Старик проснулся еще до первых рассветных лучей, и по привычному дискомфорту понял, что снова обмочился. Терпкий, противный запах витал над постелью, но старое тело уже не было способно встать и сменить простыни. Оставалось ждать восьми часов, когда придет сиделка и выручит его из столь постыдного положения.

Солнце выползало из-за горизонта невыносимо медленно, оставляя старику достаточно времени для жалости к себе. Он бесконечно сожалел, что в свои семьдесят пять уже ни на что не способен. Что бежал всю жизнь без оглядки, только вперед, надеясь пожить под конец, когда будут розданы долги, сколочен капитал, выращены дети. Да, он действительно еще жив, тут уж не поспоришь. Но, как оказалось, жить и быть номинально живым — не одно и то же. Когда-то он хотел быть особенным, необычным. В детстве он с упоением просматривал старые пленки и оказывался среди любимых героев: скакал по прериям вместе с героями «Дороги на Санта-Фе», любил и был любимым на «Вокзале Термини», под руку с бессмертным Чарли вышагивал под «Огнями большого города». Именно с тем простым и немного наивным миром он хотел связать свою жизнь, которая, в итоге, не имела ничего общего с идеалами детства.

Мир отказал старику во всем, чего он желал. И началось это с первого и главного «нет», обрекшего человека на одиночество. Сейчас, в слепящих лучах восходящего солнца он вновь видит эти безжалостные силуэты:

«Нет, малыш! А вдруг у нее блохи или еще что похуже? Не надо трогать собачку, лучше пойдем с горки покатаемся.»

«Нет, сынок! Никаких животных в доме. Ты же знаешь, у матери аллергия, да и кто будет за ним ухаживать? Нет, и речи быть не может. Вот вырастишь, и в своем доме будешь поступать как захочешь.»

«Нет, дорогой! Ну куда нам собака? Сами в двух комнатах едва вмещаемся, а нам еще о детях думать. Отложи пока эту затею. Вот поднимемся на ноги, а там и возможностей побольше будет, и времени на причуды на твои.»

«Нет ты вообще о чем, отец? Да, я понимаю — без мамы одиноко, но повремени пока. Со всей этой неразберихой ну некогда еще и о собаке думать. Вот разъедемся, тогда и заводи кого хочешь.»

«Не думаю. Странно, что это первое, о чем ты просишь. Посмотри на себя. Нет, посмотри на себя! Ты же еле на ногах держишься после инсульта. Как ты о звере заботиться будешь, если поход в туалет для тебя уже приключение? Мы говорили с местным центром взаимопомощи, они предоставят тебе сиделку на полный рабочий день. Вот с ней и договаривайся.»

«Нет, мистер Эштон, я категорически против. Я хоть и обслуживающий персонал, но убирать за животным не нанималась. Квота определена четко, и дополнительных услуг мне никто не оплатит. Лучше выбросите из головы эти глупости.»

Невнимательные родители, всегда резонная жена, эгоистичные дети, безжалостная сиделка — их тени окружили кровать старика, безликие, суровые и такие чуждые. Неужели он заслужил все это? Неужели жизнь состояла из одних лишь намерений и отложенных на потом удовольствий? Что он получил, кроме одиночества и болезней? Старик ярко представил, как он со штативом от капельницы и вымышленным псом шаркает в сторону Золотых врат, и апостол Петр сурово заслоняет ему дорогу.

- Прости друг, но с собаками нельзя.

Старик заплакал, но про себя он кричал на апостола:

- Да будь все проклято. За что вы все так со мной? Или пес идет тоже, или я остаюсь здесь! - выкрикнул старик, топнув ногой по белоснежному мрамору.

- Толпу не создавай, нечего тут забастовки устраивать. Не хотите с собакой расставаться, идите вниз. Там все можно. — произнес Петр, не отрывая глаз от огромной книги перед собой.

- Вот и пойду! И пойду! Больно нужно было. Все равно меня никто у вас не ждет — всем плевать на меня. Да я лучше душу Дьяволу продам, чем получу еще один отказ!

- Вам решать, мистер Эштон — сказал Петр в спину старику, при этом он поднял глаза от книги, и в них не было и капли человечности.

Старик в отчаянии смял мокрые простыни своими скрюченными руками. На секунду ему показалось, что сейчас его скрутит очередной приступ — теперь уже последний. Но боль в груди прошла, стало вновь возможным дышать. Это был сон. Яркий, живой и такой же безжалостный, как вся прошедшая жизнь. Рай и ад встали перед ним как две бессердечные альтернативы, но лишь одна еще способна хоть что-то предложить, когда как другой уже как будто все равно.

- Вам не нужен послушный баран в стаде? Вам наплевать, что я страдаю сейчас? - прошептал старик голосом, похожим на скрип старых жерновов. Он смотрел на диск солнца, в торжественном молчании выползший из-за горизонта во всем своем кроваво-оранжевом великолепии. Ничто не ответило и никто не ответил.

- Тогда нам с вами не по пути. Я отказываюсь! Слышите меня? Отказываюсь и дальше терпеть это жалкое существование. Если в мире все настолько банально и бессмысленно, то я не стану отстаивать свое право на нее. Я желаю обречь душу на адские муки, лишь бы прожить последние часы своей жизни так, как я этого хотел. Я никогда не просил много. Дайте мне хотя бы пса!

Старик тут же одернул себя — что он такое говорит? Но было уже поздно. Внезапно вся комната застонала, словно от страшной боли. Ее дальний угол сморщился, сжался, задрожал в агонии. Дерево стен крошилось и изгибалось, бумага обоев скатывалась и распадалась, словно реальность тщетно боролась с неестественным вторжением. Две сошедшиеся стены образовали из самих себя руки, которые впились в раздувшийся и оплывший угол, а затем с хрустом разорвали его, словно в акте варварского кесарево. Из отверстия ринулись лучи яркого света, которые втыкались в стену над кроватью старика и ползли по ней в разные стороны, оставляя глубокие обугленные борозды. Одна из рук ринулась внутрь ревущей адской пропасти и волоком втащила в комнату нечто мерзкое и извивающееся. Какая-то серо-лиловая тварь — сплошь зубы, хвосты и мушиные крылья, барахталась на полу комнаты, заливая все вокруг белесой жидкостью. Существо словно выбросили в вакуум — его вывернуло наизнанку, скрутило в страшной агонии. Из тела показалась белоснежная шерсть, конечности складывались и срастались, пока тварь не сдалась и вскоре затихла.

Рваная рана в реальности стала затягиваться, но в тот самый момент, когда стены почти разгладились и вернулись на место, откуда-то из тьмы проема вылетела черная клякса и упала на существо.

Старик тихонько ныл, словно маленький ребенок. Одного взгляда в жерло ада хватило, чтобы пожалеть о собственных словах. Он спрятался под одеялом, в безнадежной попытке слиться с окружением, сбежать от невыносимого ужаса. Спустя несколько мгновений, показавшихся вечностью, старик осмелился убрать одеяло и взглянуть в угол комнаты. Там ничего не было — ни трещин в стене, ни уродливых рук, ни странного существа. От адского зрелища не осталось и следа.

Однако, оглядывая комнату, старик увидел то, чего никогда не ожидал увидеть. Даже ад показался вещью обыденной, по сравнению с этим. Неподалеку от входа в комнату на полу сидел и смотрел на старика самый настоящий пес. По белой, объемной как облако шерсти, лиловому языку и двум черным глазкам бусинкам можно было опознать породу чау-чау. Собака мило повернула голову на бок, словно оценивая старика, и тот заметил, что между ушами у пса намертво угнездилась шляпа-котелок. Точно такой же котелок он десятки раз видел на своем любимом актере Чарли Чаплине.

Как и положено собаке, пес часто дышал, высунув цветной язык и, при всей своей игрушечной внешности, выглядел абсолютно настоящим. Глаза старика снова застлали слезы, так что пес перед ним расплылся до большого белого пятна. Никогда еще человек не испытывал такой радости, такого облегчения и самого настоящего счастья. Какие адские муки и невообразимые ужасы могут омрачить воспоминание об этом первом в жизни старика счастливом моменте?

И в этот момент в комнату вошла сиделка. Старик даже не слышал, как она появилась в доме — как всегда прямая, в меру накрашенная, всем своим видом демонстрирующая ответственность и непреклонность. Ее взгляд тут же упал на пса, и, надо отдать ей должное, по ее лицу пробежала лишь тень удивления, после чего на место вернулись профессионализм и деловитость.

- Мистер Эштон! - произнесла сиделка, вкладывая в эти два слова все возможное негодование. - Я более чем уверена, что мы уже обсуждали вопрос животных в доме. Они негигиеничные, шумные и не имеют практической пользы. Как вообще здесь оказался этот пес? Нет, нет, даже не утруждайте себя ответом. Я сейчас же свяжусь с вашими родственниками, а пока этот вопрос не разрешиться, я вызову людей из приюта для животных — пусть пока изолирую его.

Старик был в ужасе еще большем, чем когда узрел круги ада. Он потерял дар речи и даже забыл как дышать, лишь бессильно шарил рукой в воздухе, тщетно пытаясь защитить свое счастье, но эффекта от этого не было. Сиделка все так же невозмутимо наклонилась, взяла пса за шиворот и потащила прочь из комнаты, словно он был большой плюшевой игрушкой. Единственным звуком, который издал пес было удивленное: «Уррр?».

Вскоре стало слышно, как женщина идет по коридору, подходит к столику с телефоном и крутит диск набора. Затем раздался звук, словно что-то упало на пол, при этом телефон издал обиженное «дзинь». Старик слышал, как что-то волокут, а затем по дому стало разноситься отчетливое чавканье, сменившееся полной тишиной.

С выражением беззвучной надежды на лице старик вглядывался в дверной проем, и в итоге был вознагражден появлением его любимого пса — все такого же милого в своей пушистости. Пес резво подбежал к кровати, забросил передние лапы на нее и протянул свою морду мужчине. Старик с нежностью потрепал пса за ухом, погладил по самой натуральной шерсти, тихонько стер бурое пятно из уголка пасти.

- Можно я назову тебя Чарли? - сказал старик, трогая черный котелок на голове пса, который немыслимым образом все время оставался на одном месте.

Пес радостно залаял, вызвав у старика самую счастливую улыбку, какая когда-либо посещала его лицо. Он улыбался своему псу, который, вопреки всему, был здесь и сейчас, появился, чтобы скрасить последние часы умирающего старика. Мужчина не помнил ни о договоре, ни о проклятиях, посланных в адрес небес, ни о бессердечной родне, ожидавшей его смерти где-то в другом месте. Он просто жил.

- Знаешь, мне столько всего хочется тебе рассказать. — сказал старик слабым голосом, — никто раньше не хотел меня выслушивать, но теперь у меня есть ты. Я даже не знаю с чего начать. Думаю, в первую очередь я признаюсь... - Дальше слов слышно не было, хотя губы старика еще какое-то время шевелились. Затем остановились и они, исхудавшая грудная клетка перестала опускаться и подниматься, а глаза остекленели.

Пес, все это время преданно взиравший на своего хозяина, печально заскулил и попытался растолкать старика своей мордой, но тот остался недвижим. Старик умер с застывшей на лице улыбкой и чувством удовлетворения в глазах.

Пес еще долго простоял у кровати покойного, словно хотел убедиться, что старик умер. Совершенно непривычный к тому, чтобы чувствовать хоть что-то по отношению к человеку, он ощущал себя прескверно, словно лишился чего-то важного. К привычной ненависти примешивалась жалость к хозяину и к самому себе. Устав от такой неопределенности, пес отполз в угол, из которого появился, и стал ждать, когда новый облик слезет с него и адский почтальон закинет его обратно в преисподнюю.

Однако, пса ждал сюрприз. Врата не открылись ни через час, ни через два, ни через сутки. Он в отчаянии скреб обои острыми когтями, выл и даже помочился на стенку, но результата это не дало. Сколько бы пес ни взывал к своим покровителям, подземный мир оставался безучастен к его положению.

Поняв, что ждать бесполезно, пес последний раз взглянул на тело старика, после чего устремился на улицу, выломав дверь при помощи своих инфернальных способностей. Оказавшись на свободе, пес побрел не разбирая дороги — вокруг снова была глубокая ночь, и по пути никто псу не попался. Рассвет он встретил возле детской площадки, и долго, не отрывая взгляда, смотрел как встает солнце. Вскоре по улице побрели первые прохожие, а домохозяйки вывели своих маленьких чад погулять.

- Смотри, мама, собака! - донеслось до пса.

Он повернул морду и увидел, как к нему неумолимо приближается розовощекий карапуз, выставив перед собой руку с крохотными пальчиками. Пес стал ждать, когда рука мальчика коснется его белоснежной шерсти. Вот ребенок уже почти в упор подбежал к псу. Но в следующее мгновение ребенка подхватила подоспевшая мамаша и усадила его себе на руки.

- Нет, малыш! А вдруг у нее блохи или еще что похуже? Не надо трогать собачку, лучше пойдем с горки покатаемся.

Пес проводил взглядом удаляющуюся спину женщины, из-за плеча которой смотрел ребенок, готовый заплакать от негодования. Затем пес потерял к ним интерес и стал ждать кого-нибудь еще. Ни есть, ни пить, ни спать ему не хотелось — он был готов сидеть тут вечность, наблюдая как солнце ползет по небосводу. Рано или поздно кто-нибудь подойдет. Кто-нибудь захочет погладить такого красивого, пушистого пса в котелке. Он будет ждать.