Обида Увы, я так и не попробовал Американского печенья. Не очень-то люблю я «сдобного», Но все ж в порядке исключения Попробовал бы и сейчас; Не получилось в первый раз. Не знаю даже, было вкусно ли, А как смотрелись! Загляденье! Но все там без меня и схрустали; А я ношу его «видением», Уже седьмой десяток лет! Не сердце есть…, какой-то след. Ах, как хотелось мне попробовать! Нет, не покушать, хоть бы крошку! Такого случая удобного И не придумать понарошку. Не получилось вот тогда, Запомнилось же навсегда… Тогда мы дети – первоклассники, Мне было семь…, или чуть больше. Война, не ведали мы праздники; А тут мне даже было горше – Из «раскулаченных» я был, Отродьем вражеским и слыл. Обиды были мне привычными, Обучен был не обижаться. К нам обращались только кличками, Никто не мог за нас вступаться. Привычен был тогда к тому, Можно привыкнуть ко всему. На этом фоне быть обиженным, Такое и придумать трудно. Но, показал мой опыт жизненный – Все может человек паскудный. Уж нет в живых его давно, Но не простил я грех его… Однажды, прямо на занятии Урок внезапно прерывают; Событие невероятное, Учительница аж сияет! Такого не было, что сам Предсельсовета прибыл к нам. За ним две женщины с коробками, У всех улыбчивые лица; Я ожидал с надеждой робкою – Что-то хорошее случится. Я не ошибся, угадал; Предсельсовета слово взял: - Ребята, миленькие, здравствуйте, Вас ожидает ныне Радость; Останется надолго в памяти, Узнаете – что значит, сладость… Может, чуть-чуть не так сказал, Но смысла я не поменял. - Спасибо скажем дружно Сталину, За постоянную заботу; Ведет он, чтоб большими стали вы, Там неустанную работу. Смотрите, даже и сейчас Печенье он прислал для вас… И вот, пошли они меж партами; Там…, штук по пять, точней не знаю. Все повскакали за подарками; А я сидел за партой с краю – Уж женщина возле меня, Протягиваю руку я… И вдруг тут окрик неожиданный, - - Вот этому, как раз, не надо! С печенья станет он разжиренный; Пинка ему – вот и награда! Я не расслышал все – не смог, У женщины, какой-то шок… Печенья эти из Америки Легко мимо меня проплыли. Не закатил я там истерики, Внутри лишь, что-то там заныло… В душе застрял мой детский крик: «Отец мой, тоже фронтовик!» Я не расплакаться вдруг, чтобы, Ручонками в свой стол вцепился; Да так, что после, как ни пробуй, Мне невозможно отцепиться! Уже звонок, и шум, и гам, А я как связан по рукам. И тут заснул я, трудно верится, Случился обморок, быть может. И до сих пор в мозгу все вертится – Уж не пригрезилось ли все же… Нет, не пригрезилось, увы, И сердце жжет, пока живу… Когда очнулся я, уж после – Одна учительница в классе. Сидит за партой тоже, возле, Молчит и ногти трет об ластик… Увидела, проснулся я – Сквозь слезы смотрит на меня. Спросила, не болит ли где, там… Я чувствую, сама в смущенье: - на-ка, попробуй-ка, вот это…», Протягивает полпеченья. Но разве смог бы я принять, После всего, должны понять! Конечно, твердо отказался я, Хоть, пожирал глазами, может, Она настырней оказалася, Засунула куда-то все же. В лохмотьях я ходил тогда, Не понял потому – куда… Из школы проводила после, И ласково так, потрепала. Не видел ласки я от взрослых, И даже мать нас не ласкала; Можно понять ее, в нужде – Ей не до ласок в годы те… Шел я домой как заколдованный, Не разбирая и дороги. Еще от ласки той, взволнованный, Рахитик, щупленький, убогий… И про печенье-то забыл, И точно, не в себе я был… До дома уж дошел почти что, Когда вдруг вспомнил про печенье. Прообыскал себя я трижды – Да не нашел вот, к огорченью. Упало, может, где нибудь – И я пошел в обратный путь… Дошел до школы я «в обратную», Детально обсмотрел дорогу; Успехом поиск не обрадовал, Хоть, мысленно молился богу. Нигде того печенья нет – Погас «в конце туннеля свет»… Вот тут, не удержался я, расплакался – Мне было горько, горько, горько! Признаюсь, и сейчас «расслабился», Дописывая эти строки. Ах, как ведь я страдал тогда – Не выразить мне никогда! Есть маленькое продолженье Рассказанного приключения; Добавилось мне унижение – Нашли наутро то печенье. Я в классе выронил его; Кто съел – не видел я того… |