ПОВОДЫРЬ

 

Жирный казах стал невольным поводырём в казахскую словесность. Его сын, который едва стоял на ножках, был третьим ребёнком в семье, хотя его родителю перевалило за полтинник.

– Что означает имя Жагыпар? – Он смешно ударил себя по скуле несколько раз и со значением произнёс несколько раз точно так же, как только что молотил себя: – жагы – челюсть, жагы – челюсть, бар – есть; то есть, есть челюсть!

– Послушай, агашка, но это как-то некрасиво! Некрасиво звучит. Ведь у каждого есть челюсть.

– Но это в том случае, Илларион, если перевод, – он аж зажмурился, – ну, очень дословный. Если с казахского, то так оно и есть. Ну, а если образно, то тогда рассвет, вспышка!

И развёл перед лицом Иллариона огромными ручищами.

– Почему тебя интересует именно это имя?

– Да есть у меня друг. А что означает его имя – никто толком сказать не может. Каждый толкует по-своему. Я вижу, что ты из глубинки, где родной язык – это повседневность. У городских всё по-другому! Они на своём языке общаются только с домашними, дома… Поэтому и решил, что ты ответишь точнее. И, наверное, не ошибся…

Его Назигуль внимательно слушала мужчин. Тем не менее, находилась в постоянном движении: постоянно высовывала голову из купе, следя за сыном, который в проходе вагона общался с двумя девочками старше его возрастом. И успевала ухаживать за отцом малыша, подкладывая ему кусочки мяса, угадывая его желания с такой поразительной точностью, что Илларион просто-напросто любовался этой парой. Будь то пиала с чаем, которая без промедления пополнялась из фарфорового чайничка в красный горошек, или салфетка, протянутая ему, лишь его ладони поднимались над столиком. Эта полная женщина, рискнувшая родить в свои сорок пять, вызывала восхищение. С другой стороны – поклонение. За то женское обаяние, которое исходило от неё в процессе обеда и трепетного ухаживания за мужем. Восточная женщина – женщина особенная. Она покорная, но не покорённая, а это – не одно и то же. Ей и только ей свойственно так уважать мужчину, как будто перед ней Бог. В этом никто из живущих с этим народом бок о бок десятилетиями не усмотрел и не заклеймил эти отношения, как пережиток прошлого. Разве можно заклеймить традицию, веру, чистоплотность?..

Она не была красавицей и даже симпатичной не была, но именно подобное отношение к мужчине придавало ей шарм и делало её самой прекрасной и редкостной женщиной на земле!

Налюбовавшись их воркованием, Илларион решил сделать им подарок, который они, безусловно, заслужили: именно они больше, чем кто-либо когда-либо напоминают сейчас Ромео и Джульетту. Да-да, именно они, эти обыкновенные сельские жители, скотовод и домохозяйка!

Илларион ушёл в своё купе, и, вернувшись с ручкой и листом бумаги, в их присутствии написал стихотворение. Назвал его «Джульетта». Прочитал под рукоплескание Поводыря и смущение жены, выразившееся в том, что «Джульетта» закрыла руками пунцовое лицо, и тогда Илларион передал листочек с написанным текстом этой удивительной женщине.

– Прочитайте, Илларион-джан, ещё один раз. Мне никто никогда не писал стихи. Пожалуйста! Я вас очень прошу!

Илларион, опершись на правую руку, посмотрел на мать малыша, и начал читать. Но тут, как юла, вкатился в купе их ребёночек, бессловесно протянул правую ручку незнакомому дядьке, которую ему пожали, как взрослому, и, так же шустро, выкатился вслед за подружкой.

«Джульетта»

«Исподволь за тобой наблюдал, как ухаживаешь ты за ним: самый вкусный кусочек кладёшь и точно жуёшь вместе с ним. И взгляда не сводишь, будто он – икона работы Рублёва, и если надобность такая придёт – умереть за него готова…»

Поводырь уставился на Иллариона, что-то прокручивая в голове, и после недолгого молчания спросил:

– Илларион, а хочешь услышать, как это будет звучать по-казахски?

– Неужели?!

– Ну, вы даёте! Прямо поэтический вечер какой-то!

И она ещё добавила что-то на их родном языке. Из её фразы Илларион понял единственно, что это было слово, означавшее восхищение.

Но её мужчина уже начал перевод, не обратив внимания на восклицание своей половинки. Поглаживая свой необъятный живот, а другой рукой держа лист со стихотворением, он произнёс первую строчку: «Үнсіз ғана бақылады сыртыңнан...»

И посмотрел на жену, как бы ища у неё поддержки. Но она молчала. И он продолжил:

«Әр қимылың, әр сөзінде

сыр тұнған.

Жан жарыңды

әлпештейсің сәбидей...»

А на выдохе потом закончил: «Өлуге ол маган аркашан дайын...»

Жена встала и молча поцеловала его в щёку, с материнской нежностью посмотрела на Иллариона…

– А вот и Балхаш! – послышалось из-за полуоткрытой двери.

За окном лежал во всей своей красоте изумруд. Огромный карат изумруда был вживлён в кусочек бескрайней степи. Сине-зелёная вода играла солнечными звёздочками.

– До чего красиво, мамочка! – уткнувшись в стекло так, что сплющился носик, звала мать девочка с не менее красивым именем Кристина.

А Балхаш, как драгоценность литая, продолжал радовать пассажиров.

– Изыск полумёртвой земли, как считаешь? – задал вопрос молодой парень своему приятелю.

– Я мечтаю о том, чтобы родился гений, который оживит степь. Вместо карагача будут расти пшеница и сады, а к ним впридачу вот это самое озеро!

– Тогда была бы настоящая сказка! – воскликнул приятель.

«А пока лишь приливы и отливы, само его мерцание радуют степь. И она от этого будто шалеет. В других же местах, обрати внимание, она совсем другая…»

Они говорили на казахском. Но Поводырь перевёл Иллариону то, о чём шла речь. Илларион сразу проникся к ним, по существу, пацанам, глубокой симпатией. Да, действительно, это озеро – как перстень на пальце короля или шаха… Богатство из восточной сказки!

Поезд сбавлял ход. На станции каждая торговка предлагала рыбу. Всевозможную. Чаще – копчёную, аппетитную на вид. Запах её вошёл и поселился, кажется, в каждом купе. Это озеро в непростое для всех время спасало и спасает сейчас многие семьи, потому что кормит их. Илларион вновь вспомнил про перстень с изумрудом…

Поводырь не мог обойтись без "поводырёнка", таская его с собой повсюду.

– Курить я бросил, Илларион, когда его надо было сделать! – кивнул Поводырь на мальчонку.– Спрашиваешь! Конечно ж, тянуло! По одной сигаретке, как вор, вытаскивал. И оправдывался сам перед собой. Смех, да и только! А потом окончательно завязал. И вот уже почти два года ни-ни…

– Тоже хочу такого! Скажи по правде, тяжело воспитывать в таком возрасте?

– Не-а! Зато не болеешь. Некогда.

И, переложив свою ношу с левой руки на правую, понёсся с ним за перронной собачкой, подбадриваемый заливистым смехом позднего сына…