В сонливости легчайших облаков, в оцепененье перистого стада, пастух ярился в белых небесах, трещал кузнечик – шалый вертопрах – в подсохших травах брошенного сада, и я листал тамбовский часослов, где август длился жарок и багров. Сквозь дым зеленоватой кисеи, высокий осокорь - в сгущенье соков, с изрезанной морщинами корой - мерцал дремотно узкою листвой и простирал громады сучьев к стёклам. В окно моё сто-листые ручьи стекали водопадом с веток и в жасминовую кипень ли, сирень пронизанного солнцем палисада… Там шёл ребёнок. В розовый загар легко окрасил горний медовар его плечо и лоб, осколки радуг цвели в глазах и голубела тень под нежным подбородком - в знойный день, как тонкую и хрупкую скудель, несла котёнка дочь, откинув локон. Дыхание над крохотным зверьём и бережные пальчики её мир делали не столь уж кособоким, не столь больным войной… Под птичью трель полудня чуть скрипела карусель: В виолончельных жалобах пчелы на сквозняке покачивалась шляпа, в луче, светло целующем стекло, крыло соломки блёклое цвело узором золотистых крупных крапин, и свет, сходя на старые полы, их срез седой являл из полумглы. Тот древний деревянный манускрипт с причудливою строфикой прожилин хозяев добрым словом поминал, фамильный их храня инициал, - как трудно, но достойно жизнь прожили в любви – сквозь беды, голод, недосып... В тиши полдневной скрип… и скрип… и скрип… | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
