…И вот когда Брэд понял, что никто ему не поможет, а единственную надежду — нательный серебряный крестик — сорвало с груди колодезной цепью, его охватил ужас. От страха он зажмурил глаза и на некоторое время затих, вслушиваясь в темноту. Еле слышный всплеск говорил о том, что крестик достиг дна колодца и скрылся в тёмной зловонной воде.

Наступила гнетущая тишина. Парень открыл глаза и посмотрел вверх. До края было рукой подать, но сил становилось всё меньше и меньше. И только он попытался зацепиться за скобу, вбитую в верхнее звено сруба, как на его дне завозилось какое-то странное существо. Тяжёлое сопение, переходящее в булькающий кашель и жуткое чавканье, заполнило прогнившую шахту колодца.

Луна холодным светом скользнула по срубу, и он увидел, что к нему из глубины тянуться мертвецки белые руки с синюшными фалангами, оканчивающиеся острыми белёсыми когтями.

— Я не хочу умирать! Оставьте меня в покое! — метался Брэд.

Но его никто не слушал. Костлявые, мерзкие грабли были повсюду.

— Помогите! — кричал он, пытаясь ногами отбиться от страшного су-щества.

Продолжая пыхтеть, чудище вонзило когти в мышцы его ног и рук и, нащупывая крючьями сухожилия, пыталось их вырвать. Чтобы жертва не сопротивлялась, погань выпустила бородавчатый хобот и вместе с колодезной цепью обвила за горло. Лицо молодого человека моментально побагровело, глаза налились кровью, по телу пошли судороги. Ещё чуть-чуть и от напряжения лопнет аорта, а дальше вывалятся глаза…

— Нет! Нет! Нет! Я не хочу! — хрипел Брэд…

 

— Продолжение мы дочитаем в следующий раз, — сказал Исаак Марко-вич и закрыл толстую, с потрёпанными от чтения страницами, книгу.

Не успели ребята примерить на себя состояние Бреда, как учитель бух-нул грудным кашлем и, задув на столе свечу, растворился в темноте. Местные ребята молча выскочили вслед за ним.

Пустота клуба сразу же завитала в воздухе и, опустившись на Санькины плечи, потихоньку стала забираться ему под кожу. Тело передёрнуло ознобом и запершило в носу. Единственная догорающая свеча на окне пульсировала красноватым пламенем, оставляя тёмными углы клуба.

— Почему так страшно смотреть на тёмные углы? — задал сам себе во-прос Санька и, озираясь, подошёл к окну.

— У окна всё-таки не так страшно. Из него можно сигануть при случае, — нашёл он спасительную лазейку и, достав из кармана наручные часы с выгоревшим циферблатом, рассмотрел положение стрелок.

До полуночи оставалось совсем немного времени. А попутчика сегодня не было.

Обычно он брал с собой своего друга Витьку, но сегодня тот, сослав-шись на простуду, остался дома. Можно, конечно, идти в окружную по трассе, но это займёт уйму времени. Да и по большой дороге идти ночью нисколько не безопаснее — упырей и бандитов там хватает с избытком.

— Придётся идти напрямую, — выбрал маршрут Санька, не думая о том, что у него впереди.

Он вышел из клуба и огляделся. Вокруг никого уже не было. Припоро-шенная тропинка, ведущая в пригород, терялась из виду, нырнув в темноту русла реки.

— В добрый час! Святой час! — прошептал он, и окунулся в стылую полночь.

 

Сашка жил в пригороде, куда он переехал с родителями из села. Сюда же его тянуло по старинке к своим школьным друзьям и подружкам. И ещё, — в старом клубе, бывший учитель, устраивал чтения. Каждую пятницу при зажжённых свечах он вслух читал ребятам толстенную книгу в золочёном переплёте, с невыдуманными историями — так, во всяком случае, было написано в заглавии.

Село и пригород связывал висячий мост через реку. Зимой по мосту почти не ходили, предпочитали ходить по льду. Дальше тропинка поднималась вверх и там, на горе, было старинное кладбище со склепами, обвалившимися могилами, скрипучими крестами и каменными надгробьями. В обход этих вех петляла узенькая тропинка.

Когда-то это кладбище было действующим, но потом его закрыли. Об этом старики много не говорили, но кое-что, бывало, и рассказывали. Санька, затаив дыхание, слушал их приглушённые рассказы.

Один из рассказов Санька помнит хорошо — о том, как один сторожил будучи пацаном, играл со сверстниками, близь того кладбища в «казаков раз-бойников».

Вышло так, что его захватили три парня с противной стороны и, прита-щив на самую далёкую могилу, привязали к кресту. Причём привязали так, что отвязаться он — сколько не старался — не смог. Внезапно началась сильнейшая гроза, и ребята то ли, забыли про него, то ли ещё что — словом, бросили его там и ушли по домам.

Утром, когда бабы погнали коров в стадо, то увидели на кресте хрипя-щее измождённое существо. Говорить оно не могло, так как парень сорвал голос, прося помощи. Лицо его опухло от слёз, а на изорванных и обветренных губах запеклись кровавые ошмётки. Бабы, понятное дело, закрестились: «Свят! Свят!», но подойти к нему и отвязать — не решились. Побежали за мужиками. А те, хоть и видавшие виды, и то не сразу к нему подошли — топорами да баграми вооружились.

— Бес его знает! Вдруг это Нечистая сила тута висит. Замешкалась за-раза и на тот свет не успела свалить, оттого что петух кукарекнул не вовремя. Не зря же гроза всю ночь бесновалась над деревней. А она, эта сволота, силой большой обладает, ей слабину нельзя давать ни в коем случае! — говаривали самые дремучие старики.

Благо дед Филимон признал парня — на том дело и закончилось. А бабы долго ещё тот угол стороной обходили. А парнишку за «пришлого» не один год считали.

«Так что, не всё так просто, и в ихнее время было» — отметил про себя Санька, карабкаясь по заледеневшему склону.

Вот сейчас он заберётся на горку, а там — помогай Бог!

 

Луна, сбросив с себя туманную вуаль, невозмутимо осветила последнее пристанище людей. Появились тени от каменных надгробий, а перекошенные кресты наклонили головы, шепчась друг с другом.

Январское небо прояснялось. Звёзды разнузданным табуном высыпали на небо, и под повелительным взором Луны покорно заняли места в своих созвездиях. Сбежавшую же из табуна звезду на небе наказывали строго — сгорала она у всех на виду яркой вспышкой.

 

Санька, уткнувшись в шарф и стреляя по сторонам ребячьими глазёнками, семенил к дому. Снег при ходьбе хрустел так, как хрустит капустный лист под острием ножа.

Вдруг он увидел, что навстречу ему, по той же тропинке, движется что-то чёрное… — высотою с пенёк.

— Собака что ли? — тюкнуло в голове. — Не похоже. Волков здесь то-же нет. Раньше когда-то бывали, но это при «царе горохе», — вспомнил он рассказы стариков.

Санька остановился.

— Скрипит-то по снегу похлеще меня. Чеганашка какая-то, — испуган-но проглотил слюну он. — Что же делать? Бежать обратно в деревню? Так там спят уже все. Да и половину пути прошёл, негоже назад вертаться — так учил его дед…

Санька сделал два шага вперёд и остановился. Чёрное существо со скри-пом сделало два шага и тоже остановилось. Так они стояли друг против друга на расстоянии порядка сорока шагов.

Санька достал складешок и раскрыл его. Блеснула сталь лезвия. Бук-вально на днях он отполировал нож наждачной бумагой, чтобы хорошо резал бумагу, а теперь это его главное оружие, не зная только против кого. Немного подумав, он закрыл нож и сунул в карман.

— Ещё беду накликаю, — обосновал он своё решение.

Вдруг, гулко ухая и хлопая, его накрыла тень…

— Фу ты, чёрт! Сова вспорхнула из-за бугорка! — струйки холодного пота пробежали между лопатками.

Сашка крадучись сделал ещё два шага. Впереди тоже два раза скрипнуло.

«Что же это за тварь? — пытался он разгадать этот жуткий, скрипучий ребус. — Маленькая чуть пониже колен от земли, на животину непохожая, — щурился и рассуждал он с дрожью в коленках. — Может это и есть Нечистая сила …, — не зная, что придумать, полез он в дебри. — Все только говорят про неё, а встречаться то никому с ней не хочется. На кой чёрт я попёрся по этому пути, — ругал он себя, не зная, что предпринять. Дома надо было си-деть, как Витька, а не колобродить по ночам…»

И зачем-то вспомнил историю, произошедшую в соседней деревне, рассказанную сельчанами:

Иваном того мужика звали. Он цвет папоротника хотел принести из ле-су. А папоротник цветёт всего лишь один раз в глухую полночь в день Ивана Купалы, кажись! Так вот, Иван нашёл его цветущим в лесу, сорвал, зажал в кулак и пошёл обратно. Что у него за спиной творилось — никто не знает.

Говорили старики, что оборачиваться нельзя, — ни в коем случае. Обернёшься — хана тебе. Принесёшь ежели цветок домой, перекрестишься пред образами, то счастье и богатство в твой дом рекой хлынут. А Иван перед самым порогом взял да оглянулся — да так и остался лежать с широко открытыми глазами и лицом передёрнутом от ужаса.

Что, он там увидал — никто не знает. Только умер он от разрыва сердца. А в кулаке, что домой нёс, один лепесточек только и остался. Когда кулак разжали и пытались этот лепесточек в дом занести, то такой вихрь поднялся, что подхватил лепесток — и «ищи свищи ветра в поле», а в заброшенном колодце что-то забулькало. Вот так-то неспроста, видимо, люди говорят про Нечистую силу…

 

— Так что же мне делать? — спрашивал Санька себя, раз за разом делая махонькие шаги навстречу «чёрной пропастине». Желание оглянуться и повернуть назад было огромным, но, помятую о рассказанном, желание пропадало сразу. Он ощущал, как потели его ладони, а уж под мышками холодный пот лился не переставая.

От страха Саньке захотелось в туалет по маленькому, может, и по большому. В этом случае не разберёшь, весь низ расслабляется, коленки подкашиваются. До встречи оставалось каких-нибудь пять шагов, как Санька зажмурил глаза и набрал в рот воздуха. Что он собирался делать, он не знал. Все его действия сейчас были чисто инстинктивные. Он никогда не слышал, как бьется его сердце. Сейчас же оно бухало, как кузнечный молот.

И вот они поравнялись. Тропинка была узенькой, так как люди мало хо-дили по этому пути. Днём — ещё куда не шло, а что тут делать человеку ночью…

«Человек ли это?» — пульсировало у Саньки в висках.

Всё его нутро ощущало близость развязки…. Глаза вдруг раскрылись сами по себе… — перед ним стояло изваяние огромного роста, закутанное в саван, на ногах которого были чёрные валенки.

— М-м-ма-а…, — замычал Санька, и чуть было не потерял сознание.

То, что он увидел на ногах валенки, а не копыта чёрта — спасло его от обморока.

Кто был на кладбище этой ночью в таком обличье, кому надо было так закутаться, оставив непокрытыми чёрные валенки — по сей день остаётся загадкой. Именно валенки выделялись своей чернотой на фоне белого снега.

Санька вновь поднял перепуганные глазёшки вверх. Тот, в чёрных ва-ленках, распахнул скрытое саваном лицо…, но лица Санька там не увидал, а только оттуда пахнуло перегаром и затхлостью.

— Чтоб ты сдох, Нечистый! — бухнул Санька в тёмную дыру.

После чего, заорав вовсю мочь: «Ма-а-ма!», рванул домой. Он бежал, не помня себя, падал и поднимался. За спиной слышалось тяжёлое сопение и свист, но он так ни разу не оглянулся.

 

Дома у Саньки поднялась высокая температура, его начала трясти лихо-радка, стало трудно дышать, по рукам и ногам пошли судороги. Врачскорой помощи поставил диагноз: ангина и сильный стресс. Поставив успокоительные и жаропонижающие уколы, дал рекомендацию — вызвать участкового врача.

Находясь в бреду, Санька всё пытался откуда-то вылезть и рвал ворот нательной рубахи.

— Помогите! Перестаньте душить. Я не хочу…, — бился Санька в бес-памятстве.

Заложенный нос свистел и сопел, как паровоз, не давая нормально ды-шать. В минуты послабления он силился придти кому-то на помощь, но приступ удушья возвращал его на «круги своя».

Под действием лекарств холодный пот стал превращать Саньку в мокрого, взъерошенного мышонка, вылезшего из ведра с водой. Болезнь нехотя отступала. А он всё ещё тянул кому-то руку, пытаясь помочь: «Держись! Давай руку... Я помогу тебе… Ты выберешься…»

 

16.02.08 г.