Шла Саша по шоссе.

 

То, что Сашка, дочка Надьки Ивановой, из Ворошиловского квартала, наркоманка и проститутка, знал весь посёлок городского типа, Красная Яма. Все видели, как она стояла на шоссе, и призывно всматривалась в лица проезжавших мимо водителей, и прекрасно знали, чего хочет эта девчонка. Как и тысячи других её коллег, разбросанных по всем дорогам нашей страны, она предлагала быстрый, и необременительный секс, в кабине вашего авто, за вполне умеренную плату. В тринадцать она впервые пришла сюда, вместе со старшей подружкой, и заработала за три часа столько денег, сколько её мать не могла дать ей на расходы за целый месяц.

Потихоньку втянулась. Сначала вроде как стыдно было. А потом… Не она одна из их городка промышляла этим.

Конечно, через нравственный барьер надо было переступить. Старшие девчонки предлагали папиросы с анашой, немного выпить и всё понемногу становилось проще.

Отца у Сашки никогда не было. Матери она не стеснялась и не боялась.

Мать и раньше любила выпить, а как узнала про то, где Сашка проводит время, так

её и вовсе перестали видеть трезвой.

В школу Саша, ходить перестала. С утра сразу на шоссе, чтобы воспользоваться утренним возбуждением дальнобойщиков, трясшихся сотни ночных вёрст. Научила подруга. Останавливались, конечно, не все. Большинство пролетало мимо. Но время от времени везло. Сашкина молодость и ещё не испорченное выпивкой и наркотиками молодое лицо привлекали.

Местные бандиты тоже не брезговали притормозить возле девчонок.

Участок дороги, где «работала» Сашка, охранял Толик, по кличке Барин.

Сашка считала его своим личным сутенёром и охранником.

Толстый и вальяжный с золотой цепью и печаткой, в кожаной жилетке, которая никак не могла застегнуться у него на пузе, он, на своей тёмной девятке, время от времени, пролетал по шоссе и поглядывал за девочками. В самом начале, их знакомства он воспользовался Сашкиными услугами. Бесплатно. Это у него называлось «право первой ночи». За эту шутку и получил он среди братвы, свою кличку.

Теперь, время от времени он останавливался возле Сашки, приглашал её в машину, и делал то, чего не делал никто другой. Он просто сидел и разговаривал с ней, о жизни, о зоне, где побывал, да мало ли о чём, обо всём на свете. Ей он казался интереснейшим человеком. С ней раньше почти никто и не разговаривал не о чём и ей показалось, что впервые хоть кто-то увидел в ней человека. Сашка влюбилась в него без памяти.

Но в это утро всё было не так. Барин подъехал взвинченный. С утра их бандитский бригадир здорово накачал всей банде за то, что денег сдаётся очень мало.

Обвинил в прикарманивании, в недоработке, во всех смертных грехах. Их группировка хотела сделать большое вложение, в какое-то дело, поэтому отовсюду срочно требовались бабки.

Барин вышел из машины и подошел к Сашке.

-Слышь Санька, чтобы с трассы сегодня никуда. Ни днем, ни ночью. Пахать как проклятая. И сегодня, как исключение, все бабки сдашь мне. До копейки.

Раньше он так никогда с ней не говорил.

-Мне сегодня позарез самой надо, хоть половину. Да и мать приболела, мне надо пораньше.

-Ты, блин, не поняла что ли. Или тебе вмочить?

-Барин, ты что?

Толик подскочил к ней и врезал здоровенную пощечину.

-На вот, для ума. На вот ещё! Будешь спорить! Тварь!

Сашка, закрыв лицо руками и заплакав, опустилась на траву, возле обочины.

 

 

Виктор Павлович Коробейников, работал на огромном заводе, который построили американцы, прямо возле шоссе, в десяти километрах от Красной Ямы. Устроиться туда было очень трудно, но Виктор Павлович смог. Он был сварщиком высокого класса. На работу можно было добраться двумя способами: или на машине, минут за пятнадцать, или на электричке, до райцентра, а потом ещё на автобусе, окружным путём, за час - полтора.

Виктор Палыч выбрал машину. Он выкатил из гаража «Жигули», купленные ещё в семидесятых, его отцом, и долго стоявшие просто без надобности законсервированными. Поколдовал с приятелем над ними с недельку, и фиатовская техника ожила.

Проезжая мимо Сашки он всегда думал:

«Ну, ребенок же совсем. Откуда взялись такие дети, ну как это стало возможно? Из каких только нор они вылезли?»

Виктор Палычу было лет сорок. Новая квартира в микрорайоне, жена любит покомандовать, но работает на железной дороге диспетчером, сутки через трое, сын неплохо заканчивает школу, может в школу милиции удастся устроить. Садоводство - четыре сотки, видимые из окна квартиры. Пивко после работы, баня в субботу. Рюмочка-другая после бани. Рыбалка, грибы.

В общем, правильное мещанское счастье. С его простыми заботами и радостями.

 

Сегодня на работе отпустили домой, почти всю смену. Энергетики воевали с заводом и отключили электроэнергию. Виктор Палыч ехал не спеша, с одной стороны недовольный, ведь за сегодняшний день не заплатят, а с другой стороны очень хорошо сейчас будет загнать «Жигули» в гараж, взять пивка, расположиться на диване и попить, пока жены дома нет, а потом подремать, почитать спокойно.

Незадолго до поворота на их городок он увидел Сашку и Барина. «Подобрала клиента»,- подумал он. Но потом вдруг увидел, как клиент несколько раз наотмашь ударил девчонку, та закрыла лицо руками и согнулась. Клиент, явно бандитской наружности, что-то выкрикнул и ударил её, вдобавок, ногой.

Виктор Павлович, содрогнулся, сначала хотел проехать мимо, какое его дело, что у них там происходит, такие времена, что себе дороже вмешиваться куда-либо, да ещё заступаться за всякую мразь, но что-то, видимо оставшееся от старого пионерско-комсомольского воспитания, заставило нажать на тормоз.

Он знал Надьку, Сашкину мать, ещё по школе. Однажды даже был у них роман. Как-то они напились на танцах и уединились, в кустах за клубом. Потом ещё несколько раз были вместе. На сеновале у тётки Таньки, потом в бане у приятеля. Потом ещё. Потом расстались. Он стал гулять с Галькой, его нынешней женой. А Надя уехала в город к тётке, там хотела устроиться на какую то фабрику или завод. Потом вернулась, с маленькой Сашкой на руках. Замуж, конечно не вышла. Вокруг пересуды да сплетни. Временно работала то там, то сям. С мужиками разными болталась. Короче, непутёвая баба, но всё равно жалко было её. А тут ещё и дочка такая. Всё это мгновенно пронеслось в голове.

Виктор Палыч затормозил, дал задний ход и подкатившись к «бариновской» девятке

вышел из машины и уверенно шагнул вперёд, хотя и с холодным комком в груди. Рука его крепко сжимала в кармане газовый пистолет.

-А ну, оставь девчонку.

-Чё ты сказал? А ну вали, не лезь не в своё дело.

-Я сказал, оставь девчонку.

-Ну, блин, козёл, смотри.

Барин двинулся всем своим мощным телом на Палыча, огромные руки сжались в огромные кулаки.

Виктор Палыч выхватил пистолет и уткнул противнику прямо в лицо.

Палыч не собирался стрелять, думал так, напугать бандита и всё. Но того было не так легко напугать. Барин резко выбил пистолет, и тот улетел в кусты, так и не сделав ни одного выстрела.

Удары по лицу, со стуком пронизывающим мозг, продолжались, пока Виктор Павлович не упал рядом с колесами своего автомобиля.

Потом начались удары ногами. Виктор почти уже отключался, когда услышал визжащий крик Саши.

-Барин перестань! Ты убьешь его. Барин!

-Ладно, вот тебе первый клиент. Подготовленный уже, - заржал Барин.

-Толик, а я ведь… тебе… зачем ты так…

-Хватит болтать, поехали отсюда.

-Нет, я останусь. Я его знаю, это Сашки Коробейникова батя.

-Хрен с вами. Я уехал. Смотри, не болтай лишнего. Пришью, дура малолетняя.

 

Сквозь кровь и разбитые брови, уже начинавшие распухать, соединяясь с разбитыми скулами, Виктор Павлович видел, как Барин сел в машину, и сорвался с места.

Саша подошла к нему и присела на корточки, оголив при этом свои худые ноги от самого начала, прикрытого короткой юбкой и спину, на которой было надето что-то среднее между майкой и лифчиком.

-Я вас знаю, вы Сашки Коробейникова отец. Зря вы вмешались. Но всё равно спасибо. Сейчас я помогу вам.

С её помощью Виктор Палыч подполз к машине и опёрся спиной на колесо.

-Сейчас я, – Саша прыгнула в придорожную канаву и принесла смоченный в воде носовой платок. Отерла кровь с лица своего заступника и приложила к левому глазу, который заплывал совсем. Потом пошла, отыскала злосчастный газовый пистолет. Он тоже был холодный и Виктор Палыч приложил его к другому глазу.

Так они и сидели. Виктору Павловичу почему-то была мила забота этой маленькой девочки. Он совсем не думал о том, чем она занимается. Раньше, даже проезжая мимо, он испытывал какое-то отвращение, а сейчас, наоборот, ему было даже как-то приятно рядом с ней. Или жалко? Или себя жалко? Или её?

Мимо с шумом проносились машины. Некоторые удивлённо глядели на странную парочку у обочины.

-Виктор Павлович, – вдруг произнесла она. Тот вздрогнул. Ведь они не были знакомы, и вряд ли она помнила бы, как зовут отца Саньки Коробейникова, с которым она училась в школе, пока не бросила. – А я знаю, что вы, мой отец.

 

Если бы сейчас вернулся Барин, с целой бандой, себе подобных, это не произвело бы на Виктор Палыча этакого впечатления, как её слова.

-Что? – хрипло выдавил он.

-Мать мне рассказывала, по пьяне, правда.

-С чего это она решила?

-Ну, ей видней, наверное.

-Не городи чушь, - Виктор Палыч почувствовал, как кровь прилила к его лицу.

-Да мне то всё равно. Да и тебе должно быть тоже. Мать сама не знает, где вы меня сделали. То ли за клубом, то ли на сеновале. Ей тоже всё равно. Теперь-то уж точно.

-Не может быть, - прошептал он.

-Да что вы испугались? – Сашка звала его, то на ты, то на вы, – на алименты никто подавать не будет.

Она слегка усмехнулась.

-Вы когда проезжаете мимо, я всегда говорю сама себе: « Вон батя поехал.»

-Да что ты несёшь-то? Какой я тебе батя?

-Физиологический, - захохотала Саня.

-Ну-ка, поехали, – Виктор Палыч встал и открыл дверь «Жигулей». - Садись! Быстро! - он уже переходил на крик.

-Да куда?

-К матери.

-Толку-то.

-Садись!!! – Саша ухмыльнулась и повиновалась.

Они тронулись с места. Вести машину было тяжело. Один глаз почти не видел. Каждое движение вызывало боль во всем теле. Рёбра ныли. Где-то в районе правой почки жгло. Голова разламывалась от боли.

Ивановы жили в другой части того же поселка, что и Виктор Палыч, в старых, так называемых, «Ворошиловских» домах. Назывались они так потому, что были в своё время служебным жильём завода им. Ворошилова, что размещался в областном центре в получасе на электричке. Это были, когда-то желтые, оштукатуренные, дома, так называемого, засыпного типа. Внутри их стены состояли из полусгнившей обрешетки державшей тонны песка и глины. Внутри этих стен - квартирки с газом и туалетом, но без воды, за ней надо было идти на колонку во дворе. В этих квартирках прозябали те, кто ещё недавно, были гордостью и опорой страны - рабочим классом. А теперь эти люди, в большинстве своём, сами напоминали эти строения, физически и морально устаревшие.

Лестничная площадка ударила в нос привычной смесью запаха мочи, табака и чего- то ещё. Уже не думаешь чего. Просто запах подъезда.

Надька открыла дверь.

-Кто к нам пришел? - Надька была трезвая, но как-то на взводе. – На кой ты привела его? Ты что рассказала ему!? А может, ты ему дала!? Шлюха!

Мать замахнулась на дочь, но та прошмыгнула в комнату, привычно увернувшись от удара. Виктор Палыч остался в коридоре, один на один с любовью своей молодости.

Она предстала перед ним в рваном, выцветшем халате, под которым угадывалась бесформенное дряблое тело, с босыми ногами, поврежденными грибком, с жидкими волосами с проседью, и с морщинистым почти старушечьим лицом. Хотя всё это не мешало вспомнить, что когда-то Надя была красивой и стройной. Сколько лет прошло с тех пор, когда он ласкал на сеновале её упругое нежное тело, отвечавшее на его ласки. Пятнадцать? Двадцать? А что теперь? Теперь она полунищая пьяница с дочкой проституткой.

Как обидно.

А он сам-то? Он живет однообразной жизнью со своей женой-бочкой, которую давно не любит. Да и любил ли? Что же они сделали со своей жизнью? Ведь могли бы прожить её совсем не так. Тогда, когда им было по двадцать два, двадцать три они не думали об этом. Казалось всё так хорошо. Шуточки, гуляночки. Встретились, расстались. А тридцать, сорок, пятьдесят – это когда ещё будет. А вот они и здесь.

Витя Коробейников всё вспомнил. Да, они гуляли с Надей весь конец лета и осень, до октября. Кроме него у неё никого не было – это точно. А потом она уехала в город, к тётке, и приехала в конце июня с дочуркой на руках. Ну конечно. Получается это его ребёнок.

Почему же он не подумал об этом раньше. Даже не пришло в голову посчитать. Так ведь и незачем было.

-Это правда? – спросил он.

Надя как-то сникла и опустилась на колченогую табуретку.

-Ты, почему мне не сказала ничего? – вновь спросил он, с трудом сдерживая волнение.

-А зачем? Ты не стремился ко мне. Жениться на Гальке собирался. В город ко мне не приехал, не звонил, хотя я тебе адрес тёткин давала.

-А зачем ты уехала вообще?

-Работать. Я ж не знала, что беременна, сначала. А потом, решила чего с пузом то возвращаться, позориться. Там и родила.

Две слезинки выдавились из её глаз и побежали по морщинкам её бледного лица.

Виктор Палыч опустился на колени перед ней, обнял её и, на его, уже заплывшие глаза, тоже навернулись слёзы.

-Что ж ты не сказала ничего? Что ж ты не сказала? Почему.

Надька молчала, потом, отвернувшись в сторону, глухо произнесла:

-А зачем? По судам тебя таскать?

«Действительно зачем?»- думал Коробейников. Ведь расскажи она всё тогда, он что с распростёртыми объятьями принял бы её? Он не такой был человек. Да и с Галькой объясняться. Нет сто процентов, что он отказался бы от этого ребёнка.

-Ну почему по судам, - смущаясь, вымолвил он вслух.

-Да уж я тебя знаю, - сказала Надька, и они оба вновь замолчали, сидя рядом и не глядя, друг на друга.

Так они и застыли, минут на пять, пока Сашка не вышла из комнаты и не посмотрела на них удивленным взглядом.

-Ладно. Чего сопли распустили то! Может, обмоем воссоединение новой семьи.

Виктор Палыч встал с колен.

-Нет, нет, не будем пить. Не знаю как там насчет новой семьи. Но я…, - он словно начал заикаться - Я… я помогу … вам. Вы это… ждите здесь… не уходите никуда.

Он выскочил, под удивлённые взгляды Надьки и дочери, на лестницу и прыгнул в машину. Он помчался домой. В голове созревал план. « Нет, конечно, у меня семья

Галька и Сашка. Сашка. Тоже Сашка. Это не случайно. Это знак. Это судьба. Я им помогу. Просто помогу. Помогу жизнь новую начать. Я должен это сделать. Обязан.»

Влетев, домой, он заскочил в туалет и вытащил из-за бачка сверток. Там была тысяча долларов. Все их сбережения. Виктор Палыч даже не заметил сына, удивленно смотревшего на него.

-Папа, что с тобой?

-Погоди сынок, потом всё объясню. В аварию я попал. Нужны деньги. Срочно.

А то посадят.

Засунув деньги в карман, отец выскочил на лестницу и через секунду уехал.

-А машина то цела, – удивленно промычал Коробейников – младший, глядя в окно.

Коробейников – старший уже мчался по городку к «Ворошиловским» домам.

 

-Вот, держите, - высыпал он на стол, перед обалдевшими матерью и дочерью, десять купюр по сто долларов. Сашка смотрела, не мигая, на заветные зеленые бумажки с портретом. Когда на трассе ей доставались подобные, правда меньшего достоинства, она прятала их за оторвавшуюся обоину, в её комнате, чтобы мать не нашла. Но до такой суммы там было далеко.

-Я вот что предлагаю, не просто деньги. Это вам так, чтобы собраться в дорогу.

Купить всё что надо, долги отдать и вообще. – Виктор Палыч задыхался от волнения: - Завтра утром поедем, вместе со мной в Ярославскую. К моей сестре. Ты её знаешь. Она там фермер. Устроитесь у неё. Работа будет. Зарплата. Дом любой свободный в деревне занимайте. Молоком отопьётесь. Пить бросите. Всю эту гадость. Жить начнете по другому! По человечески. Я приезжать буду. Помогать.

Он перевел дух и посмотрел на них.

-Ну, что скажете?

Молчали. Было слышно, как жужжат мухи и трещат, отклеивающиеся, понемногу обои.

-Не знаю, Витенька, что тебе и сказать. К прошлому то не вернешься.

-А мы и не будем. Мы будем будущее строить. Ваше будущее. Вы мне ничем не будете обязаны и ничего не должны. Короче всё. Решайте и собирайтесь. Я заеду в семь утра завтра, и вперёд. Согласны?

-Не знаю я даже,- медленно произнесла Надька. – Как это всё бросить. Что ты Гальке то скажешь? Сашк, а ты что молчишь?

-А что нам здесь бросать?

-Так поедете? Только резко, завтра с самого утра и вперёд.

-Ну, поедем что ли? – Надька села на стул и вопросительно смотрела на дочь.

-Всё решено, завтра выезжаем в шесть утра, - стукнул по столу кулаком Коробейников и резко вышел, боясь, что они передумают.

На душе вдруг стало легко и светло от принятого решения.

Отступать было некуда. Надо собираться. Он думал о жене. Интересно, что она скажет обо всём этом? Он даже улыбнулся, представив, что она скажет. Правда улыбка вызвала боль во всём избитом лице. Галя на дежурстве. Она придет только завтра утром. Он всё объяснит Сашке. Всё таки большой уже. Или нет, потом объяснит, когда вернется из Ярославской, через три дня. Три дня ему хватит. А сейчас напишет Гале записку.

Виктор Палыч заскочил в медпункт. Докторша легко дала больничный, и помазала его побои зелёнкой.

Коробейников бросил в багажник ещё одно запасное колесо, банку с маслом, бутылку тормозухи, тосол, ключи и пустую канистру. Поставил машину в гараж и вернулся домой.

-Бать, а машина то цела? – спросил Сашка.

-Ну и что?

-А ты говорил - авария.

-Авария, сынок, авария.

-Сбил что ли кого?

-Ну, можно сказать, что сбил.

-Серьёзно.

-Серьёзно, но помочь можно. И я должен помочь. Сейчас я таблеток напьюсь и усну. А утром рано уеду в Ярославскую, к тёте Вале. Маме записку оставлю. Через три дня вернусь. Понял, через три дня.

-Так тебя ловят что ли? – Сашка восхищенно смотрел на отца.

-Да нет, просто ситуация экстренная.

-Понимаю, - заговорщически прошептал сын.

 

Утром, выспавшийся, Виктор Павлович Коробейников, встал около пяти. Умылся, собрался. Покачал головой, поглядев на себя в зеркало. Взглянул на спящего Сашку и вышел из дома, оставив Гале записку на столе. Тихонько вырулил из гаража и поехал к «Ворошиловским» домам.

«Вот как они получаются, эти малолетние проститутки. Эти бандиты. Наркоманы. Не какие-то монстры нам их нарожали. Это же осколки нашей жизни. Осколки того, что мы тискались по кустам, как попало, не думая ни о чём. Глушили портвейн. Ругались матом при детях. Женились без любви. Дрались с женами. Гуляли на стороне. Плодили детей, которых бросали или вообще не знали о них. Разводились. Слушали блатняк, с восторгом. Высмеивали любые идеалы. Грязь какая-то одна. А из грязи что вырастет? Грязь и вырастет».

У Надькиного подъезда стояла темная девятка. Коробейников, не обратив на неё внимания, припарковался рядом и вошел в дом.

Дверь была подозрительно приоткрыта, и оттуда несся гул пьяных голосов.

Виктор Палыч остолбенел. Ему не верилось, он даже не хотел входить, но потом пересилил себя и вошел. Надя сидела за столом, в том же в чем была и вчера, вдрызг пьяная. Она посмотрела мутным взглядом на Коробейникова и уронила голову на стол. Рядом с ней пара алкоголиков: Петька и Танька, по кличке «коровники», их знал весь поселок. Они получили своё прозвище за то, что, однажды запив, умудрились пропить сразу трёх своих коров. Стол был уставлен пустыми и полными водочными и пивными бутылками, кусками рыбы, хлеба, колбасы. В тарелке нарезанные крупными кусками огурцы и помидоры. Смрад и табачный дым, висели в воздухе. На, протертом до дыр, диване сидела Сашкина ровесница, сосредоточенно затягиваясь потухшей беломориной. Глаза её были, какими-то стеклянными, словно искусственными. Рядом с ней бритоголовый парень в майке и джинсах пил пиво и в перерывах между глотками, прикладывал холодную бутылку к голове.

Из маленькой Сашкиной комнатки раздался сначала женский смех, потом мужской голос спросил:

-Кто там пришел?

Виктор Палыч стоял и молчал, не зная как реагировать на всё, что он видел.

Из Сашкиной комнаты вышел, покачиваясь, Барин одетый лишь в разноцветные, длинные трусы.

-А! Батя приехал. Садись. Выпьем. Ты прости. Я же не знал что ты батя. Работа нервная у нас. А ты молоток, за дочь заступился. Давай по стопке за мир. А ну налили нам с батей! – приказал он «коровникам». – Ты молодец, что сиротам помогаешь. Они рассказали мне. Ты мужик настоящий. Уважаю.

Следом выбежала Саша, с заспанными глазами, в одной комбинации и трусиках, она подошла к Барину, ломано обвила руками его шею и с блаженной улыбкой положила голову на его плечо, всё в наколках.

-Ты прости нас, Витенька, - Надя подняла от стола глаза. – Может и не от тебя Сашка то,… может от Маслянского… Я ведь и с ним тогда… тоже… Ты не думай…

 

Виктор Палыч развернулся и выскочил из квартиры. Он почувствовал, что ему сейчас или станет плохо или он кого нибудь убьёт. Он не помнил, как примчался домой. Поставил машину назад в гараж. Вбежал в квартиру.

Записка на месте. Виктор порвал её в клочья и спустил в унитаз.

-Пап, ты, что не едешь?

-Нет, сынок, никуда не еду и не говори маме, что я собирался. Не будем её беспокоить.

Виктор Палыч залез в душ и стоял минут двадцать под холодными струями. Словно что-то хотел навсегда смыть с себя.

 

После этой истории, выезжая на шоссе, он теперь думал лишь об одном, как бы не встретить Сашку. Но постоянно, как назло, встречал. «Шла Саша по шоссе и сосала сушку», - в голову лезла всякая дребедень. Он не злился на неё. Нет. Скорее было, просто как-то жаль, их обеих. К «Ворошиловским» домам он не подходил и на пушечный выстрел, но мужики, заговорщически, сообщили ему, что Надька пьёт и плачет каждый день.

В душе он мечтал, чтобы они обе пришли к нему, и попросили увезти в Ярославскую.

Чтобы они захотели действительно начать новую, человеческую жизнь.

И он помог бы, и утер нос всему их поселку, где байка про тысячу долларов уже ходила, как анекдот.

Отношения с женой стали нервные, натянутые. Сын косился. За спиной шептались. И настроение от всего этого вместе было какое-то постоянно пакостное, подавленное.

Но однажды, в душе Коробейникова блеснуло солнце, и брякнул мажорный скрипичный аккорд. Как-то в августе, Сашка, издалека завидевшая его машину, усиленно замахала ему рукой. Именно ему. Неужели она хочет сказать ему что-то, что-то важное. Может самое важное в её жизни. Неужели он, отец, нужен ей. Ведь он её отец. Не было тогда у Надьки ничего с Маслянским, не было!

Виктор Палыч остановился прямо возле Сашки. Открыл дверь.

-Здравствуй, Сашенька.

Дни становились холоднее, и Коробейников с удовлетворением отметил, что на ней теплая рубаха и новые джинсы. Значит хоть как-то впрок пошли его деньги.

Сашка смотрела на него сквозь рыжую крашенную челку, как-то виновато. Чувствовалось, что ей неловко.

-Ты знаешь… это… я вроде у тебя в долгу. И мать тоже. Ну, с неё что взять.

А ты, если когда захочешь, подъезжай. Тебе я всегда всё сделаю. Бесплатно.

В любое время. А то ты на меня так смотришь из машины. Мне неудобно.

-Что ты сказала? – не веря своим ушам, прошептал Виктор Палыч.

-Я говорю, тебе бесплатно. Всё и всегда. Ты классный мужик, неважно батя ты мне или нет.

 

Коробейников медленно опустился на сидение. Хлопнул дверцей, так что она немного вдавилась внутрь, и помчался по шоссе так, быстро, как не мчался никогда.

На следующий же день он поставил «Жигули» в гараж, и стал ездить на работу на электричке и на автобусе. Это было долго и неудобно, но зато гораздо спокойнее.

 

А. Оредеж