Наступили мои последние студенческие каникулы. Меня ожидали две недели прекрасного безделья, спокойного тепла родительского дома, желанных встреч... А пока я лежала на верхней полке купе поезда Москва – Котлас и наблюдала за проносившимися за окном пейзажами.

Самое интересное для меня начиналось в Архангельской области. Здесь я со всей определённостью, остро чувствовала, что еду на Север, домой. Сколько раз уже проезжала я по этой дороге! Знакомые с детства названия станций, привычный вид деревянных серого цвета посёлков, полустанков и деревушек... Летом они утопали в душистом разнотравье, зимой – в больших сугробах, из которых подслеповатыми, морозными окошками выглядывали укрывшиеся от стужи дома.

Между селениями на большие расстояния тянулся лес. Деревья ночью превращались в тёмную, таинственную стену. Порой эта стена внезапно обрывалась и возникала светлая равнина, но, обманчиво мелькнув и не успев раскрыть своих ночных загадок, она быстро оставалась позади. И опять – лес, лес, лес. Днём словно бессменные часовые выступали высоченные ели. Протяжный гудок тепловоза, отразившись от стволов, требовательно разносился по округе и постепенно растворялся над бесконечностью лесного массива, своим однообразием в конце концов навевавшего на меня сон.

– Тук-тук-тук... – убаюкивали колёса, – тук-тук-тук, – накручивались километры. Но стоило поезду миновать последнюю перед долгожданным мостом станцию, как я тут же прилипала к окну, чтобы ни в коем случае не пропустить первый миг появления широкой Северной Двины и высокого противоположного берега, берега моего детства и юности. Пёстрый от обнажённых пород в тёплое время года, зимой он почти сливался с белым покровом реки. И каждый раз, как только взгляд выхватывал эту картину, сердце у меня ёкало…

За мостом поезд останавливался, и, если это происходило летом, в открытое окно врывался будоражащий запах полевых цветов, свежескошенного сена и ещё чего-то неуловимого, волнующего. Зимой же оставалось только терпеливо ждать, пока тепловоз перебегал по соседнему пути от одного конца состава к другому. Затем по вагонам прокатывался толчок и поезд снова набирал скорость, сначала в обратном направлении, потом – плавный поворот, и дальше мы двигались вдоль Северной Двины. Ну вот, следующая станция – Котлас. От окна я больше не отходила… Где тот барак, в котором мы жили на берегу реки, около зоны? Где заборы с колючей проволокой, возле которых проходили наши детские игры? Ничего этого не было, да и сама зона исчезла, лишь вышки для стрелков ещё стояли, как памятники недавнему прошлому.

Мои родители, а вернее, мама и отчим, жили теперь в городе, в благоустроенной квартире. Уже прошли реабилитации, справедливость, если можно так выразиться, была восстановлена, и они могли вернуться в Москву, где каждый из них жил до репрессий. Но... они остались в Котласе. Здесь наладилась спокойная, размеренная жизнь, появились хорошие, верные друзья, душевная близость с которыми сложилась в трудные времена.

Я часто ездила домой – как только представлялась возможность. А уж на каникулы – только туда! Лучшим зимним развлечением у нас были лыжи. С высокого берега они со свистом выносили смельчаков на речной простор. Горки и горушки поменьше находились на другой стороне реки, и туда всегда была проложена хорошая лыжня. Шла она по ослепительно-алмазной белизне Северной Двины. А вот лес, до которого «рукой подать», имелся только на нашем берегу. Он манил красотой и своими зимними затишками, где, устроившись на перекрещенных лыжных палках и повернувшись лицом к мягким солнечным лучам, мы получали изумительно ровный северный загар.

 

Так случилось, что перед этими каникулами я досрочно сдала сессию и приехала домой раньше своих одноклассников. Ещё летом директор школы предложил нам в зимние каникулы, после вечера встречи выпускников, тряхнуть стариной – пойти в агитпоход с книгами для деревни, находящейся в двадцати километрах от города. Наша школа периодически делала деревенским библиотекам такие подарки, и там их принимали с благодарностью. Мы были в восторге от этой идеи, и теперь я с нетерпением ждала её осуществления!

Тем временем крещенские морозы пошли понемногу на убыль, январское солнце играло на ярком снегу, заглядывало во все закоулки... И я решила покататься на лыжах.

– Не ходила бы ты одна... – забеспокоилась мама.

– Ну, что может случиться? Лично я боюсь только волков, но эта опасность отпадает, потому что на лыжне всегда кто-нибудь да есть!

– Иногда человек бывает опаснее волка, – пыталась удержать меня мама. Но ведь, как говорится, охота пуще неволи…

Лес встретил меня своей извечной зимней сказочностью и… полным безлюдьем. Уходящая вдаль прямая, как стрела, лыжня, на всём протяжении пустовала. Какой, однако, неудачный день! Я боязливо озиралась по сторонам, вздрагивала от любого звука и совсем уж было собралась вернуться, чтобы покататься на поле, в виду городских домов, как из-за поворота вынырнул лыжник! Молодой человек располагающей внешности, кивнув мне в знак благодарности, промчался по освобождённой лыжной дорожке, и я, сама того не ожидая, вдруг крикнула вдогонку:

– Можно мне держаться за вами? А то я побаиваюсь…

– А чего вы побаиваетесь?

– Да волков, в общем-то…

– Идёмте! – он призывно махнул рукой. – А как насчёт скорости?

– О, об этом не волнуйтесь! – его приветливость подкрепила мой порыв, и я разулыбалась, не скрывая радости от такого поворота событий. Страх мгновенно пропал – опять волшебно серебрился ельник, и воздух источал аромат морозной свежести, и снег искрился и хрустел…

Попутчик не слишком спешил, останавливался на открытых полянах, приглашая полюбоваться пейзажем, на развилках предлагал на спор угадывать, что ждёт нас за тем или иным поворотом. Мне игра нравилась, и я довольно долго беззаботно предавалась ей, совершенно не вникая в суть пересечений, перемены направлений… Вопрос задала потом вовсе не из беспокойства, а просто из любопытства:

– Мы идём по кругу? Если нет, то не пора ли повернуть назад?

– Нет, не по кругу, но поворачивать назад мы не будем.

– То есть? Как это не будем?! – я остановилась.

– Очень просто! Не будем! Вы ведь меня не спрашивали, куда я направляюсь? А я иду на охотничью заимку, есть такая поблизости. Там мы и заночуем, – и он начал красочно расписывать прелести охотничьего домика.

Сказать, что я онемела от страха, значило – ничего не сказать. Я будто очнулась от наваждения и вдруг увидела то, на что до этого не обращала внимания, а именно: ранние северные сумерки уже начали подмалёвывать лес серой краской, ещё немного – и темнота скроет все очертания… Но пока лыжня была видна хорошо… Развилки – вот что меня пугало. Как их правильно пройти? Впрочем, любая лыжня всё равно должна куда-нибудь вывести… Правда, можно бегать и по кругу, можно ненароком и на ту же заимку попасть...

Уловив мои мысли, он заметил с коротким смешком:

– Вы же не знаете обратной дороги.

Да, не знаю… И всё же я развернулась и со всех ног пустилась наутёк! Бежала, поминутно оглядываясь назад… Погони не было. Ошиблась я на первой же развилке: метров через пятьдесят после неё лыжи вдруг понесли под горку, всё сильнее разгоняясь, и кончилось падением в широком овраге, из которого след уходил дальше в лес. Барахтаясь и вместе со слезами размазывая прилипший к лицу колючий снег, я испытывала уже не просто страх, а настоящий ужас перед надвигавшейся темнотой и неизвестностью. А что будет дома, если я не вернусь засветло? Да какое «засветло»? Хоть бы вообще вернуться!

– Ау! – раздалось на пригорке. Там стоял мой незнакомец. Значит, видел, куда я повернула? Я с опаской следила за его действиями.

– Вставайте и поднимайтесь сюда! Вам помочь? – спросил он с готовностью.

– Нет! Не спускайтесь! Не спускайтесь ко мне, я сама встану!

– Хорошо, хорошо, вставайте и поднимайтесь наверх, – тон смягчился и даже его лицо, казалось, стало подчёркнуто добрым. Артист! Но меня уже не проведёшь…

– Мы так и будем разговаривать на расстоянии? Послушайте, я пошутил! Нет никакого охотничьего домика! Я разыграл вас, проучить решил! Понимаете? Извините, конечно, но это – чтобы вы больше не ходили в лес с незнакомыми людьми!

Почему-то я сразу ему поверила. Хотя… в своём розыгрыше он ведь тоже был очень убедителен…

Когда мы приблизились к городскому полю, было уже совсем темно. И, лишь увидев сквозь редколесье россыпи огней, я вздохнула с полным облегчением, а на его предложение прогуляться как-нибудь по другому маршруту рассмеялась:

– Спасибочки, нет! Мне ещё надо переварить ваш урок, усвоить его как следует…

 

В лес я больше не ходила, пока не начали съезжаться мои одноклассники. Откуда только они не приезжали! Многие учились в Ленинграде, но были наши и в Москве, и в Архангельске, Кирове, Вологде и даже в Одессе. Разделённые расстояниями, мы незаметно друг для друга исподволь менялись в манерах, одежде, взглядах, и каждая наша встреча приносила новизну. Поэтому центральным событием каникул всегда был общий школьный вечер. Танцы, разговоры, неожиданные открытия, вновь возникавшие симпатии. А в этот раз нам ещё светил и обещанный поход…

Пошли вшестером. Отправились морозным солнечным днём, переждав пик утреннего холода. Лыжня узкой полосой проходила меж высокими елями. Их ветви гнулись под тяжестью слежавшихся сугробиков, от прикосновения к которым снег обрушивался и пружинисто расправлялись игольчато-пушистые лапы. Высокие пни со снежными шапками походили на огромные грибы, а белая пирамида была на самом деле – мы-то знали! – спящим муравейником. Лыжи несли легко, быстрое движение доставляло удовольствие. Лучшего подарка наш директор не смог бы придумать! Ведь каникулы у всех были последними, и когда ещё могло такое повториться! У нас было полное ощущение волшебства: время повернуло вспять и мы попали в школьные годы. Это было, как игра: как будто кто-то натянул и подёргал невидимые нити и – произошла метаморфоза: каждый вошёл в ту роль, которую занимал в школьной жизни. К примеру, Марк и Юрка сразу почувствовали себя заводилами, а Гоша, без пяти минут юрист, восхищавший девчонок на вчерашнем вечере своей уверенностью и джентльменством, сегодня превратился в прежнего, скромного и молчаливого Гошу с предпоследней парты. И так – все. Забавно было бы посмотреть на себя со стороны, но мы были внутри действа…

Снежная деревня на высоком берегу розовела в свете низкого зимнего солнца. Беззлобно лаяли собаки, радушно здоровались редкие встречные, а председатель колхоза взглянул на нас удивлённо:

– Ребята, у меня хорошая память на лица, помню вас. Дак, вы ведь, поди, уже не школьники?

– Конечно, не школьники, Николай Иваныч! Даже уже почти и не студенты! – смеялись мы.

В председательской избе нас ждал горячий обед. Всё было, как раньше: цветастые половики на дощатом, дресвой отшорканном полу, ржаные шанежки в русской печке, тюря из кваса с луком и хлебом и непременная на Северной Двине треска... Потом – длинный вечер с сидящими рядом друзьями, с разговорами и смехом… Помню, как, постепенно погружаясь в то состояние, которое ещё не сон, но уже и не явь, сквозь блаженную дремотную пелену мы слышим голос хозяйки: «Вы, девки, полезайте наверх, шибко хорошо там спать-то!». И наконец крепкий сон на полатях с еле уловимым запахом сухих трав и берёзовых веников. Дружба, доверие, тепло кружились разноцветными шарами, перемещались от одного к другому и заполняли всё пространство…

 

На обратный путь нас снабдили пропитанием, и мы шли «нога за ногу», не слишком стремясь к цели, растягивая удовольствие. Солнца не было, погода, видно, уже поворачивала к метелям, начинался февраль.

Ничто кроме наших голосов не нарушало лесной тишины. Оставалось километров пять до города, когда шедшая впереди Катя вдруг панически закричала:

– Волк! Волк!

На нас летел огромный серый пёс.

– Дагор, тубо! Тубо, Дагор! – повелительный голос приближался. И по боковой лыжне, со стороны просеки показался человек, он резко затормозил на пересечении, подозвал к себе собаку и обернулся к нам.

– Ребята, закурить не найдётся?

Голос я узнала сразу, это был мой недавний попутчик. «Что он, живёт, что ли, в лесу? Как ни пойдёшь, обязательно встретишь?» – мне стало смешно. Он тоже узнал меня, улыбнулся и подкатил со словами:

– Может, мы с вами всё-таки покатаемся ещё? По другому маршруту?

Друзья уже догадались, что это и есть герой моей курьёзной истории, и с любопытством уставились, ожидая ответа…

 

Нет, на лыжах мы с ним больше не катались. Но прокатились на лодке…

Короткое северное лето нередко бывает жарким. Таким выдался и тот месяц, что я проводила в Котласе по окончании института. Солнце палило нещадно, сухой зной расплавленным, дрожащим маревом висел над голым берегом реки. Несмотря на то, что на той стороне находился хороший песчаный пляж с кустарником, наш берег тоже бывал усыпан купальщиками.

Поднимаясь однажды от воды по горячим ступенькам деревянной лестницы, я лицом к лицу столкнулась со своим зимним незнакомцем. Без шапки он оказался светловолосым, и был очень загорелым. Мы сразу узнали друг друга и на этот раз познакомились. Звали его Олегом. Он рассказал, что работает в порту, и пригласил покататься на лодке.

– Город маленький, тебя увидят с ним, а ты совершенно ничего о нём не знаешь… Кто он? Что он? – опять беспокоилась мама.

– Мам, что он, во всяком случае, не плохой человек, я уже знаю!..

Солнце за рекой стояло ещё довольно высоко, но нестерпимой жары уже не было, когда мы с Олегом пришли на причал. Там в это время матросы занимались швартовкой и, явно будучи знакомыми с моим спутником, поглядывали на меня с интересом. Перекинувшись с ними парой слов, Олег выбрал лодку, и мы отчалили.

Не могу сказать, что я любила кататься на лодке по нашей Северной Двине, мне всегда это казалось опасным. Большая река, с широким фарватером, сильным течением и волнами, расходящимися от всевозможных судов, всё-таки не располагала к романтическим прогулкам. Но Олег сразу направил лодку к противоположному низкому берегу, где вода была спокойная, с глубокими заводями. Мы болтали о том, о сём, он предлагал мне иногда погрести, весьма артистично рассказывал что-нибудь смешное. Когда заговорили о театре, он спросил, смотрела ли я местные спектакли.

– В школьные годы я, конечно, бывала здесь в театре... Ну, а теперь… Нет… это неинтересно, провинциальный театр, играют не так… – начала я рассуждать пренебрежительно, как этакая столичная позёрка. Что на меня нашло?

– Почему не интересно? По-моему, интересно, мне многие вещи здесь нравятся, и спектаклей здесь немало… У меня мама и жена – актрисы этого театра…

Оп! Жена! Вот так огорошил! Мне очень хотелось верить в то, что моё лицо в этот момент не слишком вытянулось в гримасе изумления и замешательства. Вот почему его знакомые на причале любопытствовали… О, мамочка, как права ты была! Охватившую меня неловкость я ощущала почти физически, и она чуть не заставила меня навсегда умолкнуть на полуслове. Но я этого не сделала.

– Ой, извините, пожалуйста! Я не сомневаюсь, что ваши мама и жена – хорошие актрисы… Но я, честно говоря, просто больше всего люблю балет… правда, правда… поэтому и в Москве-то ходила больше всего на него… А драматические театры тоже, конечно… И в Риге – туда я получила направление по распределению – собираюсь тоже больше всего на балет ходить, там он превосходный… – тараторила я без остановки, боясь внезапным молчанием выдать своё разочарование… Мы продолжали будто бы так же непринуждённо болтать, но не было уже той искорки заинтересованности, которая делает разговор игривым и каждой фразе придаёт значительность…

Возможно, Олег всё-таки почувствовал наигранность моего оживления и потому при расставании после всяческих взаимных пожеланий промолвил:

– И извините, если что не так.

«Хорошую мину» пришлось держать до конца:

– Что вы, всё было чудесно! И большое спасибо за замечательную прогулку!..

Недели через две поезд унёс меня в неизвестную, идущую на смену беззаботной студенческой, взрослую и самостоятельную жизнь.