предисловие: 5+7+5

( возможна ли русская хайку ? )

 

Обычно под русской (и вообще, не-японской) хайку понимается трёхстишие по смысловой интонации, поэтическому настрою и мироощущению аналогичное японским хайку. Речь идёт о таких трудноопределимых категориях поэтики хайку как саби (патина, печальный налёт времени), ваби (грусть одиночества), сибуми (терпкость), каруми (лёгкость) и других. Сформулированные Басё и его последователями эти категории вместе с более общими категориями, унаследованными от танка (моно-но-аварэ - очарование вещей, югэн - сокровенный смысл и др.), определяют поэзию хайку на языке, общем для всех людей Земли.

Можно сказать и совсем коротко: хайку - это поэтическое выражение сатори: свидетельство духовного прозрения поэта и его отражение в сердце-разуме читателя.

 

Однако, поэзия - это не только настроение, мысль, чувство. Это ещё и текст, построенный по определённым, достаточно жёстким и искусственным (с точки зрения естественного языка) правилам. Не важно, соблюдаются ли эти правила или намеренно нарушаются в конкретном стихотворении ("минус-приём" в терминологии Ю.М.Лотмана), они должны существовать и быть общепризнанными, как некая идеальная норма. В поэзии, как и в искусстве вообще, эта форма не является чем-то дополнительным и равнодушным к содержанию. Если настроение, мысль, чувство стиха выразить в другой форме, это будет другое настроение, другая мысль и другое чувство.

 

Японская поэзия хайку - это жёсткая поэтическая форма, не имеющая аналогов в русской (да и мировой) поэзии. Даже сонет по сравнению с хайку кажется весьма свободной формой. характеристическое свойство хайку: трёхстишие в 17 слогов по формуле 5+7+5.

 

Возникает вопрос: а как же русская хайку? Нужно ли придерживаться формулы 5+7+5? Обычно, на последний вопрос отвечают отрицательно. Обоснований такого ответа можно привести очень много.

 

1. Русские слова, как правило, длиннее японских, в них большее число слогов (в частности, из-за приставок, суффиксов и, особенно, окончаний). Понятно, что втиснуть нужный набор слов в 17 слогов в русском языке очень трудно.

 

2. Русский стих построен на чередовании ударных и безударных слогов, поэтому на слух воспринимаются, прежде всего, ударные слоги (а также слоги. в которых ударение "ожидается" по законам размера). Общее же число слогов в строке русским слушателем практически не воспринимается как значимая величина.

 

3. Русская поэзия хайку является наследницей русских переводов японских хайку, а переводчики никогда не стремились выдержать формулу 5+7+5. Поэтому для русского читателя хайку - это любой трёхстишие, в котором выражены соответствующие духу хайку настроение, мысль, чувство.

 

Конечно, все эти соображения верны. Однако. когда я пытался сочинять хайку (и танка), я интуитивно чувствовал, что свобода произвольного трёхстишия (пятистишия для танка) находится в некотором противоречии с духом этой поэзии. Я стал экспериментировать, пытаясь "втиснуться" в формулу 5+7+5 (5+7+5+7+7 для танка). Когда это получалось, мне кажется, я ощущал какой-то новый, дополнительный эффект стихотворения. Я стал анализировать эти опыты.

 

Прежде всего, я обнаружил, что трудность "втискивания" в формулу 5+7+5 сильно преувеличена. Конечно, писать силлабо-тонический стих из 17 слогов - задача неимоверной сложности. Но ведь для хайку это не требуется! Сложность соблюдения формулы 5+7+5 компенсируется отказом от метра. Другое дело, что нужно преодолеть чисто психологическую инерцию ориентированного на русскую метрику сознания. Но в этом как раз и заключается и смысл, и интерес освоения новой для русской поэзии формы хайку.

 

В этом месте возникает другой вопрос: в не является ли силлабо-тоника неотъемлемым свойством русской поэзии. коренящимся в русском языке, Может ли русский читатель воспринимать как стих речь, не построенную по законам метра, Конечно, может! Иначе, не было бы нужды в реформе Ломоносова. Но то, что имеет начало, должно иметь и конец: не в смысле исчезновения силлабо-тонических стихов, а в смысле понимания неисключительности и, значит, необязательности этой формы, в смысле возможности других форм. И русская поэзия XX века демонстрирует эти другие формы (в частности, верлибр).

 

Что же касается русских переводов японских хайку, то здесь переводчикам нужно было решить две трудносовместимые задачи: передать смысл, дух, содержание, мысль. чувство, настроение стихотворения и сохранить формальные признаки японской хайку (формула 5+7+5). Конечно, пожертвовать пришлось вторым. Однако, сочинение изначальной русской хайку отличается от перевода японской хайку. Русский поэт мыслит на русском языке и, если он чувствует форму хайку (прежде всего, формулу 5+7+5) как необходимую, то и слова будут возникать в его сознании такие и так, что они сами будут ложиться в нужную форму. Для этого, конечно, поэту требуется некоторая практика с тем, чтобы в его сознании выработалась эта "инерция хайку", аналогичная "инерции ямба" или "инерции сонета".

 

Но всё же, зачем вообще нужно "втискиваться" в формулу 5+7+5? Чем плоха свобода произвольного трёхстишия? Тем же, чем плоха подобного рода "свобода" в искусстве вообще. Почему тогда трёхстишие, а не двустишие, или (что привычнее русскому поэту и читателю) четверостишие? К свободе должно стремиться сознание художника, искусство же - это всегда несвобода. В этом противоречии коренится сущность творчества.

 

Что же касается формулы 5+7+5, то, по моим наблюдениям, она выполняет стандартную функцию отбора: из всех возможных способов выражения отбирает лишь немногие. Очень часто (видимо, по неопытности) стихотворение возникает в сознании в промежуточной словесной форме: в остатками метрики, с тяготением к четверостишию. Перерабатывая эту форму, "втискиваясь" в "проскрустово ложе" формулы 5+7+5, вдруг обнаруживаешь, что получившаяся новая форма выражения лаконичнее, точнее, чем исходная. Вместо препятствия формула 5+7+5 становится как бы другой колеёй, направляющей сознание в новые, неизведанные области.

 

В этом месте приходится сделать важное замечание. Для меня остаётся проблемой вопрос о том, является ли формула 5+7+5 наиболее адекватной для русской хайку. Русское 5+7+5 - это буквальный перевод японского 5+7+5. Но, может быть, небуквальный, но более точный перевод - это 5+8+5, или 6+9=6, или ещё что-нибудь? Я не могу ответить на этот вопрос. И это одна из причин, по которой я стараюсь придерживаться "буквального перевода": 5+7+5. В конце концов, эта формула освящена многовековой (хотя не русской, а японской) традицией. А традиции - это те дороги, по которым движется искусство. Поэтому для меня лучше заимствованная дорога номер 575, чем полное бездорожье.

 

Более точно, 5+7+5 на российской местности - это не столько проложенная кем-то дорога, сколько направление движения. А дорог, которые ведут к цели, - много. Это варианты построения стиха внутри формулы 5+7+5. Как стихотворение членится на фразы, и как они соотносятся со строками? Как строка членится на слова: например, первая строка - это 1+4, или 1+2+2, или 3+2 и т.п. И здесь привычка к русской силлабо-тонике может дать дополнительные варианты: как именно чередуются ударные и безударные слоги в 17-слоговом стихотворении. Здесь возникает то же отношение, какое имеет ритмика к метру.

 

И последнее, что мне хотелось сказать. В конечном счёте, традиция существует для того, чтобы её осваивать, а освоив, - нарушить, и тем самым, - продолжить. Как любили говорить китайцы: "Он освоил стили своих предшественников и на склоне лет решился создать свой неповторимый стиль."

 

 

 

Игорь Бурдонов

деревня Липовка, август 1998

 

 

 

Волнуясь, дарю

новые хайку друзьям -

новым и старым.

 

Белая Луна.

Аист на водокачке.

Ропот мотора.

 

Трава пожухла.

День середины лета.

А там и зима.

 

Что-то с ногами:

почуяли дорогу.

А дорога - их.

 

Мы едем ночью.

Шум ветра и мотора.

Свет звёзд и окон.

 

Лежу в гамаке.

Падает свет заката

на новый плетень.

 

Лежу на траве.

Выше меня лишь одно

Лёгкое Небо.

 

Чудится в ночи:

тень в окне, иль двери скрип.

Полнолуние.

 

Не грусти, жена.

Скрасит небо заката

месяц молодой.

 

Хмурое утро.

Тихо бредут мужики

за самогоном.

 

Кошка крадётся,

ловит ночных мотыльков.

Птицы заснули.

 

Проснулся с мыслью:

скоро кончится лето.

Стал печку топить.

 

Так выбелил зной

синеву, что пропали

узоры Неба.

 

Спит деревушка.

Свернулась калачиком

под звёздной бездной.

 

Стирка у реки.

Плеск воды, шорох травы.

И вдруг - женский смех!

 

В доме читают -

заняты все лежанки.

Дождь моросящий.

 

Запах полыни

ветер донёс и горечь

из сердца ушла.

 

Перед рассветом

ёж под окном прошуршал.

Кошке не спится.

 

Ночные гости.

Судят добро и зло.

А в Небе - Луна!

 

Ветер в берёзах

так громко, протяжно кричит.

Я тоже молчу.

 

Дождь долгожданный!

Люди сложили зонты -

стоят и мокнут.

 

Все гости ушли.

Будто бой барабанный

тихий стук часов.

 

Сон ожидая,

думаем думы свои.

И шорох дождя!

 

Жить как Тао Цянь

в этой Южной деревне

кто может в наш век?

 

Здесь раньше был мост.

Одиноко вброд бредут

старые столбы.

 

Обветшал мой дом.

Вечер в западной стене

зажёг фонарик.

 

Все слова мои

слышат только космеи,

головки склонив.

 

Кто прочтёт тебя,

моё бедное хайку,

когда я умру?