Шаман начал с неторопливого расхаживания вокруг костра. Удары колотушки в бубен были нечасты и негромки. Иногда шаман подпрыгивал, разворачиваясь в воздухе, приземлялся мягко, по-кошачьи, упруго приседал, замирал, словно прислушиваясь. Водопады блестяшек из речных раковин на его одежде замолкали в этот момент, но с новым движением опять начинали шуршать и побрякивать, добавляя тревожные нотки в неторопливую музыку ритуального танца.

 

– Ы-ы! Ы-ы! Ы-ы! – тихонько подвывала толпа.

 

– Как удивительно похож ритуал на наши древние шаманские пляски! – Мириам наклонилась к уху Красовского, в глазах её бесновались огоньки костра.

 

– Это и есть великая загадка жизни, – зашептал в ответ Семён Викторович. – Жизнь всегда идёт проторённой дорогой. Именно поэтому настолько схожи по морфологическим признакам животные из однотипных сред обитания, даже если они относятся к разным классам. Например, акулы и дельфины. Именно поэтому аборигены…

 

– Ы-ы! Ы-ы! – гул толпы нарастал и в определённый момент заглушил слова руководителя группы.

 

Движения шамана убыстрились, колотушка взлетала уже почти не переставая, кожаные ремешки, пришитые на одежду, привязанными на концах костяными шариками чертили в воздухе жирные запятые, бубен рокотал теперь низко, волнующе, звук будто проникал сразу в сердце и заставлял его биться в непривычном тревожном ритме. Шорох ракушек слился в сплошной шум, напоминающий треск гремучей змеи.

 

– Ы-ы-ы! Ы-ы-ы! – аборигены взялись за руки и начали раскачиваться в такт движениям шамана.

 

Мириам почувствовала, как горячие мясистые пальцы обхватили её ладонь, и тут же поймала за руку Семёна Викторовича, тем самым замкнув круг зрителей. Учёный, увлечённый действием, забыл о субординации и какой-либо тактичности, порывисто сжал пальцы Мириам в ответ и влился в поток коллективного помешательства.

 

А шаман уже не плясал – летал вокруг костра, и воздух танцевал вместе с ним, и бубен бесновался внутри каждого зрителя, и языки огня льнули к шаману, как ручные рыжие лисицы, а он ласкал их и не обжигался.

 

– Ы-ы-ы-ы! Ы-ы-ы-ы! – Мириам вдруг поняла, что рот её помимо воли раскрылся и голос присоединился к воплям аборигенов.

 

Она скосила взгляд и увидела искривлённые в крике губы своего руководителя, и поняла, что не в силах больше противиться волне всеобщего экстаза, завопила во всю мощь, зажмурившись, и почувствовала, что взлетает. А когда открыла глаза, оторопела от нахлынувших образов. Она как будто находилась сразу везде. И здесь, возле этого костра, и возле тысяч таких же, и в небесах, и даже в космосе, и видела мир одновременно тысячами глаз, и чувствовала его, как будто сама стала этим миром. Это чувство нахлынуло внезапно, переполнило и захлестнуло, она как будто захлебнулась волной всеведения, всепонимания и всеощущения, как будто вмиг стала богом, творцом, создателем и одновременно своим же творением, каждый атом которого ощущался клеточкой собственного тела. Эта вспышка чувств так ярко резанула по нервам, что девушка потеряла сознание.

 

– Ы! – кто-то тормошил за плечо. – Мы-ы-ам!

 

Мириам открыла глаза и увидела склонённое над собой безгубое и безбровое лицо цвета беспокойства – фиолетового. За год работы миссии она уже научилась распознавать основные эмоции аборигенов.

 

– Ыхым, это ты? – «лицо» показалось ей знакомым. – Всё хорошо, не беспокойся.

 

Мириам легко поднялась и поняла, что не ошиблась – она оказалась одного роста с тем, кого назвала Ыхымом. Остальные туземцы были намного выше даже долговязого Семёна Викторовича, выше и массивнее, их фигуры представлялись этакими выкопанными из земли истуканами с острова Пасхи.

 

Короткая ночь уступала место такому же короткому дню. Самая большая из лун цеплялась за кроны деревьев, огромное красное солнце полыхало на полнеба с противоположной стороны мира.

 

Подошёл шаман, он всё ещё был в одежде для камлания. Рука его ободряюще легла на плечо девушки, лицо приобрело успокаивающий зеленоватый оттенок.

 

– Ыг-огых-щ, – начал шаман, дополняя свою речь сложными жестами и изменением цвета.

 

– Митрич, переводи! – нетерпеливо бросил Семён Викторович.

 

– Кхе-гм… – выступил вперёд щуплый старичок в старомодной шляпе, похожий на совсем пожилого Паниковского. – Значит, э-э… достопочтенный шаман говорит, что как бы мы, то есть они… благодарны людям со звёзд, то есть, хм… вам за, э-э… ну…

 

– Господи, Митрич! – воздел руки к небу Красовский.

 

– Хорошо-хорошо! – переводчик примирительно вытянул сухонькую ладонь вперёд. – Значит, за предупреждение, но, кх-м, их, так сказать, духи велели им… велели им…

 

– Да что велели?! – Семён Викторович изменил окраску на пунцовую, что, наверное, в любом мире означало одно и то же.

 

– Оставаться, так сказать, здесь.

 

– Что?.. – переспросила Мириам.

 

– Здесь… – пожал плечиком Митрич. – Определённо здесь.

 

– Но как же так… – девушка схватила старика за рукав. – Подождите! Но… спросите его, они правильно поняли? Спросите! Они понимают, что все они погибнут?

 

Митрич повернулся к шаману, изобразил руками сложную спираль, трижды поменялся в лице и продребезжал что-то вроде «Ыщ-ых-м-м». Шаман говорил в ответ долго, Митрич слушал внимательно, склонив голову набок, потом повернулся обратно, снял шляпу, вздохнул и горестно перевёл:

 

– Да.

 

* * *

 

– Но как же так?.. Неужели мы ничего не можем сделать?

 

Мириам с мольбой смотрела на Красовского, и он в очередной раз залюбовался изысканной восточной красотой девушки, как будто сама Шахерезада шагала сейчас рядом по чавкающей под ногами тропинке. Джунгли вокруг на первый взгляд не отличались от земных, но непомерно большое солнце мигом возвращало с небес на землю, а точнее, наоборот. И тогда, если присмотреться, можно было заметить, что и деревья какие-то диковинные, больше похожие на гигантские папоротники, и птицы, перепархивающие с ветки на ветку, на самом деле не имеют ни перьев, ни хвоста.

 

– Боюсь что так, Мириам… Мы не можем идти против воли разумных обитателей планеты. К сожалению… Это их осознанный выбор. Миссия по спасению аборигенов провалилась. Увы…

 

– Но как же так? – повторила девушка. – Мы не можем… Мы должны…

 

– Молю вас, подождите! – их догнал скрипучий голос.

 

Митрич изо всех сил семенил сзади. Он хромал и отставал всё больше. Рядом с ним точно такой же походкой ковылял Ыхым. Лицо его вспыхивало золотистыми крапинками озорства.

 

– Иннокентий, – Красовский, воспользовавшись остановкой, связался с кораблём, – каковы результаты работы других групп? Есть ли положительные?

 

– Все сорок восемь групп доложили, что ни одно из племён не согласилось покинуть планету, – откликнулся из рации сочный баритон. – Командор приказал готовиться к отлёту. Срок – пять местных суток.

 

– Всего сорок часов… – прошептала Мириам. – Так мало осталось…

 

Спускаемый модуль, рассчитанный на два человека, терялся среди гигантских тропических зарослей. Вывалился язык трапа, радушно пшикнул шлюз. Люди поднялись по ступенькам, последним взобрался Митрич.

 

– Мириам, у нас много работы, – засуетился Семён Викторович. – Нужно тщательно упаковать образцы в расчёте на стартовые перегрузки, выпустить на волю всех живых обитателей планеты – они всё равно не выдержат взлёта.

 

– Прошу прощения, – пророкотал Иннокентий, – но Митрич запрашивает разрешения подняться на борт.

 

– Митрич? – Красовский недоуменно выглянул в иллюминатор.

 

Старичок переминался с ноги на ногу у опоры модуля, мял в руках шляпу и просительно поглядывал наверх.

 

– А это тогда кто?..

 

Переводчик, до этого тихо стоящий у входа, вдруг затрясся, как от беззвучного смеха, в мгновение стал золотисто-жёлтым и вдруг неуловимо быстро превратился в туземца.

 

– Ыхым! – ахнула Мириам.

 

– Мы-ы-ам! – прильнул к ней тот, переливаясь жёлтым смехом и розовой нежностью.

 

Снова пшикнул шлюз, настоящий Митрич, укоризненно зыркнув на Ыхыма, буркнул: "Я на подзарядку», – и проковылял в подсобку.

 

– Иннокентий! – нахмурил брови Красовский. – Как посторонний оказался на борту?

 

– Аборигенная форма жизни не представляет опасности, – несколько виновато отозвался баритон.

 

– Семён Викторович! – Мириам молитвенно сложила руки. – Разрешите Ыхыму остаться. На время. Он же всего лишь ребёнок.

 

– Аборигенная форма жизни не представляет опасности, – повторил Иннокентий.

 

– Ну пожалуйста! Семён Викторович! Вдруг мне ещё удастся… получится… уговорить.

 

Красовский посмотрел в глаза цвета тысячи и одной ночи, перевёл взгляд на доверчиво прижавшегося к девушке Ыхыма, пульсирующего голубой надеждой, и махнул рукой.

 

* * *

 

Ыхым сидел на кровати, сложив по-турецки ноги, и смотрел мультики. Мириам включила какую-то старинную сказку про джинна, где героиня как две капли воды походила на саму Мириам, поэтому мальчик-туземец смотрел не отрываясь, переливаясь всем спектром эмоций и время от времени превращаясь в кого-либо из героев. В остальном он вёл себя точно так же, как любой земной мальчишка, но сейчас было особенно заметно, что он не имел ничего общего с человеком. Бессуставчатые руки и ноги напоминали щупальца, что неудивительно, учитывая, что раса аборигенов классифицируется как моллюски и по сути представляет из себя сухопутных прямоходящих осьминогов. На всех четырёх мясистых «пальцах» на каждой «руке» у них даже остались рудиментные присоски.

 

– Угощайся! – девушка присела рядом и протянула поднос с печеньем.

 

Ыхым взял недоверчиво, повертел в руках.

 

– Ешь! – приободрила Мириам и сама откусила кусочек, она знала, что метаболизм людей и аборигенов схожий, пища одних вполне подходит другим.

 

Мальчик – а сейчас он вполне удачно мимикрировал под земного ребёнка – осторожно положил печенье в рот, зажмурился, пожевал и тут же засиял цветами удовольствия и благодарности.

 

За несколько часов общения Мириам узнала о туземцах больше, чем за год работы миссии. Сначала приходилось прибегать к помощи Митрича и дело шло вяло. Непонятно по какой причине, разработчики слишком буквально восприняли требование об обязательной антропоморфности роботов-переводчиков и сделали его совсем уж человечным. Митрич мялся и заикался, бекал и мекал, теребил шляпу и без конца приглаживал жидкие волосёнки. Выяснилось, что Ыхым – круглый сирота, что дети появляются в племенах очень редко, так как живут аборигены долго и естественных врагов у них в природе нет. Что случилось с родителями мальчика, он говорить не захотел, а Мириам не настаивала. Оказалось, что все племена могут общаться между собой во время шаманских ритуалов. Тогда же можно поговорить и с духами, и советы их воспринимаются как закон.

 

– Да нет же, послушай! – с жаром убеждала девушка. – Они ошибаются! Мы можем вас спасти, только дайте согласие на переселение!

 

Но юный туземец лишь с достоинством качал головой в ответ.

 

– Нет, гх-м, о великая женщина, э-э, со звёзд, – гнусавил Митрич, – мы, так сказать, видели, то, что как бы знаете вы, когда, э-э… ну… во время ритуала. Но…

 

И тут Мириам не выдержала и без церемоний выгнала старика вон. И дело пошло быстрее, потому что Ыхым уже вполне сносно понимал человеческую речь, а его ответы девушка легко считывала по жестам и цветам эмоций.

 

Она увлечённо рассказывала ему о Земле, читала книжки с экрана монитора, а любопытный туземец заглядывал через плечо и сосредоточенно сопел над ухом. Потом он попросил бумагу и цветные карандаши и долго что-то рисовал, вздыхал, мусолил карандаш во рту, рвал листы и начинал снова.

 

* * *

 

– Семён Викторович, миленький, ну давайте возьмём Ыхыма с собой!

 

– Ох, Мириам, не терзайте сердце себе и мне… Вы не хуже меня знаете, что это невозможно. Даже если бы мы и захотели… Но модуль имеет только две противоперегрузочные камеры, каждая подогнана под одного из нас. Вне этих камер перегрузки просто убьют любого, будь то человек или туземец. Вернуться ещё раз мы не сможем, потому что топлива во всех спускаемых модулях только на один цикл посадка-взлёт. На орбитальном модуле тоже нет лишнего, мы выработали всё за время работы миссии. Энергии осталось только на один гиперпространственный прыжок до Земли. Увы… Мне очень жаль, Мириам, но поймите…

 

– Нет, это вы поймите! Вы поймите, что он же совсем как человек. Ну совершенно! А вы… Вы убийца! Сколько ему останется?

 

– Ну, по прогнозам, от полугода до трёх земных лет до взрыва сверхновой… Но они же сами отказались. Сами! И поэтому мы вернули на Землю транспорт для переселения.

 

– Да мне плевать на них всех! Но я не могу допустить, чтобы мой мальчик сгорел в адском огне!

 

– Так, ну всё! – Красовский схватил девушку за плечи и сильно встряхнул. – Прекратите истерику! Вы исследователь. Учёный. А не тряпка половая.

 

– Полчаса до старта, – пророкотало под потолком. – Экипажу занять места в противоперегрузочных камерах.

 

– Всё, прощайтесь, Мириам! Через пять минут чтобы лежали в своей камере. Проверю.

 

Через иллюминатор Красовский видел, как согбенная фигурка туземца в подаренной Мириам куртке с накинутым капюшоном не оборачиваясь растворилась в предутреннем тумане. Сама девушка утопала в надувных перинах. Лицо её выглядело спокойным, глаза были закрыты.

 

«Вот и славно, – подумал Семён Викторович и отправился укладываться сам. – Но чёрт, что же так гадко на душе?..»

 

* * *

 

Модуль пристыковался к орбитальному одним из последних. Огромный дымчато-зелёный бок планеты закрывал полкосмоса. Красовский отправился проведать Мириам. Она всё ещё лежала в коконе, только рука выбилась наружу. Рука с четырьмя толстыми пальцами, на которых чётко виднелись присоски.

 

– Гы-мым! – золотистый от счастья Ыхым, растопырив щупальца, задорно выпрыгнул из камеры.

 

Потом он огляделся, словно кого-то искал, потускнел до серого, достал откуда-то смятый листок бумаги и, тыча в него пальцем, вопросительно замычал:

 

– Мы-ма?

 

На картинке, нарисованной цветными карандашами, очень красивая и удивительно похожая на себя Мириам стояла рядом с туземцем одного с ней роста на фоне неба с тремя лунами. «Ыхым», – жёлтыми буквами было написано рядом с туземцем. «Мама», – старательно выведено розовым под фигурой Мириам.

 

– Иннокентий! – Семён Викторович опустошённо опустился на стул. – Почему посторонние на борту?

 

– Ой… – смущённо пророкотало из динамиков.