Восстановление мирной жизни Было это, когда меня ещё не было. А жил на свете молодой парень, Сергей Зеленюк. Послевоенные годы. Парень приехал из далекого села Бухгаков в Крым. Привела его туда заветная мечта и страстное желание играть на симферопольской сцене. "...ну.... не играть, так хоть декорации таскать и смотреть, смотреть, смотреть на игру больших артистов!" Администрация театра охотно приняла его на работу, уж очень нехватало рабочих рук. Городу тоже нужна была помощь. И закипела столичная жизнь деревенского паренька. Засучив рукава, он, вместе со всеми принялся за работу. За восстановление мирной жизни. Лечили искалеченную взрывами землю. Латали зияющие раны - дыры, стелили асфальт. По праздникам пекари выносили свежий хлеб и раздавали его людям. Подвозили бедоны с молоком и вином. Из репродукторов лилась музыка, песни. Слышался звонкий смех. Люди работали с огромным энтузиазмом, тщательно, не обходя малейшие детали. Восстанавливали, достраивали разрушенные дома, улицы. Реставрировали театры, музеи. Работа кипела. Два раза в день по центральным улицам проезжали грузовики с необходимым материалом для строительства. Это был приход Новой жизни! Люди чувствовали это и смотрели в будущее с особой надеждой! И всё это называлось одним словом: "МИР". Все жаждали ощутить этот свежий глоток мирной жизни. По вечерам и воскресеньям выходили на улицы: пели, плясали, под аккомпанимент гармошек, аккордеонов. То здесь, то там кто-то громко читал стихи, взойдя на самодельные подмостки. Звучали стихи Маяковского, Есенина, молодых, тогда, поэтов: Окуджавы, Рождественского и собственные, свежесочиненные. Люди нуждались в зрелищах, и в театре проходили репетиции по вечерам и ночам. Играли спектакли по воскресеньям и праздникам. Мой отец был в гуще всех событий и дел. Работал много, засыпал, едва дойдя до кровати. А досыпал стоя, в туго набитом троллейбусе, как и многие другие рабочие, начиная свой день в 5 утра. В театре ставили спектакли по пьесам наших современников, отложа в сторону и "Гамлет", и "Даму с камелиями". Народу хотелось комедий или же героических пьес с бравурным и счастливым финалом. Сцена "о Родине" В театр был приглашен московский режиссер, на постановку спектакля Александра Твардовского: "Василий Тёркин". Это, своего рода, Ода по герою войны, простому веселому парню, ставшему всенародным героем*. На роль Теркина ждали известного артиста А. Максимова. Этот спектакль, даже в репетиционный период уже вошел в сердца всей труппы. Простые понятные диалоги, веселый нрав героя, его искренность и склонность к балагурству; а также патриотизм, боль за судьбу Родины и товарищей. Артист Максимов приехал из города Орел, где в местном театре он с блеском сыграл роль Теркина. Здесь же, в Симферопольском театре, ему предложили несколько другой вариант воплощения образа, исходя из возможностей труппы, декораций и т. д. Но, он, видимо привык работать «по стандарту» когда-то сделанной работы, и все время вносил разлад в репетиции, скандалил и держал нервозную обстановку. Рабочий сцены Сергей Зеленюк, перед своими коллегами, такими же рабочими, часто цитировал роль Теркина, которую уже знал досконально. И они по-доброму посмеивались, поддразнивая его. Как-то раз, во время перерыва, в маленькой каморке, где обычно обедали рабочие, товарищи попросили Сергея процитировать небольшой момент сегодняшней репетиции. Парень охотно согласился и так увлекся, что не заметил, как изменились лица товарищей. В дверях стоял сам режиссер... А отец продолжал: «- Теркин? Как же? Знаем, дорог! Парень свой, как говорят. В общем, парень тот, который, на войне - лихой солдат, На гулянке гость не лишний И в работе хоть куда. - Жаль, давно его не слышно, - Может, что худое вышло? - Может, с Теркиным беда..." - Хорошо читаете, молодой человек! - сказал режиссер и Сергей резко повернулся на голос. - Хорошо! А главное - искренне и просто. Через месяц должна была состояться премьера. В театре суетились. Декораторы заканчивали свою работу, тут и там раздавался стук молотка, пахло краской. Бутафоры подносили "свежые" ружья, каски, камни из папье-маше, фрукты из воска и т. д. Суетились и костюмеры, ведь на генеральную репетицию должно быть всё готово. Но, не всё ладилось на репетициях. Одна сцена никак не давалась и её несколько раз переделывали. Сцена, где Тёркин говорит о Родине, как о матери. Режиссёр очень любил эту сцену и хотел, чтобы она была особенной, трогательной, душевной. Другие актёры искренне исполняли свои роли, но Максимов читал стихи громко, пафосно, наиграно. Режиссёр нервничал и даже хотел отменить премьеру... и снять своё имя с афиши... Артист зычно возражал и бил себя в грудь, говоря о том, какой он прекрасный актёр. Все томились. Администрация была в ужасе, а что, если правда спектакля не будет? Билеты - то все проданы! Аншлаг! Атмосфера наколилась до предела. Слышна была перепалка между режиссёром и актёром. Режиссёр не принимал игру артиста и повторял: «Сойдите с котурнов**, наконец!» Вдруг все вздрогнули от крика режиссёра: "ГДЕ ОН? ГДЕ ОН???" - Кто, кто? - Этот парень, что так искренне читал? Актёры всполошились. Прибежала заведующая трупой театра. - Кого искать-то? - Ну, этого... рабочего сцены, черноволосого, не высокого. - Рабоочего сце-е-е-ны!? - Да, да! Если Заслуженный артист не справляется, я назначаю на роль Тёркина - рабочего сцены, с переводом его в актёрскую труппу! Кто-то привёл Сергея Зеленюка. - Начали, - крикнул режиссёр. Парень не смутился, неспешно присел у костра (такова была мизансцена), и начал читать стихи. Все замерли. По мере развития сцены, к нему стали присоединяться актёры. Сергей так плавно "влился" в общий замысел, будто он и был тем самым Тёркиным! Подошло время говорить текст о Родине. Осветители, душой чувствуя момент, «собрали» весь свет, оставив в луче только артиста. Когда он закончил монолог, то ни в зале, ни за кулисами, ни на сцене не осталось равнодушным никого! Режиссёр медленно встал со своего места в зале, за режиссёрским "пультом", поднялся на сцену и крепко обнял Тёркина. Потом, поднял на артиста полные слёз глаза и тихо сказал: "Спасибо, брат!" Коммуна Так, молодой деревенский перень стал артистом. Был зачислен в актёрскую труппу, с перспективой обучения на актёрском факультете города Киева, заочно. То есть без отрыва от работы в театре. Премьера спектакля была сыграна 9 мая, на день Победы и прошла с Триумфальным успехом! Каждую сцену зрители провожали аплодируя стоя. В финале ещё полчаса звучало оглушительное "Браво!" и нескончаемые авации. По просьбам зрителей, со следующего дня и ежедневно спектакль должен исполняться три раза в день. С 6.00 - 8.30 - на заводских сценах С 10.00 -12.30 - на сцене театра, для молодёжи и школьников С 19.30 - 22.00 - в обычное время вечернего спектакля Очень быстро по городам Крыма и дальше прошёл слух о замечательном спектакле, идущем в Симферопольском театре имени Горького. И специально для приезжих групп (артистов, рабочих, научных деятелей), спектакль играли дополнительно. Это значило, что артисты и обслуживающий персонал должны были оставаться на своих рабочих местах. То есть - жить в театре... О! Это была настоящая коммуна. Стираное бельё полотнами колыхалось на крыше театра. В обеденное время повсюду распространялся сытный аромат супов, жареного лука с картошкой… Все делились друг с другом провизией. Город дал театру дополнительные пайки. Хозяюшки радовались банкам сгущёнки, яйцам, маслу, и к чаю всегда были готовы вкуснейшие пироги! Вокруг театра, улицы Горького и Пушкинская, со сторону ЗАГСа, были заблокированы публикой, стремящейся попасть в театр. «Лишние билетики» расходились с молниеностной быстротой. Всё пестрело от модно одетых людей и букетов. Когда площадь пустела, «цветочный ковер» долго убирали дворники. Шипы роз Спектакль проходил в замечательной атмосфере. Часто раздавались взрывы смеха. А во время тяжёлых военных сцен – зал затихал. Было ощущение что актёры и зрители образуют единый организм, дышат в унисон. Сила обаяния и природное чувство юмора Сергея, исполнителя главной роли, сыграли на успех спектакля. Галёрка, в большинстве своём занимаемая молодёжью, реагировала на сцены очень живо. И в конце спектакля оттуда летели букеты цветов. Как-то раз, на рампу, в вышедших на поклон артистов, полетели одиночные цветы, не связанные в букеты. Зритель, видимо, очень хотел, чтобы его цветок достался Тёркину и бросил крупные розы с длинным стеблем на сцену, метя в артиста. Роза попала ему прямо в глаз и огромным шипом порвала глазную роговицу. Занавес закрыли и вызвали скорую помощь. - Артиста нужно немедленно госпитализировать, - требовала крупная докторша, буравя взглядом сквозь очки директора театра. - Но...это невозможно... – мямлил директор, зная, что через два часа должен состояться следующий спектакль. - Я не лягу в больницу! - запротестовал артист. – Буду играть. - Да, Вы с ума сошли! Хотите лишиться глаза? – гудела грудным голосом врач. - У Вас сквозной разрыв роговицы, деформация зрачка и ущемление радужки в роговичной ране. Немедленно на операцию! Отец отказывался ехать в больницу категорически и врачи пошли на встречу обстоятельствам. Сделали уколы, забинтовали глаз и сказали, что будут дежурить за кулисами и делать уколы через каждые полчаса. Зрителей предупредили о том, что артист, получив «ранение», не поехал спасать глаз, а остался играть спектакль. Это вызвало ещё больше восторгов! Сергей играл самозабвенно и «пиратская» повязка на глазу придавала образу мужественности. Через каждые полчаса, во время сцен своих коллег, артист бежал за кулисы, где его ждали медики. И в финале, где раненый Тёркин ложится на шинель и его окружают товарищи, артист действительно прочувствовал боль раны и головокружение. В эту ночь великие советские врачи спасли глаз герою. Когда он очнулся, глаз был забинтован, но другим, здоровым Сергей увидел свою палату до отказа забитую свежими цветами. ******************************************* ****************** *В статье «Как был написан „Василий Тёркин“» А. Твардовский сообщил, что образ главного героя был придуман в 1939 году для постоянной юмористической рубрики в газете «На страже Родины». ** Котурны – В Древнем Риме ботинки -котурны надевали актёры трагедии, изображающие богов, а иногда императоры, равнявшие себя с божествами. Этот термин вошёл в переносном смысле в язык, как обозначение высокого и низкого стиля и тона. |