Егорка не спал, ждал бабушку. Их кровати стояли в одной комнате, рядышком.

Бабушка вошла в спаленку, посмотрела на иконы в красном углу и перекрестилась. Иконы в золотых киотах с золотым виноградом убраны красиво вышитыми рушниками. Бабушка уставно затеплила зеленую лампадку и зашептала:

– Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое…

Егорка смотрит, как от лампадки ложится на потолок большое зеленое пятно. Когда лампадка начинает мигать, пятно оживает и приходит в движение, словно в порывах ветра.

– Да будет воля Твоя...

От лампадки по всей комнате распространяется сладкий запах. Неспокойная мысль так распирает Егорушку, что не может он уже сдержаться, и важно заявляет:

– Нет никакого Бога, бабушка.

И довольный собою, широко улыбается, показывая редкие зубы. А она будто и не слышит, только губы слегка дрогнули, продолжает читать молитву с тем же упованием и твердостью.

– Хлеб наш насущный даждь нам днесь…

Не дождавшись ответа, Егорушка продолжает:

– Я смотрел по телевизору, как Гагарин летал в космос. И Бога там никакого нет!

Бабушка сделалась суровее и, кажется, красные жилки на ее щеках стали заметнее.

– Слава Отцу и Сыну и Святому Духу… – она трижды перекрестилась, собрав пальцы щепоткой и поглядывая на образа, наклонилась к самому полу.

Только после этого, наконец-то, подслеповатая, повернулась она к Егорке и нарочито строгим голосом произнесла:

– Не говори слов непутевых. Не огорчай Ангела своего. Мал ты еще понимать что-то.

– Я понимаю! – не унимается Егорушка, – Гагарин на ракете вокруг Земли несколько раз облетел, и Бога нигде не видел.

– Не всякому слуху верь. Кто знает, что там на самом деле Гагарин видел?

– Ну, где Он?! На облаке сидит и ножки свесил?! Нету! И ты только зря молишься.

– Это ты обо мне так беспокоишься?! Только не тебе судить – зря или не зря. Ты мне скажи лучше: сейчас где Гагарин?

– Погиб он… Разбился на самолете.

– Вот видишь. Значит, Бог к себе прибрал.

– Как это прибрал?

– Понравился Ему Гагарин, значит. Если уж кто Ему понравится, Он к себе забирает. Теперь беседуют вдвоем.

– Где беседуют?

– Где?! В Царствии Небесном! – Бабушка улыбнулась мелкими лучиками сухих морщин. – Спи уж лучше! Умишко куриный.

Егорка хотел было что-то возразить, но вдруг осекся, лишь обижено надул щеки. Бабушка поправила одеяло и отошла к божнице.

Вероятно, она знала наизусть очень много молитв, потому что еще долго стояла перед образами и шептала. Становилась на колени, припадала к полу и старчески, с трудом поднималась.

Егорушка никак не мог уснуть. Все думал о том, что сказала бабушка. Нежным светом дрожал огонек лампадки. Медленно постукивали в полусумраке стенные часы. В постели, под одеялом было уютно и тепло, и казалось Егорушке, что от монотонного бабушкиного голоса все постепенно погружается в тихий, глубокий сон, и от этого у него начали слипаться глаза. Сквозь прозрачную легкую дрему он услышал бабушкин голос:

– Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий! Прости и помилуй деточку несмышленую. Говорит, сам не знает что. Господи! Огради и спаси от всякого зла…

Помолившись, она перекрестила окна, дверь, Егорушку; стараясь меньше скрипеть пружинами, осторожно легла на кровать и вскоре затихла. Егорка отвернулся к белой, известью побеленной стенке. Его душу охватило странное, новое и непонятное чувство, точно стояло у горла и глубже что-то необъяснимое, необъятное – больше его самого, этой комнаты, всего дома, и даже еще больше. Оно овладело полностью его сознанием. И казалось ему, что кто-то смотрит с высоты неба, из синевы, оттуда, где звезды, видит все, что происходит здесь на земле, в этом доме и в этой комнатке. И видит бабушку и его. И никуда нельзя спрятаться. И ночь тиха и прекрасна, и нет ничего лучшего в этом мире, чем этот дом, комната, его бабушка, и сам он, Егорушка, есть и будет, сейчас и всегда, как все на земле. И хочется Егорушке раствориться, слиться с лунным светом, с этим ночным небом, с этим огромным миром…

И снится ему Царство Небесное, сначала в синих, белых, золотых красках, – солнечное, яркое – до боли в глазах, а вокруг слышится тихое с переливами пение, очень похожее на птичьи трели. Потом видит Егорушка огромное, похожее на сахарную вату, облако, почему-то поросшее необыкновенно зеленой травою. А с облака, в гневных вспышках молний осуждающе смотрит на него Бог, а рядом с ним смотрит и улыбается Гагарин.