Мороз стоял под тридцать, не меньше. Бросить бы эту сумку со слесарным инструментом и бежать домой, в тепло

и уют, к Соне под бочок.

Только взъерошенная колючками гордость, подогретая парами водки, толкала вперёд, довлея и над страхом быть

пойманным, и над лютым холодом.

Рядом в темноте, придавая уверенность, шагал мой лучший друг и наперсник, ещё со времён дворовой юности. Фигура

Сашка угадывалась во мраке только сочным хрустом снега и отсутствием некоторого количества звёздного неба,

заслоняемого огромным и грузным телом в армейском бушлате.

– Ты, Юрка, не дрейфь. Наша правда, – говорил Сашок, – если у него куча «бабла», тачка крутая, а у нас кроме рук

рабочих – тока детки малые, голодные, значить можно нас презирать и унижать, в собственном дворе?!

У Сашка сроду деток не было, как и жены. Это – обо мне. Три «короеда», отсутствие работы, стыд перед Соней – упали

как дополнительный, а может и основной, груз на весы сомнений, в пользу того, на что решились. Саньку терять нечего

– бобыль.

– Если на «зону», – думал я, – Соньке с ребятишками придётся не сладко. Вовка старшенький следующей осенью в

школу, а папка – уголовник.

– Мы должны его наказать, – продолжал Санёк, выдыхая морозный пар, – кому от этого хуже? Ворюга он, точно

говорю! «Стволом» еще махает, козел!

Мы шли грабить нового соседа, въехавшего с «размахом», сразу в две смежные квартиры на одной лестничной

площадке со мной. Обозлил он нас здорово.

***

Гром грянул шесть месяцев назад, когда волны «приватизации» перевалив границы Москвы, докатились до нашей,

внешне благополучной вотчины. Завод тихо и скромно банкротили, втайне от мастеровых. Создали открытое

акционерное общество, а параллельно, одноименное ООО, куда уплывали заказы и заводские денежки. Дальше – по

«накатанной». Руководство, лживо обвиняло поставщиков и заказчиков в отсутствии комплектующих и объемов,

зарплаты упали. «Тихие» пропагандисты нашептывали работягам и пенсионерам сбывать «по–быстрому» собственные

акции, мол – прогорите, дальше хуже. И продавали. Задешево. За «поллитру».

Заводские площадки превращались в платные парковки, пополняя кошельки заводского руководства, цеха пустовали.

Контрольным пакетом завода завладел, какой–то москвич, и фигура владельца оставалась в тайне.

Сокращения начались подло, со специалистов и инженеров. К чему платить, если завод ничего не производит? Нас с

Саньком и не рассчитали по-человечески, мол, потом, денег нет. Народ, подзуживаемый уже «нелегитимным»

профкомом, готовился к буче.

Буча эта, не смотря на мороз, собралась в нашем дворе, у стола, где обычно забивали «козла», а учитывая «креатив»

места и подогретое митингом состояние, по окончании двухчасового словесного бунта, переросла в традиционную

пьянку. Я и не торопился домой, ощущая себя «без вины – виноватым».

За столом бурно обсуждались последние события. Бывший главный инженер Захаров пьяно плакал:

– Сука я, мужики, последняя сволочь! Знал всё, и молчал. Трусливо, как «шавка» молчал. Бумаги подписал, как

списывали почти новое оборудование. Когда от выгодных контрактов отказывались, молчал, и когда поставщиков

меняли…

– Дай я ему двину, Юра, – дергался Сашок, а я его тянул за рукав вниз, глядя на тщедушные плечики Захарова.

Сварщик Василий – тихо разливал. Мастер Петр Васильевич, по-простому – дядя Петро, говорил, что нужно ехать в

Москву, в Кремль, к президенту.

– Шахтеры, помните, касками стучали на площади у Думы. Мы – хуже?

Тут и началось. Хлопнула дверь подъезда и вылетел оттуда мой «долбанный» сосед по площадке.

Почему «долбанный»? Потому, что целый месяц ремонта двух смежных квартир меня достал. Строители допоздна

сверлили и долбили, не давая спать. Я стучал в дверь поздно, прося прекратить долбёж, но не открывали, ссылаясь на

хозяина. Когда случайно застал его и пытался «поговорить», глянул через порог, как на мелкое недоразумение, а через

пару секунд, просто захлопнул массивную железную дверь под носом. Больше на стук и пинки в дверь, никто не

реагировал…

 

… Так вот! Выскочивший сосед страшно матерился, поминая какую–то «тварь» и её папашу. Подбежал к огромному

«Крузеру», пнул колесо так, что взвыла «сигнашка», открыл машину, бросив на заднее сидение звякнувшую стеклом

сумку, и завел мотор. Холодный дизельный движок понес на нас едкий угар, который, учитывая мороз, и длительный

разогрев авто, мог нас травить минут пятнадцать.

– Это он, ребята, – проговорил замерзающими губами, бывший главный инженер.

– Кто, Захаров? – спросил дядя Петро.

«Он купил завод, и уволил нас всех», – сказал Захаров.

«Путаешь, Захаров», – сказал я. – Это мой «долбанный» сосед по лестничной площадке, а завод купил, какой–то

москвич.

– Да у него и в Москве квартира, и в Испании дом. Директор рассказывал. Только этот, чтобы процесс контролировать –

сюда надолго. Говорят, швейное оборудование закупает. Китайцы приедут «джинсу» шить, а в цехах теплицы будут.

Огурцы–петрушка.

– Дай я ему двину, Юр, – дернулся опять Сашок. А я и не мешал, сам поднялся и двинулся к «Крузеру».

Подойдя к водительской двери, постучал в стекло. Оно тут же приспустилось на три четверти, и я увидел разгневанное

бритое лицо мужика, лет тридцати пяти, с короткой стрижкой. Мой возраст.

– Чё, мужик? Выпить? Развелось алкашни. Вон снег иди убирать.

Я размахнулся и врезал в наглое лицо, но кулак провалился в просторный салон внедорожника. Тут же распахнутая

дверка швырнула меня в сугроб, рядом с металлической оградой, о которую я больно ударился головой. Санек мощной

тушей метнулся к обидчику. От стола бежал Василий, сварщик. Сосед ловко, по боксерскому, врезал кулаком Саньку в

скулу и тот свалился кулем. Сосед выныривал уже с пистолетом, и выстрелил. Больше всего едкого газа досталось мне,

понемногу Саньку и Василию. Когда проблевались и умылись снегом, «Крузера» простыл след.

Чувствовали себя оплеванными, почти трезвыми и неотомщенными.

«Я знаю, где у него гараж», – сказал сварщик Василий. – Ворота ему переваривал и замки менял. Вернувшись к столику,

выпили еще по «сто», но настроение испортилось окончательно, компания стала расходиться.

 

В подъезде Санек притормозил.

– Ты понял, Юрок, как он нас, рабочий класс, унизил.

– Меня другое волнует, Саша. Как я сейчас Соне скажу, что работы лишился. И не знаю, как быть дальше и чем детей

кормить. В поселке, кроме завода ничего нет.

– А я знаю! – зло ухнул Санек. – Васька сказал, где его гараж. Этот бизнесмен ср… ный, уже, наверное, дома. Сейчас

возьмем инструмент, вскроем гараж, раздолбаем «крузер» и возьмем всё ценное, что понравится, как компенсацию за

наши неприятности.

– Мы не воры, Сашок, поэтому никуда не пойдем.

– Это он нас обворовал, Юра! Он украл у нас завод, украл работу, украл у твоих детей игрушки и еду. Пора делать

революцию – «заводы – рабочим, земля – крестьянам», а буржуям – «крузер» раздолбанный.

Никогда не произносил Сашок таких длинных и заумных речей. Если честно, мой друг был простоват. Видно здорово

долбанул его мой «долбанный» сосед. Я усмехнулся каламбуру.

– У нас, что-нибудь осталось?

Санёк покопался в закромах бушлата и извлек на свет божий бутылку водки. Приняли по паре объемных глотков.

Голодный организм взбодрился, а голова заработала наперекосяк. Мы уверенно направились к Саньку за инструментом.

***

У гаражей было темно, но необходимый нашли легко. Третий справа от будки председателя кооператива.

Санек подошел и охнул:

– Он, блин, забыл закрыть калитку. Во – везуха!

Вошли внутрь, плотно прикрыв калитку. Просканировав фонарем стены, я нашел выключатель. Пыльная лампа, осветила

знакомое авто, стеллажи, зашторенные прорезиненной тканью. Когда я увидел чистенький новый «Крузер», громить

его уже не хотелось. Хотелось убраться восвояси. У Санька было похожее настроение. Он растерянно стоял, не зная,

что делать.

Тут–то, из–за шторы слева и раздался мощный храп. Я вздрогнул и увидел испуганные глаза друга. Стояли не

шелохнувшись. Решившись, слегка отодвинул плотную ткань. На первом ярусе стеллажей на грязном матраце, положив

под голову телогрейку, звучно храпел мой «долбанный» сосед, владелец красавца внедорожника, виллы в Испании,

нашего «приборостроительного» и двух, смежных с моей, квартир. Рядом, на полке – недопитая бутылка «Хеннесси»,

початый круг полу копчёной колбасы, ломаная буханка белого хлеба.

– Юрка! Валим, – страшным шепотом произнес Санек.

Я смотрел на развернувшуюся передо мной картинку, и… она мне нравилась. Придвинув какой–то бидон к месту

пиршества, сел. Разлив коньяк в два валявшихся пластиковых стакана, протянул один Саньку, стоявшему в ступоре.

Выпив и отломив кусок колбасы и ломоть хлеба, я стал есть, наконец, почувствовав голод. Санек, выходя из ступора,

тоже выпил и потянулся к колбасе. Найдя третий стакан, я наполнил все три и толкнул спящего. Тот, что–то замычал,

приоткрыл глаза:

– А, папашка Светкин подослал. Мочить будете, – произнес он пьяно. Затем схватил наполненный стакан, приподнялся

и влил его себе в глотку. Сел удобнее и посмотрел на меня. Глаза его удивленно открылись.

– Алкаши, – захихикал он, – нигде «бухла» не нашли, сюда приперлись. Погоди! Ты ж сосед мой на этаже. Приходил

строителей утихомирить. Говорил, что детки малые.

Он помрачнел.

– Мне, теперь в квартиру нельзя. Светка, тварь! Развела, как «лоха» со своим папашей. Наливай, алкаши, буду

исповедаться… Индульгенций не надо… Так, высказаться…

История была проста, как обнаженный нерв.

***

Судьба берегла Олега от неурядиц в бизнесе. Он и не делился ни с кем. Даже с «крышей». Потому, как крышей был его

собственный дядя, начальник РУВД в районе. Многого дядюшка не требовал. Район приносил другие, несравненно

более высокие доходы, которые он делил «по справедливости» с местным авторитетом, со смешным «погоняло» Кваша,

что на сто процентов соответствовало его фамилии, но ни на квоту его железному, жадному, жестокому характеру, и

полностью аморальной натуре.

Со Светланой Олег познакомился на одной из вечеринок. Она была сногсшибательна. А увидев ее на новеньком

«Porsche Cayenne» – запал окончательно. Ну и что, что фамилия смешная – Кваша. Зато папа!!!

И он приложил все усилия к тому, чтобы заполучить богатую наследницу в жены. Девица недолго держала осаду и

через полгода они уже были женаты. Счастливый муж не сообразил сразу, что попал как кабан в тенета.

С ней было легко и приятно. Светка обволакивала его лаской и фразами: «Какой ты у меня сильный… умненький…

лучший… сексуальный…», и так далее. Восхищалась дядей–полковником, незаметно выуживая информацию: где живет,

с кем водится, как время проводит. Через месяц уже знакомилась с делами Олега, а через два – уже вмешивалась,

предлагая, иногда толково, своих поставщиков или менеджеров. Он списывал все на ее природную активность.

Милицейский дядюшка, как–то, неожиданно покончил с собой, в собственном доме и тут же начались неприятности,

появляясь в виде сотрудников санэпиднадзора, налоговой, пожарных инспекторов. А когда сотрудники БЭПа

приступили к выемке бухгалтерской документации и контрактов, Олег обратился к их старшему, капитану Сазонкину:

– Сём! Мы с тобой пуд коньяка съели, чё за дела?

– А расклад такой, Олег: дяди твоего, царствие ему, нет, а место мне обещано. Дядя твой кушал хорошо, и мне тоже

кушать хочется.

– Так я не отказываюсь, ту же долю отдавать стану.

– Ты мне не племянник, Олежа, а я не воробышек, крошками питаться. Отдаешь два магазина из трех и одну АЗС из

двух – я и забуду.

 

Светка заметила, состояние супруга, но с вопросами сразу не полезла. Покормила борщом, налила коньяка. А, когда

Олег расслабился, сам рассказал о проблемах.

– А знаешь, Олежек, я знаю, как помочь тебе.

– Нам, Светочка, нам. Ну и что ты удумала.

– Перепиши свой бизнес на Квашу. Временно, пока не решит твоих проблем. Не последний человек в районе.

Олег задумался, а Светлана сразу угадала его сомнения:

– Ну чего ты боишься, подумай. У папули своего добра полно. Казино, рестораны, нефтянка. На что ему твои

магазинчики. А во–вторых – не обманет же он свою любимую девочку.

Подумав, Олег счел доводы разумными, и в течение недели переоформил свой бизнес и московскую недвижимость на

Квашу Григория Герасимовича. Оставил себе только запас наличных, в валюте, и обезличенные акции

приборостроительного завода в Подмосковье. И то и другое – положил в арендованную ячейку в банке.

После сделки с Квашей, куда–то пропали проверяющие, а Света, вернувшись от папочки, сказала, что нужно

подождать, месяца три. Главное, не показывать никому, что продолжает иметь отношение к бизнесу. Сомнений

прибавилось, когда Олег узнал о том, что сменились управляющие в магазинах и менеджеры на заправочных станциях.

Но как не доверять родственникам!?

Но сделку по оформлению «приборостроительного» провел втайне от всех. На часть сбережений купил квартиру в

заводском поселке, отремонтировал и пригласил Светлану с собой, пообещав сюрприз…

 

– Вы бы видели, алкаши, какая у нее была рожа, когда Светка узнала о заводе и о том, что будем жить не в Москве, а в

захудалом поселке, – Олег пьяно икнул и кивнул на стаканы.

Мы слушали, ожидая продолжения, и стаканы наполнялись с необходимой регулярностью. Запас коньяка у Олега

оказался внушительным, да и закуски хватало.

– Да, мужики, именно рожа. Она орала, что я укрыл от нее и от папочки этот завод, что прятал от нее «денюжку». А

когда я спросил, когда папуля вернет мне мой бизнес, заржала прямо в лицо. Её прямо–таки била истерика. И тут я

узнал та–а–кое…

Я и Сашок ждали чего угодно, но того, что рассказал Олег, мог сочинить только сумасшедший.

В истерике Светка выложила всю правду: Кваша ей не папочка и даже не родственник. Просто подобрал и пригрел,

узнав, что – однофамилица, на одном «субботнике».

–…И, если ты Олежек не знаешь, так называется день, когда «точка» отрабатывает бесплатно «крыше»… и, если ты

Олежек не знаешь, что такое «точка»… и, когда Кваша говорит: «моя девочка», это не обязательно дочь …

Всё просто. Светка пользовалась тем, что у них одна фамилия с Квашой, представляясь дочерью. Тот, узнав, поначалу

побил ее, а поразмышляв, понял, как получать выгоду и учить «лохов». Еще Олег узнал, что дядя его не застрелился, а

капитан Сазонкин, работает на Квашу, получив обещание, занять место покойного предшественника.

«И – последнее», – сказала Светка, – Кваша и меня обманул. Этот старый козел обещал отдать мне один из твоих

магазинов. Когда я напомнила ему, сказал, что шалавам не подает, – Светка заплакала.

– Я хотел ее убить, – продолжал Олег, – даже замахнулся, чтобы ударить. Но она плакала. Так горько. Так тихо. И от

этого, бабьего воя – я не посмел. Не смог. Заорал только, а она съежилась, личико спрятала в ладони. Схватил сумку,

коньяк, закусь, ключи от гаража и бухать в гараж… А тут – вы, алкаши…

– Дай я ему двину, Юра, – неуверенно сказал Сашок, – какие мы ему алкаши?

 

Немного помолчали.

– Конечно, я сочувствую, – решился я, наконец, – но ты, орел залетный, зачем наше производство ломаешь? Нам семьи

содержать. В Москву на заработки подаваться?

– А вот ответь мне, сосед: кому ваши приборы нужны? Оборонке? Медикам? Уже год, как современные аналоги за

границей покупают. Кому старье ваше сбывать?

– Да есть тут мыслишка одна.

И я рассказал Олегу и Сашку то, о чем никому и никогда не рассказывал.

 

Год назад решил я модернизировать сенсорный блок полиграфа «Диагноз», которые выпускал завод, и приспособить

его к «компу». Наши аналоговые полиграфы устарели так, что публикации о западных достижениях, вгоняли в тоску.

Разобрав скончавшуюся год назад видеодвойку «SONI», я подобрал более или менее подходящие платы и чипы.

Колдовал с паяльником неделю, затем испытал на себе.

Сенсорный блок, для вашего понимания, снимает сигналы физиологических процессов с датчиков, усиливает и

фильтрует их, преобразуя в цифровые коды, передает в «комп». Система работала, и я стянул с себя датчики, думая о

бесполезности, вернее бесперспективности, моих «рацух». На заводе давно ничего нового не внедрялось.

Подошла Соня, чмокнула меня в затылок, – иди, поешь. Я такие манты приготовила и соус, как ты любишь.

Тут я и заметил, как на экране заиграли диаграммы. Датчики валялись на столе, а программа работала так, будто они

подключены к активным точкам сразу двух индивидуумов. И странными были сами диаграммы. Конфигурации не

походили на те, которые дают пульс, тембры голоса, дыхание, выделения, давление и кровенаполнение сосудов. Они

пульсировали и играли цветами. И тогда, мужики, меня осенило.

– Сонь! Я хочу тебе признаться, я тебе изменил.

Одна из диаграмм слегка вздрогнула и через доли секунды «пиканула» ввысь, одновременно меняя зеленые тона на

багровые. Соня стояла бледная, потерянная. Я испугался своему, совершенно тупому тесту. Вскочил и обнял женушку.

Затормошил, засмеялся, крича «Эврика» и одновременно глядя на экран.

– Прости! Прости, Сонечка! Дурак я – прибор испытывал.

Багровая диаграмма, постепенно, словно не доверяя, возвращалась в исходное состояние.

– Я понял, мужики, что полиграф превратился в измеритель человеческих эмоций на бесконтактной основе. Он

показывал одновременно диаграммы двух, находящихся рядом людей. Какие поля он улавливает, мне ещё непонятно –

физики разберутся. Зато выяснил, что система работает, когда индивид находится в пределах метра от сенсорного

блока, слегка переделал программу и разработал шкалу, проградуировав в «эмах».

– В чем–чем? – спросил Сашок.

– «Эм» – единица измерения эмоций. Они показывают насколько велико эмоциональное состояние человека, а цвета

диаграмм указывают на категорию эмоций: симпатия, гнев, любовь, тревога, радость и прочее. Я сделаю прибор

компактным, как мобильник, а сенсорный блок размером с пачку сигарет. Представьте себе: беседуя с vis–a–vis,

придвигаешь ему пачку сигарет или солонку на столе, или даешь ему подержать книгу (как замаскируем), и мы видим,

как он к тебе относится, вплоть до оттенков. Параллельно распознаем – лжет или нет собеседник, даже если молчит. А,

в соответствии с этим, знаем, как себя с ним вести.

Олег смотрел на меня совершенно трезво.

– Да, эти штучки будут раскупать. Главное запатентовать и запустить производство. Я посчитаю, во что это выльется.

Кое–что придется продать в Испании. «Мне нужен твой прибор до завтра», – произнес он. И я его понял.

***

В квартиру я пробрался, стараясь не шуметь. Соня и детки спали. Ложась рядом, прошептал, – Все будет хорошо,

Сонечка. Все будет хорошо.

***

Сашок протиснулся в дверь своей холостяцкой квартиры, скинул кроссовки, бросив бушлат рядом на пол. Заходить не

хотелось – никто его не ждал. Некому. Присел, прислонившись к стене. Сидел и думал о сегодняшних гаражных

событиях и своем житье–бытье.

– Да ладно, обойдусь без приборов ваших. Вот, подойду завтра и спрошу её, как она ко мне относится. И все будет

хорошо.

***

Олег открыл дверь своим ключом. В прихожей, на небольшой, собранной дорожной сумке, сидела Светка. Одетая.

Смотрела на него и молчала, а в глазах – приговор самой себе. И так жалко ее стало. Вот – непутевая. Чуть не взвыл,

шмыгнул носом. Подошел близко.

Он и без полиграфа понял: все будет у них со Светкой замечательно. Все от него зависит. И завод он поднимет –

народ–то, какой! И с Квашей разберется. С новыми друзьями можно много полезного сделать. А прибор они

«поднимут». Трудно жить не зная, кто рядом, с кем общаешься, работаешь… Правда, сегодня он и без полиграфа

хороших друзей приобрел, но не каждый же день тебя грабить приходят хорошие люди.

– Да ладно, Свет! Забудем – всякое бывает. Пойдем спать. Дел много завтра.

И увидел, как недоверчивый, радостный свет просыпается в глазах его непутевой жены.

Ах, если бы Олег открыл «комп».

Там на экране две диаграммы радостно взвиваются в зелено–розово–фиолетовых, радостных тонах, танцуют, свивая в

прекрасную единую спираль.

Все будет хорошо.