Этот дом они купили на девятый год совместной жизни. Тогда заканчивался отпуск. Хороший, между прочим, отпуск. На юг съездили, барахла всякого привезли.

 

Оле еще туфли хотелось купить – сзади с бантиком. Она как раз тем летом на «мини» переходила после многих лет «макси», а туфли эти как нельзя к «мини» подходили. Стоили они, правда, по тем временам умопомрачительно дорого – триста рублей.

 

Но Игорь сказал: «Никаких туфлей. Купим дом в деревне. Рублей за пятьсот».

 

Обычно Игорь особого интереса к ее покупкам не проявлял, а тем более не препятствовал. Покупай, что хочешь, только в семейный бюджет уложись. Знал, что связываться с ней в этом деле – только нервы портить.

 

А тут вдруг уперся. Оля дулась на него, ходила с обиженно-несчастным видом, а он – нет, и все. Точка. Никаких туфлей. Нужен дом. Недвижимость.

 

Втайне Оля надеялась, что дом купить будет не так-то просто. А оказалось – проще простого. В первой же попавшейся богом забытой деревне, куда они приехали на своем тогда еще «Москвиче», древняя старуха продала им изрядно покосившуюся бревенчатую развалюху, поросшую крапивой почти до самой крыши. Как раз за пятьсот рублей.

 

С оформлением этой быльем поросшей хибары, которую и домом-то не назовешь, Игорю пришлось изрядно попотеть.

 

Сначала у него справки какие-то спрашивали из бюро инвентаризации, ходатайство с места работы, характеристику. Потом директор совхоза, на землях которого этот дом стоит, наотрез отказался договор об аренде заключать: зачем мол, вы, дачники, мне нужны? Никакой от вас пользы, одна морока – доски выписывай, машину давай.

Сошлись на том, что они обязуются выращивать и сдавать в деревенскую столовую каждое лето по мешку лука и чеснока. Оля тогда спросила Игоря:

 

-А ты уверен, что мы столько вырастим?

На что он ответил:

 

-А мы вообще выращивать не будем. Мы в магазине купим.

 

…Всю следующую зиму Игорь прикидывал, сколько досок надо купить, сколько гвоздей. Циркулярную пилу. Рубанок. Дрель электрическую. Планы строил: сарай под биллиардный зал переделаем, во дворе баню построим. На рыбалку будем ходить, в лес за грибами.

А то, что эта хибара набок заваливается – не страшно. Он, оказывается, уже и технологию придумал, как ее выпрямить. Патентовать можно.

 

А Оля думала: все, конец. Раньше в Ялту ездили, на пароходе плавали: туфельки на каблуках, сарафанчик фирменный, музыка играет. А теперь что? Глину месить. Укроп выращивать. Стареть.

 

Ей и так уже тридцать два. Ну еще лет пять, от силы шесть еще можно хоть как-то выглядеть, а потом? Станет толстой и ноги скривятся как у Игоревой матери. Та в молодости была ворошиловским стрелком, прыгала с парашютной вышки и участвовала в «живых пирамидах» - ласточку делала на одной ноге.

«А красивая какая была, - хвасталась она, - плечи покатые, глаза с поволокой…».

 

Оля видела фотографии. В самом деле, - ничего. Лет до тридцати пяти. А после тридцати пяти – тихий ужас.

 

Сейчас свекрови шестьдесят. Она заставляла Олю вязать ей беретки, по две в год. Оля вязала, хотя знала, что носить их она все равно не будет, потому что беретки ей не идут. В таком возрасте вообще уже ничего не идет.

 

Вообще-то люди сейчас стареют не так быстро. Сорокалетние выглядят на тридцать. Когда Ирка Виноградова гуляет в сквере с внуком, все думают – с сыном. А когда идет с сыном, все думают – с хахалем. Так что можно выглядеть и в тридцать пять, и в сорок (дальше сорока Оля пока не заглядывала). Надо только стараться.

 

А она всегда старалась, из кожи вон лезла, чтобы желаемого достичь. Такой уж у нее был характер: всегда и во всем быть первой.

 

Первой ученицей в классе.

 

Первой в музыкальной школе. А когда оказалось, что этот номер не проходит, она музыкальную школу бросила. И к пианино больше никогда не подходила.

 

Первой среди подруг выйти замуж.

 

После института – сразу в аспирантуру поступить.

И поступила. Личную жизнь, правда, не смогла на потом отложить, как умные люди делают. Совмещала.

Кандидатский минимум по английскому сдавала, когда Женьке было три недели от роду. Дядечка- экзаменатор тогда вредный попался: усек, что она ни черта не знает. Спасибо англичанке, помогла, вопрос нарочно задала: «How old is your sun?».

Когда дядечка услышал, что сыну три недели, он чуть ли дар речи не потерял. Руками замахал, что вопросов больше нет, и пятерку поставил.

 

Дальше – кандидатскую защитила. Чуть позже, чем Игорь. Он потом докторскую стал писать, а она как-то успокоилась. Взяла на вооружение фразу, услышанную в кинофильме: «Я своего дамского потолка в науке достигла – старший научный сотрудник».

 

Она в то время шмотками сильно увлеклась. Стиль свой оттачивала по книжке «Одежда для успеха»: пиджачок, юбочка недлинная, кулончик маленький – яшма в золоте. Деловая женщина. Сама себе нравилась.

 

Потом было новое увлечение – здоровый образ жизни.

Настойка женьшеня, экстракт элеутерококка - укреплять иммунную систему.

Витамин А в виде морковного сока и облепихового масла внутрь после еды – для профилактики всяческих болезней.

Бальзам Биттнера – от всего и для всего сразу.

Стала диетологом-любителем. Подруги приходили советоваться.

Самой лучшей подругой была Риммуля. Они познакомились на работе. Оля тогда уже кандидатом была, а Риммуля – так, на подхвате. Без образования, без детей и без мужа. Все хи-хи да ха-ха. Несерьезное отношение к жизни.

Притянулись как противоположности.

«Интимные подруги» - называл их Игорь. Смотрел на их дружбу снисходительно.

 

Но именно Риммуля и разрешила все ее сомнения насчет того злополучного дома в деревне:

 

-Дурная ты, Ольга, баба. Тебе дачу купили, а ты с ума сходишь.

 

А на резонное замечание Оли, что это не дача вовсе, а рухлядь на снос, Риммуля сказала:

 

-Ничего, отремонтируете. Руки не отсохнут.

 

…Они вошли в дом и поняли, что случилось страшное – зимой обвалилась крыша. Прошлым летом они еще была, а сейчас – уже нет.

 

Крыша пробила потолок, поперек комнаты под косым углом торчало бревно, вокруг – доски, палки, кирпичи и хлам, свалившийся с чердака.

Стало ясно, что жить им негде.

 

-Как после бомбежки, - сказала Оля.

 

Игорь обошел дом. Постучал по стенам, потрогал бревно.

 

-Ерунда. Главное, что несущие бревна целые, - сказал он, хотя энтузиазма в его голосе заметно поубавилось.

 

-А жить где?

 

-Жить пока в сарае можно.

 

-Вот здорово! – обрадовался Женька, - он уже сообразил, где здесь можно сделать штаб, а где наблюдательный пункт.

 

Они двинулись обследовать сарай. По сравнению с домом он казался номером-люкс пятизвездочного отеля.

Надо было что-то делать. Устраивать быт. Хотелось есть. А вечером захочется спать. И еще много чего захочется.

 

-Я сейчас нары сколочу, а ты подмети здесь и начинай носить вещи из машины, - сказал Игорь.

 

Шок у него уже прошел, и он начал принимать конструктивные решения.

 

Оля поплелась к машине.

«Кошмар какой-то – в сарае на нарах спать. Когда дома двухспальная кровать и пуховое одеяло, - думала она.

Оля споткнулась и упала. Стало обидно, и она заплакала. Сидела на траве и ревела, а Игорь сновал туда-сюда с деловым видом и не обращал на нее никакого внимания.

 

…Вспомнилась дача родителей, где на окнах занавески, а у крыльца цветут флоксы.

"Сколько лет нужно, чтобы здесь стало так же? "– подумала Оля.

 

Отец как-то говорил, что если строить дачу своими силами, то отдыхать можно будет только через десять лет, а до этого нужно работать как каторжникам.

 

Родители через все это прошли. Поначалу они жили в палатке, а вокруг можно было собирать чернику. А они хотели – клубнику, и окультуривали территорию. Территория окультуривалась, а сами они дичали, но при этом были абсолютно счастливы.

Похоже, что на этих шести сотках они нашли свое счастье в жизни. Как дети радовались, что наконец-то построили сортир, и больше не надо по нужде бегать в лес. От них веяло воинствующим оптимизмом, можно было заряжаться положительной энергией.

 

- Оль, кончай бездельничать. Скоро темнеть начнет, - прервал ее мысли Игорь.

 

Оля встала, пошла в сарай. Подмела пол.

Наспех сколоченные из неструганых досок нары застелила клетчатым пледом.

На ящик, который, по замыслу Игоря, должен был выполнять роль стола, поставила букет васильков в поллитровой банке.

На чердаке нашла репродукцию картины Крамского «Неизвестная», стряхнула с нее пыль и повесила на ржавый гвоздь, торчащий из стены.

 

Вошел Игорь, огляделся.

Одобрил созданное ей подобие уюта.

 

-А картину зачем повесила? – спросил он.

 

-Для красоты, - хмуро ответила Оля.

 

-Ого, к тебе вернулось чувство юмора, - сказал он, - а я уже подумал, может отправить тебя с Женькой отсюда, пока я дом ремонтирую. Ведь, что ни говори, здесь место не для женщин и детей.

 

Он внимательно посмотрел на нее: «А, может, и в самом деле поедете?».

 

Оля молчала. Думала.

А как же Игорь останется без нее? Кто ему будет обеды готовить?

И что она будет делать без него?

Да и куда ей ехать? Домой? На дачу к родителям?

Нет. Она останется здесь, потому что с Игорем ей все равно лучше, чем без него. Даже здесь, в этом жутком сарае.

Оля обняла Игоря, но ничего не сказала. А он ничего и не спросил. Он давно уже умел читать ее мысли.

 

…Тем вечером они думали, что уже к концу отпуска закончат ремонт, переберутся в дом и повесят занавески.

Но весь отпуск ушел на то, чтобы очистить дом от мусора и починить крышу.

Следующим летом они выпрямляли стены, заменяли прогнившие бревна.

На третий год – обивали дом снаружи, на четвертый – изнутри.

На пятый, шестой, седьмой – меняли оконные рамы, приклеивали обои, красили полы.

И конца-края всему этому не было.

 

У Игоря была одна очень хорошая, но, если посмотреть с другой стороны, - плохая черта. Он все делал сам.

Сам машину ремонтировал, сам гараж строил. Теперь вот этот дом - тоже сам.

 

Деревенский шабашник, представившийся им как дядя Петя Батраков, уволенный за то, что обозвал директора совхоза козлом, предложил свои услуги за весьма символическую плату.

Пообещал еще и сына своего привести. Сын тоже уволен.

 

-А он директора как обозвал? – спросила Оля.

 

-Не, он не обзывал, - заулыбался дядя Петя, - он по тридцать третьей.

 

-А что это значит – по тридцать третьей? – заинтересовалась Оля.

 

Дядя Петя подозрительно посмотрел на нее. По его мнению, любой нормальный человек должен знать, что такое тридцать третья.

 

-Выпимши был маленько, да на работу не пришел. Что, человеку выпить нельзя?

 

-Можно, - сказала Оля.

 

Но Игорь от их услуг отказался, хотя Оля настаивала. Объяснил ей: «С ними пить придется, а у меня на это времени нет».

 

…Единственное, что они не рискнули сделать сами, так это сложить новую печку. Поначалу Игорь, как всегда, собрался делать ее сам. Оля отговорила, потому что уже наслышалась, какие печки получаются у дачников: дым – в дом, тепло – на улицу.

 

Был найден профессионал, местный финн с роскошным именем Тойво Вильямович Рантонен.

Этот Тойво являлся к ним рано, часов в шесть утра, и работал как стахановец, без перекуров и перерывов. К обеду он становился грустным. Это означало, что пора выпить.

 

Оля срочно бежала к чеченцу Саиду, который продавал вино «Агдам» в трехлитровых банках.

 

Каким ветром занесло Саида в деревню – неизвестно. Наверное, он был беженец, - не по доброй же воле он сюда приехал, - но обосновался здесь он прочно и основательно.

 

Предлагаемый им товар пользовался повышенным спросом, и дела его шли успешно. Во дворе стояла красивая машина «Вольво», по огороду ходила жена в блестящей шали и в платье с люрексом, на каждом пальце – по два золотых кольца.

 

Саид уже знал Олю как постоянную покупательницу:

 

-Пей, хозяйка. Мало будет – еще приходи.

И Оля приходила. Она потом пересчитала банки, выпитые за те две недели, пока Тойво строил печку. Оказалось – двенадцать штук. Тридцать шесть литров. Игорь за всю жизнь, наверное, столько не выпил.

 

Оля тем летом всерьез боялась, что Игорь сопьется. А все потому, что Тойво где-то в душе, наверное, был интеллигентом и в одиночку не выпивал. Ему нужен был собеседник и хорошая закуска.

 

Собеседником был Игорь, а закуску готовила Оля в соответствии с Тойвиным вкусом. А вкус у Тойво был, надо сказать, своеобразный. Например, он шоколадные конфеты мог закусывать солеными огурцами. Говорил: «Какая разница, все равно в желудке все перемешается».

 

Но перемешивалось у него не только в желудке, но и в голове: по мере опустошения бутылки он начинал нести какую-то чушь, а потом с русской речи вообще переходил на финскую.

Становилось ясно, что собеседник ему уже не нужен, да и закуска тоже.

Оля не выдерживала, уходила на улицу.

 

…Она накинула на плечи штормовку Игоря и вышла из дома.

Во дворе бегал Женька. Он был похож на беспризорника.

 

Оля присела на ступеньки. Было прохладно. В кармане штормовки лежал ключ от машины.

Она открыла дверцу и села на переднее сиденье. Включила магнитолу – Ирина Аллегрова запела песню про неоконченный роман.

 

Ну почему у них всегда все так?

«Москвич» купили – старый, смотреть страшно. Игорь из гаража не вылезал, ремонтировал.

 

Поменяли «Москвич» на «Жигули» - опять все вечера в гараже, опять долги отдавать.

Теперь вот дом этот дурацкий, нет, чтобы сразу купить хороший.

На хороший денег не было. Всегда хотели выше себя прыгнуть.

 

Ирка Виноградова говорила: «Оля, «Жигули», дача в Карелии – это несерьезно».

 

Ирка предпочитала деньги тратить на удовольствия, а летом отдыхать у моря, а не восстанавливать разрушенные дома.

 

Может, конечно, она и права, но в прошлом году ее Витька, отлежав двадцать два года с газетой на диване, ушел к Люсе из бухгалтерии.

 

А Люся старше Ирки на пять лет и одета, как уборщица.

По слухам, они строят дачу и собираются покупать подержанный автомобиль.

 

…Хлопнула дверь. Из дома вышел Тойво и, шатаясь, побрел к калитке.

Следом появился Игорь. Совершенно пьяный. Рухнул на крыльцо, уснул прямо в грязной одежде.

 

Оля вылезла из машины. Надо было перетащить Игоря в комнату, раздеть его и уложить спать, накормить и умыть Женьку, убрать строительный и нестроительный мусор.

 

Завтра в шесть часов утра придет Тойво, и все опять повторится сначала.

 

Оля потеряла счет времени. Она уже не надеялась, что этот кошмар когда-нибудь кончится.

 

Но наступил день, когда Тойво отложил мастерок и торжественно чиркнул спичкой. Дым пошел в трубу, тепло – в комнату. И не наоборот.

 

Теперь по вечерам они сидели у камина и пили кофе.

 

Оля покрасила печку белой краской и на видном месте написала: «Эту печь построил Тойво Вильямович Рантонен».

 

…Жизнь каким-то непостижимым образом разделилась на две части: дача и не-дача. Эти две части взаимно исключали друг друга.

 

Зимой в городе она вообще забывала, что у них есть дом в деревне, а летом, в отпуске, эта наполовину истлевшая хибара с рухнувшей крышей становилась самым главным в ее жизни.

 

Она старалась, чтобы куст сирени, посаженный во дворе, вписался в пейзаж.

Чтобы новый забор не противоречил стилю деревни.

Чтобы ступеньки на крыльце не проваливались.

Чтобы красиво было.

 

Она увлекалась так, что забывала обо все на свете.

Варила простейшие обеды: картошка с огурцом. Или макароны с тушенкой.

Ходила в рваных брюках.

На ногах – кроссовки без шнурков. Где шнурки? – Неизвестно. Может, в хозяйстве использованы вместо веревки, а, может просто потерялись.

 

Женька, глядя на нее, как-то произнес:

 

-Мама, ты стала похожа на местную пьющую тетку. Тебе нужно сходить куда-нибудь в приличное общество.

Потом подумал и добавил:

-Хотя в приличное тебя, наверное, уже не пустят.

 

…А потом, когда дом стал таким, каким все эти годы был в их мечтах, - лаконичная избушка посреди зеленой лужайки, - захотелось на юг, в Ялту.

 

…Они плыли на белом пароходе и играла музыка.

Но им чего-то не хватало. Их тянуло в деревню.

И Оля вдруг поняла, что это и есть Родина.

Игорь родился бог знает где – на Дальнем Востоке, где служил его отец. Они там даже ни разу не были.

Сама она – в Питере.

Женька – на Крайнем севере.

А здесь, в этой заброшенной карельской деревушке у них – Родина. Общая родина.

И сюда будут приезжать их внуки. И правнуки.

 

От таких мыслей у нее по щекам потекли слезы.

Она прижалась к Игорю и сказала:

-А все-таки как хорошо, что ты тогда не дал мне купить туфли с бантиком.