Что хочет автор. Литературные конкурсы

Тот, кто встречался с призраком, меня поймет с первых слов. У большинства же людей есть основание отнестись к моему откровению скептически. Если честно, я и сам до сих пор не могу поверить в реальность происшедшего, с холодком внутри вспоминая полуночный разговор с моим далеким предком Джонатаном Гулливером, вроде бы человеком, но, по сути, привидением. Эта встреча во многом изменила мое отношение к жизни и смерти, заставила копаться в чужом, да что скрывать, и в своем прошлом.

Призрак показался мне неприятным, даже немного страшноватым существом. Вероятно, потому что я всегда относился к необъяснимым явлениям с некоторой трусостью. Джонатан ничего не произносил. Просто впился в мой мозг, нагло завладел им, заставил понять каждую мысль. Он словно исповедался. Появившись ниоткуда, исчез в никуда. А теперь я подсознательно жду его возвращения. Уже долгих двенадцать лет жду. Хотя бы для того, чтобы еще раз убедиться, что он все-таки был. Тщетно…

Все, что осталось в памяти от рассказа Джонатана, я изложил на бумаге. Зачем открываю тайну его исповеди? Не знаю! Но нести этот груз в душе больше мне не по силам. За возможные несоответствия не отвечаю. Это не моя история, не моя жизнь.

«Все очень просто. В сказке обман…»

Андрей Макаревич

Первого июня тысяча семьсот десятого года, в свой двадцатый по счету день рождения, я стоял на берегу Дублинского залива и, может быть впервые, смотрел на свою жизнь каким-то посторонним, даже сказал бы, философским взглядом. До моей смерти оставалось ровно пять лет…

Мысли мои кипели, переплетались в замысловатом эйфорическом виновороте, который пытался оторвать разумную часть меня от уставшего тела, перенасыщенного алкоголем.

После прогулки с дружками по набережной Лиффи я чувствовал себя глупомордым созданием. Мы явно переборщили, причем практически во всем. Не мудрено, ведь в своем поведении, этаком шумном, в большей степени показном дуракавалянии, ирландские студенты уступали разве что пьянючим разгульным матросам. Прекрасное, безрассудное время…

В праздник моего Ангела, черт возьми, друзья как-то внезапно испарились. Исчезли, улетучились, пропали. Прямо говоря, разбежались по своим возлюбленным. Чего уж чего, а податливых девчонок в Дублине всегда хватало. Мне же в амурных делах катастрофически не везло. А причина тому - Бетти, сестра моя. Она ежедневно умудрялась подчеркнуть во мне кучу недостатков, из-за которых, по ее мнению, ни одна порядочная девушка не подойдет ко мне ближе, чем на милю. Накаркала сестренка! Но на Бетти я никогда не обижался. Обыкновенная дурочка, при всех изъянах все же достойная любви и прощения. Издеваться над собой я особо не позволял, не смотря на то, что она была старше меня на целый год. Нет, не буду врать, опыт всякого разного рода поцелуйчиков, щупаний девичьих сисек, задираний подолов у меня, конечно, имелся, но до постели дело так и не доходило. Закрывшись изредка в своей комнате, я разряжался старым испытанным мужским способом. Фантазией природа меня не обидела…

Над волной резво пронесся глупыш, крылом почти касаясь воды. Он оторвал меня от пьяных раздумий.

- Какая красотища! – Вырвалось из груди. Блаженно потягивая руки, я привстал на цыпочки и выгнул спину вперед. Невыразимый прилив сил почти оторвал меня от земли, но треск жилета тут же припечатал задницу к большому камню. Эх ма, до наступления темноты была еще целая вечность – часов пять, не меньше. Куда девать это драгоценное время, я даже не предполагал. От порта до дома можно было бы дойти неспешно минут за десять, останавливаясь у каждой витрины, топчась, глазея на прохожих, и на свой горячо любимый Тринити-колледж. Но возвращаться к маме не хотелось.

- Да здравствует свобода! – Неожиданно для себя крикнул я небу. По школярной привычке. Так мы иногда вопили, швыряя сумки, после занятий. Я сразу сообразил, что сделал нечто неверное. Два английских матроса, проходившие мимо, остановились и искоса посмотрели на меня. Я учтиво улыбнулся и медленно поплелся в сторону порта. Однако, не прошагав и двадцати ярдов, остановился, вдруг осознав, что идти-то мне все-таки некуда…

Море выглядело необыкновенно волнующим. Как будто сама Галатея пригладила его своими божественными руками для того, чтобы люди смогли вдоволь насладиться этим великолепным видом. Тогда я еще не знал, что стою на вечернем берегу Бале-Аха-Клиах в последний раз.

Я сбросил шляпу, расстегнул жилет. Снял его и, убедившись в том, что он не разошелся по шву, небрежно кинул на песок. Взгляд мой приковался к фрегату, одиноко стоящему на рейде. Это красивое трехмачтовое судно с убранными парусами издали напоминало скелет. Я пристально начал изучать детали такелажа.

Это было, несомненно, английское судно. Корабли из других стран заходили в Дублин не часто. Об их прибытии обычно знал весь город… Порт давал работу половине населения. Для многих единственным доходом были те самые «соленые» шиллинги, заработанные в поте лица на разгрузке и ремонте судов.

Смотря на фрегат, я все больше и больше напрягал зрение, пока не понял, что начинаю засыпать. Голова заныла. Еще одна пинта вина, конечно, не помешала бы. Зная, что в карманах голяк, я на всякий случай все-таки тщательно проверил их. Ничего нового. Если в набитых карманах можно что-то и поискать, то в пустых всегда только пустота.

Свежий морской ветерок постепенно возвращал мне то здоровое утреннее состояние, в котором я находился до праздничного сабантуя. Надо сказать, стол был отличный! Такие бывали в нашем доме, может быть раз пять в году, а то и реже. На мой юбилей матушка постаралась, как никогда. Допивали мы, разумеется, по-студенчески. За углом… Коллективная романтика – лучшая закуска.

Камешек за камешком медленно бросал я в море, считая расходящиеся вслед за всплесками круги. Подобная философская скукота не посещала меня никогда. Добрый час провел я в этом состоянии, изредка поглядывая, как с северо-востока медленно приближался к нашей «черной заводи» еще один корабль. Несмотря на то, что все паруса были поставлены, судно словно буксовало на месте. Ветер стих. В небе застыли редкие облака.

Было такое ощущение, что все вокруг остановилось, замерло в ожидании то ли бури, то ли больших перемен. А, как известно перемены - всегда чего-то конец, стало быть, всегда чему-то начало. И лучше смотреть на всю эту вселенскую мешанину с трезвой головой…

- Ба, отличный сюжет для картины. Узкие плечи на фоне широкого моря. Не шевелись. Эх, жалко, красок нет. - Услышал я позади себя громкий бас и обернулся.

Взору моему предстал здоровенный мужчина лет пятидесяти. Одет он был крайне небрежно. Хотя я никогда не обращал внимания на одежду, в глаза сразу бросились изрядно помятые камзол и шляпа. Штаны выглядели еще кое-как сносно. Правый сапог был надорван на голенище. Лицо незваного гостя было примерно в таком же убитом состоянии. Неровная борода, усы, торчащие во все стороны света, слегка приплюснутый нос, провалившиеся глазницы – все это было собрано в одном месте как-то неаккуратно, и я бы даже сказал, очень некрасиво.

Здоровяк поправил ремень, плюнул на руку и разгладил усы.

- Хорошая бы вымбовка получилась из тебя, пацан! Ты, даже сидя, выше моего дружка Тома, упокой его душу.. Рост? А ну-ка, рост свой обозначь!

- Шесть футов два дюйма! - Выпалил я, встав, и, опомнившись, добавил довольно резко. – Повыше всяких забулдыг! Чего надо? Денег нет.

Действительно, я оказался выше его на целую голову.

- Ой! Заблеял, надо же! А я, было, подумал, что в этом городе со мной уже никто разговаривать не будет. – Прохрипел он, откашлялся и подошел поближе. – Не обижайся. Все слова забираю назад. Кстати, ты не выше, ты банально длиннее. Ну, если хочешь, смажь меня по морде пару раз и успокойся. Правда, лучше этого не делать. Не уверен, что спокойно отреагирую.

Смотря на незваного гостя, я никак не мог представить, что кто-нибудь когда-нибудь мог бить этой детине по лицу и после этого остаться в живых. По правде, я сдрейфил, но его откровенное добродушие располагало к беседе. Он даже дышал как-то успокаивающе.

Ростом, как я уже говорил, незваный собеседник был среднего, однако плечи его были шире моих раза в два. А когда он протянул руку, мне показалось, что ладонь моя легла на табурет. Я приготовился услышать хруст собственных костей, но рукопожатие, к изумлению, было коротким и безболезненным.

- Джек…- Выдохнул он, и в эту секунду на меня обрушились запахи всего спиртного, выпитого ирландцами, причем всеми вместе взятыми с начала времен. Мои брови даже приподнялись. – Можешь называть меня просто Джек. В претензии не буду. Ты слышал, сынок, когда-нибудь о Джеке – Спящей Вороне?

- Может быть, слышал. Здесь много всякого народа бывает. - Ответил я, немного попятившись назад.

- Впрочем, что я у тебя спрашиваю? Слышать – не значит знать, точно так же, как знать – не значит быть уверенным. И, замечу, трижды, будучи уверенным в том, кого знаешь, нельзя ему доверять. Проверено. Это к слову, для поддержки беседы. Тебя-то как зовут?

- Джонни… Джонатан Гулливер. - Отчеканил я.

-Джонни, что же, неплохо. Можно даже сказать, это хорошо. – Здоровяк задумался на несколько секунд. – И за это стоит выпить.

Он достал из кармана камзола небольшую зеленую бутылку и протянул ее мне, причем сделал это так быстро, будто репетировал всю жизнь.

- Спрашиваешь кто я?.. Второй. Третий... Четвертый… - Джек шептал, произнося цифры, а потом с видом мудреца, перебирал их в обратном порядке. – Третий? Нет. Ой, похоже, допился.

Мы присели на камни и помолчали пару минут. Ни ему, ни мне торопиться было некуда.

- Все правильно. Третий! - Радостно сообщил мне Джек.

- Ладно, не тяни. Кто третий?

- А-а, сынок, любопытство – это не качество, не чувство, это неизвестный и невидимый орган у человека, объединяющий и превосходящий все остальные! Если когда-нибудь надумаешь написать книгу, обязательно отметь, что вот так запросто познакомился на дублинском берегу с третьим внуком второго сына Билли, который приходился внуком Дати - третьего сына самого короля Коннахта! - Джек воспрянул духом, и свет невообразимого счастья отразился на его лице.

- Да ну! – Ухмыльнулся я.

- Что за - да ну? Истинно! – С этими словами он забрал у меня бутылку, вытянул руку по линии горизонта, наверное, выясняя количество оставшейся жидкости. Затем смачно поцеловал стекло и отхлебнул пару глотков. Не морщась, Джек протянул мне бутылку повторно и сказал суховатым голосом:

- Давай, Джо, за наше на редкость удачное знакомство. Чувствую, не случайно оно.

Из вежливости я, конечно, бутылку взял, но, понюхав, пить не решился. Честно говоря, страсти к спиртному я не испытывал, и вливать в себя это неведомое зелье не собирался. Но выпить все-таки немного хотелось, не скрою.

- Вино какое-то странное. – Сказал я.

- Да ты что?! Ты посмотри на меня. Разве я похож на человека, пьющего вино? Это же наш классический - настоящий ирландский потин! – С этими словами он послал воздушный поцелуй всему побережью.

- Ни разу не пробовал. – Я хотел, было вернуть бутылку, но увидел в глазах Джека негодование.

- Нет, так дело не пойдет. Ты или пей, или иди своей дорогой. Будь добр, оставь меня одного на этом месте. Вали отсюда, пацан.

- Вообще-то, я первым сюда пришел. – Спарировал я, но быстренько успокоился. - А чем же это место особенное?

- Не тебе знать, сынок, верни потин и иди домой. - Он протянул руку, даже не поворачиваясь.

- За встречу! – Резко опередив Джека, я отпил из бутылки несколько глотков. Что дальше произошло со мной - описать трудно. Огненный шар застрял в горле и заметался то вверх, то вниз. Дыхание остановилось, глаза наполнились слезами. Ничего худшего я в жизни не испытывал. Потом горящий шар провалился внутрь и оттуда начал сотрясать меня душераздирающим кашлем. Вместе с первыми вдохами приходило облегчение. В желудке закипело, и, немного погодя, к голове начали подступать теплые приятные волны. Похоже, я заново родился.

- Ну, ты рванул, приятель! – Джек засмеялся. – Надо же сделать выдох перед тем, как хлебать, а потом подождать немного. И после глотка опять выдох. Сразу видно, в море не бывал, потому и удовольствия в этом самом процессе не видишь. Но ничего, молодец! Будем считать, познакомились.

Я едва выровнял дыхание. Джек вернул себе бутылку и, отпив с невозмутимым видом приличную дозу, начал свой рассказ.

- Спрашиваешь, чем это место необычное? А я тебе скажу. Другому не сказал бы, а тебе, думаю, можно... Никому не скажешь ведь, а?

- С какой стати? Не трепло. – Я был весь во внимании.

- Страшное это место. Могила здесь моя... Всякий моряк хочет иметь вечное пристанище на берегу, а мне вот при жизни довелось на своей могиле не раз сиживать. Часто прихожу сюда с этой зеленой подругой-бутылкой. Я ей горлышко целую, а она в меня воспоминания вливает… Жена моя здесь Богу душу отдала... Пятнадцать лет назад это было. Погода такая же, как сегодня, стояла. Гуляли мы с любимой по бережку, ни о чем не говорили, просто безмолвно радовались, боясь словами счастье свое отпугнуть. Не всякому, сынок, в жизни выпадает козырная карта - любовь. И никто до сих пор не знает, от чего она умерла. Пошла по этим камням, воды коснулась и упала. Я сразу ничего не понял, а когда подскочил, уже поздно было. Пытался ее вернуть, как мог. Молился, кричал. А вокруг ни души... Ребеночек под ее мертвым сердцем бился, ручками, ножками шевелил. Бился, бился, а потом успокоился вслед за матерью. В тот день и я умер. Осталось только вот это тело мое, никому более не нужное, да память, в которой боль, одна только боль! Как напьюсь, видится мне, будто жена моя с дитем по воде гуляют, ходят туда-сюда, иногда даже резвятся. Не могу только разглядеть, мальчик или девочка. Пытался я как-то кликнуть их, так сразу исчезли. С тех пор смотрю на них молча…

Джек замолчал, обхватил голову руками и тихонько застонал. Утопив подбородок в ладони, я пытался понять: где граница между юностью и взрослой жизнью, и где прячется счастье, которое приходит неожиданно и исчезает внезапно... Одним словом, я опять захмелел.

Приближающееся по фарватеру судно стало уже вполне различимо в деталях. Я не слишком хорошо разбирался в кораблях, не смотря на то, что всю жизнь прожил в портовом городе. Может быть потому, что море всегда было для меня чужим. Как-то в детстве я чуть не утонул во время наших мальчишеских дурачеств, и с тех пор во мне поселился страх перед глубиной. Дружки не раз советовали мне самому преодолеть эту боязнь, никогда не провоцировали на подвиги. Надо отдать должное, они не высмеивали меня даже, когда я отказался прокатиться с ними на новеньком боте в Чаррег-Дуб. Я упирался ногами в борт одномачтовой посудины, вполне надежной на вид. И со страху обмочился. Было дело... Стыдно, но что ж, все бывает.

Однако, боязнь глубины это не трусость. В одном ты слаб, в другом, значит, силен. Я любил высоту, и лазить по деревьям был мастер. Сидеть на самой вершине ствола для меня было настоящим наслаждением. Я всегда завидовал пернатым. Мне хотелось разжать пальцы, оттолкнуться от непрочных веток, полететь над двухэтажными домиками, подняться выше церкви Крайст-черч, выше собора Сент-Патрика, выше облаков. И лететь, лететь! Я хотел быть птицей, и поэтому искренне любил птиц. Я хотел летать…

А мальчишки все поголовно мечтали стать моряками и поэтому бредили морем. Но это нисколько не мешало нашему общению. С морем я научился дружить как-то особенно. Со временем оно перестало для меня быть пугающей соленой пучиной, я научился слышать его и разговаривать с ним. Понимая шум ветра и биение волн, стал доверять вечно беспокойной воде все свои тайны, приходя на берег в дни, наполненные грустью или раздражением. Волны в свою очередь рассказывали мне обо всем на свете: о далеких странах, где люди живут, возможно, лучше, чем мы; о затонувших кораблях, в тисках которых навеки остались отцы многих мальчишек; о могучих явлениях природы, которые я представлял себе только по книжным описаниям.

В этот день мне хотелось поведать водной глади что-нибудь особенное, возвышенное, достойное моего возраста. Но я молчал, молчало и море...

Второй корабль двигался медленнее рыбацкой лодки, не смотря на то, что был при всех парусах. Это был сильно поношенный, почти энциклопедический флейт, скорее всего купеческий. На грот-мачте обвис английский флаг.

- Видишь, как торопится, бедолага. - Джек заговорил спокойным тоном, как ни в чем не бывало. - Не хочет бродяга оставаться на рейде. До швартовки ему полчаса, не меньше. Может, работенка какая-нибудь подвернется? Прогуляться не хочешь?

- Да можно. – Ответил я, нехотя. – Только в таком состоянии, не обижайся, тебя к работе на пушечный выстрел не подпустят.

- Это ты о чем? Да меня там только и ждут! Хочешь, и за тебя похлопочу, а? Запросто! Не будь я – Джек Спящая Ворона! – Произнес он гордо, постукивая себя кулаком по груди.

- Вообще-то, я сегодня в порт не собирался. К тому же, как мне кажется, не стоит после выпивки там светиться. Наши на прошлой неделе заглянули к ним поддатые, хотели подзаработать, так их пинками погнали. Двоим еще физиономии покрасили. – Говорил я медленно, в надежде удержать Джека на месте.

- Правильно сделали, что погнали. Для науки! Ваше место не в доках, где ругань матросская, да вонь несусветная. Место ваше в колледже и в университете. Для кого строили, для меня что ли? Того и гляди, скоро Ирландия совсем без мозгов останется. Бездари. Заработать им вздумалось, выпить не на что! – Джек разошелся, но так же быстро успокоился. – К черту. Что говорю, кому говорю? Давай-ка, лучше еще по глоточку.

- Ты обещал рассказать про Спящую Ворону. – Напомнил я ему. – Морское прозвище, наверное?

- Вот, ты решил, как все. – Джек вытер усы после очередной порции потина. – Думаешь, что я уснул на марсе – в «вороньем гнезде», и по моей вине судно напоролось на рифы? Так? Да не бывало такого никогда! Дело совсем в другом. Ты ворон любишь?

- Не так, чтобы очень, но… – Мне хотелось довести мысль до конца, но Джек уже не слушал.

- Зря, зря и еще тысячу раз зря! Ворона - самая замечательная птица. Живет столько, что моего прадеда в лицо помнит. Питается тем, что нравится, не то, что мы. И клюв свой вороний в наши дела не всовывает. А с нашими людскими проблемами долго не протянешь. Слушай, раз уж спросил. – Он уселся поудобней. – Жил когда-то в королевстве Коннахта великий повелитель ворон – Кромахи. Жил себе спокойно в маленькой хижине в самой чаще леса. А на верхушках деревьев было гнезд вороньих видимо-невидимо. Любили они Кромахи и подчинялись ему. Знали, что может Кромахи в гневе своем посылать людям проклятья. И тогда, вслед за проклятьем одна из ворон покидала свое гнездо и уже следовала за проклятым человеком до его смертного часа. У короля Коннахта было три сына – Диклан, Дармид и Дати, беспутные, как все королевские дети.

Решили сынки сыграть над стариком Кромахи злую шутку и перекрыли в его доме дымоход. Тот чуть не задохнулся. Догнал шутников повелитель ворон, взял да и проклял их всех. Первому предрек стать вором, второму убийцей, а младшему - нищим попрошайкой быть. Отцу там тоже, кстати, досталось за чад. Вникаешь?

- Валяй дальше, рассказывай. Интересно. – Ответил я Джеку, хотя эту сагу еще в детстве слышал.

- Так вот. - Продолжал он, вынимая из кармана штанов простенькую глиняную трубку. – Дальше было совсем не так, как бабки рассказывают, это уж я точно знаю. Жаль, табачку нет! Ну, ладно... Как только Кромахи пацанов проклял, влетели во дворец четыре зловещие вороны, после этого днем и ночью разносилось по дворцу карканье. Страдали грешники, пока не появился во дворце Темный Патрик из Донегольских гор. Узнал он, в чем дело, и решил, как полагается, одним махом всем помочь.

Посоветовал он королю отослать Диклана в лучшую школу законов, чтобы стал тот судьей. Ведь тогда ни один смертный не смог бы к нему придраться, объявив его вором. Второму сыну посоветовал Патрик идти в медицинскую школу. И когда тот станет врачом, то ни одну людскую смерть ему не поставят в вину. Младшему же – Дати, посоветовал Патрик отправиться в лучшую семинарию. Когда тот станет священником, даже Бог не осудит его за даровой хлеб.

- Ну и что! Эту байку каждый ребенок знает. Там еще старинная присказка есть: «Не радуйся легким дарам». – Сказал я Джеку без надежды услышать что-нибудь новенькое.

- Значит, и ты ничего не понял. – С сожалением пробурчал Джек. – Суть в том, что все последовали советам мудреца и сделали именно так, как он говорил. Но, позволь, кто такой добрячок Темный Патрик против проклятий всемогущего Кромахи! А смысл вот в чем. Диклан действительно стал судьей, при этом был вором. Но ни один законник не смог доказать его вину. Дармид стал врачом, и кто знает, сколько смертей на его счету? Однако ни в одной смерти его не обвинили. Врач, даже если он убийца, для толпы неприкосновенен, так уж повелось. А Дати стал священником. Он не посадил ни зернышка, но никто не упрекнул его в попрошайничестве. А ты думаешь, четыре вороны улетели назад в лес и саге конец? Куда там, было бы все очень просто. Откуда же тогда столько ворон вокруг. Каркают и каркают, витая над городами. Вороны навечно привязаны проклятиями к злым, продажным, бесчувственным и преступным людишкам. И детям их потом достаются по наследству. Но только сами вороны тут ни при чем. Ворона – птица умная и преданная. И говорить может по-человечески, но не хочет. Наверное, и поэтому тоже долго живет... А ты чего там кричал про свободу?

- Так, вырвалось. – Тихо произнес я, еще не до конца поняв смысл сказанного Джеком. Но что-то в моем помутневшем сознании вдруг выпрямилось, разложилось по полочкам и стало совершенно очевидным.

- Ты знаешь, сынок, что такое настоящая свобода. - Вздохнул Джек. - Настоящая свобода - это когда не каркает над тобой зловещая птица проклятия, твоего или твоих предков. Тогда и мысли твои чисты и дела твои правильны. Тогда и счастье долговечно и легким будет твое покаяние...

- Джек, ты же сам говорил, что трижды какой-то правнук того самого короля? – Спросил я, ожидая наконец-то узнать тайну прозвища Спящая Ворона.

- Вот, вот, подметил, чертенок. То-то и оно. Оглянись вокруг, она где-то рядом – ворона Дати. Подарочек предка на всю жизнь. Посмотри на это милое пернатое создание...

Когда я обернулся, меня аж передернуло. Никогда не обращал внимания на ворон, а тут на тебе! Рядом с нами возились несколько птиц, хотя я мог бы побожиться, что секунду назад ни одной птицы здесь не было.

- Так может и моя среди них, а, Джек?

- Кто знает, кто знает... – Многозначно протянул мой уже достаточно пьяный собеседник, то и дело подносивший ко рту пустую глиняную трубку. Потом он встал и, чертыхаясь, забросил трубку далеко в море.

- Слушай, при чем здесь все-таки Спящая Ворона? Ты ведь так и не сказал. – Я его почти допрашивал, потому что во мне, в самом деле, разыгралось любопытство.

- Да все тут очень даже прозаично. Эту сагу я люблю рассказывать обычно после, как минимум, двух бутылок, а пока говорю, еще полпинты успеваю в себя влить. Ну, заснул пару раз за столом, восхваляя ворон, коих, известно, люди не очень чествуют. Вот и прозвали меня дружки Спящей Вороной. Я как-то сразу с этим прозвищем свыкся. Чего здесь особенного? Не самый худший вариант. У моего брата-близнеца, царство ему небесное, было прозвище – Рваное Ухо.

- А с ним-то что случилось? – Меня всерьез заинтересовала жизнь Джека, этого, на первый взгляд, беспутного забулдыги.

- Расскажу, почему бы ни рассказать? – Он тяжело вздохнул, а потом усмехнулся. – Конечно, не все, потому что если пересчитать все нами сотворенное, вечера не хватит. Брата моего называли еще шестипалым. Не подумай только, что у него было шесть пальцев на руке. Один очень нервный англичанин лет двадцать назад рубанул братца так, что он два месяца не вставал с постели. А было это, дай Бог памяти, в шестьсот восемьдесят девятом, точно. Мы тогда по бережку Доддера поднимались, человек пятнадцать нас было. Гоняли нас, как волков по всем горам Уинклоу. Не загнали, как видишь. Так вот, мы поднимаемся, а они спускаются. Лоб в лоб. Их-то меньше было, не пойму, с чего это вдруг они такие решительные стали. Наверное, с перепугу... Заварушка эта быстро закончилась. Наших девять осталось, а их всех порешили. Братец мой орет, все на свете проклинает. Этого, мертвого уже англичанина ногами пинает. А сам весь в крови. Встал на колени, пальчики свои с земли поднимает и плачет, как ребенок...

А ухо он еще в детстве порвал, когда по крышам шастал. Любитель был за девками подглядывать... Нет, все-таки жалко мне было этих англичан, четверо совсем мальчишки были. С другой стороны, кто их звал?

У них самих там бардак жуткий был, а они приплыли в нашем доме порядок наводить! Но я тебе скажу, что во время этой самой английской Славной революции у нас было самое славное времечко, Джонни. Тяжелое, кровавое, но славное.

Не были ирландцы так близки, не стояли так друг за друга со времен экспедиции Кромвеля. Жить хотелось, видя каждый день рядом с собой отважных единомышленников. И походил я с ними по всей Эйре вот этими самыми ножищами. Только сапоги поновее были. Много было крови пролито с обеих сторон, очень много. Никому не нужной крови. Никак не научатся люди друг друга понимать, потому воюют без перерыва десять тысяч лет. И еще десять тысяч лет воевать будут... И кружат над нашим всемирным побоищем огромные стаи ворон. Приземлятся, аппетитно выклюют глаза у гниющего солдата или какого-нибудь борца за свободу и полетят себе дальше по своим делам вороньим, даже не спросив: « А за что ты воевал, солдат? А для чего ты пупок надрывал, борец? Нужно было это лично тебе или тебя опять, как всегда обманули?» Но только на ворон грешить не надо, они здесь ни при чем. Ворона – птица умная... Ладно, встаем, пошли...

По дороге в порт Джек, размахивая руками, с раскатистым гоготом рассказывал мне, как однажды в молодости они с братом окрутили красавицу Розмари и поочередно преподавали ей уроки любви, да так, что она, ничего не подозревая, через месяц свалилась, уставшая и изнеможенная. Ее отец, когда все открылось, хотел прикончить нас обоих. А бедная девушка долго еще страдала по поводу исчезновения своего могучего любовника. Джек сказал, что она вышла впоследствии замуж за очень похожего на них парня. Когда братья встретили нового обожателя Розмари, стали грешить на своего благочестивого папашу, который, наверняка, скрыл от своей семьи рождение третьего сына где-нибудь на стороне.

Бутылка Джека была уже пуста, но он ее почему то не выбрасывал. Настроение его стало меняться, он то и дело плевался по поводу пустой и отвратительной жизни, в какой завяз по уши, безо всякой надежды скоро умереть. Рассказал он и о том, как глупо погиб его брат, разбившись в расщелине на берегу залива Голуэй. По словам сообщивших о горе друзей, тело брата так и осталось лежать на выступе скалы, поскольку к нему никто не отважился добраться.

Шли мы, не спеша, то и дело поглядывая на приближавшийся к пристани корабль. Уже были различимы силуэты матросов, подбиравших паруса. Мне уже совсем не хотелось куда либо идти, но обещание, данное Джеку по простоте моей душевной, заставляло мои ноги двигаться.

- Вот мы и дома. – Сказал Джек с улыбкой, когда мы, миновав узкий проулочек, вышли к старому заброшенному складу.

- Ты что, здесь живешь? – Я недоумевал.

- Сынок, ты меня, наверное, не слушал все это время. – Спокойно ответил он. – Я тебе уже говорил, что я не живу, что умер пятнадцать лет назад. А здесь я сплю... Правда, не всегда. Когда мне надоедает пить, я захаживаю в гости к нашим неповторимым дублинским вдовушкам. Конечно, если что-нибудь звенит в кармане. Если дела совсем плохи, то пышногрудая Магпи принимает меня любого. Она и не скрывает, что я последний ее шанс. Только все это – дерьмо, поверь мне.

За стеной склада открывалась панорама порта. Там я бывал не один раз, но дальше более-менее приличного участка центральной пристани заходить не доводилось. Приходили мы в порт всегда с матушкой и сестрой. Шли по улицам, под ручки держа мать, Бетти справа, я слева. Раскланиваясь прихожанам, говорили о разных пустяках, в основном обсуждая, кто во что одет. Я почти все время молчал, и именно с тех пор перестал обращать внимание на одежду. Прогулка в порт была почти обязательной еженедельной процедурой в отсутствии отца. Матушка, прихорашиваясь, каждый раз повторяла, что сегодня отец обязательно прибудет, и он должен увидеть нас непременно красивыми и опрятными. Бетти была в восторге от лишней возможности порисоваться на людях.

Но никогда, ни разу мы его не встретили. По часу, а иногда больше стояли мы у пристани и молча смотрели на море. Мне очень быстро надоедало разглядывать каботажные суденышки и снующих всюду матросов. Бетти начинала нервничать уже с первой минуты, ей хотелось скорее двинуться в обратный путь, потому как шли домой мы по другой стороне улицы, а это уже было для сестры разнообразием. Тоскливые глаза матери впивались в каждое судно, стоявшее на рейде или выходившее из порта. Она осматривала лица всех моряков, высаживающихся на берег из баркасов, шлюпок и даже рыбацких лодок. А если на горизонте появлялись паруса корабля, идущего в нашем направлении, то все надежды Бетти на скорое возвращение домой были обречены. Мать великодушно говорила: « Вы идите, идите, я еще немного подожду». Но мы оставались и ждали вместе до тех пор, пока не исчезала последняя надежда. А потом шли домой, грустные, всегда втроем под ручки, Бетти теперь уже слева, а я справа...

В то время, когда посещали лирические воспоминания, Джек сладострастно отливал. Подняв лицо в небо, он то и дело величественно и протяжно произносил: «Да-а-а...»

- Мы идем или нет? – На всякий случай напомнил я ему о своем присутствии.

- А ты меня не торопи, а то потом сам опоздаешь. Надо же, уже мешать начал самые естественные процессы совершать. – Проворчал он. – Ну и народ пошел! Вот я помню...

- Ладно, ладно, молчу. – Остановил я движение его мысли, видя, что действие близится к завершению.

В это время корабль уже пришвартовался, и на пристани собралось человек сорок. Они все о чем-то оживленно говорили. Каждый хотел протиснуться хоть немного вперед, и в результате все они образовали столпотворение у самой кромки воды. Какого народа там только не было! По сравнению с некоторыми Джек выглядел просто великолепно. Были и вполне приличные типы и даже один священник.

- Чтоб я сдох! – Заорал низкорослый бродяга, подскакивая к Джеку. – Три дня тебя не видел. Возвращаю, как и обещал. Спасибо.

Он всунул в ладонь Джека несколько монет. Тот, не пересчитывая, положил их в карман и невозмутимо спросил:

- Что за праздник в нашем балагане, дельное что, или как всегда?

- А черт его знает. - Пожал плечами малый. – Флаг английский, зовется «Вихрь». Может, просмолиться зашел, а может, что случилось. На вид этот «Вихрь» давно уже отвихрился!

- Ладно, разберемся. Вали отсюда, от тебя так прет, как будто ты всю ночь и весь день с тухлой селедкой в постели кувыркался!

Между судном и берегом уже наладился оживленный контакт. Из этой нецензурной перебранки я успел разобрать, что боцману нужно повернуть на другой галс, подобрать кливер и вместе с веревками засунуть себе в зад, а потом обрасопить оснастку так, чтобы быстренько развернуться и вместе с, почему-то, беременным капитаном уматывать обратно в открытое море. Это было начало моего реального образования. Пьяный красномордый на берегу орал громче всех, но речь его была бессвязной, и у меня возникло ощущение, что он даже не понимал, где находится. Никогда не видел ничего подобного.

На баке корабля стояли с десяток матросов. Все они наперебой давали советы перепуганному парню: как нужно правильно отбрасывать швартовы. Он никак не решался бросить канат, но потом сделал это так вдохновенно, что двое из встречающих упали, увлекая за собой толпу. Нос корабля подтянули, однако дело было не закончено. Рыжий пожилой матрос пытался бросить другой канат на берег футов с тридцати, но ничего не получалось, правда с третьего раза все же фортуна улыбнулась ему.

Нос судна подтянули. На пристани воцарилась тишина, как только все увидели, что первой по трапу стала спускаться молодая леди с саквояжем. Все ахнули, причем одновременно. Она шла статно, не обращая никакого внимания на ошалевших мужиков. Позади двое матросов, согнувшись в три погибели, тащили огромный сундук. Мне было интересно посмотреть на остальных пассажиров, но таковых больше не оказалось.

- Стой здесь. И, не дай Бог, куда-нибудь! – Приказал мне Джек абсолютно трезвым тоном и поспешил к ближайшей таверне.

Я смотрел, как спускаются по трапу матросы, одни веселые, другие какие то озабоченные. Одних обнимали знакомые, но большинство старались быстро протиснуться сквозь столпотворение. Чернобородый громила, усевшись на планширь, кричал кому-то, чтобы тот не забыл срочно принести ему свинины с елеем, потому что он убьет всех, причем очень жестоко, если вдруг не будет выполнена просьба.

Шумное движение поглотило меня, заставило быть причастным ко всему происходящему. У меня было такое ощущение, что этого корабля я ждал всю свою жизнь...

Капитан судна отдал распоряжения матросам, оставшимся на борту и, сойдя на берег с двумя сопровождающими, спешным шагом направился прямо в город. Толпа потихоньку начала расходиться, остались человек десять. Трудно было понять, о чем они говорили с боцманом, но, похоже, все уже были навеселе.

- Джонни, эй, Джо! – Услышал я незнакомый голос и обернулся. У двери таверны стоял здоровяк, бесцеремонно облизывающий свои верхние зубы языком. – Ты, что ли, Джонни? Тогда какого черта здесь стоишь, дуй сюда на всех парусах! Джек зовет...

После этих слов он неприлично громко харкнул и растворился в полумраке заведения. Посиделок в таверне, да еще с такими, мягко говоря не вызывающими доверия, людьми в моих планах не было. «Впрочем, много чего я сегодня делать не собирался» - решил отдаться я воле обстоятельств и уверенно зашагал вперед.

Вид таверны меня не удивлял. Это было ничем не выделяющееся строение с пятью узенькими окошками на втором этаже и тремя, но побольше на первом по одну сторону от скрипучей двери. Внутри, первое, что бросилось мне в глаза, это большая картина на стене слева от входа. На картине была изображена каравелла или каракка, в общем, судно, примерно такое же, на котором Колумб двести лет назад открывал восточный путь в Индию. Краски на полотне потрескались и потускнели от дыма. Меня удивило, что, несмотря на продолжавшуюся уже девять лет войну с Испанией, картина продолжала висеть на самом видном месте, хотя изображенный корабль был явно испанским, на гафели развивался флаг этой страны. Никто этого не замечал или, скорее всего, всем было на все наплевать, потому как сама обстановка уж точно не располагала ни к обсуждению произведений искусства, ни к политическим дискуссиям.

Возле входа стояли три огромных стола с лавками, один вдоль стены с картиной, а два других, подлиннее, занимали почти всю центральную часть помещения. Между столами был проход к лестнице, ведущей на второй этаж, где располагались комнаты постояльцев. Под лестничным пролетом чернела дверь на кухню. В глубине зала таверны стояли особняком два столика с четырьмя массивными стульями у каждого. Весь зал был до отказа набит народом самого разного покроя. Все галдели, чокались большими кружками и звучно уплетали содержимое глубоких глиняных тарелок. За столом, что находился в самом углу, сидел в одиночестве тот самый здоровяк, который меня позвал. Он кивком головы показал, куда мне нужно следовать. Я прошел, поздоровавшись, мимо большой хмельной кампании моряков, которые не обратили никакого внимания на мое приветствие. Здоровяк указал рукой на стул, я присел, не говоря ни слова и чувствуя себя очень неловко.

На столе стояло пять или шесть бутылок вина и всего одна кружка около моего нового, не очень-то уж разговорчивого знакомого. Он рассматривал меня так бесцеремонно, что я ощутил себя учеником грамматической школы, где на меня таким же взглядом в свое время глазел преподаватель по кличке «Пудинг».

Молча мы сидели минуты две, мне все это стало уже порядочно надоедать. Но встать и уйти я считал для себя невозможным, оставалось дождаться Джека.

- Даф их мих ихнен аншляйсен? (Можно присоединиться к вам? – Далее в тексте везде по-русски ( авт.) – Голос был таким писклявым и звучал так необычно, что, оборачиваясь, я надеялся увидеть какого-нибудь заплывшего жиром монаха, а встретился взглядом с аккуратно одетым широкоплечим мужиком лет сорока пяти, которого чуть раньше уже видел на пристани. Можно было бы ему ответить по-латыни, но я решил блеснуть своими познаниями немецкого языка, которые в массе своей составляли десяток несложных предложений. Однако произносить я их мог без запинки.

- Простите, не очень хорошо понимаю по-немецки, но рад Вас видеть. – Я попытался придать своей речи немного важности, даже не предполагая, что буду делать дальше.

- Это место мое и даже не пытайся пристроить здесь свою задницу! – Услышал я наконец то голос Джека. Он, можно сказать, ввалился за стол, так неаккуратно, что бутылки едва не упали. Затем, не отрывая взгляда от немца, он понес в его адрес какую то грубость на чистом немецком языке. Немец то и дело извинялся, при этом явно не собирался уходить.

Своим видом Джек сразил меня наповал. Во-первых, он был выбрит, а во-вторых, узнать его в новом камзоле и новых сапогах, да еще без усов и бороды было просто невозможно. Передо мной стоял совершенно другой человек, от вида которого настроение мое резко поднялось.

Казалось, немец уже готов был уйти, но вдруг они оба громко засмеялись. Джек хлопнул собеседника по плечу, сказал еще пару фраз и спросил у меня, как будто извиняясь:

- Не возражаешь, если старый мой знакомый к нам присядет?

Мне и сказать-то было нечего. У «разговорчивого» здоровяка даже ус не пошевельнулся от происходившей сцены.

- Ханс. – Скромно представился немец фальцетом и продолжил после небольшой паузы. – Не умею хорошо говорить на английском. Когда мне захотелось подходить к вашему столу, я мог думать, что этот молодой человек с моей родины, а мне хотелось бы приветствовать земляка и пить с ним вино.

- Садись уже, дипломат! – Джек буквально вдавил Ханса в стул. – Вообще то его все зовут Лоуд – громкий, громогласный. И ему это нравится, верно, Ханс?

Немец кивнул головой. Хотя он приветливо расточал улыбки налево и направо, во взгляде его явно чувствовалась некая зависимость от Джека. Хозяин таверны, низенький приветливый толстячок, уже семенил своими пухлыми ножками к нашему столу.

- Кушать будем что? – Задал он вопрос, смотря в потолок, с ударением на последнее слово.

- Все будем кушать. – Спокойно ответил Джек.

- А чем будем разбавлять страдания земные?

- Принеси, будь добр, хорошего вина, если есть, позапрошлого года. А вот это убери ко всем чертям. – Джек показал на бутылки, стоявшие на столе. – Принеси сразу пинты по три на брата, а дальше как карты лягут.

У меня чуть язык не вывалился от этих слов. Хозяин, кивая головой, стал убирать бутылки, но здоровяк успел схватить одну недопитую и придвинул ее к себе.

- Роджер, когда ты уже напьешься этого дерьма? – Обратился Джек к здоровяку. В ответ тот долил остатки вина в кружку и стал быстро пить, как будто боялся неожиданно лишиться своей радости.

- Вот такая у нас веселенькая, почти пиратская компания собралась. – Джек достал из кармана нож. – Спящая Ворона - почти мертвая, Ханс Лоуд – чревоугодник, Печальный Роджер – беспробудная пьянь, да студент – дилетант... Как тебя там зовут?

- Джонни. – Ответил я, посетовав на короткую людскую память.

- Знаю, что Джонни. Дальше как ты там представлялся?

- Джонатан Гулливер. – Повторил я ему, не понимая, как он мог так быстро протрезветь, если на берегу был так хорош, что ничего не помнит.

- О, я знал одного Гулливера. Мы имели с ним знакомство!- Затарахтел Ханс. - Ходили даже вместе из Лондона в Дублин на шхуне Эйбрегена Пеннела, кажется, с именем «Ласточка». Но это было давно, лет пятнадцать назад…Его имя было Лемюэль, разорви меня на части акула, был он судовой врач. Молодой такой, прыткий. Надо же, вспомнил! Из всей команды, надо сказать, он был самый длинный и самый толковый.

- Это мой отец. – С гордостью произнес я.

- Прямо какой-то вечер воспоминаний.- Роджер осушил еще одну кружку и пробурчал, обращаясь к Джеку.- А на какие это ты сегодня деньги гуляешь, а?

- Успокойся, на свои честные. Долги собрал, не вечно же таким, как ты, моими деньгами пользоваться. Завтра сматываюсь отсюда ко всем чертям! А тебе-то какая разница, угощают – радуйся.

- Я радуюсь и одновременно удивляюсь. – Парировал здоровяк. – Почему вот мне никто не должен, а тебе ну все должны, проныра ты этакий?

- А потому, что ты никому сроду в долг не давал. Да и вообще уже мозги утопил в своей угрюмости. – Джек повернулся к нам.- Не обращайте на него внимания. Сейчас напьется и повеселеет. Потом еще и джигу станцует.

- Джек, откуда ты так хорошо немецкий знаешь? – Попытался я изменить тему разговора.

- Я, сынок, много чего знаю, да только кому это все нужно сегодня. Вот ты колледж закончил и, думаешь, уже голову свою на жизнь настроил?

- Именно так и думаю. – Не уступил я ему. – Колледж - это приличное образование.

- Ах, ну конечно! – Джек завелся. – И все-таки, по части образования я повыше буду. Если бы ты соврал, что учился в университете, то мне по этому поводу и врать не надо. И, опять же, я прожил жизнь, а ты пока еще жить даже не начинал. Наверняка, безгрешен, как младенчик!

- Сейчас и начнет! – Неожиданно громко вставил свое веское слово Печальный Роджер, уставившись на дверь кухни, откуда уже спешили к нам хозяин с горничной. Заказ Джека в их руках удерживался с трудом.

Пока хозяин таверны торопливо выставлял на стол вино, девушка стояла сзади меня. Неожиданно она нагнулась и произнесла горячими губами прямо в ухо: «Меня зовут Дейзи. Если что понадобится – зови, не стесняйся»…

Я почувствовал, что стал красным как вареный рак. Не шевелясь, смотрел на горничную, которая, не спеша, устанавливала столовые приборы, слегка прикасаясь ко мне кончиком рукава. Дейзи была совсем не дурна собой. Я, естественно, не показал ни капли своего смущения. Еще дважды они сходили на кухню, и вскоре наш стол был заставлен до самых краев.

- Вот и замечательно! – Джек хлопнул меня по плечу. – Ты ей понравился, значит, мы сегодня голодными не останемся. Но смотри, она только на вид взбалмошная, а вообще – не подходи! Вот этих всех, - Он незаметно показал пальцем на соседние столы,- на дух не переносит. А на тебя она еще с лестницы глазела, студент.

Джек взял бутылку и стал наполнять кружки.

- Давно пора. Сидите, тарахтите, как бабы! – Пробурчал Роджер, понюхал хорошо прожаренный ростбиф в своей тарелке, а потом зачем -то внимательно изучил взглядом содержимое наших. Все это он проделывал с невозмутимым видом, не вызывая, однако, ни у кого раздражения.

«Необычный день. – Подумал я, вспоминая дыхание Дейзи. – Действительно, необычный. Все мои новые знакомые появляются сегодня сзади... Таким образом, как будто подталкивая меня куда то вперед…

Наверное, с полчаса наше пиршество проходило почти молча. Звучали короткие, но веселые тосты. Поначалу я совсем не хотел есть, однако, смотря как трое моих новоиспеченных товарища опустошают одну тарелку за другой, не смог сначала удержаться, а потом уже - остановиться. Половина бутылок была выпита сразу, но я старался не переусердствовать. Хозяин принес еще пару новых блюд, что-то нашептал Джеку, и тот насыпал ему в руку горсть монет. Пересчитав их, он стал раскланиваться, как только мог.

Меня это развеселило. Тем временем Джек достал из кармана пустую зеленую бутылочку.

- Понял, понял. Будет сделано, причем бесплатно, от нашего балагана вашему, так сказать, ха-ха. – Прогнулся хозяин и, взяв бутылку, ретировался на кухню.

После обсуждения особенностей замечательной ирландской кухни и отвратительной ирландской жизни, мои собеседники с размашистым гоготом стали вспоминать прекрасных западноевропейских островитянок и решили под занавес, что женщины во всех странах одинаковы, и стоит выпить за предоставленную судьбой возможность иметь хотя бы то, что имеется. На том и порешили.

- Давай по делу. – Обратился Печальный Роджер к смеющемуся Джеку. – Что узнал?

- А ничего. – Джек сразу стал серьезным, осмотрелся и продолжил напыщенным тоном. – Ничего толком и не узнаешь, не у кого. Наших в команде нет. Половина экипажа, получив расчет, остается на берегу. Вторая половина – сброд свинячий. Часть их сидит сейчас в соседней харчевне. Один метался здесь, я с ним успел парой слов обмолвиться. Корабль принадлежал некоему Кветчу, или Клетчу. Потом был зафрахтован в Лондоне, через месяц перепродан в Бристоле, а к нам прибыл из Ливерпуля. Прямо чертовщина какая то! Дедвейт у этой посудины приличный, идет полупустая. Причем, когда команду в Ливерпуле набирали, ничего не загружали. Трюм постоянно охраняют шестеро солдат, по два на вахте. Капитан «зеленый», но требовательный. Гонял всех по полной программе.

- Вот поэтому, наверное, половина команды и сбежала. – Неудачно пошутил я.

- Нет. – Продолжал Джек. – Не поэтому. Я точно не знаю почему, но не поэтому. Каждый матрос тебе скажет, что порядок на шхуне – первое дело. У меня нет ответа на вопрос, какого черта они приперлись в Дублин?

- А что тут особенного есть? Может, решили ремонт делать. – У Ханса заплетался язык.

Я следил внимательно за каждым словом Джека, но практически ничего не понимал. Может быть, поэтому меня распирало какое-то необъяснимое любопытство.

- Не тяни, Джек, сопли размазываешь, как на похоронах! – Вдруг занервничал Роджер.

- Самое время разбросать мыслишки, как картишки.- Джек сосредоточился. – Во всей этой картине есть один совсем непонятный штрих: корабль идет в Гибралтар.

- Но там же Испания! – Вырвалось у меня.

- Испания - это Испания. А в Гибралтаре англичане уже пять или шесть лет, как закрепились. И довольно хорошо сидят. У испанцев давно силы не те, их бояться – себя не уважать. Из Ливерпуля до Гибралтара путь – что за угол зайти. Но на борту только четыре фальконета, а это значит, что… Нет, не знаю я, что бы это могло означать, пока не пойму, чем интересен им наш порт. – Джек замолчал.

- Я видел, - Произнес весело Ханс, – как по трапу спускалась симпатичная дама! Это ее привез молодой капитан к нам в гости. Давайте выпьем за новые знакомства.

- Ладно, Ханс, в этом деле мы тебя, конечно, поддержим, - Сказал Роджер, - но я вот как думаю: ремонт кораблю точно не нужен. Смекни, дырявую лодку кто бы стал покупать?

- Я, я! За прекрасных женщин!- В уставших глазах Ханса появился вожделенный огонек.

Роджер после этих слов стал действительно печальным и, покусывая губу, выдавил из себя обреченно:

- У тебя, Джек, вечно сто вопросов. Пытаешься найти лучшее, а я скажу тебе, что в дерьме кроме дерьма ничего не раскопаешь. Торчать здесь я больше не собираюсь! Думаю, человек двадцать в команде у них недостает, а значит, в ближайшее время судно с места не сдвинется. Пошел бы ты проветрился, заодно все получше разведал. У тебя голова все-таки варит. Ну, а если дело выкатывает интересное, тронемся, наконец, дьявол нас всех задери!

- А я вот что скажу. – Джек поднял кружку. – Сходить, конечно, сейчас схожу и не просто схожу, а сбегаю, да только я уже решил помахать родной земле ручкой. Мне тоже здесь торчать не в удовольствие, будь оно все неладно. Пойдем, Джонни, постоишь на воздухе, а то мне кажется, ты многовато на грудь принял с непривычки.

Я чувствовал себя прекрасно, но пройтись с Джеком не отказался. По пути к выходу я встретился взглядом с Дейзи и опять жар подвалил к щекам. Она была замечательна. Карие глаза, пышные кудрявые волосы, сочные губки - это поглотило на какое то время все мои мысли.

Мы вышли и остановились у двери. Уже начинало смеркаться. Дышать было легко, немного усилившийся ветерок приятно обдувал лицо. Я находился в каком-то взвешенном состоянии и от вина, и от взгляда Дейзи.

- Стой здесь. – Сказал Джек с ухмылкой. – Пойду вон в ту харчевню, а ты поработай часовым.

Он сделал несколько шагов, обернулся и весело добавил:

- Она сейчас к тебе сама выйдет…

От этих слов у меня обмякли ноги. «Когда он только успевает все делать?» - пронеслось в моей голове.

Я осмотрел себя всего, поправил все, что можно было поправить, и пригладил все, что можно было пригладить. Собираясь с мыслями, никак не мог придумать достойную фразу, с которой можно было бы начать разговор. Все приходящие на ум слова были либо слишком неискренны, либо пошловаты. Ощущение реальности происходящего постепенно покидало меня, и я улетел в мир внезапно разгулявшихся фантазий.

Дверь заскрипела. К горлу подкатил комок… Двое пьяных матросов вышли вразвалку, мурлыча под нос: «В играх, забавах были мы рядом, пока у брода не встретил ты смерть, любимый друг мой, отважный Фердиад…»

Постепенно мной овладело спокойствие. Прилив первого необузданного желания прикоснуться к Дейзи потихоньку отходил на второй план. Я даже подумал, что не стоит возвращаться сегодня домой слишком поздно, чтобы лишний раз не заставлять родных волноваться.

Впрочем, мать уже успела привыкнуть к тому, что ее сын достаточно взрослый и может заявиться ко двору далеко за полночь. Она сама подначивала меня завести знакомство с одной хорошенькой соседской девушкой, каждый раз произнося не самые лестные выражения в адрес моих заводных дружков. «Не обижайся, мама. – Вдруг подумалось мне с грустью. – В жизни каждого мальчика наступает момент, когда он перестает принадлежать семье и выбирает себе собственную дорогу, руководствуясь только своими чувствами и желаниями. Причем, делает это достаточно легко, как будто уходит на пару часов порыбачить. И вполне вероятно навсегда».

Дверь опять протяжно заскрипела и Дейзи, словно бабочка выпорхнула наружу.

- Привет, красавчик. – Тихонько сказала она.

- Джонни… - Произнес я, собрав все свое красноречие в кулак, и поперхнулся.

- Да ты не волнуйся, - говорила девушка мягко и успокаивающе, - мне просто с тобой поговорить захотелось. Поболтаем немножко, если ты не против, да я побегу, а то дел невпроворот.

- А откуда ты узнала, что я тебя здесь жду? – Это были первые слова, пришедшие мне на ум.

- Глупенький, я же сама попросила хозяина передать тебе через Джека несколько слов. Но даже не надеялась, они ведь все любят перевернуть по-своему. Ты только не подумай ничего такого. Скрывать не буду, ты мне сразу очень понравился. А времени у меня нет, чтобы дожидаться, пока ты обратишь на меня внимание. Вот я и осмелилась сделать первый шаг сама. Понимаешь?

- Чего уж здесь непонятного. Ничего я и не подумал плохого. – В моем голосе, наконец-то, появилась уверенность. – А откуда ты Джека знаешь?

- Его все знают и, надо отметить, уважают. Хотя он перебирает иногда, конечно, лишнего, может кому-нибудь рожу разукрасить. Но в остальном ты не найдешь в округе человека порядочнее и отзывчивее. Давно с ним знаком?

- Давно уж. – Соврал я молниеносно.

- Ну, значит, и в море с ним ходил. Матросы о нем отзываются лестно. Вот у нас, оказывается, общие знакомые имеются. – Сказала она с улыбкой.

Мне вдруг захотелось оправдаться, что в море я ни разу не был, но внутренний голос подсказывал: ври и дальше. Естественно, хотелось приукрасить себя, чтоб выглядеть настоящим мужчиной. Дейзи к этому располагала всем своим видом. Один на один она выглядела в сто раз привлекательнее, все время улыбалась, как-то зажигательно смотрела прямо в глаза. С дерзостью влюбленного мальчишки я взял ее за плечи и притянул к себе. Она закрыла глаза и немного приподняла голову. Еще через секунду наши губы соприкоснулись, и я вообще потерял над собой контроль. Все было очень здорово.

- Мы не слишком торопимся? – Отпрянула Дейзи кокетливо. – Все, сладкий ты мой, побегу, а то ругаться будут. Сам видел, сколько народа сегодня. И всех жажда замучила.

Она исчезла за дверью так же внезапно, как и появилась. Я стоял, пошатываясь, сраженный наповал одной только мыслью, что гладил тело этой прекрасной девушки.

Возвращаться в душную таверну мне не хотелось, но желание еще раз увидеть Дейзи было выше моих сил. Уверенным шагом я прошел по залу и сел на стул Джека, потому что с моего места не была видна дверь на кухню. В другом случае для того, чтобы наблюдать за девушкой, мне пришлось бы переместить глаза на затылок.

Я посматривал искоса на Печального Роджера, и почему-то был уверен, что он произнесет сейчас какую-нибудь мерзость. Но тот преспокойно доедал кусок жареной рыбы. Прошло пару минут.

- Ты не ошибся стулом, студент?- Наконец-то произнес он, покашливая в кулак, и меня разобрал внутренний смех.

- Немножко посижу, пока Джек не придет. Стул погрею.- Ответил я, морщась, потому что в это время Роджер издал задницей весьма неприятный звук.

- Ну-ну…- Процедил мой радушный собеседник и придвинул к себе тарелку с цыпленком.

Пробежав глазами по залу, я увидел, что немец уже сидит в кампании матросов за дальним столом, и, обнимаясь с кем-то, задушевно поет.

Во входных дверях появился Джек, но вопреки моим ожиданиям, направился прямиком к лестнице, ведущей на второй этаж. В это время из кухни вышла Дейзи с подносом, посмотрела на меня и подморгнула. Я был на верху блаженства. Пока она обслуживала соседний столик, я успел осмотреть ее всю, с головы до пяток. Фантазия, насквозь пронизывающая платье, рисовала каждую черточку великолепной фигуры. Грешно признаться, я даже облизнулся.

Джек вернулся довольно быстро, прихватив по пути недовольного Ханса. Они присели, быстро объясняясь на немецком.

-Значит так!- Обратился Джек ко всем, но смотрел на меня. - Говорю один раз, даже для тех, кто пытается занять мое место. Корабль следует в Гибралтар, бухта Альхе-Сирас. Загружаться не будут, уходят завтра вечером. Поутру будут добирать экипаж. Из оставшихся на борту половина - ирландцы, так что скучать не будем. Все ребята бывалые. Пару недель туда, пару назад. Сам Бог велит нам прогуляться! Но самое главное, оплата двойная. Завтра такое столпотворение будет, но я уже и по этой части клинья забил. Что-то еще забыл сказать…

- Любишь ты волынку насиловать.- Пробурчал Роджер, обсасывая косточку.- Давай конкретно говори, что нам делать.

- Отдыхать будем.- Джек осмотрел всех оценивающим взглядом.- Отдыхать. Мы уже в команде. Если конечно кто-нибудь против, вычеркнуть никогда не поздно. Но скажу сразу, насчет Джонни договориться было довольно трудно, так что, сынок, с тебя бутылочка потина.

-Подожди.- Отмахнулся я, опешив от неожиданного поворота разговора.- Мы разве о чем-нибудь таком договаривались? Сроду не собирался устраиваться на судно, еще чего не хватало.

-Смотри сам.- Произнес Джек разочарованно.- На твое место охотников много найдется. Я так понял, раз ты здесь сидишь, значит, работы у тебя нет, а стало быть, заниматься нечем. Ты не спеши, подумай хорошенько. А если боишься, сразу скажи - боюсь. И закончим беседу.

Этими словами он попал мне в самое больное место. Слова прозвучали почти оскорбительно, и именно в такой момент, когда я, может быть впервые, почувствовал себя настоящим мужчиной, готовым на риск и подвиги, желающим себя показать перед понравившейся девушкой.

Нет, я уже ничего и никого не боялся! В моей голове смешались вино и влюбленность, и страх перед морской бездной затерялся где-то в детских закоулках памяти.

Мой отец – моряк! Так какого черта я протираю башмаки, слоняясь по дублинским улицам, почему я не могу принять решение, о котором, может быть, с гордостью буду рассказывать своим детям!

Однажды перед отплытием отец сказал мне: « Мы приходим в этот мир по закону случайностей. Пытаясь познать себя, совершаем кучу ошибок. В стремлении что-то изменить тратим бесполезно день за днем, забывая о том, что когда-нибудь наступит такая, возможно, главная минута, когда само собой придут ответы на все вопросы. А до этого времени надо просто жить, принимая решения, которые подсказывает сердце».

- Мне нужно предупредить мать. – Произнес я, смотря Джеку в глаза.

- Это само собой, торопиться некуда.- Он не скрывал своей радости. – Молодец! Мы в тебе не ошиблись. И все же стоит еще раз все обдумать серьезно.

- Уже решил, разговор пустой.– Отрезал я сухо.

- Тогда есть повод выпить. За нового моряка – будущего капитана – Джонатана Гулливера! Семь футов под килем и попутных ветров! – Джек встал и осушил кружку до дна.

Я чувствовал себя покорителем самой большой высоты. Хотелось выкрикнуть что-нибудь возвышенное, но к тосту присоединился Печальный Роджер: «И самое главное - счастливых возвращений домой! Ух, хорошо сказал! Может…еще цыпленка закажем?»

Настроение у всех поднялось, вечер только начинался. Ханс попытался встать, одной рукой держа кружку, а другой наваливаясь на угол стола.

- Вам всем желаю…- Успел произнести он, прежде чем был усажен на место собственной отрыжкой. Разговоры потянулись исключительно о море. Я жадно слушал воспоминания потрепанных жизнью бродяг и радовался тому, что судьба свела меня с этими людьми. Смеясь, представлял себя то матросом, рубящим мачту во время шторма, то капитаном, ведущим свой корабль напролом сквозь испанскую эскадру.

Мысленно я уже стоял на палубе и смотрел на отдалявшуюся сушу. Но фантазия несла меня еще дальше, в тот день, когда я сойду на этот берег просоленным «морским волком», а на встречу радостно побежит Дейзи, обнимет меня, чем вызовет фонтан слез у всех встречающих в порту…

- Ты почему ничего не ешь?- Прервал мои раздумья Джек.- Завтра будешь все это вспоминать в самых ярких красках. Или, может быть, тебе не нравится еда, только скажи.

- Что ты, такого отличного дня рождения у меня никогда не было.- Ответил я.- Просто здорово, иначе не скажешь!

- И ты все это время молчал! – Почти закричал Джек. – Вы только послушайте, у человека день ангела, а он сидит и сопит в свою тарелку. Нет, парень, ты не прав!

- Предлагаю за это выпить стоя.- С неподдельной радостью, икая, воскликнул Ханс.

- Лучше сидя.- Сказал я, представив, как немец будет вставать. Джек стал громко звать хозяина таверны, но из кухни вышла Дейзи.

- Да не ори ты так. Слышат.- Попытался успокоить я его.

- А-а-а!- Протянул Джек с ухмылочкой.- Понял, понял. Молчу, молчу. Больше ни единого слова.

Дейзи подошла и, приняв заказ, засеменила по своим делам. Через пару минут появился сам хозяин и отдал Джеку его любимую бутылочку, наполненную до самой пробки. Но, похоже, Джек обрадовался больше трактирщику, чем своей зеленой подружке, он встал, взял хозяина под руку и отвел в сторонку. А, вернувшись, положил передо мной на стол большой ключ.

- Куда его?- Спросил я, думая, что Джек отдает мне ключ на сохранение.

-Это тебе мой подарок! Четвертая комната наверху, оплачена за два дня вперед. На всякий случай, если задержимся.

- Дома вообще-то лучше ночевать.- Возразил я, а сам зажал ключ в руке.

- Смотри, как знаешь. Скажу тебе одну простую истину. Для того, чтобы проститься с родиной, достаточно одной минуты. Поцелуй землю и иди себе спокойно. Для прощания с семьей, пожалуй, хватит часа. Обними всех и пообещай, что с тобой ничего не случится. И, опять же, шагай по своим делам. А вот для того, чтобы распрощаться с женщиной, недели может не хватить! Как бы ты ее ни целовал, что бы ты ей ни говорил, не отпустит сердце твое она спокойным, если чувствовать будет, что любима. И сама измается, и тебя доведет! Это точно. А уж моряку, поверь мне, и без любви не грех с женщиной попрощаться. Но это я так сказал, как бы, между прочим.

- Не с кем пока разлуку делить.- Отнекивался я как ребенок.- О чем это ты говоришь, не знаю.

- Ничего мы не ведаем, ничего. Долго жить будем.- Джек не скрывал улыбки.- Кстати, смотри, какая симпатичная девчонка нам уже тарелочки несет!

Через час Ханса совсем развезло и Роджер повел его к воде. Я слушал Джека, потупив глаза в тарелку, и вдруг заметил, как по лестнице поднимается Дейзи, снимая на ходу фартук.

-Чего это ты сидишь, как будто в первый раз!- Буркнул Джек.

-Может смеяться будешь, но я в такой щекотливой ситуации и вправду впервые.- Произнес я смущенно, надеясь на понимание. А он закатился таким диким хохотом, что я сам не удержался от смеха, потом положил руку на плечо Джеку, тяжело вздохнул и направился к лестнице.

Необыкновенный прилив сил закончился, как только я споткнулся на первой же ступеньке. Джек не переставал ржать, но хоть поимел совесть прикрыть рот ладонью.

Стоя перед дверью четвертого номера, я долго вертел ключ в руке, боясь всунуть его в замочную скважину. Дейзи куда-то пропала, а войти в комнату одному было неудобно. Да и что мне там было делать одному? Но, наконец, решил посмотреть на интерьер. Едва ключ коснулся замка, дверь сама потихоньку открылась.

Но никакое убранство комнаты меня уже не интересовало, в глазах образовалась пелена, и к резко протрезвевшей голове подкатила волна необузданного волнения и возбуждения. Дейзи стояла обнаженная на сброшенном прямо на пол платье и поправляла волосы. Мне казалось, что это сон, я не мог ни шевелиться, ни говорить. Я просто наслаждался красотой, о прикосновении к которой грезил столько лет, рисовал ее в своих фантазиях, сгорая от томлений юности.

- Иди ко мне.- Шепнула Дейзи и протянула мне руки. Я приближался к ней медленно, боясь хоть на миг оторваться от ее зовущего взгляда. Она представлялась мне богиней – маленькая, хрупкая девушка, удивительно красивая и горячая. Я разглаживал линии ее ладоней, чувствуя, как напрягаются наши тела, трогал шею, изнемогая от непреодолимого желания потрогать все прелести женского тела.

После первого же поцелуя все окружающее перестало для меня существовать. В мире остались только двое – я и она…

Проснулся я с чувством жуткой усталости тела и необыкновенной легкости души, еще не поняв, где нахожусь. Уже давно расцвело, за окном слышалась какая-то ругань. В комнате я был один и поэтому позволил себе немного постонать от головной боли, которая мне отчетливо напоминала, что вчерашнее не было сном.

Неторопливо одевшись и отпив из графина водички, я вышел в коридор, не зная, куда двигаться дальше. Каждая ступенька лестницы отдавалась гулом в голове. Пройдя через пустой зал таверны, я очутился на свежем воздухе и почувствовал некоторое облегчение.

Ко всем вчерашним впечатлениям, переживаниям и ощущениям навязчиво добавлялось еще омерзительное состояние похмелья.

На фоне скопившейся неизвестно откуда в такую рань толпы отчетливо выделялась фигура Джека. Он держался особняком, напоминая скорее белую, чем «спящую» ворону. Надо было срочно прояснить обстановку.

Увидев меня, Джек, похоже, хотел засмеяться. Он не сдвинулся с места, дождавшись, пока я сам не подойду.

- Ну что живой, сынок? – Его слова меня слегка приободрили. - Если ты не передумал, дуй домой быстренько, поговори с мамой, вещи возьми какие считаешь нужными и возвращайся на всех парусах. А мы тут за тебя похлопочем пока. А если передумаешь, все бывает, тогда не поленись, забеги и скажи мне об этом. На твое местечко один парень тут набивается. Не делай только по-французски – не уходи, не попрощавшись!

-Все, бегу, – Ответил я вместо приветствия.- Обязательно вернусь. Джек, ты не видел Дейзи?

-Не встречалась,- Отрезал он- Не о ней же сейчас разговор. Давай вприпрыжку к дому, заодно и продышишься.

- Джек, а где ты спал?- Спросил я, чувствуя себя немного виновато.

- Спасибо за заботу. Не переживай, спали все прекрасно! Роджер успел окрутить здесь одну кудряшку. Она ему, видно, очень понравилась, раз он до сих пор не возвратился. Ханса никто не беспокоил, так что он замечательно выдрыхся прямо на столе. Вон, смотри, гуляет по берегу. А я забрел к своей миленькой Магпи и провел эту ночь не хуже, чем все остальные. Как ты хоть себя чувствуешь, бедолага? Вид у тебя, скажу прямо, не важный.

-Чувствую,- Ответил я.- Мне бы с Дейзи парой слов обмолвиться надо.

- Успеешь еще, у тебя все впереди.- Джек легко стукнул кулаком по моей груди.- Не заморачивай себе голову. Поверь, все будет хорошо. А сейчас беги! Удачи тебе, сынок.

И я побежал. Вначале быстро, чувствуя, что Джек смотрит мне вслед, затем чуть медленнее, чтобы выровнять дыхание, а потом совсем вяло, поскольку на оживленной улице среди бредущих, как всегда, не выспавшихся торговцев, почувствовал себя неловко.

Оказавшись перед дверью родного дома, я испугался, что не смогу объяснить матери все конкретно и обстоятельно, поэтому соврал, что отправляюсь на пару-тройку недель в Англию, надеясь на понимание. Эта сильная великодушная женщина не только выслушала, но и поддержала меня. По матерински, конечно, немного пожурила, зато дала десяток добрых советов: как нужно принимать решения в трудных ситуациях, как распоряжаться своими возможностями на дружеских пирушках, и как беречь себя для того, чтобы, в конце концов, благополучно вернуться домой. Она спокойно собрала мои вещи, затем присела и все-таки не выдержала:

- Разве это хорошо уходить из дома, не дождавшись отца и не спросив его благословения! Впрочем, что тебе мои слова, ты ведь мысленно уже в пути. Весь в родителя своего, он бы тебя, конечно, отпустил. Скрепя сердце, но отпустил. Иди же и испытай себя, сын мой. Перед вечностью все равны, я тебе не помеха…

Бетти… Моя милая сестренка Бетти, имевшая уже двух дочерей от серьезного очень даже мужа и оттого сама ставшая серьезной, вдруг разрыдалась, как девчонка. Даже Ричард, ее избранник, не понравившийся мне изначально, и тот обнял меня крепко, пожелав скорейшего возвращения. Я долго целовал своих маленьких племянниц, и у меня самого на глаза наворачивались слезы.

В те минуты я очень сожалел, что не могу рассказать отцу о чувствах, переполнявших меня, и еще о том, что не могу спросить у него дельного совета, стоит ли, в конце концов, пускаться в такую авантюру, как поход к Средиземноморью.

После отплытия отца в Ост-Индию на «Доброй надежде» прошло уже три года и десять месяцев, но я рассчитывал вернуться раньше него и похвалиться своими приключениями уже на правах морехода.

Я бежал в порт, отпущенный семьей своей, развернув все паруса души, мальчишка, не знавший практически ничего, кроме прописных книжных истин, впервые почувствовав настоящую свободу. Я спешил ворваться в неведомый мир, который должен был либо принять меня, либо разорвать в клочья.

Мне хотелось оставить свой огромный остров, оторваться от земли, которая взрастила меня, исчезнуть, раствориться далеко за ее пределами. Но только лишь для того, чтобы вернуться совсем другим человеком, мудрым и закаленным, мужчиной в большом смысле этого слова…

Мне казалось, что прошла целая вечность с той минуты, когда я пообещал Джеку вернуться. За время моего отсутствия на пристани практически ничего не изменилось, разве что народа стало чуть поменьше.

Едва отдышавшись, я подскочил к Джеку:

- Не опоздал?

- Задержался ты, сынок, сильно задержался. Вместо тебя уже взяли другого матроса, ты уж извини. Джек произнес эти слова с такой издевкой, что мне захотелось врезать кулаком прямо ему в зубы. Затем он улыбнулся и добавил.- Пошутил! Забудь. Нервный ты какой-то мальчик.

Бледное лицо Ханса, еле-еле шедшего в нашем направлении, вызвало у меня чувство величайшего сострадания, но Джек будто опередил мои мысли:

- Не вздумай жалеть или поддерживать его! Сейчас он будет просить выпить с ним вместе, так ты пошли его ко всем чертям!

- Добренькое утречко.- Произнес Ханс с интонацией сильно избитого жизнью человека.

- Так, быстро заканчивай эту песню!- Резко перебил его Джек.- Стой и дыши свежим воздухом, пока не поднимемся на борт. Немец замолчал, вытянулся как струнка и закрыл веки.

Минут через двадцать боцман корабля потребовал от всех тишины и стал зачитывать список зачисленных на судно. Когда он произнес: «Джонатан Гулливер», чувство свободы куда-то сразу исчезло. Я направился к трапу, мысленно говоря себе: «Все будет хорошо, мне повезло, все будет прекрасно…»

С этими словами я впервые ступил на палубу корабля. Над головой возвышалась груда рей, веревок и различных приспособлений. Рядом стояли совершенно чужие люди, не очень-то располагающие к доверию. Я встал в общий строй, взглянул направо и увидел физиономию Печального Роджера. Как он прошел на судно, непонятно. Рядом с закрытыми глазами пошатывался Ханс.

Капитан, не пожилой еще, но уже и не мальчишка, в течение минут десяти объяснял всем правила поведения на корабле. Как я понял, можно только дышать, остальное все запрещено. Боцман представил нам персонально самого главного человека на шхуне – кока Роберта Пота, отдал команду разделиться по группам и методом тыка назначил старших. Строй рассыпался, а поскольку имя мое не прозвучало при перекличке, я остался стоять на месте.

-Все остальные находятся в моем распоряжении до особых указаний! – заорал боцман прямо мне в лицо, и я понял, что обречен подчиняться этому самоуверенному верзиле.

-Внимание всем!- Вмешался в суматоху капитан. - Два часа на нужды! Опозданий быть не должно, ждать никого не будем.

Мы спустились по трапу, каждый по отдельности, но остановились в одном месте, я, двадцатилетний паренек и трое крепких мужиков, считавших меня среди себя равным. От этого на душе стало как-то теплей и уверенней.

- Два часа - это много.- Сказал Джек. – Прошу вас не разлетаться. Если хотите, можем покушать, ну хотя бы в этой таверне, только сразу договоримся, ни капли спиртного.

- Бога ради.- Произнес сквозь зубы Роджер.- Но пожрать, конечно, не откажусь.

- Я потратил все свои деньги. – Проскулил жалобно Ханс.

- Да не волнуйся, старина, все оплачено вчера на два дня вперед!- Джек хлопнул немца по плечу. – Ты главное не сдохни до отплытия. Мне вот интересно, почему капитан тянет, погодка вроде бы на нас играет?

Мы отправились в ту же забегаловку, где провели весь вчерашний вечер. Джек заказал завтрак, состоящий из четырех ростбифов с картофелем, портриджей и восьми кружек эля.

Желание поговорить с Дейзи переполняло меня. Я смотрел, как сумасшедший на дверь кухни в надежде увидеть эту маленькую девочку, подарившую мне столько восторга. Но по залу с подносом бегала совсем другая официантка.

- Джонни, даже не надейся.- Как будто перехватил мои мысли Джек. - Она придет только к вечеру. Все, что ты мог сказать ей, ты уже наверняка сказал. Все, что хотел сделать - сделал. Вот и оставь в покое и себя, и ее. Лучше поешь, люди зря, что ли готовили. Вернемся в Дублин, тогда и встретитесь.

Джек меня успокоил, но не надолго. Все время хотелось вернуться в комнату с номером четыре и повторить вчерашнее, или хотя бы вновь подняться по лестнице и очутиться перед прикрытой дверью с ключами в руках. Это были незабываемые ощущения. Я вспоминал обнаженное тело Дейзи и еле сдерживал желание прикоснуться к нему. Но кто мог меня понять! Мне ее ужасно не хватало.

В то утро я почти ничего не ел. Печальный Роджер сухо поблагодарил меня за предоставленную возможность съесть еще одну порцию, и подтрунил, что влюбленные имеют меньше шансов выжить, чем те, кто «этой заразой не поражен». Кто знает, может, он был и прав.

Поначалу мне казалось, что все надо мной безбожно смеются. А позже выяснилось, что у моих новых друзей тоже в свое время были возлюбленные, и каждый из них разрывался на части, вырывая у жизни минуты для коротких встреч. Однако ни одной более-менее счастливой истории услышать так и не удалось

Вспоминая о былом, Печальный Роджер рассказал, как однажды, вернувшись после года борьбы за независимость Ирландии, не застал дома никого. Только соседка нашла в себе силы показать ему могилы жены и маленького сына, даже не могилы, а то место, где они должны быть. Кто убил всю семью Роджера - осталось тайной. А Ханс в порыве откровения поведал о том, что любимая им женщина предпочла холеного ростовщика, который завалил ту подарками, даже на один из которых он, Ханс не заработал бы за всю свою жизнь. Джек молчал.

Незаметно пролетели два часа. Я отдал хозяину таверны ключи от комнаты и попросил передать Дейзи мое обещание вернуться к ней в самом ближайшем будущем.

Мы вышли на пристань без Джека. Он догнал нас в тот самый момент, когда прозвучала команда боцмана подняться на борт. Я сплюнул три раза и смело ступил на сходни.

Трудно было поверить, что такое разношерстное скопление мужиков может когда-нибудь превратиться в команду. Капитан на мостике отдавал распоряжения то помощнику, то боцману, дальше слова, как горох, рассыпались по всему кораблю.

- Марсовые к вантам! По марсам! – Заорал боцман как резаный. Матросы стали быстро подниматься по веревочным лестницам.

- Кливера ставить!- Продолжал боцман в том же духе, и как только два паруса в носовой части судна заиграли на ветру, завопил. - Пошел швартовы, бизань ставить! Фок, грот, на реях готовься! Носы поднять, чертовы олухи!

Я ничего не понимал и едва успевал смотреть на движения суетящихся матросов. Меня поразил душераздирающий скрип, который издала эта, теперь уже казавшаяся огромной, посудина, начавшая потихоньку отходить от пристани.

- Бизань гик по ветру! Руби ютовый! – не успокаивался боцман, вертя головой по всем направлениям. – Фок отдавай! Право руля! Да что вы там спите, что ли, сукины дети, грот отдавай!

Со средних рей обеих мачт посыпались вниз огромные простыни парусов, и матросы на палубе стали с неимоверным проворством натягивать шкоты, после чего паруса поймали ветерок. Мачты напряглись, издав неприятный звук, напоминающий выброс газов из задней части тела сильно переевшего толстяка.

Корабль медленно отходил от берега боком, но затем понемногу развернулся и обозначил свое направление бушпритом прямо в открытое море.

Залив был покрыт мягкой, едва уловимой волной, однако я стоял, все время пошатываясь. Может от того, что чуть кружилась голова, а может от неуверенности в себе. Берег удалялся, но еще были различимы все мелкие очертания пристани. Не буду скрывать, мне стало страшно. Не от опасности, а просто так необъяснимо страшно. Если бы в ту минуту кто-нибудь предложил мне вернуться на лодке обратно, я б не отказался.

Но было уже поздно. Мне казалось, Ирландия смотрит на меня глазами облаков и обнимает меня руками берегов, прощаясь как с героем. Им для Родины я так и не стал.

Аврал на судне подходил к завершению. Над фоком и готом уже были поставлены марселя, но матросы оставались на реях, сыпля сверху отборным матом, пока боцман не прокричал: «С реев долой, бездельники!» Матросы спускались, не спеша, едва не наступая друг другу на голову. Капитан, постояв еще немного на мостике, отправился в свою каюту. И вот тут то и наступило время боцмана! Он подозвал к себе несколько человек и стал поливать их такой бранью, что я даже засомневался, на нашем ли языке он орет.

- Ну, видел? Неплохо для начала!- Подошел ко мне сзади потный и довольный Джек. Не зная, что ответить, я пожал плечами.

-Все так в первый раз жмутся. Через пару дней, когда тебе это корыто родным станет, все будет нравиться. – Продолжал он.- Ты смотри, на фрегате тоже копошатся. Видно, надоело им на рейде бездельничать. Ладно, пошел я. Дождись пока боцман позовет и лучше молчи, что бы он ни говорил. Я этого придурка знаю давно уже, внимания на него не обращай.

- Договорились. – Ответил я и посмотрел на фрегат. На нем действительно происходило активное движение, впрочем, меня больше волновало предстоящее общение с корабельным «погоняйлой».

Через некоторое время боцман подошел и, вопреки ожиданиям, заговорил очень даже спокойно:

- Слушай меня во всю прыть, сосунок, раз уж капитана уговорили взять тебя на судно, запомни раз и навсегда – я теперь и мать твоя, и отец, и Бог, и король, а заодно еще и самый почитаемый тобой человек на борту. Все команды выполнять бегом. Никаких просьб и пожеланий.

Основная твоя обязанность – сидеть на марсе. – Боцман показал пальцем на вершину мачты. – В свободное от вахты время переходишь в распоряжение кока, а когда он тебя отпускает, значит, хватаешь ведро и драишь палубу до блеска, особенно ют. Спать будешь по возвращению в Ирландию. Понял?

- Да! – Звонко отчеканил я.

- А раз понял, выполняй! – Вдруг громко закричал он, брызгая слюной мне в лицо. Затем почти прошипел. – И еще. Ты, стервец, с радостью должен делать всю эту работу, с благоговением, с улыбкой, если хочешь, с песнями и танцами. Иначе я тебя, гнида, сгною или за борт выкину.

Довольный своим красноречием боцман, присвистывая, двинулся в сторону мостика. Конечно, я примерно уяснил круг моих обязанностей, но чем заниматься сейчас и конкретно, даже не предположил.

- Как первое морское причастие? – Усмехнулся подошедший Джек. - Ты, главное, не сопливься. Здесь все четко по расписанию. Начальники свое дело делают, а мы свое. И, поверь мне, они цунами боятся меньше, чем недовольства матроса, так что сами палку перегибать не станут. Однако, ты, сынок, подчиняйся и старайся все премудрости поскорее изучить, поскольку море дураков хоть и терпит, но не любит.

Мы спустились в кубрик, где стоял удушливый запах смолы и пота. Джек показал место моего отдыха – подвешенный на кольца парусиновый гамак. У всех остальных были точно такие же ложи.

- Ко всему можно привыкнуть. – Джек говорил тихо, как будто боясь кого-нибудь разбудить. – И к клозету тоже. Ко всему, кроме корабельной жратвы. Даже если заставить себя поверить в то, что ты свинья. Вот почему я тебе вчера втолковывал, набивай пузо на две недели вперед. Вещи свои спрячь так, чтобы самому потом не найти. Народец здесь не очень то надежный, хотя все знают, что за воровство можно отправиться на завтрак акулам. Впрочем, у тебя и брать нечего. Чего кислый такой, морячок?

- Неудобно даже тебе говорить. – Ответил я Джеку.- Но, знаешь, если честно, все представлялось мне намного в лучшем виде. А вот к этому никак я не готов…

- Ладно, слюни пускать! – Перебил он. – Скажу точно, просто скучаешь по своей Дейзи. Угадал?

- Мы с ней даже не простились по-человечески. – Не стал возражать я.

- Так вот, сынок, прошу выслушать меня спокойно. - Джек обнял меня за плечо.- Наверняка стоит тебе обо всем сказать сразу. Понимаю, чувства твои искренние, но на жизнь надо смотреть трезво. Мы все когда- то через нечто подобное прошли, хочется. Чтоб ты знал обо всем до нашего возвращения. Короче, Дейзи – обыкновенная портовая шлюха.

Меня всего передернуло, скулы сжались. Джек, конечно, видел мое состояние, но продолжал:

- За нее я заплатил точно так - же, как и за комнату. Сам знаешь, бесплатные услуги только в монастыре. Она взяла деньги за две ночи. Хотя разговор сейчас вовсе не о деньгах. Ты парень взрослый, остальное сам додумаешь. Извини, вчера хотелось сделать, как лучше.

Я присел на корточки и весь мой внутренний гнев в тот же миг превратился в угнетение. Хотелось выбежать на палубу, броситься в воду и плыть к берегу. Возможно, я бы сделал это, если бы умел плавать. Лишившись в одночасье всего, я был заперт судьбой на этом проклятом корабле.

- Матери сказал, куда отправляешься? – Вопросом врезался в мои переживания Джек.

- В Лондон. – Еле-еле ответил я.

- Молодчина. Меньше волноваться будет за тебя влюбчатого и впечатлительного. Давай, обживайся, из головы лишнее выбрось, а если все же тяжко будет, помни, я всегда помогу. – Джек направился к трапу.

- Спасибо. – Сказал я ему вдогонку.

Джек обернулся, подморгнул мне и произнес:

- Поблагодаришь после, сынок, если действительно будет за что. Пока действительно все не так, как хотелось бы. В этом ты точно прав.

Несколько матросов, собравшись у правого борта, что-то бурно обсуждали, то и дело показывая пальцами на тонкую полоску земли, которая то приближалась, то удалялась – милая сердцу Ирландия, на которую я впервые посмотрел со стороны. Черт возьми, как я мог забыть наставления Джека и не попрощался, как положено с родиной, все спешил. Это было легкомысленно с моей стороны…

- Где эта сволочь белобрысая?! – орал во всю глотку боцман, а, увидев меня, стал крыть еще более жуткими ругательствами, кулаком приподняв мой подбородок. – Почему марс пустой, быстро наверх!

От неожиданной выходки боцмана мной овладел испуг и, оценив быстрым взглядом свой путь, я побежал к вантам, как обезьяна стал подниматься, понимая, что вся команда сейчас смотрит только на меня. Лезть по веревкам было ничуть не сложнее, чем по веткам деревьев, и мне удалось без усилий занять свое место в бочке, которую еще называют «воронье гнездо».

- Эй, на марсе! – Прокричал боцман уже гораздо мягче. – Не рухни оттуда ненароком, а то придется потом палубу от твоих кишок отмывать.

Я осмотрелся. Море переливалось всеми цветами радуги, отражая солнечные лучи от своего бархатного покрова, режущего глаза переливом миллионов солнечных зайчиков. На мачте в одиночестве я чувствовал себя уверенным и защищенным, по крайней мере, от боцмана. Матросы внизу копошились со снастями, корабль спокойно резал морскую гладь, и ко мне наконец-то пришло осознание причастности ко всему происходящему и нужности моего присутствия на судне. Конечно, это громко сказано! Через пару часов тупого смотрения вперед занятие это потихоньку надоело, потому, как не было ни опасных рифов, ни острых скал, ни даже проходящих мимо кораблей. А когда ирландский берег скрылся из вида, время вовсе остановилось. Я еще и еще раз прокручивал в голове события двух прошедших дней, то вздыхая, то улыбаясь, целиком отдавшись приятным воспоминаниям.

Паруса играли с ветром, прихлопывая от внезапных его порывов, а мачты и реи нудно скрипели, словно противясь этой игре.

- Не спишь? – Меня даже слегка напугал голос рыжего матроса, поднявшегося наверх. – Слазь, обезьянка, с ветки. Смена.

После продолжительной вахты корабельная пища показалась мне пиршеским яством, а гамак самой мягкой периной.

- Тебя не мутит? – Спросил спустившийся в кубрик Джек. Выглядел он устало.

- В смысле от еды? – не понял я.

- Нет, в смысле от морской качки. – Джек протяжно отрыгнулся.

- Не мутит. – Ответил я, погружаясь в сон.

- Если не мутит и жратва тебе нравится, значит, ты прирожденный моряк. – Сделал вывод Джек и завалился рядом.

Часа через два меня разбудили и в полусонном состоянии привели к коку Роберту. Тот сразу стал относиться ко мне весьма благосклонно, однако, рутинная работа все же изматывала до предела. А вид грязной посуды приводил меня в ужас. Я то и дело прыгал вверх-вниз по трапику с парусиновым ведром, опускал и поднимал его на веревке, весь облился морской водой, и к вечеру чувствовал себя уже хорошо просоленной селедкой. Одно ведро упало за борт. Кок сочувственно произнес: « После расчета купишь новое, если найдешь где купить. Кстати, это было мое любимое ведро, так что, братец, с тебя еще и причитается ».

Когда начало смеркаться, появилось время побродить по палубе. Джек пообещал, что поутру расскажет мне о назначении всех деталей и узлов, поможет разобраться во всех судовых премудростях, хотя бы для того, чтобы я в экипаже не выглядел полным дураком.

Всю ночь на корабле царило движение. Одни приходили в кубрик, другие уходили. Все эти чертовы бимсы, пиллерсы и прочая древесина издавали жуткий протяжный, не прекращающийся ни на секунду скрип, похожий, наверное, на чавканье лошади, пережевывающей кусок доски прямо возле уха. Казалось, судно сейчас развалится.

Когда же сон начал поглощать мое сознание, вся эта музыка морских путешествий становилась тише и тише, а затем и вовсе исчезла. Мне снился отчий дом, чудные улицы Дублина, по которым почему-то бегает орущий боцман. Снилась фигура Дейзи, лица ее я не видел. Оно было закрыто белой пеленой моего разочарования.

- Такими пальчиками только на арфе играть или в жопе ковыряться! – Возмущался Джек, обучая меня вязать морские узлы. – Тяни сильней , вот, вот так, молодец. Да не так, чтоб тебя! Наберут уродов в команду, а потом мучайся с ними.

Я радовался больше его похвале, чем своим успехам. У меня получалось, что бы он ни говорил, хотя вся эта наука, по моему глубокому убеждению, вряд ли в будущем была бы мне нужна. Честно говоря, я уже начал мечтать провести остаток жизни где-нибудь на конюшне, где вокруг нет морской воды, а только навоз.

Печальный Роджер выполнял свою работу молча, и, сколько мы бы с ним не встречались, не проронил ни слова. Ханс наоборот болтал без умолку, ходил, улыбаясь, поскольку познакомился с двумя немцами – членами команды, бывшей на корабле еще до отплытия из Лондона.

Дни тянулись долго. Большую часть времени я проводил в обществе кока и успел с ним найти общий язык, поняв, что его нужно просто слушаться и, главное, слушать, не перебивая, и тогда он будет находиться в добром расположении духа, а это, собственно, был залог спокойной жизни. Проблемы набить желудок, естественно, у меня не возникало.

Мы оставили за кормой воды залива Святого Георга. Я стал привыкать к повадкам матросов, глупым издевательским шуткам, бесчисленным окрикам боцмана. В какой то момент мне захотелось изучить судно получше, побывать в трюме, а особенно на юте, но вход на мостик был ограничен, а в трюмовый отсек, где несли вахту английские моряки, запрещен. В принципе это никого не волновало, кроме Джека.

- Обрати внимание, какая вода стала. - Сказал он, когда третьи сутки пути были на исходе. – Видишь, такая тяжелая, отлив у нее другой, а волнение мощное, размашистое.

Я смотрел за борт и ровным счетом ничего не замечал.

- Мы, сынок, вышли из мелководья. – Продолжал Джек. - И под нами практически океан, великая Атлантика. Если заглянуть дальше за горизонт вон туда на восток, Францию можно было бы увидеть, Бискайский залив – красота, поверь, необыкновенная. А Бретань – мои лучшие воспоминания! Увидишь, все еще увидишь. По курсу Пиренейский полуостров, возможно, мы подойдем близко к его южной части, но это не раньше, чем через неделю.

- А Ирландия там? – Показал я рукой в сторону кормы.

- Ирландия, она здесь, Джонни. – Ответил он, постукивая по моей голове указательным пальцем.

Часами просиживая на марсе, я наблюдал только бесконечность морской стихии. Ни одной точки на горизонте, ни одного корабля. Только вода и ветер.

На пятые сутки пути я уже изучил весь рангоут и такелаж судна. Джек рассказал, как нужно определять местонахождение корабля по Солнцу. В определении скорости с использованием лага у меня появился даже кое-какой опыт. Наверное, я выглядел ребенком, с огромной ответственностью наматывая лаг на вьюшку. Капитан же использовал другие показания, но все равно я каждый раз поднимался наверх с чувством выполненного долга.

Моей радости не было предела, когда на горизонте появились паруса. Я долго думал, как бы об этом правильнее сообщить на мостик, в конечном счете, крикнул:

- Вижу судно слева сзади! Аврал!

Меня, очевидно, никто не воспринял серьезно. На мостике вопреки моим ожиданиям ничего не произошло, только помощник. Посмотрев в подзорную трубу. Спустился к капитану.

Корабль двигался попутным курсом на расстоянии четырех, а может пяти миль, не приближаясь и не удаляясь. Когда на следующий день, я поднялся на марс, увидел судно практически на том же месте и даже обрадовался, что у нас появился попутчик. Флаг корабля просматривался нечетко, но это были явно не испанцы, в противном случае в непосредственной близости от врага капитан точно что-нибудь стал предпринимать. Джек рассказал мне, что купеческие суда при угрозе нападения имеют массу возможностей улизнуть от неприятеля, поэтому во мне не было ни капли беспокойства. Мы двигались бок о бок шесть суток.

События следующего дня меня потрясли до глубины души. В то время, когда я в очередной раз упражнялся в мытье посуды, на палубе возник шум, и все побежали в матросский кубрик. Мне ужасно захотелось узнать причину происходящего, но Роберт быстро охладил мой порыв:

- Даже и не рыпайся! Наверняка, матросы что-нибудь не поделили. Сами разберутся, твое место там, где стоишь!

Через несколько минут на палубу вынесли окровавленное тело, чуть позже двое солдат вывели под руки Вилли Крысу ( так его называл Джек) с разбитым лицом. Оказалось, Вилли стал оскорблять молодого еще матроса, а тот бросился на него с кулаками. Вилли в свою очередь вынул из сапога нож и всадил его бедолаге в предплечье по самую рукоять. В возникшей потасовке зачинщик скандала получил пару зуботычин и был привязан к трюмному пиллерсу в ожидании решений капитана. К счастью матроса рана оказалась не смертельной.

- В прежние времена за такие дела на рею отправляли, причем сразу, долго не разбираясь! – Возмущался Джек. – А вместо этого капитан только приказал всем сдать любого вида оружие на хранение боцману, то есть под замок. И все перешерстили, сволочи. Какой моряк без ножа!

Команда как бы разделилась на два лагеря. Одни поддерживали капитана, другие ворчали о забытых морских традициях. Но и те другие сошлись в одном мнении, что самосуд над Вилли Крысой в отсутствии священника все-таки чинить не стоит. Решили, что зачинщика пусть осудит закон. Ну, или, в крайнем случае Бог.

На двенадцатый день пути команда оживилась. Когда уже начали опускаться сумерки, все услышали радостный крик марсового: « Прямо по курсу земля!» и высыпали на палубу. Боцман отдал команду занять свои места, но, похоже, распорядился он слишком рано, потому что матросы, усевшись вдоль фальшборта прямо на настил, еще битый час вглядывались в очертания побережья.

- Отдыхаешь? – Спросил Джек, подошедший вразвалочку.

- Устал уже отдыхать! – Ответил я ему, вытирая мокрые руки о штаны. – Это Гибралтар?

- По моему, это африканский берег, похоже на мыс Малабата или Альбоака. Я бы сказал точнее, но видимость ни к черту. Западнее должна быть Танжерская бухта. А Гибралтарский пролив вот уже рядышком. – Пояснил нехотя Джек и добавил. – А знаешь, если капитан не дурак, то мы через пролив прямо сейчас пойдем. Место узкое, не шире восьми миль, а всякой нечисти кишмя кишит, особенно днем все, как на ладони. У Геркулесовых столбов нас наверняка испанцы ждут.

- А что это за столбы такие? – Спросил я, представив себе скалы, нависающие над мачтами.

- Никакие это не столбы, называются так просто. – Джек на секунду задумался. – Ага, вспомнил, названия – язык сломаешь. В северной части пролива, это Испания, гора Сьерра-де-ла-Луна, ярдов девятьсот высотой. А с юга, уже на африканском континенте, такая же мусорная кучка – гора Муса. Вот тебе и все Геркулесовы столбы. Но только это место сам дьявол сотворил, причем, прежде чем такую гадость сделать, долго думал. Будь он неладен! А с другой стороны если посмотреть, то нам сейчас вроде бы везет, имеем неслабый бакштаг – попутный ветер, да прибавь к нему восточное течение. Будь я на месте капитана, двинул бы в пролив, не медля.

- Однако ты не капитан. – Возразил я ему. – Кстати, а почему ты до сих пор не капитан? Посмотри, как люди тебя уважают.

- Насчет людей так скажу, я их не прошу себя уважать, это их дело личное. Мне их уважение до одного места, но поскольку мы так и остались в принципе стадными животными, быть у народа в чести иногда, может, и полезно.- Джек откашлялся и продолжал. – А насчет капитана? Не всем, сынок, командирами быть. Для этого нужно родиться в нужном месте в нужное время. Но, поверь мне, лучше быть хорошим матросом, чем плохим капитаном. С другой стороны, быть хорошим матросом в подчинении дерьмовому капитану – еще хуже.

Крики боцмана вызвали бурное движение на корабле. Матросы стали обрасопывать реи, усиливающийся плотный ветер с запада натягивал шкоты до предела.

- Курс норд-ост! Грот-марсель шкот подтянуть! Промер глубин постоянный. – Отдал распоряжение капитан. В его голосе чувствовалась нервозность. Боцман прокричал то же самое, но так громко, что его услышали, наверное, жители не только Марокко, но и Нового Амстердама.

Мы повернули на восток, когда закат уже догорал, попутный ветер наполнил паруса и корабль понесся в бездну, разбивая черные волны. Двое впередсмотрящих залегли у самого бушприта, а я отправился в кубрик, поскольку явно был никому пока не нужен, тем более что начался дождь. Заснуть долго не мог, зато, как только мои мысли растворились в легком и прекрасном небытие, тут же был поднят для заступления на вахту.

На вершине мачты мне впервые стало страшно. Как ни напрягался я, пытаясь рассмотреть хоть что-нибудь, в глазах была кромешная тьма. Ни Луны, ни звезд, ни черта! Мы двигались вслепую без всякой возможности опередить опасность. Мной начал овладевать азарт охотника, выискивающего свою жертву. Азарт сменился сдавливающей грудь тревогой, наверное, такой, какую испытывает сама жертва, не зная, откуда подступается смерть.

Я задумался над тем, почему не готовят к бою фальконеты, с другой стороны, в такой тьме применять орудия было бы невозможно. Да и что это за орудия – четыре намертво прихваченные брюками ствола столетней давности.

Дождь осыпал спину колючими каплями, через час я уже промок до нитки. Сменившись на рассвете, уставший и разбитый я плелся по мокрому настилу палубы заветному кубрику. Джек стоял возле швартового клюза и всматривался в туманную глубину.

- Пойдем спать. – Обратился я к нему, еле выговаривая слова.

- Проскочили! – Сказал Джек с досадой.

- Вот и хорошо, что проскочили. – Вставил я, в общем то, не очень понимая, о чем идет речь.

- Ничего хорошего. Бухту проскочили! К тому же отклонились южнее. Если мне не привиделось, то я видел очертания мыса Альмина, а значит, если нас тащило на юг, то мы сейчас в районе Сеутского залива, а в этом точно ничего хорошего нет. Против ветра далеко не попрешь, да при такой видимости! Бывал я в этих водах, поверь дерьмовое наше дело. А еще показалось мне, что видел я фрегат трехмачтовый в десяти кабельтовых, не дальше. Появился и в то же мгновение исчез. – Джек говорил отрывисто, как бы продумывая каждое слово.- И вообще, Джонни, не нравится мне все это, ох как не нравится. Иди спать, переодеться только не забудь. Чувствую, в этом болоте мы теперь денек-другой побультыхаемся. Но денек сегодня трудный будет, точно.

Я потянулся, зевая, кивнул Джеку в знак согласия и, дойдя до гамака, рухнул, сбросив с себя только верхнюю одежду, на большее сил не хватило.

Резкий толчок, от которого гамак стукнуло о переборку, вернул меня в сознание после коротких минут сна. Первое, что пришло в голову – корабль сел на мель. Наверху послышались крики, выстрелы и дикие вопли. Я вскочил и, ничего не понимая, ринулся к выходу.

Джек буквально слетел с трапа, сбив меня с ног, нервно осмотрел кубрик, где находились еще двое матросов, и отчаянно выругался. Глаза мои округлились, когда он, громко выдохнув, зубами рванул тыльную сторону своей левой кисти. Затем набросился на меня и стал мазать мое лицо кровью. Я пытался сопротивляться этому кошмару, но Джек подтянул меня за ворот и прошипел:

- Заткнись и умри на время. И чтобы ни одного движения, понял?

- Но… зачем? – еле прохрипел я в ужасе.

- А ладно, долго объяснять. Прости, сынок. – Последнее, что я слышал перед тем, как огромный его кулак с размаха опустился на мой лоб.

За несколько секунд я успел почувствовать, как налились немотой руки, как кровавый вихрь захватил мозг и потащил по кругу, и как уже без боли мое обмякшее тело ударилось спиной о настил.

Розовые круги плыли перед глазами, когда я очнулся от сильных пощечин. Руки не слушались, и я был вынужден терпеть боль этого издевательства, отдававшуюся в висках уколами ножей.

- Очнись, быстрее же! Джонни, проснись! – Слышал я крик откуда-то издалека. Собравшись с силами, с трудом восстанавливая координацию, я сгреб в кучу остатки сознания и открыл глаза. Передо мной сидел окровавленный Джек и продолжал трясти меня за плечи.

- Да проснись же ты, бестолочь, в конце концов! На палубу нам надо, на палубу. – Злился он.

А когда веки мои опять опустились, потащил меня наверх, где помог подняться на ноги. Простоял я, правда, недолго. Прямо возле борта поднялся огромный столб воды и волной, словно плетью, нас припечатало к борту. За этим взрывом с короткими промежутками последовали еще два, и грот-мачта, разлетевшись в щепки почти у самого основания, стала валиться прямо на нас, но повисла, зацепившись за фок. В ту же секунду с воем полетели куски обшивки носовой части.

- Прыгай, прыгай в воду! – Орал Джек, толкая меня в спину.

- Не могу! – Кричал я в отчаянье. – Плавать не умею! Не могу!

- Твою мать, барышня какая! - Он был на грани истерики. – Прыгай, говорю, там и научишься!

С душераздирающим скрипом грот-мачта рухнула на правый борт, увлекая за собой всю оснастку, и мы покатились по палубе сильно накренившегося судна.

После двух очередных выстрелов развалился мостик, и бизань-мачта упала на левый борт. От второго взрыва корабль тряхнуло так, что последняя мачта с грохотом ломающихся рей крестом легла на грот.

Я обеими руками держался за леер, но крепление лопнуло, и веревка ускользнула. Мои ноги уперлись во что-то мягкое. Обернувшись, я увидел скорченного матроса, его тело было без головы.

Под тяжестью мокрых парусов лежащая мачта надломилась и потащила за борт рвущиеся канаты, штанги и реи. После того, как все это оказалось в воде, крен уменьшился. Выстрелы прекратились. Я привстал и попытался осмотреться, но видел все туманно, потому что глаза заплыли после удара Джека. Не знаю, откуда нашлись во мне силы затушить разгорающееся на корме пламя, наверное, инстинкт самосохранения толкал меня в клубы дыма, подсказывая, что шансы выжить будут равны нулю. С трудом переводя дыхание, я огляделся вокруг. То, что предстало перед моими глазами, и есть, наверное – ад…

На раскуроченной палубе всюду лежали трупы, изрезанные, исколотые, с отрубленными конечностями люди.

- Джек, Джек. – Прохрипел я, выталкивая языком слюну. Попытался выпрямиться, и в тот же миг меня вырвало. Опустившись на колени, я долго не мог сдержать содрогающих грудь конвульсий, после чего упал, обреченно охватив голову ладонями.

Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я осмелился снова открыть глаза.

- Джонни, сынок. – Звал меня Джек, тяжело дыша. Он лежал на груди, придавленный обломком мачты, который впился ему в спину между лопаток. – Убери эту дуру с меня, заклинаю, помоги.

Нагромождение канатов, не позволяющих Джеку освободиться, шевелилось в такт волне.

- Что ж ты развалился, черт. Топор, найди топор. Больно же. – И он потерял сознание.

Я метался по всему кораблю, тщетно пытаясь найти хоть что-нибудь похожее на топор. От досады текли слезы. И вдруг я вспомнил про маленький топорик, который прятал кок за шкафчиком, так, говорил, на самый неприятный случай. Я поспешил на камбуз, как только мог.

Кок Роберт Пот сидел на полу, прислоненный спиной к переборке, и смотрел широко раскрытыми мертвыми глазами прямо перед собой. На груди у него зияла огромная кровавая дыра. Рядом лежала по локоть отрубленная рука, безжизненные пальцы сжимали тот самый заветный топорик.

Я схватил топор вместе с рукой и бросился наверх. Двух резких взмахов был достаточно, чтобы часть тела бедного кока улетела в море на корм рыбам. Перерубив веревки и попробовав приподнять кусок мачты, я понял, что обессилел совсем. Тогда Джек с душераздирающим стоном, отжавшись, выпрямил руки и сбросил с плеч этот неимоверный груз, встал на ноги, сделал шаг, сильно выгибая спину вперед, и упал без сознания. Спина была разорвана в клочья.

Вдруг донеслись обрывки речи, напоминавшие команды боцмана. Я подошел к левому борту и увидел еле различимые очертания корабля, на глазах исчезающего в дымке.

Джек долго не приходил в себя, а я совершенно не знал что делать. У него был, наверняка, перебит позвоночник, то есть ни о каком передвижении думать не приходилось. Дрожь во всем теле мешала сосредоточиться. Впервые я отчетливо ощутил холодное дыхание смерти за своей спиной.

Но это был лишь ветер. Через минуту Джек очнулся, с трудом повернулся на бок, по лицу его текли слезы боли.

- Все, приплыли, сынок. Суши весла. – Произнес он еле слышно после того, как я помог ему придвинуться к бортику.

- Что мне надо делать? Что делать, Джек, скажи! – Почти кричал я от отчаяния.

- Успокойся, можешь поверить, все худшее уже позади. – Прошептал он и отключился на несколько часов, превратившихся для меня в вечность. Очнувшись, Джек попытался привстать, у него ничего не получилось. Выругавшись несусветной бранью, он, проклиная все и всех, потихоньку успокоился, взял мою руку в свою крепкую ладонь и сказал:

- Прости меня, Джонни, ради всего святого. Прости меня, старого дурака за то, что втянул тебя в это скотство.

Я пытался успокоить Джека, говорил ему слова, в которые сам не верил.

- Ладно, помолчи уже, мамка-наставница. – Он попытался изобразить улыбку. – Руби все канаты. Собери все, что можно сожрать и барахло, которое может в нашем положении пригодиться. Тащи сюда. Попытайся связать плот. Если это корыто затонет, мы хотя бы будем на плаву. И еще, найди сумку врача, нужно обработать рану. Хотя я чувствую, что это в принципе бесполезно.

- Только не умирай, пожалуйста. – Молил я, когда Джек внезапно уснул. Я сидел возле него, как котенок возле погибшей матери, боясь оглянуться и посмотреть на изуродованные тела матросов.

Все-таки, найдя в себе силы, я обрубил веревки и с огромным напряжением сдвинул обрушившиеся мачты за борт. Джек не приходил в сознание до самого вечера. Я не стал сооружать плот, корабль устойчиво оставался на плаву. Прошарив все отделения судна, к сожалению, не нашел ничего съестного. Эти варвары выгребли все, что можно было унести. Шансы выжить значительно уменьшились, зато ко мне вернулось самообладание, и это, пожалуй, было самым главным событием тех часов. Я не знал чем обработать рану Джека и как облегчить его страдания, потому что не нашел никаких медикаментов. Последним и единственно реальным средством оставалась молитва. И я поднял глаза к небу, может быть впервые по-настоящему глубоко и искренне прося помощи у Всевышнего…

- Что снилось, о чем грезилось? – Спросил я у Джека, как только он открыл глаза. Хотелось хоть немного поднять его настроение. – Чаю крепкого не желаете?

- А то мне снилось, любезный друг, что дела наши не очень хороши и, скорее всего, один из нас скоро сдохнет. – Джек говорил, улыбаясь, и вдруг стал серьезным, даже мрачным. – Сегодня я плохой помощник, поэтому, Джонни, ты будешь делать все сам. Не завидую твоей участи, но сделать это необходимо. Понимаешь, о чем речь?

- Не маленький. – Ответил я, боясь даже посмотреть в сторону трупов.

- Тела моряков принадлежат морю. Не заставляй израненные их души витать над нами. – Джек закрыл глаза от пронзившей его боли, но закончил свою мысль. – За каждого прочитай его последнюю молитву и замолви доброе слово перед Богом. Никто, кроме тебя уже этого не сделает. Иди, сынок, иди.

Невозможно описать словами то состояние, в котором я подтаскивал трупы к борту, непрестанно молясь, затем сталкивал их в воду, каждый раз слыша кошмарный всплеск, с которым море принимало тела в свои объятья.

Лицо Ханса было изуродовано до неузнаваемости. Удар саблей пришелся ему прямо по переносице. А Печальный Роджер лежал на мостике с благоговейной улыбкой. Можно было подумать, что он спит, если бы не видеть его разрубленный живот и вывалившиеся внутренности.

Вытаскивая тела из трюма, я совсем обессилел, руки и ноги перестали слушаться. Но, падая, заставлял себя вставать снова и снова. Горя только одним желанием побыстрее закончить эту ужасную миссию. Уже совсем стемнело, а в кубрике оставались лежать еще два мертвых матроса. Кок Роберт продолжал сидеть на том же месте с окоченевшими глазами, в то время как его руку, наверное, давно обглодали рыбы. И еще в каюте на столе лежало тело помощника капитана.

Самого капитана я не нашел, точно так же, как не нашел Вили Крысу. Веревки, которыми он был привязан к пиллерсу, были разрезаны и валялись рядом. Это показалось мне очень странным, поскольку уж кто-кто, а связанный Вилли был для нападавших самой легкой мишенью. Не имело никакого смысла освобождать его, чтобы затем убить. Впрочем, многое мне остается непонятным до сих пор.

Еле-еле дойдя до Джека, я упал и тут же отключился. А, проснувшись на рассвете от нервной дрожи, первым делом предал морю последние оставшиеся на борту тела. Страх от присутствия мертвецов сменился страхом одиночества и бессилия.

Джек никак не приходил в себя, он становился все бледнее, пальцы его совсем похолодели, но дыхание было ровным и спокойным. Ближе к полудню дымка рассеялась, и взору открылась сияющая средиземноморская даль. Ни единой точки на горизонте, ни одного намека на близость суши. Только мягкие волны, слегка раскачивающие наше, чудом оставшееся на плаву, расстрелянное судно. Жаркое летнее солнце обжигало и выпаривало тело, невыносимо хотелось пить. Вокруг было целое море воды, а толку от нее никакого. Все питьевые запасы были уничтожены. Половину бутылки пресной воды, которую я нашел у кока, решил оставить для Джека.

Наконец-то он открыл один глаз, протер слипшийся от крови второй, тяжело откашлялся, боясь сделать лишнее движение. Я с нескрываемой радостью наблюдал его пробуждение.

- Всех похоронил? – тихо спросил он.

- Всех. – Почти шепотом ответил я. – Тебя вот только не успел.

- Не дождешься. – Джек заулыбался. – Я тебе еще надоесть успею. Доложи-ка мне, капитан, обстановку. Куда путь держим, в какие-такие заморские дали.

От его улыбки я почувствовал в себе огромную уверенность, и стал медленно рассказывать по порядку обо всем, что произошло за день и о том, что у нас не осталось ни воды, ни пищи. Джек слушал молча, а потом вдруг оживился:

- Ничего, капитан, все нормально. Куда-нибудь нас обязательно вынесет. Средиземное море все равно, что болото, куда ни плюнь – везде земля есть. Крысы на корабле всегда найдутся, голодать не будем. Кстати, ты пробовал этих милых тварей на вкус?

- Как-то не доводилось. – От одной только мысли о крысах меня затошнило, я не придал словам Джека серьезного значения, поделившись с ним совсем другими переживаниями. - У меня сейчас перед глазами другая крыса – Вили. Его на корабле не было.

- Даже не сомневаюсь в этом. – Хладнокровно воспринял он мои слова. – И капитана, наверняка, не нашел?

- Точно, не нашел. – Подтвердил я.

- Значит, и груза нет. Все теперь становится понятным, кроме одной неясности, что это все-таки был за груз такой.

- В трюме пусто, и вообще, ничего нет. Эти проклятые испанцы выгребли все.

- Это были не испанцы. – Джек смотрел мне прямо в глаза. – И не пираты. Вспомни, где ты впервые увидел корабль, который долго шел с нами одним курсом.

- Где-то в Бискайском заливе, или, может, южнее. А что? – Не очень я понимал его ход мысли.

- А то, что пасли нас, как овец, Джонни, с самого начала пасли! – Джек откусил кусочек запекшейся крови на левой руке и брезгливо сплюнул. – Как я мог не понять этого раньше! Соображай. Выходит из Ливерпуля неизвестно чье купеческое судно, с неизвестно каким грузом. Заходит зачем-то в Дублин, где оставляет половину команды. Дальше капитан набирает нас, дураков. Кстати, я сам напросился. Все это шито-крыто и, заметь, без контроля. В срочном порядке мы отбываем в Гибралтар, не имея при этом на борту надежного вооружения. И вдруг случайно на маршруте появляется корабль, который легко мог бы обогнать нашу посудину, но устойчиво плетется рядом в течение нескольких дней. Ничего подозрительного не замечаешь?

- Замечаю, конечно.- Ответил я. – Но до конца не понимаю.

- Продали нас, сынок, продали и подставили. – Джек захрипел. – Как пушечное мясо, со всеми потрохами продали. Причем заранее знали, что и когда делать будут. И капитан, первая сука, и Вилли Крыса знал! Потому и драку затеял, чтобы все оружие у матросов собрать, чтоб им нечем было защищаться. Все знали, все предусмотрели, сволочи. Но что это, черт возьми, был за груз такой?

- Может, золото. – Предположил я.

- Возможно и золото, за него во все времена люди друг другу глотки перерезали. – Джек немного успокоился. – Одно могу сказать, груз был не купеческий. Здесь замешаны люди повыше, из тех, кто с легкостью распоряжается человеческими жизнями, кто привык и давно считает личным правом уничтожать других ради своего богатства и благополучия, прикрываясь в большинстве случаев интересами государства. Только они могут просчитывать до мелочей свои коварные планы, выполнить их четко и невозмутимо, а после повернуть ход событий так, что не подкопаешься. А если захотят, то и героев из себя сделают легко, но обычно они предпочитают отсиживаться в тени, потому что по природе своей трусливы. В общем, Джонни, говорю я много, но это ничего не изменит. Плевать им всем на наши жизни, на тебя, на меня, на тех, кто стал кормом для рыб. Давай лучше подумаем о другом. Без воды мы денька три протянем, может четыре, а может даже пять. Потом высохнем и сдохнем. Какие будут предложения, капитан

- Полпинты воды есть. – Показал я бутылку Роберта - самое ценное, что осталось на корабле.

Джек оценивающе посмотрел на остаток воды, и сказал, что с этим питьем есть шанс прожить на день дольше, если прикладываться разумно. Вдруг он значительно повеселел и послал меня в кубрик, вспомнив, что там должна быть припрятана его любимая бутылочка, заботливо наполненная хозяином таверны и не тронутая до сих пор. Я нашел потин и предложил Джеку обработать рану.

- Да ты что, свихнулся. - Произнес он возмущенно. – Я лучше себя изнутри обработаю и душу заодно прополоскаю. Рану трогать бесполезно. Последняя она у меня. Выживу - хорошо, не выживу, значит, судьба такая. Не я первый. Не хочу терпеть боль, да и руки начинают отниматься, похоже. Откупорь бутылочку лучше, давай, по глоточку, помянем морячков.

Мы замолчали, и несколько минут просто смотрели на горизонт.

- Ты на меня не обижайся за то, что по физиономии тебе вчера смазал. Переусердствовал, конечно, немного. – Продолжил он, разглядывая мое опухшее лицо, затем припал сухими губами к бутылке, глотнул пару раз и сделал громкий выдох. – Этой хитрости меня один старый «лис» научил, правда, его самого тогда подрезали, актером он сам никчемным оказался. Ух, хороший напиток! За глаз свой не волнуйся, до свадьбы заживет. Хотел бы я на твоей свадьбе погулять.

- Погуляешь еще. Давай тебе руку перевяжу. – Попытался я хоть чем-нибудь помочь.

- Да ну ее к чертям, засохнет. Все равно ничего не чувствую.

- Был бы сейчас здесь мой отец, он бы тебя на ноги поднял. Он же судовой врач. – Сказал я с сожалением, что сам не много понимал в медицине. Вылечить Джека я уж точно был не в состоянии.

- Были бы у дедушки сиськи побольше, так он мог бы быть бабушкой. – Джек засмеялся и резко закрыл глаза, напрягшись от боли. В таком состоянии он находился, наверное, с минуту, а потом продолжил. – Да и что твой отец смог бы сделать без инструментов и лекарств? Разве что облил меня морской водой, и конец лечению.

- Это идея!- Воскликнул я.

- Даже не думай.- Сразу осадил меня Джек. – А вот тебе морская водичка помочь могла бы. Умойся, может синяк быстрее пройдет.

- Умывался уже. Никакого облегчения. - Ответил я, вспомнив, как отмывал руки от крови. – Щиплет только сильно.

- Пожалуй, посплю еще немного. – Вяло промолвил он, закрывая глаза.

- Сколько можно дрыхнуть! – Попытался возмутиться я. – Мне-то чем заниматься?

- А ты рассказывай что-нибудь, может, я и не усну. – Джек нашел в себе силы поднять веки. – Только не торопись, все подробно рассказывай. Времени теперь у нас много.

- Может быть, тебе и спеть чего-нибудь, колыбельную, например?

- На ночь споешь. – Ответил он. – А сейчас лучше расскажи о себе, семье, об отце своем. Видишь, вот даже Ханс его знает. Точнее, знал. Я слушатель благодарный, перебивать не стану. Слушать могу и люблю, больше, чем говорить, но только мало таких людей встречал, каких действительно послушать стоило, впрочем, и таких не много, которым душу хотелось открыть. Вот и варились все мои размышления и переживания вместе с чужими проблемами в этой буйной голове, изредка выливаясь изо рта бранью и пустословием в долгих пьяных разговорах.

Давай, еще по глоточку за возвращение домой и начинай. Может, больше некому будет рассказать.

Я подумал, что Джек действительно прав, и поэтому начал излагать как на исповеди свою, в общем-то, обычную судьбу.

- Если уж начинать издалека, то сразу скажу, что прадеда своего я не знаю. А вот о деде своем Джоне кое-что припомнить могу. Добрый был дед. Умер, когда мне двенадцати не исполнилось. Так вот, было у его родителей поместье маленькое в Ноттингемпшире. Дед в семье младшим ребенком был. Не буду сочинять, что там у них случилось, только, видать, тесновато стало поместье для троих взрослых детей. Вот и подался дед в Ирландию, услышав, что с землицей там повольней, а на деле оказалось, земли уже все распроданы.

- Ну, правильно.- Все-таки перебил меня Джек. – После пятьдесят второго года многие в Ирландию двинули. Мой папаша тоже решил разбогатеть, да только умер через шесть лет, в пятьдесят восьмом, в один день с Кромвелем. Оставил нас с братом трехлетних на материны плечи. Извини, продолжай.

- Остановился, значит, дед в Дублине, устроился кое-как стряпчим на конюшенном дворе. Друзей завел, женился на бабке моей. В общем, прижился, и возвращаться в Англию даже не собирался. Домик у них был небольшой. Жили дружно. В шестьдесят первом родился у них сын- Лемюэль, как ты уже догадался, отец мой. Когда папе семь лет было, бабушка умерла, и остались в доме два мужика. Спасибо, соседи у них хорошие были, Свифты. Они там помогали друг другу, как могли, может даже немножко больше, если сплетням верить. Сам посуди, у деда семилетний пацан на попечении, а у соседки и того хуже – годовалый ребенок. Муж соседки так и не увидел сына, умер за семь месяцев до его рождения.

Жили, отец говорил, весело. Часами, бывало, расписывал мне, какая шумная стайка мальчишек была на их улице, как сейчас помню: Вилли «Робинзон», добродушный Джон Бидл, «маленький философ и большой лгун» Питер Вильямс и драчливый Джемс Уэлч. Все дни проводили они на построенном ими же из всякого хлама «корабле» с гордым названием «Адвенчурер». В мечтах своих избороздили они вшестером, включая юнгу Джо, все моря и океаны. По правде говоря, я немного завидовал отцу, у меня таких друзей в детстве не было.

- Слышь, Джонни. – Опять вклинился в мой рассказ Джек. – Не о тех ли ты Свифтах говоришь, у которых Джонатан – известный всем памфлетист, он вроде, теперь викарий в Ларакоре.

- Второй раз перебиваешь, благодарный ты этакий слушатель. Ну, а какой же еще Свифт. Он юнгой и был. Только я дядюшку Джонатана всего пару раз видел. Последний раз лет шесть или семь назад. Они с отцом до сих пор дружат, с самого детства. Помню, я еще малым был, когда они, встретившись в очередной раз, всю округу на уши поставили. А потом сидели до утра, обсуждая книжку про лилипутов и великанов. Пили, конечно. Отец тогда еще ругался с ним: «Какого черта ты меня, писака, в эту сказочку впутал! Будут детки потом над моим именем смеяться. Лучше бы Питера Вильямса героем своих путешествий сделал, он как раз языком потрепать любитель, не хуже тебя». « С Питером я уже разговаривал». – Ответил дядюшка Джонатан. – «Не хочет он быть главным героем. Вильямс застолбил себе в книге место капитана, каким он всегда хотел быть». «А ты утопи его в конце!» - Смеялся отец. – «И вообще, придумать не можешь имена какие-нибудь, чего нас впутывать?»

« Не хочу я никого придумывать. Зачем выдумывать, если сама жизнь имена дает. И топить никого не буду». - Свифт уже почти разозлился. «Ладно». - Согласился отец. – «В конце концов, ничего в этом плохого нет, бери мое имя. Только давай сразу договоримся: чтобы имя было только вначале, и больше одного раза его не упоминай. Тогда ближе к концу читатель его уже забудет. По рукам?» «Слово даю». - Сказал дядюшка Джонатан. – «Убедишься позже, мое слово многого стоит. Не обижайся только, если я за твою несговорчивость, герою с именем твоим незавидную судьбу уготовлю». «Это уж твое дело, на то ты и писака». - Провозгласил отец.

- Читал я Свифта, кажется, читал. – Джек немного ожил и даже попытался перевернуться на бок, только не смог. – Про лилипутов, такого не припоминаю, а вот «Битва книг» мне понравилась, да и последние рассуждения об отмене христианства – тоже не глупо. Ты продолжай.

- Так вот. – Стал вспоминать я. – Дед деньжат немного подкопил и устроил отца в Тринити-колледж, когда тому еще пятнадцати не было. Там он три года всего проучился, так и не закончил, решив свою жизнь с морем связать, устроиться матросом на какой-нибудь корабль и самостоятельно заработать средств. Но дед настоял на своем: надо продолжить медицинское образование. И объяснил отцу, что за всю историю ни один еще матрос из бедности не вылез, а врач на корабле – второй после капитана человек. В некоторых случаях даже первый. У деда был старый друг Джемс Бетс, практиковал тогда хирургом в Лондоне. К нему и отправился отец на учебу. Бетс, по всей видимости, был человек бескорыстный, за четыре года из отца неплохого врача сделал, не взяв за это ничего. Конечно, отец помогал ему в практике, которая была в основном среди моряков и их семей. В Лондоне отец познакомился с матерью моей – Мери Бертон, она еще совсем девочкой была, младшей в семье Бертонов. Так что отец вернулся в Дублин, пообещав своей юной возлюбленной на девушек не смотреть и вернуться обязательно к ней для венчания.

Почти за три года, усердно работая, отец собрал денег, для того, чтобы начать самостоятельную семейную жизнь, он имел уже достаточно обширную практику в портовом районе. Но в восемьдесят пятом все же устроился судовым врачом на судно, курсирующее маршрутом Дублин-Лондон и прослужил на нем три с половиной года. Занятие это был гораздо выгоднее, чем залечивать язвы у морячков, а, главное, что он мог частенько навещать Мери. Влюбленные уже договорились о дне свадьбы, как вдруг отец Мери стал возражать против их союза, очевидно, подыскав для дочери вариант замужества пореспектабельней. В конце концов, старик сдался, но стал упрямиться, запретив дочери покидать Англию. Жизнь, несомненно, распорядилась иначе. После свадьбы в восемьдесят восьмом, когда в Лондоне начались беспорядки, молодожены, сложив четыреста фунтов приданого, с заработанными отцом деньгами, отбыли в Дублин. Там смогли купить дом, в котором мы живем до сих пор.

Дела у них тогда не ладились. Отец зарабатывал мало, а мать уже носила под сердцем Бетти. После ее рождения, дед Эдмонд навестил внучку, помог молодой семье побогаче обустроиться и даже открыть шерстяную лавку. Но через год доход от лавки резко сократился. А впоследствии, когда мне уже было восемь лет, после ввода высоких пошлин на вывоз ирландской шерсти, торговлю вообще пришлось свернуть.

Почти сразу после моего рождения, когда Бетти была годовалой девчонкой, отец получил выгодное предложение работать судовым хирургом на большом судне, отходящем в Индию. На этом корабле служил его хороший друг из Лондона, который с прискорбием сообщил, что доктор Бетс скончался в полном одиночестве, приняв чрезмерную дозу снотворного.

Мать была против того, чтобы отец двух малолетних детей отправлялся в столь далекое и продолжительное путешествие, но семейный бюджет пополнять все-таки, как-то было надо. За мужчину в доме оставался дедушка Джон, который, собственно, и воспитал меня.

За двенадцать лет плаваний отец бывал дома нечасто и оставался совсем ненадолго, зато прекрасно обеспечивал нас, что позволило Бетти изучить швейное мастерство и даже в этом преуспеть. А мне удалось, учась в грамматической школе, подготовиться к поступлению в Тринити-колледж. Все бы так и было хорошо, но в тысяча семьсот втором году дедушка Джон умер. Отцу надо было подумать о том, что дом без мужчины это проходной двор. Тем более, после объявления войны Испании плавать стало не столь безопасно, как раньше. Посовещавшись, родители решили вложить деньги в конюшенный двор, на котором работал дед. И не ошиблись. Конюшня доставляла нам, а особенно отцу настоящее наслаждение и приносила хороший по тем временам доход. Кроме всего прочего, отец успевал подработать, леча то и дело обращавшихся к нему пациентов.

Жили мы счастливо. Я учился в колледже, не испытывая никаких трудностей. Родители любили друг друга, и эта любовь отражалась на всем, что нас окружало. Бетти запуталась в женихах и забывала, кому успела пообещать выйти за него замуж. Но вдруг попросила благословения, можно сказать внезапно, после одной вечеринки, о которой я кое-что знаю, но даже под угрозой смерти не скажу никому, потому что дал сестре слово молчать.

Через восемь месяцев после свадьбы Бетти родила дочь, все были в восторге. Кроме отца, в это время он был в Ост-Индии, вернувшись опять к морскому делу. Он и вторую внучку, родившуюся через год, не видел. Муж Бетти – Ричард, хоть и нудотина, но в детях своих души не чает. Зато мать его просто боготворит и в пример мне постоянно ставит.

Отец уже должен был вернуться скоро. Так я с ним и не встретился перед нашим отплытием, жаль, конечно, он ведь даже не знает, как я колледж закончил. Теперь вот неизвестно, что дальше нас ждет.

- Не переживай, все будет прекрасно. – Стал успокаивать меня Джек. – Выкрутимся как-нибудь. Воды здесь тихие, течения ровные, акулы сытые, так что шансы у нас есть.

- Дай Бог. – Произнес я тихо, наблюдая за тем, как у Джека закрываются веки, и он погружается в сон.

К вечеру небо опять затянуло, волна усилилась, и море стало яростно трепать нашу и так почти развалившуюся скрипящую посудину. Я лежал рядом с Джеком, накрытым куском кливерного паруса, и жадно ловил губами капли мелкого дождя. Растянув руками разорванную парусину, я пытался собрать хоть немного воды, но толку от этой затеи не было никакой.

Весь следующий день прошел в ожидании чуда и в мечтах о том, что я буду делать, когда вернусь домой. Джек спал, изредка глотая воздух широко раскрытым ртом, после чего все его тело вздрагивало, ноги дергались в конвульсиях, затем он снова надолго успокаивался.

Измученный невыносимой жаждой, я отпил из бутылки положенную мне четверть пинты воды, предварительно отметив пальцем уровень, на котором мне положено было остановиться. Вся остальная вода предназначалась для Джека. От бледного его лица, впавших щек и глазниц веяло холодом.

Когда Джек пришел в сознание, проспав двое суток, и блуждающим взглядом посмотрел по сторонам, мне показалось, что он меня не видит. Я дал ему руку, и только после этого, бедняга тихо прошептал:

- Джонни, это все. Она пришла за мной - стерва костлявая. Вроде бы не такая уж и страшная, но впервые в жизни я боюсь. Джонни, сынок, я проснулся, чтобы только сказать тебе пару слов. Страшно мне, может потому выпить хочется.

Я дал Джеку любимую бутылку и помог поддержать голову, пока он жадно пил потин.

- Знаешь, сынок. – Заговорил он, отдышавшись. – Я остался должен трактирщику тридцать шиллингов. Отдай за меня, скажи, Спящая Ворона никогда о долгах не забывает. И еще, в этой жизни или в следующей, если захочешь меня увидеть, приходи на то место в порту, где мы встретились. – Джек закашлялся, все его тело затряслось, он произнес свои последние слова. – Живи. Что бы ни случилось, живи. И поменьше скули, потом себя стыдиться не будешь. Все…

Тело его напряглось и обмякло. Время для меня остановилось. Все вдруг стало безразлично, исчезли надежды на спасение, исчезло желание жить. Тупое, бездеятельное и уставшее состояние овладело и разумом и мышцами. Чувствуя, что теряю контроль над рассудком, я лег рядом со своим мертвым другом, зажав крепко в обе руки его огромный кулак.

Незадолго до отплытия Джек рассказывал мне, что души великих и знаменитых людей вселяются в белых лебедей, возвращаясь на землю в виде этих красивых и верных птиц. Мне подумалось, что он теперь обязательно должен стать лебедем, расправив крылья, приводниться на тихое ирландское озеро, где плескается его любимая, встретиться с ней и взглянуть, наконец, на мир совсем другими глазами. Этот бродяга и борец представлялся мне защитником добра, праведником и великомучеником. Его бездыханное тело оставалось единственным свидетельством существования человечества, родившего меня и бросившего среди морского безумия. Боясь потерять эту последнюю связь, я не хотел отдавать Джека морской стихии, и еще долго разговаривал с ним, плакал, как ребенок, жалуясь на невыносимую усталость, жажду и голод. Мне хотелось хоть пару ложек самой безвкусной овсяной каши, хоть полкружки колодезной воды. Я понял, что жизнь немногого стоит, но умирать, черт возьми, все-таки было слишком рано.

Силы оставили меня в тот самый момент, когда я пытался завернуть Джека в кусок парусины. Я упал на палубу, как бревно.

Солнце безжалостно палило, находясь в самом зените. Очнувшись, я выпил залпом оставшуюся воду, горячую и противную, затем перекатил тело к борту. Но, проклиная все и всех, все же не смог его приподнять. И тогда я откупорил бутылку с потином, влил себе в рот почти все содержимое, оставив разве что один глоточек. Морщась от тошноты и резко наступившего опьянения, в последнем приливе сил я отдал морю моего друга, даже не посмотрев вниз, а только бросив в огромную колыхающуюся могилу последнюю утеху покойного – бутылку с остатками любимого напитка.

Выйдя на полуразрушенный нос корабля, я смотрел только вперед, боясь обернуться и сойти с ума. Ветер смерти и ветер надежды поочередно трепали паруса моих мыслей. Совершенно пьяный я свернулся калачиком прямо на баке, и, всхлипывая от изнеможения, отдался воле судьбы...