"Почитай-ка! Не прославиться,

Угодить тебе хочу.

Буду рад, коли понравится,

Не понравится - смолчу."

Н.А. Некрасов

 

Когда всерьёз перевалил за семьдесят, в ночных бдениях всё чаще

приходят к тебе яркие воспоминания молодости. Вот так и со мной.

Вспомнились мои первые черноморские экспедиции. Весной 1969 года

выбравшись из рыбхоза в белорусских лесах, явился я в солнечный Крым.

И не куда-нибудь, а в древний Пантикапей. Для тех, кто не в курсе,

сообщаю, что на развалинах ровесника Иерусалима стоит вполне

современный портовый город Керчь. Здесь в институте АзЧерНИРО

заждалась меня небогатая должность инженера-гидробиолога. Перспективы

туманны: ни жилья, ни прописки, ни визы для работы в океане. Поэтому

супруга моя с годовалой дочуркой живёт на съёмной квартире в районном

центре Нижнегорск. Там её приняли на нищенский оклад энтомолога в

санитарно-эпидемиологической станции. А трёхлетний сынок наш пока

гостит у тестя с тёщей в Симферополе. Половину зарплаты я отдаю своим

девочкам. И не вылезаю из командировок в море.

Ярче всего я запомнил свой первый рейс на СРТ «Грот». И первого

начальника рейса Мишку Кагановича. В тот год я остро переживал все

жизненные препоны, обусловленные пятой графой в моём паспорте. И

вдруг, начальник рейса со знаменитой еврейской фамилией. Представьте

себе ладно скроенного жгучего брюнета, среднего роста, всегда с

благожелательной белозубой улыбкой. Каганович – отменный пловец,

прекрасный аквалангист. С вышки в воду Мишка ныряет так, что

засмотреться можно. Толпа юных лаборанток мечтает заполучить этакое

чудо в мужья. Они заранее готовы на любые уступки своему кумиру. Мне

бы, по привычке, стушеваться на фоне такого супермена, ан – не

получилось. Мишка как-то сразу втянул меня в свою орбиту: вместе

сверяем мою готовность к морским работам, оформляем документы к

отходу, едем на «Грот», который стоит в ковше рыбного порта. И всё это с

неизменной улыбкой.

 

Он улыбался даже в автобусе, когда я поймал в кармане моих

солдатских галифе чужую любопытную руку. Горя справедливым гневом, я

выволок карманника из автобуса. Мишка выпрыгнул за нами, как я

полагал, - мне на помощь. И вдруг слышу:

- Оставь его, Илья! Он же старше нас с тобой, вместе взятых! Били его

уже много раз! И не помогло. Он и на пенсию выйдет не исправленным! Не

бей за низкую квалификацию, отпусти!» И я отпустил, не найдя

аргументов против железных доводов нового друга.

Ранним майским утром, дочерна обгоревший, я явился на «Грот». Мы

уходили к берегам Кавказа. Экспедиции предстояло выполнить сезонные

исследования экосистемы Чёрного моря в прибрежной зоне от

Новороссийска до Батуми. На моей совести – сборы проб планктона.

Программа рассчитана на два месяца.

Первым, кого я встретил на палубе, был «римский воин» с какой-то

картины Эпохи Возрождения. Всё было при нём: прекрасно развитая

мускулатура, смуглый цвет кожи, характерная двухнедельная поросль на

мужественном лице. Присев на корточки «воин» дотошно проверял

готовность батометров к отбору проб морской воды с заданных глубин. Мы

разговорились. Оказалось, что студент Кишинёвского университета

молдаванин Коля ещё и прекрасно владеет итальянским языком. Он-то и

помог мне перенести с пирса на судно мои склянки и планктонные сети. А

потом любезно показал лебёдку с ручным приводом для отбора планктона,

общую лабораторию в трюме «Грота» и мою койку в мужском кубрике. В

ещё пустом помещении лаборатории было нечего делать. Пометив койку

своей дорожной сумкой, я ушёл на бак и, уже по привычке, растянулся под

солнцем. И незаметно для себя заснул. Это не плохой способ обмануть

голодный желудок. Проснулся с неожиданно приятным чувством, что с меня

сдирают кожу. И правда, начальник рейса и два матроса, ухватившись за

лоскуты не моей спине, картинно тянули их в разные стороны:

- Вставай, соня! Якорь поднимаем! К кабестану не подобраться!

 

А в нашем трюме уже тесно. В лаборатории копается Нила

Пантелеймоновна, бывшая учительница математики в старших классах

средней школы. Забросив своё призвание, старушка

переквалифицировалась в лаборанта-ихтиолога. Она – участник многих

наших рейсов к берегам Кавказа.

В мужском кубрике верхний ярус над моей койкой занял старший

инженер-гидрохимик Валерка Козлов. Я уже наслышан о нём. По

рассказам, Валеркина домашняя библиотека уже превысила пять тысяч

томов. Козлов – непременный участник всех книжных развалов.

Над Мишкой расположился «римский воин» Коля.

А в женском кубрике мелькает фигурка красавицы Леночки, ещё одного

лаборанта-ихтиолога. Уже по тому, как зыркнула она на Мишку голубыми

глазищами, мне всё стало ясно. Взгрустнулось: мои-то все - по чужим

углам. А этим двоим - совет да любовь. Рейс долгий, пусть разбираются кто

у кого в полОне.

 

И потянулись однообразные океанографические работы. Выполняем

стандартные разрезы от берега до границы сероводородной зоны. Всё

повторяется: выход в заданную точку, несколько часов уходят на отбор

гидрохимических и гидробиологических проб. Затем ставим донный трал.

Поднимаем трал и следуем в следующую точку. Разогнуться нет времени:

траление следует за тралением. Палуба завалена катранами. И мы, как

заведённые, занимаемся их промером и взвешиванием. Катраны - это

черноморские акулы, пищевые конкуренты камбалы-калкана. Когда-то на

Кавказском шельфе, на семидесяти-метровой глубине калканы и донные

акулы обитали совместно. А потом… хищнический промысел: русские ли,

турки, грузины. Камбалу, естественно, забирали. Акул отправляли обратно

в морскую стихию. Кому они были нужны? И настали дни, когда трал за

тралом приходят полные зубастыми тварями. Между тем, ткани катрана

содержат относительно мало аммиака. По мировым стандартам

черноморские акулы относятся к группе пищевых.

Нужно отдать должное технологам нашего института. Они шагают в ногу

со временем: пытаются сделать что-то съедобное и из катрана. Я сам

однажды участвовал в дегустации акульего мяса. В каждую лабораторию

внесли солидных размеров поднос, на котором покоились аккуратно

нарезанные акульи балыки аж десяти сортов: вяленные и копчёные по

холодному и по горячему способу, с добавкой пряностей и без оных. Мы,

дегустаторы, должны были оценить вкусовые качества продукции в пяти-

бальной системе. Всеобщей высшей оценки удостоилась примерно треть

балыков. Я же, хронически голодный приблудный бомж, поставил пятёрки

восьми сортам. И только у двух из десяти уловил слабый запах аммиака. Но

вот, дельная попытка технологов не нашла отклика, - не едят акул на Руси.

Давно научились есть кальмаров и осьминогов, мидий и мускулы морских

гребешков. А с катраном дело заглохло.

Единственное наше развлечение – ежедневное получасовое купание за

бортом. Кстати, вам знакомо слово апвеллинг? Это подъём к поверхности

холодных глубинных вод. Он формируется при длительных сгонных ветрах

от берега. В верхнем двухметровом слое вода успевает, всё-таки,

прогреться. И мы, посредственные пловцы, ныряем в море с низкого

фальшборта не глубоко. И потому не чувствуем холода. И болтаемся рядом

с «Гротом», замирая от мысли о километровой глубине под бренным телом.

А Мишке подавай самую высокую точку спардека. Он изящной ласточкой

ввинчивается в воду на десяток метров. А там – холодрыга. Наш начальник

рейса синеет, но молчит. Опасается, как бы капитан не отменил купание в

целях соблюдения техники безопасности.

 

Если же появляется окно в работе, то Пантелеймоновна вытапливает

жир из печени катранов. Для этого приспособлена лабораторная

электрическая плитка. В нашем трюме амбре стоит неимоверное. Но

приходится терпеть. Рыбьим жиром «лекарша» пользует на берегу болящих

всех возрастов. И себя не забывает. А на нашу долю достаются бесплатные

и не востребованные лекции о пользе витамина А.

У Валерки Козлова, оказывается, тоже есть хобби: вне морских вахт он

занят упорядочением своей библиотечной картотеки. Особое место в его

жизни отведено букинистической книге. И где только Валерка находит эти

редкостные тома? Как-то пришли мы в порт Батуми. Капитан объявил

двухдневную стоянку у пирса. Это значит, что камбуз наш будет

функционировать минимально. Ну что можно делать в чужом городе с

пустым карманом и пустым желудком? Ну, прошлись по набережной, потом

полюбовались архитектурой прошлых веков. Искупались в водах

Батумского залива. И всё… И началась полуголодная скука. Только не для

Валерки: как исчез, так и пришёл только к отходу. Явился, бережно

прижимая к груди растрёпанный том без обложки под названием «Пушкин

дома». В этой книге, изданной в Петрограде, кажется, в 1921 году,

доморощенный пушкинист убеждал читателя в том, что великий поэт, его

убийца Дантес и сам государь Николай Первый, - все были

гомосексуалистами. Роли не поделили, видите ли. Потому и пролилась

кровь. Козлов мусолил свою книгу всю дорогу от Батуми до Керчи.

 

А я жду своего дня рождения. Все знают, что в моём распоряжении

имеются три литра спирта-ректификата. Вообще-то он предназначен для

фиксации и консервирования особо интересных биологических экспонатов.

Но кто же позволит мне такое кощунство? Вся команда ждёт наступления

моего тридцатилетия. Уже обсудили протокол празднества, назначенного на

23 часа 21-го июня, с апофеозом – на четыре утра 22-го. Траловая команда

обещает поймать несколько камбал-калканов. Старпом с трал. мастером

наметили на карте точки поисковых тралений. Отчего же не поймать с их-то

опытом?

Что такое калкан? Представьте себе блин белорусской хозяйки,

приготовленный на завтрак для всей многодетной семьи: диаметром около

полуметра и толщиной в пару дюймов. Камбала-калкан – тот же блин,

только живой, покрытый по спине аппетитными шипами. Жареный калкан -

это песня гурмана! Пары-тройки рыб хватило бы, чтобы накормить команду

нашего СРТ.

 

И с утра 21-го тральцы приступили к операции. Но, по «закону

бутерброда» трал за тралом, а их было уже с десяток, приносили только

акул. За ужином я обнародовал свой вердикт: «Ни старпом, ни трал. мастер

не знают, где искать камбал». А в начале первого уже 22 июня на правах

героя дня заявил: «Кина не будет! Зрителям предлагается разойтись по

каютам!». И ушёл спать. И заснул, между прочим, глубоко. А в два часа

ночи меня подняли чуть ли не пинками: «Ты кого оскорбил недоверием,

салага? Иди, смотри!» И правда, траловая палуба была завалена огромными

калканами. И был праздник с возлиянием и необузданным поеданием

жареной рыбы. Слегка подогретые разведённым спиртом, старпом с трал.

мастером пространно поведали нам о трудностях донного промысла. Я

извинялся за своё недоверие добытчикам, уже в который раз. Мишка с

Леночкой быстро смылись в трюм. В общем, празднование моего

тридцатилетия прошло вполне пристойно.

 

Шёл второй день стоянки в порту Поти. Снова камбуз оказался на

замке, а я – в роли голодающего. Вот тогда Мишка и соблазнил меня

походом на местный рынок даров природы. Судовой кок отрядил

Кагановича купить каких-то овощей. Отсутствие у меня карманных денег

Мишку ничуть не обеспокоило:

- Деньги не понадобятся. Просто делай то, что делаю я.

- Воровать, что ли, зовёшь?

- Там увидишь, - заинтриговал Мишка.

И вот мы на базаре, подходим к прилавку, на котором красуются странные

плоды. Я никогда не видел ни таких форм, ни таких красок.

- Что это, Миша?

- Перец… болгарский и грузинский.

Я вырос в бедной московской семье. Что росло на московских

подзолистых землях, то и поступало на наш стол с Даниловского рынка. В

своей жизни я успел попробовать перец в виде порошка: красный и

чёрный. И оба мне не нравились остротой и горечью.

- И ты его хочешь купить? Он же горький!

- Зачем так говоришь?! – Обижается хозяин прилавка. – Есть сладкий,

есть горький! Какой хочешь! Пробуй сам! – Режет вдоль толстый кургузый

плод бледно-зелёного цвета, половинки протягивает нам. - Этот сладкий!

Мы пробуем. Я не чувствую сладости, но согласно киваю, когда Мишка

подтверждает вердикт хозяина.

- И этот сладкий! – нам предлагается жёлтый плод. Уже смело я

отправляю в рот свою половину. И, в самом деле ощущаю что-то похожее

на сладость.

- А этот очень-очень горький! – от длиннющего ядовито зелёного

стручка грузин отрезает два ломтика микроскопической толщины и

протягивает нам.

- И совсем не горький! Этот тоже сладкий! – заявляет Каганович. –

Попробуй, Илья!

Страшная горечь обожгла мою ротовую полость, пищевод и, кажется,

прокатилась до самой аборали. Почему я не задохнулся, - не знаю. Даже

слёзы сдержал, глядя на невозмутимо невинную рожу приятеля:

- Сладкий! - подыгрываю я Мишке в тон.

- Не может быть! Зачем сладкий?! – хозяин перцев бросает в рот добрый

кусок ядовитой зелени. Потом густо краснеет и разражается

ругательствами в наш адрес. В этом месте наша память расходится.

Каганович утверждает, что мы еле унесли ноги. А мне вспоминается, что

хохочущие кавказцы за соседними прилавками ещё и угощали нас чем-то

вкусным.

Тот рейс кончился. И наши пути разошлись. Мишка с Леночкой остались

на берегу. Я же связался с океаном и обрёк жену на участь морячки.

А потом случилась «перестройка». Кагановичи живут в Йокнаме, мы – в

Пардес-Хане. Все обросли внуками. Увидеться некогда. Регулярно

перезваниваемся:

- Ну, вы ещё помните вкус жареного калкана?

- Помним! А ты - вкус грузинского перца?

Израиль, 2014- И совсем не горький!