты?

– Трёхпалого можно на место механика-водителя…

– Ещё предложения?

– У нас есть мины… – я вспомнил недавнюю речь Воеводы.

– Угу. И что ты предлагаешь минировать?

– Воевода предлагал проход.

– Хм… Знаешь, как это называется?

– …

– Это называется “я мусор спрячу под буфет и побегу варить обед”. Всего лишь один из способов тянуть время. Я могу предложить десятки подобных.

– Нужно искать источник…

– Да. Именно.

– Давайте отправим разведку.

Все оглянулись на Петровича. Дело в том, что наш транспорт не всегда ограничивался одним лишь грузовиком. У нас была мотоциклетка. Она отправилась на разведку за пределы комнаты и не вернулась. На её поиски выслали двух наших самых крепких ребят – англичан с ручным пулемётом и снайперской винтовкой. Они тоже не вернулись.

Я приготовился услышать от Вождя очередную сентенцию в адрес Петьки и на сей раз точно согласиться с её уместностью.

– Не думаю, что в этом есть смысл. Мы отправимся все вместе. – я опешил. – Есть проблема, господа. – он прошёл за широкий командирский стол, укрыв от наших взоров нижнюю половину своего тела.

Мы молчали и внимательно слушали.

– Неделю назад я заметил странную закономерность. Ещё не забыли ту ночь, когда не стало Трубадура?

Мгновенно кивнул немой. Странно… как он помнит всё? Мы с Петькой морщили лбы, переглядываясь, но не вспомнили.

– Тогда врата таранил рогатый зверь.

Теперь почти каждую ночь атакующим удаётся достичь наших укреплений. Большинство динозавров влезает непосредственно на стены, и лишь те, которые передвигаются на четырёх лапах, направляются таранить врата.

– Да! Точно… – Петруху осенило. Он всегда во время штурма кантуется с букетом гранат где-то у ближних амбразур и за счёт этого доводит свои умения определять тварей по издаваемым ими звукам до совершенства. Нет. Я не такой. Я – снайпер. “Глазастый”, а не “ушастый”.

– Я тем утром пошёл сопровождать повара, и увидел среди ворсинок ковра, гильз и запёкшейся крови отломавшийся бивень существа.

– Да!.. Я даже видел, как он отломался, застряв в одном из отверстий металлической плиты. Более того, тварь долго не могла высвободиться!

– Так вот. В последующие ночи я неоднократно наблюдал идентичных существ, но они почему-то не таранили врата.

Мы молчим. На что он намекает? На условный рефлекс?

– Уловили мою мысль?..

– …

– Я полагаю, трупы неслучайно исчезают…

Петька перебил:

– Да, да! Я видел похожее! Точнее – слышал. Предсмертный крик индейца. И думал же… Что-то не то! Думал, мол, где-то уже это слышал!

– Я считаю, мы каждую ночь имеем дело с одним и тем же противником.

На условный рефлекс.

Всё странно… Очень! Мне не по себе. Мы совсем ничего не знаем! Сидим здесь и ничего не знаем… Нет… Это всё малодушие… Но позвольте! Как я ничего не разглядел за это время? Я стреляю в тени…

Солнце длинным языком ниспадающего через старинные тюли оранжевого луча прощально облизывает широкое поле покрывала. Я сижу у полупустого напёрстка и заканчиваю заряжать свои пять коробчатых магазинов. На противоположной стороне площадки индейские артиллеристы угождают моряку. Ему как всегда всё не нравится… Попугай с пренебрежением смотрит на аккуратно сложенные снаряды и изрекает короткие комментарии. Иногда мне сдаётся, что он орёт громче гаубичного залпа.

Воевода сидит рядом и грызёт гильзу. Готов парень. Подавайте ему зубастых – он их сожрёт без соли.

В грузовике что-то не так со стартёром – кряхтит, как простуженный школьник, из лёгких которого морозные ветры вырывают сухой кашель. Петрович вызвался помочь Трёхпалому и сейчас сидит на месте водителя. Индеец же опёр свою винтовку о колесо, открыл капот и по пояс скрылся из виду.

– Заводи!

– Вж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж ур-рр-рр-рр-рр. – отозвался заведённый мотор.

У них получилось. Трёхпалый с довольной улыбкой покидает нутро машины, выпрямляется и потирает вымазанные грязным маслом руки. Вдруг Петька ещё разок прокручивает ключ зажигания.

– Щш-ш-ш-ш-ш-ш! – недовольно шипит авто.

– Сто-ой, ублюдок!!! – орёт Трёхпалый и кидается к открытой кабине, сбивая ногой винтовку. – Сейчас вынем стартёр и здесь оставим! Ты что?!

Петя испугался, вышел из кабины, плюнул и направился к нам, что-то бубня.

– …как лучше, а получается… – разобрал я.

– Что? Не любит тебя железо? – смеётся Воевода.

– Та…

– Не трогай технику, и она тебя не подведёт! Хах-ха-ха-ха!

Повар стряпал ужин. Весь опутанный пулемётными лентами Гардемарин спустился со своей башни, и отдал два патронташа Лучниками. Он – пулемётчик от Бога! Бьет крупных по глазам, а наши забрасывают их гранатами. Всё сложено. Пускай твари с каждым разом становятся умнее – мы будем умнее вдвойне!

– Во сколько сегодня?

– Ноль часов, две минуты!

– Ноль часов, пять минут!

– Ставки приняты, господа.

Я помню те далёкие деньки, когда мы ещё воевали там, на полу. Нас было тогда так много… Особенно индейцев. Большинство – безоружные. У остальных – простенькие пятизарядные карабины, как у Трёхпалого. А Вождь был на лошади. Всадник… Единственный. Ему удалось нас сплотить и увести.

Мы бежали вдоль всей комнаты, пока не достигли тени стола. В ней мы увидели укрепления: стены, колючку, рыла пулемётов, противотанковое ружье. Там был наш первый аванпост. Первые ошибки… Колоссальные потери…

У меня на глазах рвали на части людей. Плотоядные снимали обороняющихся со стен и жадно растерзывали. Многие соратники, ужасаясь видом крови, бросали оружие и убегали, после чего о них никто не слышал. Я видел, как по ночам взрослые мужчины спали кучами по пять человек, словно поросята у свиноматки. Страха было слишком много. Моему английскому товарищу зверь тяжёлой булавой на конце хвоста отбил ногу до колена. Она отлетела, как отломанная сосулька. Мы потом не могли найти её... Хруст ломающихся костей. Самое страшное… Минуту назад ты говорил с человеком, а сейчас на его месте валяется лишь то, что мы привыкли здесь называть “огрызком”.

Мы не продержались под столом и двух ночей. Малая обзорность. Чудовищно широкая линия обороны. В первый день потеряли тогда две дюжины человек… И вонь… И стоны… Отовсюду стоны…

– По местам!

Первым врага засекает, конечно же, моряк. Он немой, но зоркий!

В девять часов вечера каждый день мы посылаем Петровича под стол, включать проектор – высокую жужжащую штуковину с лампой внутри, создающую мощный луч света. Она освещает пол аж до двери. Мы видим всё. Вплоть до опускающихся хлопьев пыли. Динозавры вваливаются в комнату, отбрасывая на белизну двери огромные зловещие тени. В течение первых дней обороны они не могли совладать со слепящим их свечением, но потом приноровились бегать с закрытыми глазами. Вождь говорит, у них нюх здорово развит… И ещё что-то в этом роде.

Вы себе не представляете, на сколько сильный психологический эффект имеет топот их стада. Нечто сравнимое лишь с землетрясением. Сейчас мы стали относится к нему гораздо проще… как путешественники к шуму приближающегося поезда.

– Ноль часов, три минуты! Казино выиграло! – кричит Воевода.

– Брешешь, собака! – возражает Гардемарин на всё округу. Он хочет продолжить фразу, но его перебивает орудие, громко произнося единственное слово своего лексикона:

– Бах!

Всем на миг закладывает уши. Откат… Приземление. Предсмертный вой разорванной на части цели.

Я забираюсь по лестнице в башню к пулемётчикам. Мне подаёт руку Копейщик и помогает преодолеть последний метр. Оказавшись наверху, я вручаю ему две гранаты. Он кивает, кладёт их в корзину к сваленным коробкам для патронташей и занимает свою прежнюю позицию.

Смотрю в оптику.

Воронка… Из неё поднимается дымок… Ливер… Кровь… Хвост… А вон лапы… Через воронку перепрыгивают индейцы с дубинами и ящеры разных размеров.

– Бах! – гаубица повторяет своё обращение. Вой снаряда. Вспышка! Этот был фугасный. Индейцев разбросало. Из дыма медленно выходит горящий тираннозавр.

– Птщ! – я добиваю его. Жёлтенькая пуля летит на глазах, как маленькая реактивная муха и впивается прямо в окаймлённый пламенем, чешуйчатый лоб. Рвётся наполненный болью рык. Судя по всему, пробив череп, свинцовая что-то здорово замкнула в мозгу – мышцы хищника разом напряглись. Он дрожит, словно ударенный током и повержено сваливается, как спиленная мачтовая сосна.

Они ближе… Залазят на кровать… Начинается.

Застрекотал пулемёт. Второй… Щёлкают винтовки. Ствол гаубицы опускается… Бьет почти прямой наводкой.

Сегодня в рядах атакующих гораздо больше индейцев.

Они пытаются рассредоточиться по всей площади кровати. Здесь темно. Им значительно проще приближаться… Нас спасает, что есть лунный свет, просачивающийся из окна.

Уже минута от появления на той стороне первого существа. Значит, они уже совсем близко. Петруха и его товарищи начинают швырять гранаты. Те взрываются и освещают всё вокруг. Пулемёт замолкает.

– Быстро! Вторую!

Копейщик впихивает в патронник конец уже подготовленной новой ленты и хлопает оглушённого Гардемарина по плечу. Возобновляется стрекот. Мы все вдруг ощущаем, как что-то врезается во внешнюю стену башни. Оно пытается запрыгнуть, но накалывается на колючку и прекращает попытки. Какой-то мелкий экземпляр, судя по всему. Я хватаю гранату, дёргаю за верёвочку запала в ручке, и швыряю под стену. Взрыв. На ствол пулемёта налипает отлетевший вертикально вверх кусок шкуры пресмыкающегося. С него стекает кровь и поднимается еле заметный дымок. В воздухе повисает запах отработанных пороховых газов и поджаренного мяса. Где-то слева внизу животные звуки начинает разбавлять истерический хохот Воеводы. Треск винтовок… Колючка прогибается… рвётся… И вот оно!.. Человеческий вопль…

– А-а-а-а-а-а-а!!!

– Ч-чёрт... – оглядывается Копейщик.

На одного меньше.

– На! Жри! – опять Воевода.

Слышу очереди Петькиного пистолета-пулемёта. Это значит, что они уже внутри периметра.

Снаружи разрывается ещё три гранаты.

– Помоги-и-ите!!! – где-то за гаубицей, у северных стен.

Артиллеристы уже давно не на позиции. Попрятались. Они сполна внесли своего вклада в сегодняшнее развитие событий. Сейчас, вероятно, отстреливаются где-то подле кухни, с поваром за компанию.

Копейщик швырнул последнюю гранату под врата, но там, как оказалось, уже никого не было. Пулемёт Гардемарина стих, и мы тут же обнаружили, что Лучники тоже не стреляют. Я присмотрелся и увидел, как они развернулись и целят из винтовок куда-то во тьму северной стороны.

Петрович соединился с Воеводой и группкой обороняющихся стрелков у склада под южной амбразурой. Там ещё стреляли. Взрыв разорвавшейся гранаты… Вопль…

– Птщ!..

– Птщ!

– Пдух! Пдух, пдух! – самозарядная Воеводы…

Пауза…

– Тр-р-р-р-р-р-р!.. Тр-р-р! – “сверчок” Петровича.

Вопль с севера… Предсмертные тяжёлые выдохи животных… Кто-то перебежал… Кто-то вонзил в мясо штык и выругался. Кто-то перезарядился… Кашель…

Всё. Если уже можно отчётливо разобрать, как кто-то перебегает, значит, атака кончилась. Конец.

– Ма-ама… Мамочка…

Я полез спускаться, и когда был на площадке, меня уже встретили Петруха и Воевода.

– Где?

– Дальше.

Перебегаем к гаубице. Она ещё тёплая. Вокруг здоровенные гильзы, из которых, как из забитых пепельниц, поднимается вялый дымок. Сзади спешат стрелки.

Проходим дальше. Петрович останавливается и яростным шёпотом таранит стрелков:

– Кто держал северную?

– … – молчат и испугано переглядываются.

– Идиоты!

Я достаю из своего пакета бинт.

– Ма-ама. – совсем рядом. Натыкаемся на трупы средних плотоядных. Три штуки… А вот и он.

– Всё, всё… Споко-ойно… – ему оторвали правую руку. Укус пришёлся немного выше локтя. – Петь, ещё бинты!

– Индейцы! Носилки! – совсем осмелел. Кричит. Я бы не был так самоуверен. Не факт, что мы уже одни. – Держи. – передаёт свою аптечку.

Раненый по пояс раздет. Это упрощает задачу. Я убираю его руку от культи. Несколько топтавшихся позади убегают в цитадель.

– Петя, жгут.

Мой друг приседает на колени рядом и достает из своего пакета полуметровую резиновую трубку. Парень ужасно стонет. Нам удаётся остановить ослабевший от значительных кровопотерь артериальный фонтанчик, и мы быстро бинтуем.

И снова мои руки в крови… Липкой мажущей крови… Она пропитывает бинт слишком… слишком быстро.

– Мама... – его голос стихает.

– Дьявол!.. – Петрович наливается яростью. – Держись, братишка! Одного… Одного оставили, ублюдки эдакие…

– Петя, пульс слабеет.

– Поднимай!

И мы поднимаем его и кладём на Петькину спину. Начинаем тащить.

У гаубицы нас встречают двое с носилками и принимают эстафету.

Он умер на столе Вождя. Петрович ушёл на северную сторону и несколько часов ни с кем не разговаривал. Лишь к трём ночи я узнал, что он уже далеко на юге – под столом потух проектор.

Ну, вот… ещё минус один. У половины истерика. Вторая половина спит.

Я не ложусь. Сижу в башне и вдыхаю запах оружейного масла, покрывающего механику заскучавшего пулемёта. Хочу сегодня застать приход тумана.

Это до того не просто так… В этом мире всё делается с какой-то целью.

Светает. Слышу на площадке топот. Оглядываюсь. Артиллерист с двумя красными перьями активничает. Проснулся и решил сделать что-то полезное: взял четыре гильзы от гаубичных снарядов, прямоугольную доску, и сварганил довольно недурственный стол. Я не заметил, как начал улыбаться.

– Это завтракать? – кричу ему.

– В карты играть!

Смеёмся. А вот и повар… Ходячие тележка, топор, нож и фартук… Увидел нас.

– Парни, айда со мной.

Ну, мы и пошли. Я, вообще-то, со своей дурой далеко не лучший в ближнем бою, поэтому спустившись, заглядываю на склад и беру боевой дробовик.

На поле, среди дымящихся воронок и охладевших трупов к нам присоединяется Петруха. С ним становится гораздо спокойнее.

Мы уже возвращались, когда заметили мглу. Она ползла от дверей. И тут-то Петька замер. Он снял с плеча “сверчок” и пошёл в сторону порога.

– Куда?! – кинулся я к нему.

Каждый из нас (оставшихся) в курсе, что когда Петрович решается осуществить свой тёмный замысел, его бесполезно пытаться остановить. Но мы с ним знакомы слишком давно, а значит – можем прислушиваться к советам друг друга.

Моя левая рука пала на его правое плечо, и он остановился. Оглянулся.

– Ты куда собрался?..

Молчит… Смотрит в глаза… Полон твердости… Переводит взор на оставшихся сзади повара и индейца, и через секунду возвращает его обратно ко мне.

– Петруха?.. – тихо.

– Я уже был там. – шёпотом.

– Где?

Молча кивает в сторону тумана и коварно улыбается.

– Как? Ты нарушил приказ?..

– Пф!.. Сейчас заплáчу! Ха-х-ха!

– Вы идёте? – негодует повар.

– Пошли со мной.

– Нет… Не могу… – я бы не смог… Я не из бунтарей… Не смогу нарушить приказ.

– Жаль, что я не в силах описать… Из дверей направо по коридору. Там будет вход. Прощай.

И он ушёл. Больше его не видели. Вождь сказал мне, что “Он умер…”, и добавил: “Это приходит через лучших друзей… Тебе повезло, что не согласился.”

Кому верить после этого?

Туман оставил кровать. Общее построение было назначено на полдень. Мы собрали остатки боеприпасов и покинули укрепления. Трупы снова исчезли. Трёхпалый вёз пулеметы, снаряжение и мины на грузовике насколько позволяли границы покрывала. Потом мы выгружались и спускались…

Пол. Тут всё совсем по-другому. Такое чувство, что я был здесь последний раз лет десять назад. Мы движемся цепочкой… У каждого по десять кило плоской круглой взрывчатки в придачу к общей ноше.

– Тихо…

– Ага…

– Слишком тихо.

Он сказал идти направо. Направо…

Мы вышли из комнаты в коридор. Впервые. Индейцы нервно сжимали винтовки. Обмотанный патронташами Гардемарин осматривал углы потолка. Копейщик тянул установленный на колёсный станок пулемёт. Лучники играли в слова с артиллеристами. Немой шёл по левую руку от Вождя, и вдруг его попугай поднял хохолок и возгласил:

– Куэ-э-э!

Вождь поднял руку. Колонна остановилась и затихла.

– Чертовски плохой признак. – слышу я откуда-то со спины.

И снова всё первым увидел моряк. Он показал рукой на дверь, через которую мы только что попали в коридор. Она медленно закрывалась.

– Смотрите!

– Закрывается!!!

– Бегом!!!

– Что?.. – но помешать ей было нереально. Слишком уж велика зараза. Вождь хотел пожертвовать одним пулемётом, чтоб обеспечить щель, но не решился рискнуть. Ведь не было никаких гарантий, что это получится.

– К стене! Принять круговую оборону! Лучники – на левый фланг! Гардемарин! Твой – правый!

Через десять секунд наш отряд превратился в ощетинившийся чёрными штыками полумесяц.

Тихо…

Осматриваю в прицел горизонт… Никого… Справа – тянется коридор… Слева – дверь.

– Что там?

– Чисто.

– Воевода, направо. Трёхпалый – налево. Бегом!

Пошла рекогносцировка.

Но не успел Трёхпалый сделать и десяти шагов, как вдруг дверь слева с чудовищно-громким скрипом отварилась и обнажила образованным просветом черноту соседнего помещения.

– Назад!

И все вновь одним скопом.

– Гардемарин, пулемёт на щель!

И я увидел: из прямоугольного лоскута мрака вышел человек и, не останавливаясь, направился прямо к нам.

– Стоять! – напрасно кричал Вождь. – Снять его (мне).

Я уже собирался спустить курок, как вдруг понял, кто моя цель.

– Вождь, да это же Трубадур.

Мы опустили оружие. И челюсти. Я осмотрел окружающих. У всех ускорилось сердцебиение и участилось дыхание. Вздувшаяся вена на виске присевшего рядом со мной Копейщика дёргалась, будто её долбил некий подкожный дятел.

Высокий человек с длинной трубой в руке был всего в пятидесяти метрах и на его голове я уже мог отчётливо разобрать два больших вертикальных белых пера.

– Смотрите, Трубадур…

– Действительно…

– С ума сойти!..

– Смотрите!

Он подскочил и радостно вскричал:

– Как же я рад вас видеть!

Я протёр глаза. Может, я сплю?.. Или… Может… Я мёртв?..

– Может, мы мертвы?.. – бросает Воевода. Ну, конечно. У кого же ещё здесь порядок мышления схож с моим?

Индейцы висят на волоске. Они готовы запаниковать в любую секунду. Вот-вот дрогнут и убегут.

– Что за бред?! Отставить! – такое чувство, что Вождь не умеет теряться.

– Это вы только сейчас решились? – Трубадур сделал ударение на слове “сейчас”, положил ладони на пояс и немного нагнулся вперёд. Своей интонацией он походил на учителя математики, заставшего своего ученика за уверенным решением задачи крайне нерациональным способом. – Что же… И такое бывает… – а теперь он доктор, сообщающий пациенту, что “Ничего, и подобное лечится!”.

– Ты же умер… – это Воевода. – Я лично хоронил тебя.

– Ну… Какая-то часть меня действительно умерла.

– Остальные тоже живы? – Вождь.

– Все до единого.

– Зови их сюда.

– Запросто.

Он усмехнулся, приложил к губам инструмент и продудел:

– Туду-ду-ду, ту-ду!

– Глядите, телегу выкатывают. – темнота плавно родила поскрипывающую гужевую повозку, загруженную неизвестным багажом и с огромным деревянным конём в упряжке. За ней из щели начали выходить наши друзья. Их было так много… Вчетверо больше нас. Все улыбаются; все безоружны.

Стоя и охая, мы не заметили, как они аккуратно окаймили наш полумесяц своим, гораздо более внушительным.

– Быть готовым открыть огонь. – шепнул мне Вождь. Я передал дальше.

– Что происходит?

– Настало ваше время. – ответил Трубадур.

– Время чего?

– Время узнать правду.

По-моему мертвецы медленно подступали к нам. Очень медленно. Такое чувство, что замечал это я один. Трубадур продолжил:

– Вы всю жизнь воевали за мир без гонений, за свободу. Всё это здесь, за этой дверью. Идёмте с нами. Мы покажем. И бросьте оружие… вы здесь в безопасности.

Я глянул на Вождя. Он кого-то высматривал.

– Что там? – шёпотом.

– Среди них нет Петровича.

– Идите же с нами!

Кто-то из стрелков бросил свой карабин, и тот громко цокнул о пол. Я привстал, чтоб разглядеть. Это был близкий друг Трубадура, Белый Ворон.

– Поднять оружие! – Вождь сделался чрезвычайно грозным.

– Война окончена… – неуверенно пробормотал паренёк.

– Это его выбор. Не решай за него. – вступился Трубадур.

– Поднять оружие, солдат! – Вождь достал свой Маузер и направил на юношу.

– Ты нам верно служил, Вождь, и мы премногим благодарны тебе, но сейчас войне конец. Оставь его.

Вождь резко перевёл пистолет на оратора:

– Что же вы, такие хорошие, ни разу не заглянули к нам на огонёк?! Поделились бы миром!.. Назад!

Компания окруживших, завидев такую агрессию, немного всколыхнулась. Так колышется неопытный тропический грызун, позарившийся на упитанного и бесстрашного тарантула, готового в любой момент выстрелить ядовитыми волосками по своему обидчику.

– Не стоит этого делать. – совершенно спокойно ответил Трубадур. – Эй, покажите им.

Толпа перед повозкой растворилась, и кучер сбросил с багажа покрывало. Он готовился сделать это. Ясно, как божий день.

Конь недовольно фыркнул и скрипуче тряхнул головой.

Я увидел в телеге Петровича. Он сидел на горе вишнёвых пирожков и улыбался с набитым ртом. Я не помню, что произошло дальше… Только удар радости по голове… Почему я отключил логику? Я отключил всё…

Пол под делается мягко… А теперь, совсем жидко… Как вода. Туман… Тьма… Так хорошо…

Колючая тьма… Взрывы… Две штуки…

Стрельба…

Крики… Беготня…

Я проснулся?.. Или сплю?

Тишина…

Звук… Какой-то странный… Что-то волочится по полу…

Это мои ноги?

Да…

Только что пятка ударилась о камень… Меня тащат?..

– Петрович… Ты правда сидишь и пирожки с вишней?

Я слышу его дыхание. Кажется, боль в плече – это от его руки, сжимающей меня.

– Петро-о-ович?.. Пет-ро-вич…

– Закрой рот. Ты бредишь.

– Ну, хо-ро-шо…

– Умница.

***

Я очнулся в странном месте. Воздух пахнет ладаном, а у стены стоит огромная икона и… свеча, на которой греется сковородка. В сковородке что-то аппетитно шипит.

Я вроде цел. Только напрягать пресс трудно. И спина болит. Принимаю сидячее положение.

– Молодец. – знакомый голос!

– Я умер? – что-то часто я задаюсь этим вопросом.

– Отнюдь.

Осматриваюсь. Оказывается, я лежал на подушечке для иголок. Интересная вещь.

Знакомый голос продолжил:

– В отличие от… – ёлки! Это же Петька!

– Петька!

– Угу…

– Ты жив!

– Хм…

– Где ты?

– Здесь. – я обернулся и увидел его, сидящего ко мне спиной. – Ты у нас молодец.

– Где мы?

– Молодец, что не пошёл налево. Не каждому удаётся устоять.

Я вдруг вспомнил громадную скрипящую дверь, мертвецов, коня… Стоп!

– Ты был в телеге!

– Что?

– В телеге, которую прикатили…

– Ах, эти…

– Ты ел пирожки! – он на это захохотал.

– Что, серьезно? – не понимаю его реакцию. Я замолкаю и пытаюсь вспомнить детали, но мне не удаётся.

– Я так понял, это была галлюцинация?

– Ну, как тебе сказать? Скорее – неправда. Ха-ха-ха. А, точнее – ложь… С вишней, говоришь?

– Точно так.

– Ещё и сладкая… Эти ребята и не такое показывают в своей телеге. Хм. В основном самое желанное… Искусительские ходы.

Молчим.

– Объясни. Кто они?

Петрович обернулся, и я увидел его освещённый профиль.

– Они были такими же, как ты… До поры… Но потом у них кое-что отобрали, и теперь они сами хотят отбирать.

– Что у меня можно отобрать?.. У меня ведь нет ничего.

А он закрыл глаза, скривил губы и мотает головой. Мол, “не прав ты”, отвечает.

– Ты догадываешься, зачем ты им?

– Нет.

Услыхав мой ответ, Петька внезапно вскочил на ноги и истерично воскликнул:

– Ты не знаешь, не кто они, ни зачем ты им нужен, ни каково им! Да тебе цены нет! Ха-ха-ха! И он ещё спрашивает: “Что у меня можно отобрать?”! Ха-х-ха!

– Давай без шуток.

– Эгм. – он убрал улыбку (что оказалось крайне трудно), подошёл и сел рядом. – Невинность, дружище. Излюбленное их яство.

Кажется, Петруха спятил.

Пахнет горелым.

– У тебя подгорает.

– Ч-черт, точно. – он встаёт и бежит к сковородке.

– А что с остальными?..

– Ай-й! – обжёг два пальца и ущипнул ими холодную мочку уха. – Ну, что “что”? От них остались только намерения… И в основном дурные.

– То есть?..

– Ты неоднократно видел подобные в детстве. Они тебя здорово пугали. Зубастые такие…

– Ты о?..

– Ящерах.

– Парни стали… ящерами? – неужели все?..

– Можно и так сказать... Но, скорее, змеями. Каждый из нас, вламываясь с дурными намерениями в окованный неведением чужой внутренний мир, становится для своей жертвы самым страшным наказанием; особенно, если маскируется туманом неизвестности. – туман… От дверей… По утрам!

– А… Как быть с тем, что они каждую ночь по новой приходили?.. Это ведь были одни и те же?

– Естественно, одни и те же… Понимаешь, в чем дело… Действия, порождённые дурными намерениями, обычно не направлены на кого-то конкретного – кто будет более открыт, более доступен… Того и загрызут. – он подмигнул. Намекает на несчастного с северной стороны. – А если конкретики нет, значит и искренности тоже. Нет искренности – нет правды. А то, что не правдиво – не из числа вещей, которые не могут повторяться.

Я ничего не понимаю…

Мы, молча, едим подгоревшую яичницу и смотрим на икону.

– Петь?

– М-м-м?

– А… Ты?..

– Что?

– Они тебя тоже?..

– Шиш! – он повернулся ко мне правым виском, и я увидел круглое пулевое отверстие. – Я пошёл на это самостоятельно.

– То есть, ты свободен от желания мстить?

– Точно.

Мне плохо. В руках слишком долго нет винтовки, еда новая…

– Куда мы дальше? В комнату? На кровать?