«Градусник» - так обозвала я шрам на животе моего любимого. Тонкая вертикальная, полоса, пересеченная короткими поперечными, разделяла весь живот, начиная от солнечного сплетения. Однажды, после пикника Сереже стало очень плохо, а я чуть не умерла от страха. Тогда я узнала, что еще в детском саду, в результате заворота кишечника, он перенес сложную операцию. А последствия дают о себе знать и через 20 лет.

Точно такой шрам я заметила сразу, как только дети разделись на пляже. И знала, что это очень серьезно. Подозвала мальчишку и расспросила. Мои опасения целиком подтвердились. Я спросила, соблюдает ли он диету. И обратилась в недоумении к напарнице: как можно было отправить ребенка через полгода после такой сложной операции в глухомань, и даже не предупредить медработника?! Валька пожала плечами:

- Кого? Мишку? Думаешь, он знает, что такое кишечник?

- Медработник… - растерялась я.

- Первый курс, да еще и двоечник, - поставила напарница свой диагноз, но меня, все-таки, успокоила:

- Да не переживай ты так. Кроме зеленых фруктов здесь его пищеварению ничто не угрожает. Питание в лагере для всех диетическое.

Мы провели разъяснительную работу, и я успокоилась.

 

Родительский день в лагере. Детей разобрали до самого вечера. К кому не смогли приехать родители, привезли гостинцы родственники, соседи или просто знакомые, которые все равно ехали к своим детям.

А вечером нас с Валентиной ждал неприятный сюрприз. На дискотеке постепенно выяснилось, что кроме двух подружек – студенток, мы единственные абсолютно трезвые взрослые. Сюрприз был не из приятных. Я вообще сама боюсь пьяных, а пьяные и дети – это понятия, на мой взгляд, не совместимые! Пока мы назначали дежурных среди своих сознательных старшеклассников, пытаясь хоть как-то уследить за порядком и не выпустить детей из-под контроля, ко мне подбежал мальчик из нашего отряда и попросил дать ключ от корпуса, потому что «Вовке очень плохо, и он хочет лечь». Земля ушла у меня из-под ног. Крикнув Вале, я стремглав помчалась к корпусам.

Открывшаяся мне картина была ужасной. Белый, как полотно, Вовка, скорчившись, полулежал на ступеньке крыльца.

- Бегом за медбратом! - скомандовала я мальчишке. Потом легонько похлопала Вовку по щеке. Он приоткрыл глаза.

- Что ел?

- Картошку… жаренную.

- Молодец! И зачем ты ее ел, если знаешь, что тебе нельзя?! – в ответ он только застонал и опять закрыл глаза. Я открыла дверь. Но можно ли его двигать я не знала. Я молила бога, чтобы наш медицинский двоечник вспомнил, хоть что-то полезное из своих талмудов, что поможет ребенку.

Вернулся мой посыльный, но вместо медбрата с ним прибежала Валя.

- Где?!...

- Да он пьяный в дым! Танцует, ничего не слышит, от Риты оторваться не может. Что я его силой, что ли вести должна?

На меня начало накатывать:

- Ты не понимаешь, насколько это серьезно?! Ты не понимаешь, что мы сами помочь ему не сможем?! Мы даже скорую вызвать не можем! И само оно не пройдет, не тот случай! - у меня начинается истерика, но взглянув на собравшихся вокруг испуганно притихших детей, я вовремя замолкаю. Потом резко поворачиваюсь и бегу в сторону дискотеки: вся злость за свое бессилие обратилась против преглупого Мишки. Потому что это он должен думать, как помочь Вовке. Потому что его этому учили, а меня нет. А если он не слушал, сам виноват. А от Риты я его сейчас быстро оторву, если понадобится, я его на изнанку выверну, но он протрезвеет, и, по крайней мере, скажет мне, что делать! И чихать мне на ядовито – желчные комментарии Риты, которая терпеть не может меня, равно как и всю женскую половину человечества.

Танцплощадка, из-за того, что основная часть детей успела собраться у нашего корпуса, почти опустела. Среди редких танцоров, быстро нахожу нужную мне пару. Действительно, в том, что Мишка еще держится на ногах, исключительно Ритина заслуга. Я начинаю без предисловий, сразу пытаясь разъединить «сладкую парочку»:

- Я, конечно, прошу прощения, но у нас в отряде проблема, и без вашего кавалера нам не справиться. Ребенку срочно нужна медицинская помощь.

Что-то мычал Мишка, Рита пыталась противиться, предлагая взять но-шпу у нее в сумке и оставить их в покое. Я даже не собиралась вслушиваться. Не знаю, откуда при моем скромном весе и росте у меня берутся силы в экстремальные моменты, но я почти тащу его за собой, а вместе с ним и Риту, которая не желает отпускать мужичка, который, наконец – то попался в ее объятия.

 

- Миша, полгода назад ему сделали операцию на кишечник. Сегодня он объелся жареной картошки. Ему очень плохо. Это очень, очень серьезно. Пожалуйста, приди в себя и скажи, что мы можем сделать.

Мишка, зачем то, трогает его лоб (видимо лоб горячий). Что-то спрашивает на местном диалекте. Я ничего не понимаю, но интонации мне совсем не нравятся. Нервы сдают, и я начинаю по нарастающей:

- Пожалуйста, ему срочно нужно в больницу. Швы еще достаточно свежие, если у него опять заворот кишечника, то они не выдержат, а потом ему уже никто не поможет! Ему надо в больницу. Просто поверь мне, если сам не понимаешь. Ты же местный, придумай что-нибудь! Как мы можем его туда отвезти? - всеобщее молчание длится вечность. Сейчас они все для меня как враги, потому что совсем рядом непоправимо - страшное, а они мне не верят. Не хотят помочь, они меня даже не слышат. В отчаянии, я вспоминаю, что на озере видела компанию отдыхающих. Издали мы видели их красную легковушку. Это надежда. Я разворачиваюсь и бегу к озеру. Я не видела кто там был: пары или только мужчины, в голове билась одна мысль: только бы водитель был трезв.

Спустившись по тропинке к озеру, замираю. Меня окутывает кромешная тьма. Если отдыхающие и остались, то найти их в темноте просто нереально. И тут до меня начинают доноситься крики. Зовут меня. Что же я, в самом деле? Даже не сказала, куда бегу. Я поворачиваюсь и тут на меня, в буквальном смысле, налетает Валя:

- Ну, куда ты? Они нашли машину, бежим скорей!

По дороге Валя рассказывает, что как раз приехал грузовик, что привозит продукты в лагерь. Водитель, вообще положительный мужик – Петрович, просто сегодня решил пива выпить, и чтоб жена не скандалила, приехал в лагерь. Здесь и компания всегда есть, и жена под руку не зудит, и на работу утром не опоздает. Я слушаю в пол-уха. Меня беспокоит, повезет ли он Вовку в больницу, и кто поедет с ним. Я боюсь, что все это делается, просто, чтоб я оставила всех в покое. И что они до конца так и не поняли всю серьезность. Оказалось, что Петрович трезв как стеклышко, хорошо знаком с родителями Вовки, даже про операцию знает и про угрозу для Вовкиной жизни ему не пришлось долго объяснять.

Я, лихорадочно стала уговаривать взять меня с собой. Не знаю почему, но я дико боялась остаться в неведении. Меня мучило убеждение, что лучше, чем я, помочь Вовке сможет только врач. Только передав ему ребенка, я могла успокоиться. Спорить никто не стал. И, умостив Вовку лежа на мои и Мишкины колени, Петрович завел машину.

По дороге со мной опять едва не случилась истерика. Машина остановилась у сельского дома, и Мишка скомандовал выходить. Он все еще сомневался, поэтому привез к своей маме – медсестре со стажем. Там Вовке прощупали живот, сделали обезболивающий укол, чтобы снять спазм. А потом уже она заговорила с Мишкой на непонятном мне местном языке, но ооочень строго. Не знаю, что расстроило родительницу больше: халатность сына или то, что разило от него невыносимо, но после ее выговора, мужчины действовали очень быстро и организовано.

 

Я стою у входа в городскую больницу, от усталости прислонившись спиной к стене. В голове слегка шумит от пережитых волнений. В памяти поочередно всплывают картинки: притихший Вовка. Головой он лежит на моих коленях, и я то и дело наклоняюсь, прислушиваясь к его дыханию. Петрович напряженно не сводит глаз с дороги, потому что мы мчимся по грунтовой дороге на предельной для грузовика скорости.

Ожидающие медработники. (Из сельского медпункта предупредили и нас уже ждут). Вовке помогают спуститься и укладывают на каталку. Подходит доктор. Он относится к той категории мужчин, в присутствии которых женщины успокаиваются, потому что выглядит он спокойным, уверенным в своих действиях, и для меня в создавшемся положении он почти бог. Врач начинает четко задавать вопросы и ставить свои пометки в историю болезни. Услышав год операции, наклоняется к Вовке:

- Да ты старый знакомый… Помнишь меня? – Вовка открывает глаза и, присмотревшись, слегка кивает. Оказывается, операцию делал этот самый врач. Потом Вовку увозят. Все это действует на меня успокаивающе: Вовка передан в надежные руки. Доктор покровительственно берет меня за плечи:

- Привезли вы его вовремя. Теперь будет все нормально. Отдохните, у вас такой вид, что пора предложить нашатырь.

Я устало пытаюсь улыбнуться, оценив его попытку, благодарю и выхожу на воздух.

 

Как только Вовку сняли с машины, Петрович поехал к его родителям. Теперь мы ждем его. Мишка свернулся на кушетке в коридоре, перед приемным покоем. Я стою, прижавшись затылком к бетонной стене. Так легче: и колени не так дрожат, и голова немного остудится. Смотрю на усыпанное звездами небо, и думаю, что скоро август, пора, когда часто можно видеть звездопад. В детстве мы подолгу смотрели в звездное небо в ожидании падающей звезды. Считается, что если успеть загадать желание, пока звезда падает, оно непременно должно сбыться. Я вздыхаю, в голове промелькнула мысль, что сейчас у меня только одно желание. И в этот момент звезда, сорвавшись, стремительно падает.

- Едем уже? Где этот алкоголик?! – Рядом стоит Петрович и с недоумением смотрит на меня. Еще бы: час назад в истерике билась, а теперь стою и глупо улыбаюсь небу. Кивнув в сторону кушетки, поспешно стираю улыбку со своего лица: эдак, они меня по пути в другую больницу завезут!

 

В лагере не спит только Валя. Она подробно обо всем расспрашивает. Заключает в конце: «Слава Богу. Если этот доктор оперировал, то лучше него, вряд ли кто-то поможет». Я согласно киваю. На большее просто нет сил, и поворачиваюсь на спину, готовясь, наконец – то уснуть.

- А зачем ты побежала к озеру? – никак не угомонится Валя.

- Отдыхающих искать. Днем там машина была, красная. Я же не знала, что в лагере транспорт найдется. И вообще думала, что кроме нас с тобой все уже готовые.

Валя помолчала, потом осторожно спросила:

- И тебе не было страшно?

- Да я и не думала об этом. Мне было очень страшно за Вовку. Мы же все за него отвечаем. Да и не в этом дело … - я замолчала, не зная как объяснить. Внезапно я увидела себя как будто со стороны. Нелепое метание, суета, истерика. И тихо констатировала свой диагноз:

- Как дура истеричная.

Валька помолчала, потом в раздумье произнесла:

- Да нет, просто отчаянная. Я бы не смогла всех так растормошить.

- Даже если бы знала точно, что без помощи, кто-то может умереть?

Валя помолчала.

- Меня бы в ту машину силой не затащили. Я боялась, что придется ехать мне как старшей. А ты сама…

- Понимаешь, когда я еще в школу ходила, у нас котенок отравился. Утром проснулись, а он на пороге в судорогах корчится, кошка вокруг него кругами ходит. Я не знала что делать. Родители, конечно, поняли, что ему уже ничто не поможет, и смотреть детям на его мучения совсем не надо. Успокоили, что папа его в ветлечебницу отвезет. Отправили нас в школу. Я тогда первый раз молилась, перед декоративным гипсовым распятием, просила, чтоб котенок выздоровел. Весь день ждала родителей, чтоб мы в ветлечебницу пошли. А они вернулись с работы и сказали, что он умер. Тогда я решила, что случилось это как раз оттого, что я его оставила. Глупо, конечно, но живет во мне какая - то необъяснимая уверенность, что если я рядом, ни с кем ничего плохого случиться не может.

Произнеся вслух то, чего никому никогда не говорила даже в наивном детстве, я почувствовала себя неловко: несу всякую чушь. Но Валя даже не улыбнулась. Просто слушала внимательно, а потом пожелала спокойной ночи. Наверное, списала мои слова на бред от переизбытка эмоций.

 

Утром встаю с тяжелой головой: сказывается стресс и короткий сон: пока приехали, было около часу, а потом еще с Валей не могли долго уснуть. Все уже ушли в столовую, от предложения принести мне завтрак в комнату я сама отказалась. Кое – как, стараясь не слишком разглядывать себя в зеркало,- ничего хорошего сейчас там все равно не покажут, привела себя в порядок. И отправилась в столовую. Для администрации и вожатых выделен отдельно длинный стол. Не смотря на то, что все уже давно в процессе еды, вниманием меня не обделили.

- А что так тихо? Вчера всех построила, мне даже страшно стало! – это наш горе – директор. Конечно, я и к нему вчера взывала о помощи, но, быстро оставила, потому что он показался мне самым пьяным. Удивительно еще, что он хоть что-то вспомнил, скорее, рассказали уже с утра. Рита не упустила присоединиться:

- А в Мишку как вцепилась! Не удержать! – кое-где захихикали.

- Да это не она, а ты в него вцепилась! Каждую смену кого-то ловишь, только удержать не можешь, - эти слова, сказанные слишком громко рассмешили всех, кроме Риты и меня. Мне отчего – то все еще было не до смеха.

К обеду из города с продуктами вернулся Петрович. От него мы узнали, что ночью Вовку прооперировали. Ребенку вырезали еще 70 см. кишечника. Все прошло нормально. Меня огорошила цифра.

- И это уже вторая операция. Что же у него осталось от кишечника?..

- Если бы не ты, ему бы и это не понадобилось, - произнесла Валя, а потом в задумчивости добавила: - так что как ни крути, а ему повезло. Да и нам тоже…