Да кто не знает его в городе. Высокий и сутулый, со светлыми, цвета спелой соломы коротко стрижеными волосами, с явным выражением умственной отсталости на лице. И сегодня его можно увидеть на центральном рынке у входа в мясной павильон. Он покорно стоит с пластмассовым стаканчиком в вытянутой руке и молча просит милостыню.

 

Во времена нашей молодости он был «притчей во языцех». Над ним часто подшучивали, но не трогали, парень был тихий и смирный, никогда мы не слышали злого слова от него и какой-нибудь резкой выходки.

 

“Митя - дурачок”, – проговаривали мы ему вслед, многозначительно улыбаясь, когда ненароком встречали в городе.

 

Более близко пришлось столкнуться с ним в городском военкомате, когда старшеклассниками проходили призывную медкомиссию. И вот тогда оказалось, что мы с ним одного года рождения. Комиссия забраковала его по состоянию здоровья, которое было написано у него на лице, и он получил “белый” билет, как непригодный для несения воинской службы.

 

И позже он часто попадался на глаза нашей развесёлой компании на берегу Стрижня. Мы безмятежно проводили летние каникулы на пляжах любимой реки детства Десны, до одури купались и бузили в тёплой воде, а потом, уставшие и присмиревшие, тихо плавились под жгучими лучами солнца на раскалённом белом песке. Он же сидел на дамбе с самодельными удочками, там, где Стрижень впадает в Десну, и ловил рыбу.

 

И никому из нас никогда не приходило в голову остановиться и попытаться заговорить с ним, узнать, где он живёт и кто его родители. Мы были молоды, здоровы, веселы и эгоистичны. Проблем в семье и школе у нас не было, и будущее нам представлялось в розовых тонах, а в настоящем мы наслаждались полнотой беззаботной жизни. Наслаждались бездонной синью ласкового неба, буйной зеленью на берегах спокойной, задумчивой Десны. И что нам была за забота до какого-то там чудаковатого Мити. Мити-дурачка. Таким он был в нашем представлении.

 

Грех смеяться над чужой бедой. Но это понятие приходит с возрастом. Жизнь бескомпромиссна, и время всех расставляет по своим местам. Ведь недаром говорится, что жизнь прожить – не поле перейти. Когда с возрастом обрастаешь грехами и проблемами, тогда на других людей, тем более обделённых судьбою, уже не смотришь свысока. А тогда… мы бурлили эмоциями, часто они перехлёстывали через край, и нередко в своих суждениях мы были жестокими. Себя считали выше его, потому что мы полноценные, а он – нет. И совсем не задумывались: почему он уродился таким?

 

Шли годы. Мы отслужили армию, закончили институты, обзавелись семьями. Каждый из нас окунулся в текучку повседневных дел и забот. Проказы молодости как-то позабылись. Изредка кто–то из нас встречал Митю в городе. Он явно постарел: лицо испещрили морщины, на висках пробилась седина. И вот совсем недавно жизнь этого убогого парня ярко высветилась совершенно с неожиданной стороны, о которой мы даже и не подозревали в молодости. Не судите, и не судимы будете. Истина этого евангельского изречения зримо предстала перед нашими глазами.

 

А помогла нам её раскрыть старая монашка. После закрытия Троицкого монастыря, она перебивалась случайным заработком, и недолгое время работала кассиром на игральных автоматах в городском кинотеатре. Однажды возле неё присела бледная, плохо одетая женщина, и завязался простой чистосердечный разговор. Выяснилось, что это мать Мити. В кинотеатре её хорошо знали, сочувствовали, из жалости пропускали бесплатно.

 

- Вы думаете, почему у меня Митя уродился таким?

 

И она, не сетуя на свою судьбу, просто и бесхитростно поведала печальную историю своей семьи.

 

- Отец Мити пришёл с войны контуженным. Плохо слышал и был очень вспыльчивым. Чуть что не так, сильно раздражался, начинал кричать, буйствовал, бил в грудь кулаками и очень матерился. Правда, быстро отходил, и потом просил прощения, чувствовал свою провину.

 

- А жили-то вы где?

 

- Жили мы в халупе-развалюхе, подпёртой брёвнами, словно клюкой бабы-яги. Крыша протекала, и когда шёл дождь, сверху капало, и в доме всегда было сыро. Муж много раз обращался к местным властям с просьбой, чтобы ему как инвалиду войны выделили квартиру. Чиновники обещали, но дальше обещаний дело не шло. А вскоре после рождения Мити муж умер, сказалась контузия. Война таки догнала его. После его смерти мечтать о новой квартире уже не приходилось, хлопотать-то было некому.

 

- Так ведь могли и вы похлопотать, муж-то был инвалидом войны!

 

- А что я? Я малограмотная, разговаривать с властями не умею, да и здоровье у меня слабое, быстро устаю. Ведь и мне во время войны, когда в город пришли немцы, сильно досталось.

 

И глухим надтреснутым голосом продолжала:

 

- Мне было 15 лет, когда у нас появились немцы. После налётов немецких бомбардировщиков город был сильно разрушен. Повсюду горели дома и дымились руины уже сгоревших зданий. Немцы очень лютовали, часто днём и по ночам слышалась стрельба. Много наших людей они расстреляли на окраинах города, а многие бежали за Десну, скрывались от расправы фашистов в лугах и окрестных сёлах. Как-то раз ближе к вечеру я пробиралась домой пустынной окраиной, думала, что так будет надёжнее… Навстречу мне шла колонна людей. Шли молча с омертвевшими лицами, тесно прижавшись, и поддерживая друг друга. Молодая женщина несла на руках грудного ребёнка, а двое деток постарше шли следом, цепляясь за юбку, и громко плакали. Сопровождали колонну полицаи и немецкие автоматчики с овчарками на туго натянутых поводках. Собаки рычали и надрывно лаяли, немцы что-то хрипло кричали и подгоняли колонну. А люди уже ни на что не обращали внимания и отрешённо продолжали идти, еле волоча ноги. Людей вели на расстрел и они это знали. Я вся зашлась страхом, по спине забегали мурашки, хотела бежать, а не могла. Ноги колодами приросли к земле. Да и поздно уже было бежать. Меня заметили. Ко мне направился здоровенный полицай, схватил злобно за руку и втолкнул в колонну. Никто даже не обратил на меня внимания. Все уже считали себя мертвецами, и в эти последние минуты на белом свете прощались со своей жизнью. Не прошли мы и сто метров, как оказались на краю огромной ямы, по краям которой лежали кучи недавно выкопанной земли. И вот тут до меня дошло, что это наша общая могила, и что я сейчас умру. Ребёнок на руках у женщины зашёлся истошным криком. К ней подскочил полицай, вырвал ребёнка из рук и бросил в яму. Женщина страшно закричала, упала на землю и забилась в припадке. Возле неё громко плакали и кричали: “Мама!” другие деточки. Тогда полицай схватил лопату и стал ею бить детей по голове. Как срезанный сноп они упали возле матери и затихли, а потом их окровавленных и неподвижных этот нелюдь сбросил в яму. Мне стало дурно, белый свет угас в глазах. Как нас расстреливали, я не помню…

 

Очнулась я в доме у незнакомых пожилых людей. Оказывается, целую неделю пролежала в беспамятстве и всё бредила. А когда пришла в себя, они мне рассказали конец этой жуткой истории. Им повезло, они вовремя спрятались в овраге и слышали, как расстреливали, а когда всё стихло, подошли к месту расстрела. От того, что увидели, волосы на голове встали дыбом и подкосились ноги. Такое не каждый переживёт. Земля стонала и шевелилась. Из-под неё слышались грудные вздохи. Немцы не стали даже добивать раненых, а просто засыпали яму землей. Засыпали наскоро и быстро уехали, видимо, и для них это чёрное дело оказалось нелёгким. Позже сказывали, что какой-то немецкий офицер из расстрельной команды сошёл с ума. Старики плакали навзрыд и не знали, что делать. И тут вдруг заметили торчащую из-под земли руку и косичку. Они упали на колени и руками откопали меня. Откуда у стариков сила только взялась! Я оказалась живой, но без памяти, и тогда они понесли меня к себе домой… Так вот и очутилась у них. Я долго ещё болела. Спасибо этим людям, выходили.

 

Женщина надолго замолчала, а потом тяжело вздохнула и тихо промолвила:

 

- Поэтому не удивительно, что и Митенька у нас уродился таким.

 

Пустынное место, изрезанное оврагами, о котором рассказывала мать Мити монашке, находилось через дорогу от школы, где мы учились. В наши школьные годы здесь раскинулся яблоневый сад. Посреди низких корявых яблонь на грядках росли огурцы. Здесь мы любили прогуливать уроки, здесь мы играли в войну, в импровизированных стычках закидывая друг друга перезревшими огурцами. Здесь зимою на уроках физкультуры мы спускались на лыжах по крутым склонам лощин и обходили серый гранитный обелиск, на этом месте во время войны немцы расстреливали евреев. А на еврейскую пасху на деревьях возле памятника всегда висели конфеты, бублики и разноцветные ленты. И уже когда мы заканчивали 10-й класс, здесь развернулась масштабная стройка. Бульдозеры, надрывно урча, выкорчёвывали деревья. Экскаваторы прилежно вычерпывали ковшами землю, готовили котлованы под фундаменты новых зданий. Город хорошел на наших глазах и рос вширь. И здесь, на некогда бывшей глухой окраине, строился новый жилой микрорайон, получивший название 50 лет ВЛКСМ. Вот тогда-то и открылась трагическая страница истории нашего города периода Великой Отечественной войны, когда город был оккупирован немецкими фашистами и их союзниками – мадьярами и итальянцами. При рытье котлованов были вскрыты ранее не известные захоронения, места расстрела людей. Всё тайное рано или поздно становится явным. Не удалось немцам скрыть свои злодеяния в нашем городе.

 

Ну, а что же мы, без пяти минут выпускники средней школы? Все мы были невольными свидетелями, как отрытые жёлто-белые кости поспешно складывали в деревянные гробы, окрашенные в жидкий светло-розовый цвет, и отвозили куда-то на одно из городских кладбищ для перезахоронения в братской могиле. Нам было жутко, мороз пробирал по коже, здесь пахло смертью, здесь на конкретном примере воочию, а не по учебнику истории мы убедились, какой страшной и кровопролитной была прошедшая война для нашего народа.

 

Более 52 тысяч черниговцев, жителей области и военнопленных замучили и расстреляли фашисты и их приспешники за два года оккупации. На всех окраинах города стоят памятники жертвам этой кровавой войны.

 

Теперь на горемычную судьбу Мити мы посмотрели совсем иными глазами. Не судите, да не судимы будете.