- Что там у тебя за старикан со скрыпочкой, бегает, как потерпевший? То у входа всегда стоял, пиликал, а теперь решил моционом заняться? - Большой Человек лениво сощурился, покрутил в пальцах рюмку дорогого коньяка, отпил глоток. - Это один тут блаженный, бывший какой-то профессор, что ли...- Хозяин Ресторана предупредительно наклонился поближе, чтобы Большому Человеку не пришлось его переспрашивать. - Да ну? И что, он у тебя здесь вместо оркестра? - Какой там! Это идеалист, бессребреник, интеллигент вшивый! Возле входа стоит, сам по себе что-то пиликает. Я, говорит, музыкой не торгую! Мы его не гоним, на это пиликанье иногда народ заглядывает. Гости, бывало, его вызывали, просили сыграть для души. Бабки сулили, хорошие бабки. А этот упёрся и всё. Идеалист, говорю же! - Идеалист, говоришь? - Большой Человек не сводил глаз со скрипача, который то подходил к эстраде, то вновь возвращался к дверям, словно не решаясь взобраться на возвышение. - Хо! Да пойми ты, нет идеалистов, бессребреников и прочей херни. Продаются все, только стОят по-разному. Таким нищебродам, как этот дед, красная цена - сто баксов. Но здесь - стержень чувствуется, кажется, не совсем дешёвка. - Так я же говорю... - А ты не говори, а смотри. Просто он стОит больше, чем ему давали. - Нет, не больше! Ему хоть тысячу дай, он не пойдёт на это! Я таких идеалистов долбанных, как облупленных знаю! - Хозяин Ресторана слегка горячился. - Не пойдёт, да? Хорошо, тогда забьём на пятихатку баксов - если он 'Семь-сорок' мне сбацает, ты бабло отстегнёшь. Если нет, то я. Хозяин Ресторана пари принял. Однако был в больших сомнениях. Он очень хотел проиграть, так как Большой Человек должен всегда быть прав. Но сильно сомневался в проигрыше, потому что давно знал старика со скрипкой. *** А старик этот был - Маэстро. Когда-то окончил консерваторию с отличием и играл в Лучшем оркестре города. Ездил на гастроли, давал концерты, ему аплодировали полные залы. И все годы рядом с ним находилась его верная Муза. Когда-то и она подавала надежды, говорили, что у неё прекрасный голос, и оперные арии в её исполнении тоже достойны Лучшей сцены. Но в таких семьях Маэстро всегда бывает только один, а другой - просто поддерживает его во всём, встречает по вечерам, выслушивает, утешает, ободряет. Так получилось, что Маэстро стал он, а она - его Музой. Что поделать, у Музы не оказалось Большого Таланта. Она написала своему Учителю и спросила, стоит ли ей стремиться к вершинам. И однажды, когда Маэстро вернулся с гастролей, окрылённый, радостный, ликующий... ...- Ты представляешь! - его глаза сияли, причёска растрепалась, казалось, что сейчас он сметёт своими рукавами всю посуду со стола, - сам Беренштейн сказал, что это неплохо! Пожал мне руку после концерта, и важно так произнёс: 'Ну что же, неплохо, молодой человек, весьма неплохо!' - Подумаешь, 'неплохо!' - она скептически поджала губы, - Тоже мне, похвала! Вот если бы он сказал 'гениально!' - Милая, да ты что? Это ж Беренштейн! Обычно он говорит: 'Ужасно, бездарно, плохо!'. В лучшем случае: 'Так себе, пойдёт, более-менее'. Его 'весьма неплохо' в переводе на нормальный язык и значит 'гениально'! - он наконец-то перестал бегать по кухне и уселся за стол. Накинулся на жаркое, быстро опустошил тарелку. Не дожидаясь его вопросительного взгляда, она положила вторую порцию, налила в большую кружку крепкий, свежезаваренный чай с лимоном, как он любил, поставила на стол, чтоб немного остыл. Ей пришлось ещё раз выслушать, как прошёл итоговый концерт, как ему аплодировала публика, сколько было цветов. Как его поздравляли, хвалили, и даже сам Беренштейн сказал своё веское слово. Когда муж наконец-то умолк и принялся за чай, она задумчиво сказала: - А я позавчера письмо получила, от Учителя. - Да? И что же он пишет? - Он пишет, что стал хуже себя чувствовать, что недавно прослушивал новых учеников, что никто из них его не порадовал. А потом ответил на мой вопрос. - Какой вопрос? - он рассеянно отхлёбывал чай. - О моих способностях, - она терпеливо пыталась привлечь его внимание, - ты помнишь, я писала ему, спрашивала, что мне делать. Учиться дальше, готовиться к сцене или забыть об этом. Ты ведь знаешь, я не смогу быть посредственной певичкой. Нет ничего ужаснее арии Кармен, исполняемой посредственностью! Это на эстраде можно петь кое-как, под фонограмму! - Так что он тебе написал? - То, что я и ожидала! Что способности, мол, есть, надо много работать, и тогда, может быть... - Так что же тут плохого? - его кружка опустела, он отодвинул её к середине стола. - Конечно, работать надо, а способности... - Милый, не забывай, что мой Учитель - это не твой Беренштейн! Он говорит, как есть, без перевода. И способности - это не талант. Много работать можно для развития этих самых способностей, а талант развить нельзя. Он или есть, или его нет. В общем, я после этого позвонила во Дворец пионеров, и они с радостью взяли меня вести кружок оперного пения. И не вздумай меня отговаривать! Я всё уже решила! - Послушай, может, ты не так поняла Учителя? Как он там писал? Дай, я прочитаю... - Я сожгла это письмо. Всё, не хочу больше говорить на эту тему! В конце концов, это даже к лучшему. Вот представь, ты приехал сегодня, а меня нет - я на гастролях! И кто бы тебе заварил твой любимый чай? Кому бы ты рассказывал о своём Беренштейне? Нет-нет, хватит нам в семье одного гения! *** Автор приносит читателям свои извинения, но таково требование редакции. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
