Галиматья про авторов-героев

 

1.

Пандемия – новое слово, вошедшее в этом году в наш повседневный лексикон, ладно бы слово – это новый стиль жизни, к которому с великим сожалением начинали привыкать. Не говорю про всех, но о себе точно могу утверждать – постепенно, но неуклонно менялись привычки, стиль поведения, включая, в том числе, и распорядок выходных: был субботний вечере, а я сидел дома и пялился в телевизор. Ни тебе веселой компании, ни «выхода в свет», только очередной сериал, как главное развлечение.

 

2.

Неожиданно мои невеселые размышления прервал дверной звонок.

Прошлепав босыми ногами по паркету, не заглянув в глазок, распахнул дверь.

На пороге стоял Кеша-Сказочник собственной персоной: массивная, спортивная фигура, пышущий здоровьем румянец на щеках – все, как обычно, невозможно не узнать, хотя и не виделись пару лет с тех пор, как встречались на нашей шумной пирушке бывших одноклассников в честь пятнадцатилетия окончания школы.

- Привет, Вадик! – он шагнул через порог и протянул мне руку.

- Здорово! Какими судьбами?

- Да вот проходил мимо, решил заглянуть. Твой же адрес со школы не изменился, не всякого из наших так легко найдешь.

- Проходи. Может налить чего?

- Нет, если только чая.

- Проходи в комнату, сейчас чайник поставлю, - вышел на кухню.

Кешку я знал с малолетства, его семья тогда жила в нашем доме. Даже в детский садик с ним в один ходили. Там-то он и заработал себе кличку – «Сказочник», уж больно здорово он рассказывал как известные сказки, так и истории им самим придуманные. Помню, когда уже постарше были, в классе шестом-седьмом, наши родители сняли на лето дачи рядом друг с другом, там-то я испытал на себе кешкин талант рассказчика в полной мере. Собиралась тогда компания из нескольких соседских детей, и шли мы в проржавевший, снятый с колес, старый фургон, стоявший в густых кустах за картофельным полем, рассаживались в таинственном полумраке и внимали ровно и гладко текущему повествованию, которому Кешка придавал то напряженно-приключенческий, то рассудительно-спокойный оттенок. Никогда не забыть того ощущения, которое приходило - стоило закрыть глаза – абсолютный эффект присутствия внутри того, что слышал.

Позже, в старших классах, мы с Кешкой немного отдалились друг от друга, я тогда больше сдружился с Мишкой Сипловым, которого все, естественно, звали Сиплый. А уж после школы мы попали в разные ВУЗы – я в один, а Сиплый и Сказочник в другой, потом они женились, переехали из нашего района, развела меня с ними судьба, только раз в пять лет собирались на вечер одноклассников, после последнего из которых я ни Кешу, ни Мишку не видел, а полгода назад узнал, что Мишка пропал без вести. Ушел из дома как-то вечером и не вернулся.

Когда я вошел в комнату с чашками, Кеша, выключив телевизор, сосредоточенно, в полной тишине вглядывался в сгущающиеся сумерки за окном, услышав мои шаги, вздрогнул и оглянулся:

- Вадик, если честно, я к тебе за помощью. Просто Мишка… Просто кроме тебя-то и не к кому теперь обратиться.

- Ты о чем? – я удивился глубокой печали, которая так непривычно проявилась во взгляде школьного приятеля, исчезла обычная его улыбка, которая раньше никогда не сходила с лица, пропала радость из глаз, я вдруг понял, что он разительно отличается от моего воспоминание о том, каким он когда-то был.

- Мне надо кое-что в жизни подправить. Я давно этим занимаюсь, раньше Сиплый помогал, но теперь…, знаешь же?

- Да, слышал. Пропал он.

- Хорошо, пусь будет - пропал. Я не об этом сейчас. Мне нужен…, как бы это сказать, вроде компаньон, может лучше сказать, помощник. Дело-то не очень простое. Важно, чтобы доверие было. А ты, помню, тогда, в детстве, умел по-настоящему меня слушать, ну, как бы, с полным доверием.

- Да уж! Ты рассказывал так, что я был уверен, что все на самом деле происходит, - согласился я.

- Вот, вот. Я об этом и говорю. Мне такой и нужен. Таких только двое: ты и Мишка… был. Ты, кстати, по-прежнему один? Не женился?

- Нет.

- Это хорошо…

- В каком смысле?

- Ну, что я тебя от семьи не оторву, а то все вокруг в заботах, времени ни у кого нет… Ладно, не об этом…

- Ты скажи, что делать-то надо?

- Слушать. Просто слушать. Просто посиди и послушай, - он немного нажал мне на плечи, я плюхнулся в кресло, а Кеша прошел к дверям, выключил свет, погрузив все вокруг в полумрак, и заговорил. – Начнем с простого. Мне надо тебя проверить. Только не перебивай и не вмешивайся в мой рассказ, - я молча кивнул, хотя Сказочник этого и не мог увидеть в темноте. - В одном приморском, южном городе должен жить один паренек, ему сейчас должно быть двенадцать лет. Наша с тобой задача состоит в том, чтобы узнать состояние его здоровья. Я тебе сейчас расскажу, как мы с тобой отправляемся туда и все попытаемся выяснить, - он твердо взял меня за руку, потянул, заставив встать, медленно повел в прихожую, распахнул входную дверь.

Шаг за порог и мои ступни провалились в горячий песок, яркое солнце ослепило, вынудив зажмуриться, а слух ласкал мерный плеск морских волн.

- Нам туда, в то кафе, - Кеша тянул меня прочь от воды.

Я с удивлением оглядывался на спешащих на пляж отдыхающих, с упоением вдыхая свежесть пропитанного ароматом моря воздух, наслаждаясь, уже ставшим непривычным чувством нахождения в многолюдной толпе.

- Это я тебе рассказываю про лето девятнадцатого, - пояснил Кешка, будто прочитал мои мысли, - не удивляйся. Тогда было проще сделать то, что мне надо.

- А что надо? – решился я спросить.

- Там, в кафе, сейчас по моему сюжету сидят две женщины, они подруги, живут в этом городе. Одна из них врач того парня, про которого я тебе говорил. Мне надо, чтобы мы с ними познакомились. Я как-то не очень в этом, а ты, помню, легко этот вопрос решал. Я про знакомство. Короче, ты к ним подкатишь, познакомишься, потом меня подтянешь, мне интересна та, которая рыжая с короткой стрижкой. Я у нее узнаю то, что мне важно, и мы назад. Договорились?

- Попробуем.

Мне обалденно нравился этот рассказ Кешки, а если учесть, что этим летом не удалось побывать на море, то история становилась воистину сказкой.

Этот эпизод пронесся обидно быстро, но порой волнительно – молодые женщины оказались многообещающе хороши, веселы и общительны, тем более жестоким было разочарование, когда я понял, что опять сидел в кресле у себя в квартире, где за окном начинался ноябрьский дождь и завывал холодный ветер.

- И все? – я открыл глаза, пытаясь после яркого южного солнца что-либо разглядеть в темноте питерской квартиры.

- Нет, - в голосе Кеши звучало отчаяние. – Нет! Черт! Что же не так? Я же все рассчитал… Ладно, я решусь на вторую проверку. Ты со мной? Поможешь? Готов?

- Мне понравилось, - признался я.

- Сейчас это может для меня быть очень тяжело, ты уж там меня вытащи, если что… Давай, - он опять вытянул меня за руку из кресла, повлек к дверям.

За дверь оказался ночной Невский проспект, жутковато пустой, темнота, фонари не горели, лишь редки окна светились, машин не было, только с страшным воем пронеслась «скорая», витрины кафе и магазинов забиты щитами или закрыты металлическими жалюзи.

Я поежился от нереальности обстановки.

В этот момент с Литейного вывернула полицейская машина, по нам скользнул свет прожектора и резкий голос из мегафона прорезал тишину:

- Лечь на землю! Не двигаться!

- Черт! – вскричал Кеша. – Совсем забыл! Быстро, бежим!

Схватив меня за рукав, рванул к ближайшей подворотне, вслед нам загрохотала автоматная очередь, щеку обжег осколок камня, отбитый пулей от монументальной стены серого здания, приложив к ране руку почувствовал кровь, в спешке размазал ее по лицу.

Бежали долго, Кеша прекрасно ориентировался в проходных дворах, даже в полной темноте ни разу не завел нас в тупик. Когда стало ясно, что погони нет, мы остановились, согнувшись привалились к какому-то забору, тяжело дыша, несколько минут не в силах сказать ни слова.

Наконец Сказочник смог говорить:

- Сто пятидесятая… уже…

- Что?

- Волна. Волна сто пятидесятая. Я совсем из виду упустил. Комендантский час, и мы без средств защиты.

- Где мы?

- Тридцать первый уже год…

- И все еще?

- Да, все остановлено… Короче, полная задница. Пошли, тут рядом.

- Куда?

- Увидишь. Там сборище корона-диссидентов.

Поплутав еще минут пять по дворам, мы спустились в подвал одного из домов. Помещения были слабо освещены, в первом почти весь пол занимали грядки, колосившиеся картофельной ботвой, во втором от нас шарахнулись к стене несколько коз, воздух был тяжелый, я несколько раз усердно сглатывал, чтобы побороть подступившую тошноту.

Наконец вышли в большой зал, где были люди. Некоторые лежали на матрасах, брошенных на бетонный пол вдоль стен, но большинство сгрудились у длинного стола, сколоченного из неровных досок, в углу на буржуйке что-то варилось, дым и пар уходили в раструб пристроенный к узкому окну под потолком.

- Общение, любые контакты запрещены. Абсолютно, - объяснил Кеша, - только здесь, пока не накроют. Ты обожди, я сейчас.

Он отошел к одному из матрасов и недолго о чем-то пошептался с парнем лет тридцати, потом, как подкошенный, плюхнулся на колени, обхватив голову руками. Его собеседник махнул мне рукой, мол, подойди.

Я послушался.

- Уведи его, ему срочно надо назад.

Я подхватил Кешу подмышки, потащил к выходу, он повернул голову, через плечо взглянул на меня, будто не видя, но вот в его отсутствующий взгляд вернулась осмысленность, он тяжело вздохнул и прошептал:

- Я сейчас… я сейчас. Сейчас сосредоточусь. Надо спешить, ночь слишком коротка…

В следующее мгновение я опять сидел в кресле в своей квартире, а Кеша стоял у окна, прижавшись лбом к стеклу, по которому со стороны улицы бежали потоки ночного дождя.

- Ты можешь мне объяснить, что ты сочиняешь? – спросил я. – Ничего не понимаю. Раньше ты как-то более логично и последовательно рассказывал, тогда, в детстве. А сейчас какие-то скачки, все как-то не связно и непонятно, какая-то галиматья у тебя получается. То эти очаровашки в кафе, я только там почувствовал кайф от слушания твоего рассказа, как ты перекинулся на какую-то катастрофическую фантастику. Я про будущее. Мне не понравилась вторая часть твоего рассказа – про тридцать первый. И так безрадостно все, а тут ты еще усугубляешь…

- Мне надо кое-что переписать…

- Что? Хотя вторую часть точно надо переписать.

- Мне надо переписать начало, вернее кое-что почти в начале. Я несколько раз пытался, но каждый раз сочинял что-то не так. Я какой-то бездарный автор. У меня не получается. Я никак не могу уложить всю логику произведения, она выходит из-под контроля, слишком много линий. А времени все меньше.

- Думаешь, я что-то понял?

- Я сам путаюсь. Сейчас будет еще одна попытка переписать начало. Я очень, очень надеюсь, что в этот раз все рассчитаю правильно. Вся сложность, что в этом произведении я и автор, и герой, это сбивает, поэтому мне нужен кто-то. Сначала Мишка, теперь ты. Мне нужен герой, только герой, пообещай, что не попытаешься стать соавтором. Ты должен быть послушным, только я буду решать. Мишка попытался стать соавтором и видишь… Обещай!

- Я готов тебе это обещать, но я ничего не понимаю. Объясни.

- Хорошо, объясню, пойдем, - он потянул меня за руку из кресла, хотя я уже и сам вставал, понимая, что пора покидать квартиру.

За порогом был широкий луг, вдали на фоне ночного неба были видны силуэты домов, лаяли собаки, недалеко по дороге, пересекавшей луг, пронеслась группа всадников, их плащи развивались, хлопая полами.

Уже на подходе к дороге Кешка остановился и кивнул на холмик земли, в который был воткнут покосившийся деревянный крест:

- Здесь Сиплый лежит.

Я потерял дар речи.

- Да, он попытался взять на себя роль автора, хотя опыта у него не было. Вот так вышло. Там, - Кеша мотнул головой куда-то за спину, - в нашем времени он пропал, а здесь его просто убили. Зато он не позволил переписать первую главу одного из поколений своих предков. Он закрыл ее своей грудью.

- Кого? – выдавил я наконец.

- Одну из своих пра-пра-прабабок.

- Бред. Это же невозможно.

- Почему?

- Хорошо, давай логически, - я уже полностью, как мне казалось, пришел в себя, - а если бы он ее не закрыл грудью, то она бы погибла, и он бы не родился.

- Конечно. Но он же закрыл, поэтому и родился. Логично же?

- Нет. Он родился там, в наше время, а здесь во времена прабабки он погиб. Он погиб раньше, чем родился?

- Нет. Плясать надо от печки, то есть от начала. Он сначала, в более раннем времени, спас свою прабабку, поэтому он и родился через много лет. Он просто решил не дать кому-то переписать жизнь своих предков, не дать переделать сюжет про него. Он решился стать автором, забыв, что он при этом и герой. Практически, недопустимо играть две эти роли вместе, это плохо кончается. Начинаешь путаться. Видишь, как с Сиплым вышло, он возомнил себя автором, взвалил на себя ответственность автора, которому все в его произведении подвластно и забыл, что он один из героев, которые порой выбиваются из-под контроля, да и, если честно, то и произведение-то изначально не его. Но Сиплый решился взять в свои руки сюжет о себе. А авторов же много вокруг, которые сочиняют все это, - Кеша сделал широкий жест, - наверное, тому автору, который до этого писал про прабабку не понравилось, что в его сочинение пытаются вмешаться, что-то изменить. Вот он и расправился с Мишкой, воспользовавшись тем, что он еще и герой. Круг замкнулся. Сиплый родился в середине восьмидесятых двадцатого века, жил, потом там пропал без вести, потому что вернулся сюда и здесь погиб. Он родился там, потому что здесь решился стать автором, не захотел оставаться просто героем. Так понятно?

- Нет, галиматья, галиматья! Ты-то кто? Автор или герой?

- Я? Я пока не то и не другое, я просто наблюдатель, который записывает то, что происходит и немного управляет героем, который дал на это согласие, то есть тобой. Так понятнее? Мы пока просто ходим, наблюдаем и слушаем. А сейчас настанет время проявить себя, как автор. Я уже несколько раз это применял, но аккуратно, так, чтобы сильно не вмешиваться в чужие авторские задумки. Но это не помогло.

- Чему?

- Моему сюжету.

- И в чем он?

- Все очень просто и очень печально. У меня есть сын, у него врожденный порок сердца, неоперабельный. То есть каждый день может стать последним. Это в моем роду передается через поколение, иногда через два. Моя задача сейчас изменить этот алгоритм, сбить этот ритм. Так, чтобы на него не выпало. Теперь понял?

- А что мы с тобой узнали?

- В прошлый раз, поправляя здесь некоторые встречи нескольких людей, я свел две разные пары так, что в моем роду все пошло иначе и еще в одном, в котором была та же проблема. Вот мы с тобой сначала сходили к Черному морю, там я выяснил, что во втором роду парень получил порок, то есть мое переписывание этой главы, где мы сейчас, не помогло. Второй раз мы перелистали мою книгу в конец и в Питере узнали, что мой сын к тому времени уже несколько лет как умер.

- Почему сразу не пошли узнавать про твоего?

- Хотел тебя проверить, как ты реагируешь на мой рассказ, можно ли тебе доверить роль героя, не будешь ли в авторы рваться. Поэтому для начала взял легкую главу, где для тебя одни удовольствия. Ты оказался очень управляем, поэтому я и решился тебя взять во вторую часть. Понимал, что там мне могут отказать силы…

- Подожди, подожди, ты хочешь сказать, что сейчас перепишешь что-то в жизни своих предков?

- Да.

- Но как же эффект этой, как ее, бабочки. Ты же повлияешь на будущее, мы вернемся назад, а там все по-другому. Там все, как по щелчку, переменится.

- Нет. Никакого щелчка, все отсюда с этой точки пойдет по-другому, и у всех там изменятся все воспоминания, вернее не просто изменятся воспоминания, просто жизнь в чем-то пройдет иначе, о ней и останутся немного другие воспоминания.

- Тебе не страшно это делать?

- Я автор в данном случае, я продумываю весь сюжет до конца. Я напишу не только эту главу, но и все последующие. Пошли, нам пора, сейчас я сведу своего предка не с той девушкой, как было в предыдущем варианте, а с ее сестрой и все пойдет, как надо. Я спасу его, своего сына, иначе жизнь перестает иметь всякий смысл, это будет моим главным произведением.

Мы двинулись к маячившим вдали силуэтам города.

 

3.

Меня разбудил настырный телефонный звонок.

Не открывая глаз, нащупал лежавший у ножки кресла телефон:

- Да.

- Вадик, привет, это Юрка Семенов.

- Да, - разлепил веки, потянулся, тело болело, все затекло от неудобной позы, видимо, я так и уснул вчера перед телевизором, хорошо, что тот через пару-тройку часов сам выключается, хоть спал в тишине.

- Печальная новость. Сегодня ночью умер Кеша-Сказочник.

- Да ты что! – остатки сна мгновенно улетучились. – Что случилось? Он же такой здоровый был, главный спортсмен в классе.

- Ты что, Вадик, я про Кешу, какой здоровый, ты что совсем забыл? У него же врожденный порок был, его же на физру никогда и не допускали. Ты проснись.

Я молчал, я не мог отделаться от мысли, что я прекрасно помню спортивную фигуру Кеши, его замечательный румянец, его пышущее здоровьем лицо, и вдруг вспомнился кошмар, который снился сегодня всю ночь про наши с ним «путешествия во времени»

- Извини, это же у его сына был порок, - сделал я последнюю попытку расставить все по местам.

- Слушай, ты что с перепою. Здоровый у него сын.

Я дал отбой, выбрался из кресла, хотелось плеснуть в лицо холодной водой, чтобы окончательно стряхнуть сон.

Вошел в ванную, в зеркале очень четко отразилась на щеке ссадина, оставленная осколком стены на Невском проспекте.

Кровь, размазанная по лицу, уже запеклась.

 

07 ноября 2020 года.