Охотничья привальная Тают закатами дали таёжные, гаснут просторы болот, С дымом уносятся думы тревожные прочь от житейских забот. Сквозь близорукую темень кромешную рвутся костра огоньки... В круг собираются местные «лешие», жмутся к огню мужики. Где над лесами, над марями спящими звёздный раскинулся плед — байки охотничьи, взгляды горящие, вьётся дымок сигарет. За прибаутками, жаркими спорами вечер багровый утих. Ночь занавесилась синими шторами, сердце баюкает стих. Спите, друзья. Защитит вас от холода добрый товарищ костёр… Сыплется искрами звездное золото в блюдца карельских озёр. Пусть вам приснятся под отблески осени глаз дорогих огоньки, ветра напев колыбельной доносится под переборы реки... Огонь-девчонка ...А когда засыпает пламя, и толкает в плечо мороз, я костру, как любимой даме, задыхаясь в дыму от слёз, раздуваю дыханьем чёлку. И, стуча зябко зуб о зуб, умоляю огонь-девчонку отогреть лепестками губ: "Просыпайся! Ты видишь, странник замерзает без жарких ласк. Сколько было их утром ранним, тёмной ночью, в закатный час... Согревай, я прижмусь поближе, улыбнись угольками глаз, В волосах твоих звёздно-рыжих заблудиться хочу сейчас. Обними же скорей с мороза, поцелуями размори, мне вертеться в нелепых позах до зари с тобой, до зари..." Старое костровище Налетели, скуля, ветра. Одиноко. Тоскливо. Пусто. Чёрным глазом глядит «вчера», голой веткой моргая грустно. Паутинится дней быльё, память нить в лабиринте ищет... Я случайно нашёл своё, очень старое костровище. Я увидел так ясно вдруг, как потухшую сигаретку мой навечно ушедший друг зажигает костровой веткой, Как смеётся, кормя собак, а в ночи говорит о звёздах... Шапку тискает в хруст кулак, взгляд упёрся в ноябрь морозный. Сыплет стужа снежком седым, а я слышу, как друг, без злобы, всё ворчит, отгоняя дым, мол, здоровье отнял Чернобыль... Вот и новый огонь дрожит, лижет пламя снежинок стаю. И снежинки летели жить, а приходится просто таять. Ох, не спится, а в путь с утра, растревожила память чувства. Как живое, глядит «вчера», огоньками моргая грустно. Рождался день День воскресал, дав передышку мгле. Жил мой костер... Огню подставив спину, я наблюдал, как вяжет паутину древнейший ткач на матушке-земле. Маячил сквозь сплетённое окно берёзы силуэт полураздетой. Шуршал наряд, и сыпались монеты на тонкое паучье полотно. Всему свой ритм в "процвесть и умереть": Лес засыпал, устав над златом чахнуть. А день светлел, и мудрая арахна на сонных мух раскидывала сеть. И, как всегда, белели облака, синела глубь небесного колодца, тьма отступала, и играло солнце мячом-росинкой в сетке паука... |