неизменность

 

Инвариантность форм простых и строгих чисел –

Один, одна и два... И дождь идёт с утра.

Разбросаны листы, на них слова как бисер,

Друзей или врагов - заложников пера.

 

Все прежние стихи с годами всё дороже -

Наивность, и в ответ - предательство утрат.

Но падающий снег по-прежнему тревожит,

И чувственность души сильнее во сто крат...

 

йот

 

ночей глухую немоту

прервут лишь листьев пересуды.

Земля старается впитать

природы маетной причуды,

берёз святую наготу.

 

и проклиная Сатану,

все предстоящие простуды,

я не могу никак понять –

простив предательство Иуды,

Он создал эту тишину…

 

один-ночество

 

злые стихли вувузелы три часа и всё не спится

свет луны совсем не смелый проникает сквозь ресницы

туалетный столик белый бра шуршащие страницы

и считать пустое дело проще было бы напиться

перекрыты все границы и зубная щётка в ванной

без твоей уже томится единением стаканным

 

Герда

 

Амур сложил колчан, все выпущены стрелы,

Немногие, увы, из них попали в цель.

На краешке земли, в стране холодно-белой,

Зачеркивая дни, ты ждешь – придет апрель.

 

отнюдь

 

мне нравятся звуки дождя, что живут на балконе,

июльское утро,

и в чае размешивать небо,

эффект кракелюра на пыльном и старом плафоне,

и диктор,

которому трепет сомнений

неведом…

 

слова, что про Боинг, про солнца и сердца затменья,

неясные тени и лики иконы

на фоне

тех слов,

что уже никого никогда не заменят,

и вновь на колени,

под тихую дробь на балконе…

 

деревья осенью болели

 

деревья осенью болели

меняя за окном пейзаж

чуть надоевший антураж

зеленых красок акварели

я рисовал тебе пастели

как молчаливый персонаж

не твой герой а лишь типаж

тобой сраженный без дуэли

мы точно двигаемся к цели

влачу свой жизненный багаж

как верноподданнейший паж

несет шлейф платья королеве

деревья осенью болели

 

путано

 

мне в этой жизни мало смысла,

и непонятно для ума -

в страну мою пришла зима,

апрельские сметая числа.

 

мне снятся маленькие кони

и темно-серые дома.

ложится снег и тишина

на пешеходов посторонних.

 

удар по клавишам стаккато.

накрыли тени образа,

твои прекрасные глаза

беззвучного кинопроката.

 

тона изюмные муската.

в шкафу усталые тома.

у смысла жизни - вкус вина,

и жизнь – лишь будто – лемниската.

 

стаккато бьет копытом пони.

«в твою страну пришла зима», -

мне черно-белые дома

вдруг отвечают по-вороньи…

 

О реалистической живописи и импрессионизме

 

Ласкающий бриз разбивает надежды о брег… Сиракузы.

Ортимия и Маддалена… В прохладе тенистого сада

Я сна раздвигаю заведомо хрупкие грани и узы,

И тихая музыка джаза гитарою Габора Сабо.

 

И столь ненавистное с детства и узкое слово «рейтузы»,

Звучащее словно не рифмой – а самым исчадием ада,

Для страстно желанной поэтом, всегда ускользающей Музы...

И в тексте меняю «так очень хотелось» на мёртвое «надо».

 

Зима-Караваджо всё в камень и в снег превратила, медуза,

И дворик… Сосед-алкоголик, как кролик, с мольбою «налей-ка».

И дворник по кличке Персей в телогрейке на голое пузо,

В наколках с метёлкой идет, что плывёт, вдоль пустынной аллейки.

 

Дворняга с глазищами умными, с зимней уральской печалью.

И я – Архимед - под огнём недоверчивых римлян и взглядов.

В отметинах жизни и в паспортных штампах, и с Бога печатью -

Почти что счастливый. Почти что поэт, по фамилии Габов…