Мальчик любил вырезать из дерева разные игрушки.

 

Долго и кропотливо делал Максим очередную маску, старательно

раскрашивал, а потом в школе надевал их на переменах и устраивал

«концерт». Худенький и подвижный, парнишка веселил тех, кто проходил

мимо. Видя радость в глазах людей, мечтал смастерить ещё и куклу на

шарнирах, похожую на настоящую девочку, вырезать собаку с

вращающимися глазами или грустного мальчика Пьеро.

 

Никто не удивился, когда Максим поступил в цирковое училище. На

манеже он преображался, словно удивительный цветок, на первый взгляд

ничем не привлекающий, а распустившись, поражающий красотой.

 

Парень хоть и соглашался со словами Маяковского «Для веселия

планета наша мало оборудована», но старался не хныкать по пустякам и не

грустить.

«Надо самому радоваться, - говорил себе Максим. – А потом, чтобы этот

сотворённый мной же костёр не затухал, поддерживать его шутками. И

будет легче жить».

 

Как чувствительный музыкальный инструмент одаривает красивыми

звуками при первых прикосновениях мастера, так и Максим, заметив

грустное лицо товарища или слёзы однокурсницы, сразу реагировал, не

проходил мимо с безразличным лицом, а старался помочь, отвлекал от

печальных мыслей. Такими отзывчивыми были струны его души.

«Солнечный лучик» - называли парня однокурсники.

 

Максим придумал свой театр из кукол, умело сделанных его

трудолюбивыми руками. Научился рисовать для них жилища и шить им

одежду. И сочинял нескончаемые смешные истории для детей. Он так

высоко поднял для себя планку, что рассказывал детишкам о сложных

вещах простым, понятным и весёлым языком.

 

Однако самой любимой «куклой» была дочь Настюша. Каждый вечер,

укладывая спать свою принцессу, заботливый папа, не обращая внимания

на усталость, доставал свои игрушки.

 

- Вот, моя ласточка, смотри: этот мальчик печален, он влюблён в

красивую девочку и страдает. Да, любовь иногда заставляет и плакать, -

беседовал с пятилетней малышкой, как со взрослой девочкой.

- А мама меня любит?

- Конечно, котенок, - уверял папа.

- Наверно, это как раз та любовь, от которой плачут. Я попросила маму

почитать мне книжку, а она толкнула в спину: «Вот придёт твой папа, у

него и проси». Я заплакала, а она меня не пожалела.

- Знаешь, наша мама Таня занята по дому, устаёт, но ты не сомневайся:

она тебя очень любит.

- А я люблю тебя, папочка. Ты самый лучший. Вчера в садике Маша и

Наташа рассказывали, что ходили на твой спектакль. Все знают, что твои

куклы, как живые. Давай с ними разговаривать.

 

И они принялись дальше фантазировать и смеяться.

 

Уже некоторое время необъяснимая душевная тревога неотступно шла

рядом с Максимом. Он даже как будто улавливал её неприятное дыхание.

Сердцем чувствовал приближение беды. Вскоре она, непоправимая и

страшная, облюбовала его дом.

Когда Настеньке купили двухколёсный велосипед, Татьяна один день

пыталась играть роль заботливой мамы, а на второй решила: «Меня никто

не учил, и она сама сможет. Не велика наука». И принялась болтать с

гуляющими мамочками. Девочка не смогла справиться с набирающим

скорость велосипедом и на полном ходу выскочила на проезжую часть

улицы, где нескончаемым потоком неслись автомобили.

 

«Девять лет назад мы встретились в парке культуры, - вспоминал

Максим. - Татьяна показалась мне не от мира сего: тихая, задумчивая,

мечтательная. Все знакомые девушки отличались шумным нравом и

подвижностью, многие курили. А Татьяна непохожестью на других сначала

удивила, а позже зацепила что-то нежное в моей душе.

Я влюбился без памяти. Так и летал на крыльях счастья. Как хмельной,

ходил кругами вокруг её дома в надежде неожиданно встретить. Наконец

всё-таки решился войти, поднялся и позвонил. А сердце, казалось,

грохотало молотом. Даже прижал руки с груди, чтобы этот стук не услышал

спускающийся сосед».

 

«Ах, ты глупый и доверчивый чудак, - Татьяна, оставаясь одна дома,

открыто издевалась над мужем. – "О чём ты мечтаешь, мой тихий ангел?"

Фу ты, нашёл тихого ангела! Видно, правильно я играю роль. Какая же я

умница! Да и мамочке спасибо за науку. Вот пусть теперь ублажает свою

задумчивую мечтательницу».

 

Наскоро приготовив ужин, чтобы отвязаться от Максима, молодая

женщина наряжалась и уходила с подругами гулять. Ей неудержимо

хотелось радоваться жизни. Под радостями она понимала свободу, весёлые

компании. Муж никак не вписывался в этот круг, зато заработанные им

деньги считал общими, как было принято в его семье.

 

- Татьянка, пора нам ребёночка родить, - настаивал Максим.

Он, как всякий душевный человек, давно понял, что не получается у

них хорошей семьи, но ждал, что жена повзрослеет, изменится.

«Уж с рождением ребёнка не останется она такой же бездушной, -

убеждал себя. - Может, в ней спят ласка и нежность, а крошечное существо

разбудит эти чувства?"

 

И чудо в их жизни произошло.

«Вот она - моя радость, моё настоящее счастье, - смеялся сквозь слёзы

Максим и проводил с дочкой всё свободное время.

«Нет, зря я поддалась на уговоры Максима родить ребёнка, - ругала

себя Татьяна. - Дочь оттянула на себя внимание мужа, испортила мне

фигуру, выспаться нормально и то не могу. И это жизнь? Ещё и книжки ей

читай, води на улицу. Всё – ей, а мне когда?»

 

Иногда на Татьяну находило что-то похожее на раскаяние: «Ведь

Максим – прекрасный муж. Другой бы, наверно, бросил. И дочь - славная.

Видно, что-то во мне заложено неправильное. Почему меня тянет из дома, а

не домой, как остальных женщин?»

Не находя ответа, решала не залезать в такие непроходимые дебри, а

продолжать жить легко и свободно, как всегда.

 

Изо дня в день муж и жена отдалялись друг от друга. Татьяну это не

сильно беспокоило, а Максим страдал. Не так он представлял семейную

жизнь. Вспоминал, когда родители подарили ему столярный набор и как с

тех пор он «заболел» выпиливанием. Папа советовал, объяснял и помогал.

Потом оба рассказывали маме, как трудно, но интересно было смастерить

даже самую простую вещицу. Втроём смеялись над первыми, не совсем

удачными поделками.

 

"Дочь не сблизила нас, как я надеялся, а наоборот, отдалила, - с

отчаянием думал Максим, - Сколько я старался, чтобы жена изменила

представления о жизни. Столько сил отдавал, доказывая ценности семьи и

доброты, но все мои старания словно падали в бездонную темноту, даже не

зацепившись ни за один выступ. Раньше я смеялся над пословицей

"Горбатого могила исправит". Был уверен, что любого человека вниманием

и нежностью можно изменить. Теперь вижу, как сильно я ошибался».

 

Оставшись с женой в комнате, где уже никогда не прозвучит смех

Настюши, Максим понял, что их разделила звуконепроницаемая стеклянная

стена. Отныне они не слышали друг друга, только видели.

Сидели одни. Молчать было трудно, но и говорить совсем не

получалось. Ещё как-то могли прийти к пониманию, изъясняясь на одном

языке, но и язык общения не совпадал – такими чужими стали за годы

семейной жизни. Связывала их дочка. А теперь белокурой и сероглазой

малышки нет. Значит, вместе им больше нельзя.

 

«Ну и пусть кукует один и воет волком, - зло выпирало из Татьяны, - а

я ещё молода и красива и не должна без конца страдать. Моё счастье не

тут. Человек не рождается для горя и слёз. Завтра же перееду пока к

родителям, а там и мужа найду получше. Уж эти мне артисты,

чувствительные да слабодушные. Натерпелась. Хватит».

 

В гримёрке его душили слёзы. Он готов был рвать на себе волосы.

Присел, пытаясь унять дрожь в руках и ногах, закрыл глаза и погрузился

мыслями в тот день, когда дочь попросила сделать самолётик.

«Папочка, пусть он будет маленький, но мы посадим наших кукол и

полетим к другим деткам, чтобы все смеялись. Ты всё можешь, я знаю».

Тогда он только горячо обнял свою драгоценную «куклу». Зато теперь

обхватил руками голову и мысленно разговаривал с дочкой:

«Крошка моя, деточка, я сделаю тебе самолёт, и мы полетим в самые

красивые театры. Возьмём с собой и обезьянку-проказницу, и кису-

мурлысу вместе с маленьким крылатым клоуном и мудрой старой

фиолетовой рыбой-рассказчицей. Патефон и скрипку? А как же без них!

Музыка - общее чудо. Наши куклы будут веселить многих ребят. Только

ты вернись. Как мне плохо без тебя!»

 

У него разрушилась семья, потерялся смысл жизни. А, не зная, для чего

живёшь, где черпать силы на достоинство, терпимость, радость? Максим

чувствовал внутреннюю пустоту, не заполняемую и потому пугающую.

- Потерпи, дружок, - внушал знакомый артист, - сейчас ты, как

неживая, вытоптанная табуном лошадей земля, но, поверь, росточек жизни

со временем взойдёт, робко потянется к солнцу, и ты снова оживёшь.

Вспомни, ты же солнечный лучик.

Он вслушивался, хотел верить. Однако непоправимое, чудовищное горе

изо дня в день съедало человека.

 

А публика веселилась на его спектаклях. Обмануть их артист не мог. Не

имел права.

«Папочка, ты всё можешь», - неотступно слышался ему голосок

Настюши.

Дети восторженно хлопали в ладоши. Это радость и праздник. Они

понесут их дальше, поделятся с друзьями, запомнят и, может, когда-то

расскажут своим детям.

 

Максим и сам не знал, какие душевные силы спрятаны в нём. Да и

никто не знает, как поведёт себя в сложной ситуации: смех ли обернётся

плачем или рыдания – истерическим смехом.

 

Радостные зрители и подумать не могли, что артист, окаменевший от

горя, с глубоко запрятанными от всех слезами, может беззаботно смеяться,

играть весёлую роль, широко улыбаться и подбадривать, задорно

подмигивая. Каждый спектакль рвал его доброе сердце, но он продолжал

веселить детей в память о дочери.

Это успех и победа артиста.

Настоящего артиста.