Раннее летнее утро. Я сижу на кухне в одних шлепанцах и слушаю, как в саду с костяным звуком падают в траву спелые антоновские яблоки. Солнце, чуть приподнявшись над кронами старых яблонь, режет косым своим лучом кухонный полумрак. Скрипнула дверь. Ты входишь босая, в небрежно накинутом халатике, и первая утренняя сигарета дымится в длинных пальцах твоей руки. Волосы, собранные в большой золотистый узел, светятся в солнечном луче, и чашка крепчайшего кофе, который ты пьешь мелкими, неторопливыми глотками, медленно плывет мимо меня, к столу, на котором стоит пустая бутылка вчерашнего вина. Сделав еще один глоток, ты поворачиваешь ко мне свое лицо. -Надо что-то делать с этим невыносимым Семеном, - говоришь ты и ставишь чашку на стол. -Сегодня утром я снова видела, как он в саду трахал Катьку. -Ну и что в этом странного? – спрашиваю я, и мне, действительно, все равно, где и кого трахает Семен. -Так она же ему дочь! – делаешь ты круглые глаза. -Инцест? – вяло интересуюсь я. -В чистом виде! – подтверждаешь ты, и присаживаешься ко мне на колени. От тебя вкусно пахнет кофе и яблочным вареньем, которое в большом медном тазу уже стоит на плите. -Он делает это все чаще и чаще, - продолжаешь ты, и я вижу, что это тебя заботит всерьез. -На месте Семена было бы глупо отказаться от такой потаскушки, как Катька, - размышляю я вслух, - а, в общем, было бы неплохо найти ему постоянную подружку. У тебя на шее прелестный, маленький, легкий завиток волос, и я стараюсь поймать его губами. Тебе щекотно, и ты, смеясь, отстраняешься от меня и грозишь мне пальцем. А в это самое время, сидя на стуле, Семен невозмутимо умывает лапой свою усатую, круглую морду. ...Этот сад давно никто не чистит, и он стоит дикий и заросший, как сельский дядька, не бривший свою рожу третью неделю. Старые яблони еще плодоносят, и ты каждое утро собираешь их дань. -Принеси мне из сарая лестницу, - просишь ты, и я покорно выполняю твою просьбу. Приставив её к толстому и шершавому стволу, ты лезешь по лестнице вверх, туда, где почти горизонтально земле протянула свою руку толстенная яблоневая ветвь. -Давай-ка, я сам полезу наверх, прошу тебя я. -Нет, я сама, отвечаешь мне ты и легко взбираешься на ветку, по-моряцки крепко и широко расставив свои загорелые ноги. Тяжелые, зеленовато – желтые антоновки падают в твой подол, и через пару минут он уже полон, а ты так и стоишь в метре от моей головы, бесстыже задрав до пояса платьице и улыбаясь, смотришь на меня. Крохотный треугольник твоих легкомысленных трусиков, обрамленный внизу курчавой светлой порослью, светится маячком на фоне загорелого тела, и я, задрав голову, поедаю тебя глазами. Заметив мой взгляд, ты лукаво смотришь на меня. -Как ты думаешь, не пора ли нам в парикмахерскую? – спрашиваешь ты меня. -Сегодня я сбрею все, что там найду, - обещаю я, и, не вытерпев, лезу вверх. Ты смеешься и делаешь вид, что тебе страшно. Тем временем, собранные тобой яблоки сыплются в густую траву, а еще через несколько минут утреннюю тишину нарушают лишь твои стоны, да жук, ползущий по высокому травяному стеблю, с удивлением таращится на двух влюбленных, на время покинувших этот мир… ...Уже жарко, а в траве полным-полно еще не собранных яблок. Вчера приходила твоя мама и сказала, что это – не по-хозяйски, и мы должны собрать яблоки и порезать их для сушки. Солнце уже высоко, и единственное желание – поскорее забраться в душевую, которая примостилась в дальнем конце сада. Вчера мы с тобой целый вечер носили воду ведрами, наливая её в огромную бочку на её крыше. Теперь там – двести литров теплой воды, и я, постепенно начинаю от тебя отставать, одновременно смещаясь влево – в сторону душа. Ты бредешь впереди, пока не замечая моей хитрости, время от времени наклоняясь за очередным яблоком. Где-то там, сзади, остались твои трусики, и теперь ты идешь налегке, подразнивая меня при каждом наклоне белизной двух сдобных булочек. Наконец, ты замечаешь мой маневр, и, срываясь с места, бросаешься к двери летнего душа, на ходу сбрасывая с себя пропотевшую майку. Я ловлю тебя уже в дверях, и мы одновременно протискиваемся внутрь, лихорадочно срывать с себя одежду. Как только я накидываю крючок на дверь, ты приседаешь и ловишь меня губами, и я мгновенно замираю, охваченный ни с чем не сравнимым чувством блаженства. Стремительно нарастающий предвестник уже торопит меня, но я знаю, что еще рано, что это только игра. Почувствовав, что я на грани, ты приподнимаешься и становишься ко мне спиной, наклонившись к маленькой скамье. Повернув ко мне лицо, ты ждешь... -Не спеши, я хочу тебя почувствовать, - просишь ты. Потом ты наращиваешь темп, и уже не стонешь, а сдавленно кричишь: -Теперь не останавливайся, прошу тебя, только не... ...Потом я обнимаю тебя и ласкаю твои соски, и ты, еще продолжая по инерции двигаться, удовлетворенно смеешься, а потом, поднявшись и обняв меня, целуешь и шепчешь: -Я тебя люблю… …Ближе к вечеру ты устроила генеральную помывку, для чего я сразу после обеда нагрел воду в титане. Набуровив полную ванну воды и вылив в неё пол флакона шампуня, ты, охая и повизгивая, влезла в горячую воду и блаженно зажмурясь, распласталась в ней, надеясь, наверное, пролежать так до вечера. Нежась в ванне и что-то напевая себе под нос, ты нежишься в ней, изредка протягивая мне то одну, то вторую ногу, - для массажа. Бедняжка, ты так «натрудилась» за утро, так «наработалась» в душе, что теперь все твои мышцы просят только одного, - массажа и отдыха. Я наклоняюсь к тебе, и, целуя пахнущие яблоками губы, спрашиваю: -Чего ещё изволите, Ваше Величество? Её Величество изволило потребовать, чтобы я поцеловал её ещё раз, а потом ещё… В это время в ванную небрежной походкой заходит Семен, и, окинув нас оценивающим взглядом, презрительно щурится. -Пошел вон, потаскун! – говорю я ему, и котяра нехотя вывыливается вон, забыв при этом закрыть за собой дверь. -Теперь он будет тебе мстить, - смеёшься ты, и мягкой губкой трешь себе грудь. -Ваше Величество, не царское это дело, саму себя купать, - говорю тебе я, отбирая губку. Её величество благосклонно кивает головой, и её преданный вассал с удовольствием начинает её купать, не забывая при этом время от времени целовать особенно загрязненные места. Таких мест набирается до сотни, и ты смеешься, радостно и возбужденно, прижимая мою голову к себе. Ты уже хорошо загорела, и только там, где были твои чисто символические плавочки да лифчик, остались белые полоски нежной кожи. …Через час ты уже сидишь в спальне, в огромном, наверное, ещё бабушкином велюровом кресле, и пунцовым лаком красишь ногти на руках и пальцах ног. Твои мокрые волосы обёрнуты большим полотенцем, и синий махровый халат накинут на голое тело. -А ты кое-что забыла, - напоминаю тебе я. -Что? – спрашиваешь ты, - что я ещё не сделала? -Ты хотела сходить к парикмахеру, - сказал я, и сделал пальцами «вжик-вжик». Ты откидываешь полу халата и внимательно рассматриваешь растительность на своем лобке. -Да, ты прав, пора бриться, но, сегодня облом, давай это сделаем завтра, - просишь ты, а я, не теряя зря времени, тут же опускаюсь на колени и целую твои завитки. От удовольствия ты закрываешь глаза и сползаешь на край кресла, откинув голову назад. Как я люблю тебя целовать! Опускаясь все ниже и ниже, я не пропускаю не одного сантиметра твоей сладкой лодочки, и, когда большой и сильный бугорок вспухает в моих губах, ты издаешь глухой, сдавленный стон, зовущий меня в бой. Закинув ноги на подлокотники кресла, ты просишь меня: -Сделай мне больно-о-о-о! Последние твои слова сливаются в сплошной стон, и только иногда ты снова шепчешь мне: -Да, да, ещё сильней! …Вечер. Мы сидим с тобой в креслах, которые я вынес из комнат и поставил на открытой террасе. Плед, которым я укутал твои ноги, все время сползает вниз, и я, то и дело наклоняясь, ловлю его и снова укутываю им тебя. -Иди ко мне, просишь ты, и я усаживаюсь рядом, прямо на пол террасы, и кладу голову тебе на колени. Мы сидим и молчим. Что могут сказать друг другу два любящих существа, если их бессмертные души, лаская друг друга, сейчас там, в раю, откуда изгнал нас Творец ещё шесть тысяч лет назад? Первые звезды высыпают над нашими головами, и летучие мыши черными, бесшумными тенями начинают свой порхающий полет между деревьями сада. Гоп! Гоп! -Слышишь, как падают яблоки? - спрашиваешь ты меня. -Это не яблоки, это моё влюблённое сердце стучит у меня в груди, - говорю тебе я. -Ты раньше многих любил? – неожиданно спрашиваешь ты. -Я случайно встретил их на пути к тебе, - отвечаю я, зная, что ТАК сильно, как тебя, никого полюбить уже не смогу. .......................................................................................... ................... Немного о себе. Лучшую часть жизни прожил на Украине, в Луганске и Киеве. Работал, растил детей, сажал деревья. Дом не построил - небыло денег. С 2002 года - в Германии. Работаю, ращу детей, сажаю деревья. Дом не построю, - не хватит денег. |