I Для тренера по стрельбе Андрея Шумилина нерешаемых задач в биатлоне не было. – Ну что ты с пацанами возишься? – спрашивал его всякий раз на сборах в Хантах старший тренер юношеской сборной Ольховский. – С твоим-то опытом! Ну какие у тебя здесь перспективы, тренер? Давай ко мне! – Так наши пацаны, коуч, твоих юниоров итак в индивидуалке сделали! – А бегут-то хуже! – Потому что на дровах. А твои на лёжке застрелились! – Так мы сейчас на физику ставим! – На физику! Вон наши – закатываются, а твои – все закисли… Но Ольховский не унимался, заманивал: – Кубок IBU, Антерсельва, петля Аликина, Оберхоф, Поклюка, Хохфильцен…Через год-два заслуженного получишь… А заканчивал всегда одинаково: – Ведь не за себя прошу! За Родину! – «Оставьте всякую надежду!» (Надпись у входа в ад. Данте, «Божественная комедия», песнь 3, стих 9 – прим. автора) – улыбался в ответ тренер по стрельбе. – А Юрку куда я дену? …Смотрит Шумилин морозным ранним утром на снег, искрящийся в лучах солнца, на подернутые серебристым махровым инеем щиты на стрельбище. Классный катун! Пар валит изо рта. Хорошо! Смотрит и вспоминает: «Здесь на спуске Юрка с трассы в осинник свалился. Чуть шею не свернул», «На этом тягуне палку сломал», «А тут – на финише – маханул». А сзади Юрка, едва поспевает. Бежит Шумилин по склону, лыжи – раз-два, раз-два: «Вот Висячий камень, за ним – Зеленый мыс». Бежит легко, чуть покачивая корпусом: «Как же я отсюда уеду? Куда?», «Здесь моя родина!» – Пап, ну хватит уже! – канючит Юрка у финишного створа. – Да ты что, Юрок? Все только начинается! – весело кричит отец и заходит на новый круг. А после вечерней тренировки – когда Юрка, намотав с пацанами по трассе кругов пять, а то и десять, затихнет в своей комнате – хорошо сидеть на кухне, укрывшись теплым пледом, с кружкой горячего чая и книжкой, под старым абажуром. Лишь глянет изредка Шумилин на стену, напротив. Там в рамке под стеклом черно-белая фотография. Портрет той, единственной, что подарила ему сына, а сама умерла – не снесла мук родовых. Раньше Шумилин рассказывал жене весь прожитый с Юркой день. Смотрел, если она улыбается, значит правильно день прожили… Отведёт взгляд Шумилин и опять читает. А утром – по морозцу – на трассу. II Только быстро вырос Юрка! После спортфака, отбегав в армии год за СКА, вернулся домой в новом качестве. И стало два тренера Шумилина: один – на стрельбище, другой – на трассе. Первый учит, как винтовку пристрелять, а второй – ходу в подъем. Старший показывает, как дыхание свое укротить перед стрельбой. А младший финишному спурту обучает. Одного как бы и не видно вовсе, а второй всегда рядом бежит, а на спуске – за счёт большей массы – накатывает. Смотрит как-то раз старший Шумилин, а младший еле-еле с горы тащится. Уж и последний шнурок на триста метров вперед тренера ушел. – Что с тобой, Юрок?– подъехал отец. – Уж не заболел ли? – Да… так, – вздыхает сын. День так. Два так. А вечером третьего дня сам к отцу подходит: – Не знаю, как и сказать… Помнишь Веру Смирнову? – Это та рыженькая коротконожка, с веснушками на носу? – притворился отец. – Не-е. Эт-т Тамарка, – улыбнулся Юра. – Уже второй раз замуж выходит. – Скажите-пожалуйста, живут же люди! – Нет. Вера – это… – Дочку титульного спонсора в школе олимпийского резерва даже технички знают, – легко перебивает старший Шумилин. – На лыжной базе иногда ее вижу. Джипы, охрана, то, да се. Пройти спокойно нельзя… Замуж, поди, тоже выходит? – Нравится она мне. Очень. – Так вы ж перед твоей армией с ней расстались. – Да то была глупая ревность, недоразумение… – А ты с ней разговаривал? Молчит Юрка, вздыхает только: – Уезжает она. – И что? Не насовсем же! – В Германию. На стажировку, на два года. Тридцатого декабря самолет… – В канун Нового года? – Там нет таких каникул, как у нас. – Что ж. Раз так, нужно действовать решительно! – Я все тянул, тянул…теперь поздно! Глянул старший Шумилин на портрет – молчит жена, серые глаза грустью заволокло. – Буду скоро как наш Петрович – старый, пьющий тренер, в трениках, – то ли в шутку, то ли всерьез сказал Юрий. – Нельзя раскисать! Надо собраться, найти нужные слова, объясниться. А иначе всю жизнь потом будешь казнить себя за слабость. – Боюсь, что всё уже поздно. – Заладил поздно-поздно. Под Новый год случаются настоящие чудеса! Ты сам прекрасно знаешь, – это как в фильмах: пока нет титров – надежда не умерла! Уже следующим днем подъехал Юра на стрельбище к отцу. Крутой вираж заломил, обдал снежной пылью, глаза горят: – Я разговаривал с ней по телефону. Она предложила проводить ее в аэропорт. III …Из коттеджного поселка мы выехали чуть позже, чем было намечено. Вера хотела ехать на своей спортивной машине, но отец ее настоял, чтобы нас отвез его личный водитель-охранник на внедорожнике: – Так всем будет удобнее и надежнее. Дорога до аэропорта должна была занять немногим больше часа. Машина резво рванула, приближая нас к скорому и неизбежному расставанию. От водителя нас отделяла прозрачная изолирующая перегородка. Стук, вибрация моего сердца, перекрывали мерный звук мотора. В воздухе повисло тягостное напряжение. Я все не решался начать разговор. Машина, чуть замедлив скорость, съехала с федеральной трассы. Справа и слева от дороги за специальным шумоотражающим забором проносились в темноте призрачные неживые силуэты дачных домиков. Дорога резко повернула вправо, и в ту же секунду на нас буквально обрушилась снежная буря. Вдруг, разом, пропали дачные домики. Еще миг и уже не стало видно заборов. Машина замерла, и через мечущиеся в бешеном ритме по лобовому стеклу дворники, свет мощных фар отчаянно выхватывал из мрака ночи лишь необузданную снежную круговерть. Раздался щелчок и в динамиках внутренней связи мы услышали голос нашего водителя: – Вера Григорьевна! Дальше ехать невозможно. Ничего не видно. Сплошной снежный поток! Я выйду, посмотрю, что можно сделать. Пожалуйста, оставайтесь в машине. Я попробовал тоже выйти, но Вера остановила меня, коснувшись руки. Сердце мое, казалось, вот-вот разорвется. – Вера, я давно хочу тебе сказать… – начал я. IV Хорошо сидеть на кухне, укрывшись теплым пледом, с кружкой горячего чая и книжкой, под старым абажуром. Тихо отмеряют часы свой ход. Скоро, очень скоро подбежит минутная стрелка к часовой, поравняется у XII и покатит дальше по кругу. И родится новая данность, новая реальность, Новый год! Только вдруг тишину разбудит телефонный звонок: – Ну что, тренер, с Новым годом тебя! – И тебя, коуч, с наступающим! – Теперь ты мой должник, тренер! Давай рассказывай, не томи, как все прошло? – Как прошло? Как только их машина повернула к аэропорту, ребята из ДПС перекрыли этот участок и направили весь остальной транспорт в объезд. Шумилин осторожно закрыл книгу, положил ее на край стола и продолжил: – Твои снежные пушки мы расставили по обеим сторонам дороги за забором. Воду подключили от пожарных гидрантов. Из-за обрамляющих дорогу заборов этот участок продувается всегда так, словно ты находишься в аэродинамической трубе. Был настоящий ураган. Любой человек, попавший туда в этот момент, не смог бы разобрать ничего в двух метрах от себя. А четыре фронтальных погрузчика в пять секунд, возвели спереди и сзади непролазные сугробы, окончательно отрезав все пути к отступлению. И все это было сделано без единой репетиции! – И что? – Они сидели в машине и говорили там до тех пор, пока ее самолет не взлетел. Он признался ей, а она, оказывается, все это время ждала его! – А потом? – А потом эти же самые погрузчики расчистили дорогу, и они вернулись домой. – И? – И Юра просил у ее отца руки дочери. – И что? – И теперь с нашим благословением они снова мчатся в аэропорт! Уже на другой рейс. Шумилин видел перед собой лишь серые глаза, полные жертвенной любви и нежности. Под Новый год случаются настоящие чудеса! И пока нет титров – надежда не умерла! – Неужели никто так ничего и не заметил? – А разве главное это, коуч? …Тренер по стрельбе взял в руки книгу, подержал в ладонях, не раскрывая, затем снова положил на край стола. Свет от старого абажура упал на обложку так, что можно было прочесть название: О. Генри «Золото и любовь» декабрь 2021 | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
