Роковая встреча.

 

Алёнка проснулась. В доме душно и жарко. Она встала, и

распахнула окно. Повеяло свежестью и утренней прохладой. На берёзе,

растущей рядом с домом, куковала кукушка:

– Кукушка, кукушка, скажи: сколько мне лет жить?

Но птица замолчала, а затем и вовсе улетела. В комнату вошла

мать:

– Дочка, к тебе подруги пришли, Тонька с Клавкой. Они за

земляникой собрались, говорят, вчера вдвоём шесть литров набрали.

Пойдёшь?

– Мама, я сейчас у кукушки спросила: сколько мне лет жить, а она

даже ни одного годочка мне не предсказала. Я что – умру?

– Ну что ты, родная моя! Лето ещё только началось. Ещё много

накукует она тебе годков. Собирайся, девчата тебя уже заждались.

 

Девушки пошли по тропинке, по направлению к лесу. Вскоре дошли до

места. Решили далеко от дороги не отходить. Земляники было в этот год

много, и корзинка Алёны стала быстро наполняться. Девушки тоже

набрали свои кузовки. Они собрались уже идти домой, и вдруг

обнаружили, что подруги нет нигде . Увидели Алёну, когда уже совсем

потеряли надежду её найти. Она стояла возле дороги и смотрела вдаль.

– Ты чего не откликалась! Мы тебя кричали, кричали!..

– Тише,– она приложила палец к губам,– слышите?

Подруги услышали звон колокольчиков, голоса, и ещё какие-то

непонятные звуки.

Наконец они увидели лошадей и цыганские разноцветные кибитки.

Впереди ехали верхом всадники, а за ними шли цыганки. Они были в

длинных до самой земли юбках, а на плечах яркие кашемировые шали. Из

кибиток выглядывали дети и седые старухи.

Один из всадников подъехал к девушкам. Он был очень красив:

черные кудрявые волосы и черные пронзительные глаза.

– Здравствуйте красавицы!

Заглянул в корзины:

– Продаёте?

Алёна протянула ему свою корзину:

– Угощайся.

– Нет, я куплю,– он взял ягоду и протянул девушке деньги:

– За корзинкой вечером к реке приходи. Меня Рамиром зовут, а

тебя?

– Алёна.

– Я буду ждать.

Девушки ещё долго стояли и смотрели парню вслед. Табор исчез из

виду, и только тогда Алёна разжала руку и увидела на ладошке пять

рублей. Это были большие деньги. Ситец стоил всего восемьдесят копеек.

Девчонки завистливо смотрели на подругу:

– И куда деньги потратишь?- спросили они.

– Мамке отдам.

Алёна пришла домой. Прасковья сидела у порога и чистила

картошку. Взглянув на дочь спросила:

– А ягода- то где?

– Продала,– и она протянула матери скомканную купюру.

Мать встала на табурет, достала из-за иконы узелок, развязала и

положила туда деньги.

– Мама, я хотела купить ситцу на платье.

– Нет, дочка, пусть лежат – это тебе на свадьбу. Вот вы только

ушли, Андрей приходил, тебя спрашивал. Парень- то он хороший.

– Ну, мама, ты опять за своё?

 

Алёна надела новое платье и пошла к реке. Кибитки она увидела ещё

издали. Было почему-то страшно, но ноги сами несли её вперёд.

Рамир купал в реке коня. Рядом на берегу стояла высокая и

красивая цыганка. Она что- то кричала ему на цыганском языке и звонко

смеялась.

Заметив Алёну, нахмурила брови:

– Тебе, что надо?

– Я за корзинкой.

– Подожди, я сейчас принесу.

Цыганка принесла и, подавая – прошипела:

– Что стоишь? Иди.

Алёнка почувствовала неприязнь к этой девушке, взяла из её рук

корзинку и направилась домой.

– Алёна! Подожди! – её на лошади догнал Рамир,– ты почему так

быстро ушла?

Девушка молчала.

– А, всё понятно. Это Лейла? Да? Не обращай ты на неё внимания.

У неё скверный характер. Давай посидим вон у той берёзы.

Парень привязал коня и сел на траву. Девушка присела рядом.

Вечерело. За рекой кричала перепёлка. Над самой водой, рассекая

воздух, носились стрижи. От воды тянуло сыростью и прохладой.

– Я тебя давеча увидел…

– Я пойду, Меня мама искать будет.

– Завтра придёшь?

– Не знаю….

 

Виделись они потом каждый вечер. На лошадях переплывали на

другой берег. Подальше от любопытных глаз.

Прошло время. Табор должен был уйти на другое место. Рамир решил

остаться в деревне. Алёна была счастлива, но рассказать матери о цыгане

так и не решилась. На расспросы говорила, что ходит с Андреем на танцы

в другое село. Он всё знал, но молчал.

В этот вечер Рамир должен был прийти, знакомится с будущей тёщей,

но его, почему- то долго не было. Алёнка пошла к табору – и с ужасом

обнаружила, что кибиток нет. От костров остался лишь холодный пепел.

Значит, табор ушёл ещё рано утром.

Она пришла домой и легла на кровать, сказав матери, что перегрелась

на солнце и у неё разболелась голова. Прасковья ничего не заметила .

Алёна подождала, когда мать уснёт, тихонько встала и пошла в сарай.

Взяла верёвку, перекинула её через балку и встала на чурку. Торопясь

завязала узел: « Скорей, скорей…», – шептала холодными дрожащими

губами. Опрокинула чурку…. Очнулась на руках Андрея. Он качал её,

словно ребёнка и стонал, как от невыносимой боли.

Прошло дней десять.

Андрей с матерью пришли свататься. Алёне деваться было некуда –

дала согласие. Свадьбу решили сыграть осенью. Ольга, мать Андрея, была

рада, да и Прасковья давно мечтала видеть его своим зятем.

В этот вечер Алёна и Андрей вместе пришли в клуб на танцы.

Девушка была грустной. На душе тяжело и неспокойно.

Вдруг все увидели Рамира. Он вышел в круг и стал плясать. Алёнка

побледнела и выбежала на улицу. Андрей бросился к цыгану,

завязалась драка. Люди кое- как их разняли. Первым из дома выскочил

Андрей. Он сразу же увидел Алёну. Она лежала на земле, а её белое

платье – тёмным от крови, а из груди торчал нож. Из дома вышел Рамир.

Он вначале бросился к девушке, но увидев нож – вдруг остолбенел, потом

сел на лошадь и помчался по дороге.

Андрей, прижимая к себе бездыханное тело своей невесты, кричал:

– Я виноват…, это я её погубил!

Его посадили в тюрьму. Прасковья совсем обезумела от горя. Вначале

хотела наложить на себя руки. Потом вдруг заявила, что дождётся Андрея

и убьёт его, отомстит за дочь.

Ольга стояла на коленях просила у неё прощения. Говорила:– « Это

ошибка. Мой сын не мог убить Алёнку. Он её так любил» Но все улики

указывали на Андрея: отпечатки на ноже, к тому же ещё руки и одежда

его были в крови….

 

Прасковья собственноручно заколотила калитку, которая

соединяла их огороды.

Зимой она заметила, что Ольга долго не топит печь, и корова в сарае

ревёт. Послала соседку узнать. Та нашла Ольгу мёртвой. Не выдержало

сердце: горя и той ненависти, которую испытывала к ней Прасковья.

Похоронили Ольгу, в самые трескучие морозы. Хоронили всём селом, да

вот только любимого сына и лучшей подруги на её похоронах не было.

 

Прошло время. Прасковья сидела на крыльце. Цвели яблони, над

которыми с радостным жужжаньем кружили пчёлы. Она старалась не

смотреть на соседский с заколоченными ставнями дом.

В калитку вошла пожилая, но ещё сохранившая красоту цыганка:

– Здравствуй Прасковья.

Та удивлённо посмотрела на неё:

– Можешь идти дальше. У меня нет ничего: ни молока, ни яиц.

– Да я не за этим пришла. Хочу сказать, что в смерти твоей дочери не

Андрей виноват.

– Ты почём знаешь? А ну говори!

– Успокойся…. Если хочешь, я тебе всё по порядку расскажу.

У Прасковьи вдруг затряслись губы, и она заплакала. Рыдала тяжело, с

хрипом.

Цыганка подождала, пока Прасковья хоть немного успокоится, и начала

свой рассказ: « Как сейчас помню. Было холодно. Лошадь у нас

захромала, и мы отстали от табора. Стоим в поле. Муж в село пошёл коня

купить, а я с детьми одеялами укрылись, но все равно тряслись от холода.

Вдруг кто- то заскрёбся, выглядываю – женщина с ребенком стоит.

Попросилась погреться… . Я её пустила в кибитку. Пришёл муж – коня

нашего продал и, доплатив, взял другого.

Мы поехали. На второй день женщине стало совсем плохо. В одном из

сел и оставили её у пожилых людей в бессознательном состоянии.

Ребёнка, а это была девочка, я взяла с собой. Как раз у меня Рамиру

пять месяцев было. Двоих я и выкормила грудью. Были они как брат и

сестра. Сын её опекал, да и я баловала. Не знали они, что чужие.

Однажды ехали мы мимо того села. И надо же было мне зайти в тот

дом, где женщину оставили. Встретились. Она меня сразу узнала.

Вцепилась: « Где дочь?» – тут и Лейла зашла….

Да только не захотела она уходить из табора. Нравилась ей кочевая

жизнь. Мать её была очень рада, что дочь жива. Отпустила её с нами.

Взяла слово, что она будет приезжать к ней хоть иногда.

А Лейла решила, что если они с Рамиром не родные, то тогда он

должен взять её в жёны.

Но Рамир думал иначе. Встретил твою Алёнку и полюбил. Весь табор

были против: цыган должен жениться только на цыганке. Но сын не

хотел никого слушать. В то утро, когда мы уехали – его вины не было. Не

бросал он твою дочь. Его деревенские парни избили. Мы сына тогда чуть

живого увезли из вашего села.

Как только он смог вставать, сразу поехал к Алёне…. Когда он увидел

нож – понял, что нож цыганский. У нас в таборе был такой умелец. Он

мог коня подковать и ножи выковать. Полетел мой сынок вслед за

убийцей. Догнал. Это оказалась Лейла, во всём призналась она тогда

Рамиру. Бичом хлестал – не пожалел.

Утром Лейла пришла – живого места на ней не было. На другой день

на совете изгнали мы её из табора. До сих пор не знаю, жива она или нет.

Ох и переживал мой сынок! Знать сильно Алёна ему в сердце запала.

Места себе не находил. В таборе стал появляться редко.

Однажды из Монголии табун лошадей гнали. Не знаю, что произошло,

да только верный конь привёз его без чувств. Еле выходили…. Ну, я

пойду…. Деньги вот возьми»

– Не нужны мне ваши деньги, не нужны,– Прасковья встала, хотела

уйти в дом.

– Да постой ты, глупая. Ведь не для тебя деньги- то. Дочери памятник

и оградку поставишь. Сын просил, чтобы я передала. Он жизнью своей

рисковал из-за этих денег.

Цыганка положило свёрток возле ног Прасковьи и пошла. У ворот

остановилась:

– Сына моего прости, если сможешь….

Прасковья впервые за много лет посмотрела на соседский дом без зла и

ненависти. За эти годы он без хозяина как-то посерел и покосился.

 

Андрей возвращался из тюрьмы домой. Он не хотел заходить в село, а

сразу же решил пойти на кладбище. На душе были смешанные чувства:

радость, что свободен и грусть, что в родном доме его никто не ждёт.

Ещё издали увидел свой дом и женщину в белом платке, сидевшую

на крыльце: «Мама!»– подумал он.

Открыл калитку – и даже вздрогнул: на крыльце сидела Прасковья.

– Тётка Прасковья, да не убивал я Алёнку, не убивал…..

– Знаю, сынок, я всё знаю. Не кричи. Я тебя уже давно жду. В дом

заходи. Мне нужно с тобой поговорить.

Андрей заплакал. Прасковья гладила его по голове:

– Ну, будя, будя. Прости ты меня сынок, дуру старую. Что сомневалась

в тебе. Ты зачем тогда признался в том, чего не совершал?

– Я.. тогда… себя винил во всём. Нам надо было спросить: с кем Алёна

хочет быть, а мы кулаками стали махать. Если бы меня тогда не

посадили…. Я ведь и жить- то не хотел….

Прасковья вытащила из кармана свёрток:

– На вот деньги. Матери оградку поставишь, а заодно и Алёне моей.

– Откуда у Вас столько?

– Да тебе знать- то это и не нужно… Прасковья погладила Андрея

по плечу. – Мы ведь с твоей матерью, как сёстры были. Замуж в один год

выскочили. Детки родились. Дома рядом поставили. В гости через вон ту

калитку ходили. Мужья у нас были не пьющие и работящие. Да вот и

вдовыми мы с твоей мамкой, в один день стали. Мой Гриша с твоим отцом

ночью колхозную муку с мельницы через реку на подводах везли. В

начале декабря это было. Речка встала, да видно лёд тонкий ещё был. К

вечеру вдруг дождик заморосил. Вода через верх пошла и на середине

реки полынью промыла. Муку они спасли и лошадей тоже. А вот сами…..

Отец твой, к моему Грише на выручку бросился, коней в воде

распрягали….

Ох, и трудно нам было! Всё в одни руки. С вами по очереди сидели.

Ольга дояркой работала. Прибежит, и я тогда на работу иду – в конторе

полы мыла.

Ну ладно, что я всё о грустном, да о грустном. Вон тебе и невесту

присмотрела. Помнишь Зинку с веснушками? Всё за вами бегала. А

сейчас такая дивчина! Вот поженитесь…. детки пойдут…. я нянчить буду,–

Прасковья встала.– Мы с тобой на могилки завтра с утра пойдём , сейчас

вечер, а вечером, говорят, на кладбище ходить нельзя. Потом в кузню

зайдём , памятники и оградки закажем.

Прасковья пошла домой. На душе было тихо и спокойно. Не было

больше злости и ненависти. Она обернулась и, посмотрела на соседский

дом. А дом улыбнулся ей широко раскрытой дверью: приветливо и

радостно. Она подошла к заколоченной калитке, соединяющей огороды, и

оторвала доски.

 

-