Вечерело. Сквозь рыхлую крону дубов на пологой яйле,

На лесную тропинку упал красно-рыжего зарева шарф.

А вокруг полумрак и на сотню шагов никого вдалеке,

И охотник, зевая, достал из ягдташа потёртого скарб.

 

А в смарагдовой гуще кустов, среди синих цветков орхидей,

Добавляла в вино белену перед шабашем злая Лилит.

Дым лесного костра вездесущ, накрывая бегущий ручей,

Удивил, потянув на тропу, как стальную булавку магнит.

 

Раздвигая деревьев листву, она шла, предвкушая вертеп.

Шарф заката бесследно исчез и на бархат лиловый небес

Прикололи неспешно луну. Стал загадочней сумрачный лес.

А бродяга усталый, присев, отдыхал, уплетая свой хлеб.

 

На запястье молочного цвета блестел в серебре изумруд,

И прохлада сапфиров мерцала в зелёных бездонных глазах.

Стрекоза ей была амулетом, а раньше летала на пруд,

И подруга змея обвивала, ютясь на знакомых плечах.

 

Они пили любовный нектар и топтали, и мяли траву.

Он её целовал, как в бреду, и ласкал, словно завтра — потоп.

Чуть вино пригубил и был пьян, и в усладе доверился злу,

Позабыв про свой дом и жену, и про массу житейских хлопот.

 

Не в цветущий Эдем, а в «содом», завлекла бедолагу Лилит.

Был вкус мёда в припухлости губ, заводила упругость груди.

Звёзды пудрили маковки крон, наблюдая за ходом игры,

А любовь, как встревоженный спрут, обхватила, сжимая тиски.

 

Орхидеями воздух пропах, их тюрбаны манили в чертог,

И кружило над ним воронье, чуя загодя мёртвую плоть.

А жена у иконы в слезах, но о ней он и вспомнить не мог.

Ей беду нашептало чутьё, не сумевшее страх побороть.

 

Утро свежей прозрачной росой окропило лесную траву.

Ворон мирно сидел на пеньке, рядом филин бранился в ветвях.

Непутёвый лежал в сосняке, приходя потихоньку в себя

И крестился дрожащей рукой, чтоб изгнать из себя сатану.

 

Он подумал, что лишку хватил молодого чумного вина,

Ведь вокруг васильки да бурьян, ни Лилит, никаких орхидей.

Поднимался не чувствуя сил, очень ныла ещё голова.

Было чувство, что это обман. Но взметнулась оборка ветвей,

 

Изумрудом блеснули глаза, подарив ему хитрый прищур,

И молочного цвета рука вмиг сомкнула зелёный ажур.

И он понял, что это не сон, стал со злобой палить в небеса,

Из оскала их вырвался гром и шатнулась внезапно земля.

 

Заскрипела надрывно сосна, прекращая паденьем сумбур,

Что творился в мозгах от вина. Он под нею лежал не дыша.

Впопыхах свой замаливал грех златовласый наивный Амур,

А Лилит заразительный смех плыл из сени её шалаша.

 

Престарелый сосед по селу в полдень в роще осину спилил.

То строгал, то курил и молчал, мастеря незатейливый кол,

И крестился, когда прибивал к их воротам обтёсанный ствол.

А потом, утешая вдову, выпил стопку и трубкой дымил…