Бывает, любовь выжигает душу и человек, стремясь избежать боли, заполняет пустоту иллюзиями, а проблески, похмелье делают жизнь совершенно невыносимой и тогда либо жизнь сама должна стать тенью, сном, поиском потерянной мечты, либо, пройдя через муки саморазрушения, человек должен стать новой жизнью - осознавать, чувствовать и дарить.

(С) Марсель Пруст в переводе автора.

 

Вместе с утром пришла и зима. Земля вращалась как обычно, и блеклый синеватый сумрак просачивался в спальню из-под узкой волнистой кромки - там, снизу. Сумрак обволакивал подветренные бока платяного шкафа, тумбы, пузатого ночника прохладными тенями и растворялся среди нервных складок простыни, распятой на широкой кровати - центре Вселенной, Ноевом ковчеге. А справа всё ещё зияла глухая темнота, что заполняла пустоту ранее. Собрав тело, Болтай перекинул его через левый борт, коснулся ступнями лакированного льда и ловко скользнул к окну.

Плотная ткань штор, тяжело вздохнув, треснула посередине, словно скорлупа, и открыла дорогу в серое подслеповатое пространство, сдавленное каменными рёбрами города - дорогу на ту сторону, на тот свет. Или на этот? - не столь уж и важно, раз света стало чуть больше, и Болтай, обернувшись, смог отчётливо разглядеть Гею - горная гряда, совершенство Анд и Кордильер.

Откинув снежный полог, он любовался геометрией линий, перспективой форм и игрой светотеней. Он любовался, находясь так далеко, что легко мог укрыть весь мир ладонями, защитить от любой космической катастрофы или взять его, скомкать и кинуть в корзину для бумаг, как неудачную главу нового романа.

Сон обострил черты Геи, будто вырезал скульптуру из кости резкими точными движениями - но тело её, как и лицо не было грубо, только холодно и прекрасно. В уголках застывших глаз искрились льдинки - тоже холодные и далекие, словно белые лилии, что, некогда упав в бездонную пропасть неба, вечно качаются на чёрных волнах и тихо тают в первых красках дня. Ночь налила бутоны сладостью, разбудила жаром, а предрассветный туман, только тронув лепестки, тотчас покрыл их тонким инеем, целлофановой упаковкой для заморозки - той, в которую заворачивают розоватые тушки бройлерных кур.

Этой ночью Гея плакала.

Солнце не торопилось, и за спиной Болтая в мутное стекло постучал старый приятель - скучный дождь, забормотал что-то, затем зачастил дрожащей скороговоркой, забулькал. Иногда Болтай записывал песни ветра и дождя, реже - песни солнца, но сейчас его приятеля лихорадило - он сбивался с ритма, и Болтай, недоуменно пожав плечами, отправился на кухню варить утренний кофе.

Голубые протуберанцы вырывались из-под черного диска - очерченного металлом затмения, - касаясь турки, разбивались о медные бока, лизали их, лизали и желтели на концах. Болтай отсчитал секунды сигаретой, тонкой дамской сигаретой, налил тягучий ароматный напиток в кружку, и воздух, коснувшись тёмной струи, задышал шоколадом и корицей.

Кухня служила убежищем Болтая, когда утро выглядело неуместно - кухня становилась чердаком, стриптиз-баром или Бастилией, но какая, впрочем, разница, где скрываться, если пришло очередное зимнее утро. Слова, кругом не более чем радужная паутина слов - и время плести, но сейчас никто ничего уже не мог, да и не хотел, и этой ночью созвездия освещали арену отчаянного боя без пленных и победителя, битвы ради битвы, войны на самоуничтожение - время обрывать нити. "Найдешь другую женщину - скажи, - говорила Гея, - и мы перестанем встречаться".

От Скучающего Странника - своего друга из незримого мира, - Болтай когда-то узнал о чахотке совершенства: совершенство лишено внутреннего движения и априори мертво - поскольку не нуждается в изменении, ему не к чему стремиться, а любое несовершенство оставляет место потенции - желанию, говоря языком евнухов, или изюминки, если говорить на французском. Впрочем, так всегда поступали в древности при возведении дворцов японских императоров - оставляли одну из стен частично недостроенной. И теперь Болтай тоже искал гармонию в несовершенстве, но рано или поздно любая изюминка теряет вкус и аромат, полностью теряет некогда присущий ей блеск и становится не более чем раздражающим изъяном, бородавкой - Скучающий Странник никогда не ошибался, он просто никогда не договаривал до конца. Болтай, быть может, не сразу понял эту особенность своего друга, если бы в тот разговор не вмешался Бунтующий Сизиф - он каждый раз докатывал камень до предельной черты и постигал законы мирового равновесия, но также неизменно, каждый раз упрямо и неизменно возвращал камень обратно - в привычное уютное лоно.

Гея - богиня, но и она несовершенна.

Пандора тоже была богиней...

Ах, если бы Болтай мог встретить женщину! Ту самую, единственную, которая видела, как круг очертил лицо бездны, а встретив, просто задать один вопрос... всего один! - больше не надо. Ещё не так давно он замечал в толпе её дочерей, ловил их взгляды и даже соприкасался пальцами, но теперь Болтай видел только тени и лишь изредка дорогу, когда, наклонив голову долу, читал знаки мелом на белых камнях. Он давно бросил занятие авгуров, он давно начертал последние письмена, и река поглотила круги, и теперь он доверял только тому, что держал в руках, в руках, которые его никогда не подводили, хоть иногда и вели себя весьма предосудительно.

Нет смысла ворошить прошлое, искать причины и обращаться к мотивам, рассматривать последствия и строить гипотезы, а тем более - выносить обвинительный вердикт. Но так уж случилось, что руки и другие органы чувств Болтая продолжительное время состояли в некой тайной связи, но, нет, связи не любовной, хотя и не менее романтической - преступной.

Преступная связь зрела, приобретая со временем вполне человеческое лицо, пока, наконец, все члены её не вступили в окончательный сговор, составив организованное преступное сообщество. И всё шло бы по маслу и сходило им с рук, как сходило и сходит подобным шайкам повсеместно, когда бы ни отсутствие явного главаря. И в этой ситуации руками, как впрочем, и остальными подельниками, верховодил то расчетливый и холодный махинатор, то отчаянный жиголо. О, да! - они умели находить общий язык, когда того требовали наиболее привлекательные обстоятельства, но нередко или махинатор давал маху и запутывал дело немыслимой комбинацией, ребусом без чётких ответов, или жиголо порол горячку, от которой засохли бы даже орхидеи в сезон дождей.

 

Тяжелая входная дверь, вздохнув, хрустнула страницами романа и смешала воспоминания с ароматами кофе и спальни, смешала в бодрящий коктейль и оставила его по эту сторону холостяцкой баррикады вместе с запоздалым "прощай" Болтая.