Случай подарил мне в этом году встречу с замечательной женщиной, судьба которой меня поразила и заставила сесть за этот рассказ.

Она бывшая москвичка, испытавшая радость творческих удач и горечь потерь, не раз боровшаяся за свою жизнь и побеждавшая недуги.

Приехав в Германию, она нашла в себе силы сесть за стол и начать писать, отдавая нам частичку своего сердца, рассказывая о том, что её взволновало, что она пережила.

 

…Инга Николаевна Пидевич - маячок , светящийся в дымке прожитых лет.

 

«Это не такой уж плохой конец, - утешал себя буфет. Я умру, служа людям, давая им тепло…», - этой строчкой я бы хотел начать рассказ о жизни и творчестве поэта и прозаика Инги Пидевич, потому что именно так она и живёт, - даря людям тепло своего сердца.

В своём рассказе «Буфет», Инга Пидевич в свойственной ей лирической манере написала историю жизни и смерти одной прекрасной и нужной вещи, - старого буфета, верой и правдой служившего людям почти шестьдесят лет.

Это то что лежит, как бы, на поверхности рассказа.

На самом деле рассказ совсем о другом.

Он, - о людях, которым этот буфет служил, об их судьбах и об эпохе, из которой мы все вышли.

Он тревожный, этот рассказ.

На всём его протяжении вы не перестаёте сопереживать его героям.

А ещё, - он очень уютный и домашний, потому что погружает вас в воспоминания детства: с елкой и пирогами, чаем, выпитым за общим столом, с розовым балдахином нового абажура и старым, еще бабушкиным буфетом.

 

Вы помните запах своего буфета?

 

Если вы что-то позабыли, обязательно возьмите в руки книгу Инги Пидевич (здесь и далее – ссылки на книгу И. Пидевич «Шкатулка», Москва, 2006г).

 

…Её прадедом по материнской линии был владелец типографии в Вильно, Арон Минскер, один из основателей еврейского книгопечатания в России.

Родители скрывали от Инги подробности истории их семьи: родство с эксплуататорами в те годы было опасным делом.

Узнала она о занятиях прадеда и деда в годы «оттепели», а позднее, в годы перестройки, найдя этому подтверждение в литературных источниках.

Существует семейная легенда о том, что родоначальником их семьи был польский шляхтич, влюбившийся в еврейскую девушку.

После Польского восстания 1830-1831г.г., и шляхтича, как его участника, сослали в Сибирь, а за ним поехала и его молодая жена.

С той поры воспитанием Арона занялись еврейские бабушка и дедушка.

Семейную традицию унаследовал его сын, - Герш-Беньямин Минскер, имевший маленькую типографию в Ковно. Вот он-то и был дедом нашей героини. Когда пришла пора ему жениться, он взял себе в жены Эстэр, восемнадцатилетнюю девушку из благополучной еврейской семьи, которая родила ему дочь, названную Диной.

Это была уже мама Инги Пидевич.

Не знаю, как в небольшом городке Ковно можно было утаить такой, весьма пикантный факт, но так уж случилось, что у Герша, вдруг, оказалась еще одна семья.

Подростком, Дина, видя унизительное и зависимое положение матери, решила стать самостоятельным человеком.

После окончания гимназии она подрабатывает, давая частные уроки, и, на скопленные деньги в 1912 году уезжает в Киев, на Высшие Женские курсы, где её принимают на филологический факультет.

Наступил 1914 год. Началась Первая Мировая война.

Герш из Ковно посадил больную жену Эстер и маленькую сестру Дины в поезд, и отправил их в Киев, а сам остался с другой своей семьей, пропав после этого в дымке времени.

Дина, следуя за своими курсами из Киева в Саратов, стала главой семьи, взвалив на плечи заботу о младшей сестре и больной маме.

Вскоре она освоила еще одну специальность, закончив еще и экономический факультет.

В начале двадцатых годов, когда закончилась Гражданская война, Дина переезжает в Москву, где поступает на работу в ВСНХ.

Её начальник, Николай Пидевич, заметив симпатичную девушку, начинает оказывать ей знаки внимания, и, вскоре они женятся.

Интересна история появления фамилии «Пидевич».

Исходно это была фамилия «Придэ», в переводе с латышского, - «сосна».

Придэ были латгальцами, - народностью, жившей тогда на территории современной Латвии, и были подданными Российской Империи.

Глава семьи Приде был лесником.

Однажды польский ксёндз «ополячил» его фамилию, записав её - «Придевич».

На этом злоключения фамилии не закончились, ибо при очередной переписи, кто-то, не очень грамотный, «потерял» в этой фамилии букву «р».

Так они стали «Пидевичами».

Естественно, в лесу школы не было, и маленького Николая научил читать и писать его старший брат, принимавший активное участие в революции 1905 года.

Во время Столыпинской реформы безземельные и безлошадные российские крестьяне получили в Сибири землю, и семья Пидевичей переехала туда жить.

Там, выучившись самоучкой на счетовода, а потом – на бухгалтера, Николай Пидевич работал на железной дороге.

Благодаря своим способностям, не проучившись ни одного дня в школе, талантливый самоучка становится через несколько лет начальником отдела ВСНХ.

…Поженились молодые в 1926 году, и стали жить в комнате из восьми квадратных метров, в доме № 10 по Первому Волконскому переулку, на Самотёке.

Когда в 1932 году родилась Инга, то её «спальней» стал кухонный стол, и о том времени она, позже, напишет такие строчки:

 

Я родилась в голодный год,

И мама досыта не ела,

Клетушку нашу скупо грела,

Буржуйка, - спутница невзгод.

Была корзинка мне кроваткой…

 

Тогда был голод, и у матери пропало молоко.

Выручила их соседка по койке в родильном доме, которая давала Инге своё сцеженное грудное молоко.

…Потом им дали полкомнаты в соседнем доме, и многое из того, что потом произошло, написано у Инги Николаевны в её рассказе «Буфет».

Дом тот был одним из первых, построенных после знаменитого Московского пожара 1812 года.

Построенный в 1814 году, он сохранился до сих пор, и в нем сейчас находится какой-то банк.

…В тридцатых годах началась борьба с безграмотностью, и мама Инги пошла преподавать русский язык, сначала в театре РОМЭН, затем в театре Красной Армии и у Мейерхольда.

В 1937 году начались аресты, и мама уговорила отца Инги уехать от греха подальше, - завербоваться в Якутию.

Женщины остались в Москве одни, и мама Инги работала день и ночь напролет, чтобы прокормить семью.

В детском саду Инга без конца болела, и мама отдала её в «немецкую» прогулочную группу, а немецкой она называлась оттого, что воспитательница была немкой

Однажды дети, в знак протеста против захвата гитлеровцами Чехии, объявили бойкот своей воспитательнице, чем сильно её напугали.

…В 1939 году, счастливо избежав ареста, вернулся из Якутии отец.

Примерно в то же время, Инга начинает заниматься в ЦДРИ, - читает стихи.

Её замечают, и преподаватели говорят, что она талантлива.

Когда пришло время идти в школу, Инга серьезно заболела, пропустив два класса подряд.

…Ей было девять лет, когда началась война.

Когда началась эвакуация, они уехали в Свердловск, к той самой женщине, чьим молоком Инга была выкормлена, а отец остался в Москве.

Когда беженцы приехали в Свердловск, их оправили дальше, - в спецпоселение, где жили «раскулаченные» крестьяне, и, если раньше нормальной еды было мало, то потом начался страшный голод…

Мама Инги умирала от дистрофии, но смогла выжить, и, чтобы всем не умереть от голода, они решили воспользоваться случайной возможностью, и выехали в «хлебный край», - на Алтай.

Летом 1942 года они попали в Знаменку, убогое село в Кулундинской степи.

Поселили их в мазанке, до крыши которой десятилетняя Инга доставала рукой.

Жили они так: на кровати спала хозяйка со своим ребёнком, а на топчане - Инга с мамой, да еще там же был телёнок, которого привязывали к ножке этого топчана.

Нравы в тех местах были дикими: когда хозяйка от беспросветной нужды приходила в ярость, она бросала своего семилетнего сына на пол и начинала бить его ногами.

Развлечений в ту пору, конечно, не было, разве что, - иногда к хозяйке приходили подруги – вычесывать друг у друга из волос вшей.

У хозяйки в доме были три книжки: одна её, – «Евангелие», и две – её мужа, - «История ВКПб» и «Проекты Дворца Советов».

Это была единственная литература, которую Инга там читала.

Потом начался сыпной тиф, заболели хозяйка и её сын, и, боясь заразиться, они с мамой перебрались жить на постоялый двор.

По счастливой случайности, они тогда не заболели, и, когда наступил 1943 год, стали собираться назад, в Москву.

…Самое страшное воспоминание осталось у Инги от дорог тех военных лет.

Однажды она стала свидетелем того, как на какой-то станции раненный красноармеец пытался сесть в офицерский вагон подошедшего поезда, и был безжалостно сброшен кем-то на рельсы…

…На станции Татарской они не могли сесть в поезда десять дней.

Начались осенние заморозки, люди сидели на перроне, – вокзал был переполнен, - и местные женщины, заботясь о детях, на ночь разбирали их по домам.

Никаких объявлений никто тогда не делал, и однажды ночью, вдруг, подали состав, и увезли всех, кто был в то время на станции.

Дождавшись следующего поезда, идущего в сторону Москвы, Инга с мамой пытались пробиться в вагон, но это было делом безуспешным, – такая там стояла давка.

Передав Инге пакет с документами, мама пыталась подсадить её на подножку вагона, но в это время, кто-то схватил Ингу за ноги, и она, не удержавшись, выронила пакет.

Когда же, наконец, они с мамой встретились в вагоне, то оказалось, что пакета с хлебными карточками и пропуском в Москву нет.

Но и тут судьба не оставила их!

Случайный попутчик, - солдат, увидев ужас на лицах мамы и дочки, выбрался из вагона и на рельсах, под вагоном, нашел их пакет.

…В Москве Инга впервые пошла в настоящую школу, и сразу – в пятый класс.

Ей было трудно первое время в школе, - ведь она впервые писала мелом на доске!

Вот что она написала в своём стихотворении, вспоминая те дни:

 

Уезжала домашним ребенком,

Деликатным, застенчиво-тонким,

А вернулась – подростком суровым,

Знавшим цену и хлебу, и крову.

И в одиннадцать знала уже,

Что багаж человека – в душе:

Вмиг сгорают достаток и дом,

Остаёшься с души лишь добром…

 

А вот какие строчки она написала о Москве той поры:

 

Промозглый класс. Халатик мой защитный,

По цвету лишь: тепла он не хранит.

Проглочен вмиг паёк, - хлебец несытный,

И пёрышко контрольную строчит.

 

Мой пятый класс. Москва. Вторая смена.

Кончаем поздно. Улиц темнота.

В подъездах синий свет горит несмело.

От штор бумажных – окон слепота.

……………………………………………..

……………………………………………..

 

Не хочется домой. Там ни тепла, ни мамы.

Она с работы долго не придёт…

На западе бои с немецкими войсками,

К концу подходит сорок третий год.

 

…После войны Инга окончила школу с золотой медалью и мечтала о поступлении в университет, на биофак, но шёл 1949 год, началась борьба с безродными космополитами, и «пятая графа» папы и мамы в институтской анкете Инги не позволила ей туда поступить.

Зато был Первый медицинский институт, ректор которого Б.Д. Петров на анкеты не смотрел.

…Когда Инга училась уже на третьем курсе, умер от инфаркта её отец, потом ей пришлось пропустить год учебы, – её тоже настигла болезнь.

…Интересно рассказывает Инга Пидевич об «оттепели», временно пришедшей после смерти Сталина:

«Тогда, вдруг, откуда-то стали появляться люди, - бывшие соседи по дому, родители друзей и одноклассников, а то и просто, - малознакомые люди. Все они раньше были врагами народа.

Как оказалось, были они никакие не враги, а был это чудовищный по своим масштабам и сути обман!»

Когда это случилось, мир оказался совсем не таким, каким его привычно видела она, каким его рисовала официальная власть.

…Окончив институт, Инга Пидевич работала врачом, потом, минуя необходимую в таких случаях аспирантуру, защитила кандидатскую диссертацию.

Затем было «небольшое», - как она сама пишет, - открытие в области биологии, позволившее ей защитить докторскую диссертацию и написать монографию.

Потом были годы, отданные науке, избранной ею ещё в юности.

Неожиданно, в 47 лет, у неё началась тяжелое, непонятное для врачей, заболевание сердца, на долгие семнадцать лет приковавшее её к собственному дому.

Она боролась с болезнью и продолжала работать, теперь уже дома, занимаясь вопросами теоретической биологии.

В то же время она начинает писать рассказы.

Как пишет сама Инга Пидевич, «рассказы хвалили, но не печатали», поэтому с публикациями ей пришлось подождать.

…В 1994 году, возвращаясь домой из библиотеки, чуть-чуть не дойдя до дома, умирает от инфаркта её муж.

Тогда Инге Николаевне показалось, что жизнь для неё закончилась.

Но осталась недописанной его книга, и она следующие три года занимается обработкой накопившегося материала и успешно завершает этот труд.

Это было уже то время, когда в России начался «беспредел», и о том времени она написала замечательные строки:

 

…Мимо фруктов, колбас, я не глядя,

Прохожу: не по средствам то мне.

И ношу из обносков «наряды»,

Что годятся для пьесы «На дне».

…………………………………….

…………………………………….

…По соседству заложников брали.

В нашем доме убили троих.

Точно в бункере двери – из стали.

Воротилы, разборки блатных.

 

Надоело! Ах, как надоело!

Надо все-таки мне уезжать.

Это страшное, тяжкое дело,

Поднатужившись, как-то решать…

 

Весной 1998 года, тяжело больная, в сопровождении подруги, побоявшейся, что Инга Николаевна одна не доедет до места, она приезжает в Германию, в город Шверин.

Её поселяют в общежитии для переселенцев и иммигрантов «Гёрис».

Маленький, чистенький Шверин, лежащий среди семи озер, благотворно подействовал на Ингу Николаевну, - ей стало легче, изменился настрой её души, и, неожиданно для самой себя, она начала писать стихи.

О том периоде у неё есть такие строчки:

 

Живем в общежитье семьёю единой,

Хоть граждане разных мы стран,

Представлены: Латвия и Украина,

Россия, Кавказ, Казахстан.

 

Мы сделали выбор. Что был он – спасибо.

И надо осваивать путь.

Напрячь свои силы, и смелость, и гибкость,

На воду в испуге не дуть.

 

Сегодня она много и плодотворно работает, словно торопится успеть высказать в своих стихах то, о чем все прошлые годы собиралась нам поведать.

Вот как написала она о том, как приходят к ней поэтические строки:

 

Очень странная жизни пора:

Со строфой просыпаюсь с утра.

Накануне не знаю, о чем.

Мне былое напомнит стихом.

 

У Инги Пидевич уже четыре изданных книжки стихов: «Лестница лет» (2002г.), «Второе дыхание» (2003г.), «Надежда» (2004г.), «Шкатулка» (2006г.), она – член Международного Союза писателей «Новый Современник», председатель его Западноевропейского Отдела.

Она так говорит о себе:

«Я ждала, что желание и способность писать стихи вот-вот исчезнет, ну, не становятся же поэтами в 65 лет!»

 

Я думаю, что Инга Николаевна не права, и её уже можно назвать состоявшимся поэтом, - интересным и самобытным.

Сегодня она пишет рассказы и большую прозу.

Что это будет - роман или повесть, покажет время.

Пока не сказано всё - до тех пор «всё еще впереди»!