Что хочет автор. Литературные конкурсы

Звенислав отлично помнил свое первое свидание с Императором. Вот зачем только за ним потащилась тень? Они ведь давно расстались, еще в те незапамятные времена, когда оба были людьми, после ее второго предательства. По сути, она всегда была чьей-то тенью. Вернее, лианой, которая, обвившись вокруг жертвы, начинает вытягивать из несчастных все соки, становясь как бы частью объекта, который она выбрала. При чем она продолжала жаловаться, что это ее используют и выматывают все нервы. Звенислав давно простил последнюю подлость тени. Тогда она уже нашла себе другую опору. Поэтому так легко рассталась с Звениславом, предварительно нагадив под дверью. Но они слишком долго были вместе, хотя Звенислав, теперь невольно глядя на ситуацию со стороны, вспоминал все недостатки тени, которые не замечал, когда она была с ним. Печально было наблюдать, как она переходит из рук в руки и отчаянно цепляется за каждого своего кумира, тем самым еще больше отталкивая его от себя.

Тем не менее, когда Звенислав уходил в вечность, тень увязалась за ним, напоминая о былой дружбе. И у него не хватило силы отказать, потому что в предстоящей борьбе ему очень не хватало союзника, а одиночество, порой, давило так, что сегодня ночью именно поэтому он не смог выполнить желание Императора, а, по правде говоря, свое собственное…

Так вот, первая встреча с Императором началась очень экстравагантным образом. Тогда Звенислав еще не был Звениславом.

Тогда меня звали… Впрочем, какое имеет значение, как звали меня когда-то. Главное, что когда я болтался в виде энергетической бестелесной субстанции у ног того, кого считал тираном и мечтал с ним сразиться, тогда меня не звали никак. Прошлое умерло, а новое только предстояло построить.

Император же являл полное добродушие: « Итак, мой дорогой, ты хотел увидеть меня. Да и кто из смертных не мечтает меня увидеть! Но у тебя, я знаю, необычные желания. Я готов выполнить их.»

«Даже если это желание – уничтожить тебя!» - злобно выкрикнула душа, подпрыгивая и раскачиваясь в воздухе и от своей беспомощности приходя в еще большую ярость. «Ну, ну! Зачем так сразу!» - примирительно заметил император, отрывая от грозди золотистый виноград и меланхолично отправляя его в рот- «Давай сначала разберемся, что тебе так не нравиться.» « Мне не нравится все!» - выкрикнула душа –« Мне не нравиться твое жестокое, бездушное правление! Тебя пора менять!» « Сильно сказано и при каких обстоятельствах.» - ухмыльнулся Император – « Но я не спрашиваю тебя, как ты собираешься осуществить это. Мне интересно, что бы ты сделал на моем месте.» « Я сделал бы людей бессмертными!» - выпалила душа – « Я бы прекратил страдания и потери. Я бы искоренил страх, в первую очередь страх смерти, ведь за все эти сказочки про праведников и грешников люди цепляются от безысходности, от того, что не знают наверняка, что их ждет. Вера идет от бессилия, как маленькие дети, когда их дом горит, прячутся под кровать, в надежде спрятаться. Я дал бы всем свободу! Свободу выбора»

« Но разве они не имеют свободы?» - вкрадчиво поинтересовался Император – « Свободы выбора, свободы веры?» « Это свобода рабов!» - душа не выдержала и опять беспомощно дернулась в воздухе, срываясь на крик. – « Я хочу, чтобы каждый имел не одну, а много жизней одновременно. Не один, а множество миров и эпох. Я хочу, чтобы сбылись самые смелые мечты и пожелания, и каждый имел свой собственный мир или множество миров, чтобы удовлетворить все мельчайшие притязания его души.»

« Ты веришь в делимость души?» - лениво произнес Император, вальяжно развалившийся на своем троне, поглядывая одним глазом на беснующуюся перед ним душу, а другим, наблюдая неспешный полет золотой пчелы над корзиной с фруктами. – « Это что-то типа: хочу жить и с женой, и с любовницей, и чтобы ни одна из них об этом не знала?» « Тебе смешно?» - еще более пришла в негодование душа: « Ты думаешь, эти жалкие людишки, с их мелкими страстишками, не стоят и щелчка моего пальца. Но, скажи Великий и Ужасный, не ты ли создал их такими? Что ты теперь хочешь от них, какого величия разума?»

«Ну почему же все. – ответил Император. – «Появился однажды у меня такой бунтарь, который хочет все перекроить, и только он знает, как дать людям счастье. Вот ты сказал: чтобы не было горя. Но как тогда они отличат боль от радости, счастье от несчастья? Подумай об этом»

« И это все до чего ты додумался своими божественными мозгами?» - возмутилась душа – « Но ты рассуждаешь как человек, которому не дано это понять, потому что ты не дал ему такой возможности. Но, будучи Богом, всегда можно создать радость без слез, и счастье без горя! Как? Вот об этом я и хочу, чтобы ты задумался, о, Великий!» - последнюю фразу душа произнесла с известной долей иронии.

«Что ж, для этого у меня есть ты.» - задумчиво пробормотал Император, надкусывая спелый абрикос. « Разумеется.» - хмыкнула душа – « Неужели ты думаешь, что я поверил в то, что ты позволял мне лелеять подобные идеи без твоего высочайшего соизволения.» « Хорошо! Закончим этот разговор!» - Император неожиданно резко встал так, что испуганная душа отшатнулась к стене. «Что хочешь ты?» - громоподобно воскликнул император « Стать богом? Получить миры? Так ты их получишь!» «Еще я хочу иметь власть над временем.» - уже робко попросила душа, и Император захохотал: « Конечно, ведь в глубине веков спрятаны те, кому бы ты хотел подарить бессмертие в первую очередь! Но берегись, я знаю твои замыслы. Ты говоришь, что хочешь дать людям свободу, но на самом деле, ты стремишься навязать им другой образ действий и свой образ мыслей. Если я, как ты выразился, сделал их рабами, то ты хочешь сделать марионетками. Кто же из нас больший тиран? Впрочем, мы это проверим.» - Император взмахнул рукой, и золоченые дверцы зала приемов распахнулись. – « Иди же. Выбирай себе любой облик, когда и где захочешь. Надеюсь, ты не будешь возражать, если и пока останусь присматривать за своей частью королевства, пока ты даешь людям счастье?» - напоследок хмыкнул владыка, и растерянный Звенислав, ибо он уже давно выбрал себе это звонкое имя борца с мировым злом, вылетел в чудесный сад, наполненный ароматным воздухом, звенящую тишину которого нарушало только редкое жужжание пчел, лениво перелетающих с цветка на цветок, да тихое пение неведомых ему птиц.

Звенислав не ожидал столь легкой победы. Он предполагал, что борьба с тираном продлиться долгие тысячелетия и предвкушал тайные коалиции со свергнутыми и сочувствующими ему ангелами. В общем, интриги, заговоры, войны и, может быть, усмехнулся он про себя, митинги со слоганами: « Долой Бога! Туда ему дорога.» Додумавшись до этого места, Звенислав резко оборвал себя, мрачно констатировав, что никакой победы он не добился, а только попался в ловушку, которую сам для себя и подстроил.

И вот сейчас в лучах багровеющего заката, напялив на себя великолепные серебряные доспехи и прицепив сверкающий меч, которому Звенислав, со своей любовью к красивой мишуре, дал звонкое имя « Bellum», он мрачно шагал на очередную встречу с язвительным всезнающим Императором. А тут еще и тень ныла и скрипела под ухом.

А дело было в том, что вчера ночью, оставшись один, без надоедливой тени, Звенислав почувствовал себя еще более тоскливо. И он, разумеется, перепутал ворота, когда возился с магическими ключами. И когда вместо удушливой, раскаленной солнцем пустыни, в которой, казалось, не осталось ничего живого, кроме медленно ползущей, растянувшейся на многие мили, умирающей армии, он увидел… Да и что иное мог увидеть человек, мучимый ночными кошмарами и терзаемый чувством вины, что мог увидеть такой человек, кроме холодного могильного склепа?

Тут же от одной из могильных плит отделилась хрупкая фигурка старенькой исхудавшей женщины. Звенислав сразу вспомнил, что еще совсем недавно она была молодой и прекрасной, сияющей своей броской, вызывающей красотой, которая так дразнила мужчин, заставляла терять головы и смертельно завидовать счастливцу, которому досталось подобное сокровище. Она состарилась в считанные дни, подумал Звенислав: «Как она, еще молодая, была похожа в больнице на мою бабушку, которая умерла точно так же, но будучи гораздо старше».

Между тем, привидение приблизилось. Неужели она узнает меня даже в нынешнем обличии, внезапно запаниковал Звенислав. «У тебя нет обличия» - зловеще проскрипели каменные своды: «Осталась только твоя сущность».

А маленькая фигурка уже приближалась, так, что стал заметен неприятный, вызывающий отвращения запах. «Ты убил меня.» - прошептало привидение: « Я умирала, заброшенная и никому ненужная, когда ты развлекался в своих путешествиях.» «Но я ведь оставил тебе сиделку. Я не ожидал, что ты умрешь.» - оправдываясь, бормотал Звенислав. В ответ раздался злобный хохот: « Мерзкая тварь! Мерзкая тварь!» - гремело привидение. Это было ее любимое выражение, когда она напивалась..: « Ты убийца собственной матери! И теперь ты поборник справедливости! Может, ты скажешь, что любишь меня?» « Да.» - прошептал Звенислав, содрогнувшись: « Но ты не в праве меня об этом просить. Ты ведь никогда не любила меня. Ты любила только себя.» «Неправда!» - взвизгнуло привидение: « Я любила тебя, когда ты был маленьким» « Поэтому ты и отдала на воспитание другим людям, чтобы маленький ребенок не стеснял твоей жизни.» - последнюю фразу Звенислав произнес, с тоской понимая, как беспочвенны, глупы и уже давно неуместны эти разговоры. Поэтому он поспешно добавил: « Но я прощаю тебе все плохое, даже если ты никогда не простишь меня. Успокойся с миром. Пусть у тебя в душе будет покой.»

Но тут скрипнула другая каменная плита, и возник суровый, еще молодой мужчина, крепкой наружности. Смотрел сейчас на Звенислава так, как обычно смотрел в детстве, когда считал его в чем-то виновным: « Ты не помог матери, которую я оставил на твое попечение.» - сурово заключил отец: « А как же я? Я ведь умер на твоих руках, и ты ничем не помог мне». « Но я же не врач! Я не знал, какие нужны лекарства.» - уже заикаясь, бормотал Звенислав, и тут его добило еще одно необычное явление – огромный черный кот, с человеческими изумрудными глазами, подошел и потерся о его ноги: « Ты не спас меня, когда я так в тебя верил.» - промурлыкало животное.

И вдруг, одна за другой, начали приоткрываться створки гробниц: « Ты не приехал на мои похороны.» - промолвила старая няня. « Ты даже не удосужился поискать мою могилу.» - произнес сильный голос молодого военного, погибшего еще за царя-батюшку. « Ты не попрощался со мной перед смертью.» - хором произнесли две бабушки. И тут из-под мрачных сводов раздался насмешливый голос Императора: « Ну, что, молодой Властитель! Тебе нравится быть Богом?»

«Но я еще не Бог!»- закричал Звенислав: « И это все только мои кошмары, которые ты мне посылаешь. Но ты – Бог! Почему ты не утешил этих несчастных? Сколько таких кошмаров на твоей совести?»

Слезы Звенислава мгновенно просохли, и он увидел, как свод раздвигается, и из него выходят молодые и красивые люди. Они весело протягивают ему руки и счастливо улыбаются.

Звенислав очнулся в холодном поту в собственной постели с резкой болью в области сердца. На него недоуменно смотрели две пушистые кошки, прикорнувшие у ног. « Это все мое больное воображение» - с облегчением подумал Звенислав: « Но как же все-таки там продвигается армия Александра…»

Армия Александра остановилась на привал из-за настигшей их песчаной бури. « Ко всем нашим неприятностям еще и эта» - горько подумал предводитель: « Зачем мне так уж надо было пойти этой «короткой» дорогой. Но признаюсь самому себе – ведь я хотел доказать, что смогу легко преодолеть препятствие, которое оказалось не по зубам ни Великому Киру, ни воительнице Семерамиде. И вот из-за моего божественного упрямства моя армия редеет с каждым днем. Да и удастся ли избежать участи армии Кира? Не дойду ли я один до заветной цели? Ведь я не могу так бесславно погибнуть, мой отец не допустит этого.»

Александр в очередной раз вспомнил, то, что рассказывала ему мать – о посещении ее в ночь зачатия сына, призрака грозного Зевса и улыбнулся, подумав о том, как к нему самому являлось совсем другое привидение, назвавшееся богиней.

Ему тогда было три года, но он отчетливо помнил, как она переполошила весь дворец в Пелле, грозно заявив его подвыпившему отцу Филиппу и остолбеневшей Олимпиаде, что если они своими вздорными распрями причинят вред этому божественному ребенку, которому предназначено великое будущее, то будут иметь дело со всеми громами и молниями великого Бога. Александр тогда был в восторге, когда она продемонстрировала огонь, вылетающий прямо из ладони. Все были настолько перепуганы, что с того дня к нему сложилось еще более почтительное отношение. А отец с матерью при нем затихали, опасливо поглядывая по сторонам, и старались при ребенке вести себя как любящие родители и супруги. Хотя Александра они, таким образом, разумеется, не обманули. И теперь великий царь, на мгновение забыв о палящем зное, страшной жажде, от которой потрескались губы, о еле волочащем ноги войске, улыбался, вспоминая более поздние и становящиеся все шаловливее, визиты прекрасной богини. Теперь она уже не метала молнии, и о ее посещениях не знал никто, кроме подрастающего наследника, который, порой делился своими тайнами с Гефестионом, а так же знал Птолемей, случайно ставший свидетелем ее прихода. Однако почему-то Птолемей не проявил должной почтительности, а, напротив, стал задумчив, и не разделял восторгов Александра. Но юный сын Зевса не придал этому особенного значения, списав столь странное поведение на ревность. Прекрасная богиня возникала всегда именно тогда, когда он, еще будучи ребенком, больше всего нуждался в утешении или помощи. Обращалась она с ним почтительно, так, будто он занимал в ее глазах более высокую социальную позицию. Александр думал, что это связано с его прямым родством с Зевсом и много раз пытался выпытать у своей гостьи, как зовут столь добрую богиню и, так как она уклонялась от ответа, перечислял всех известных образованному македонскому царевичу греческих богинь. Но милая дева только качала головой и загадочно улыбалась.

Когда Александр миновал подростковую неловкость и начал превращаться в прекрасного юношу, он постепенно перестал смотреть на чудо-диву исключительно как на добрую фею. Впервые он увидел ее глазами мужчины. Она нисколько не изменилась с тех пор, как он встретил ее в первый раз. И однажды, когда он спросил: « Ты ведь не можешь стареть. И я не постарею?» Дева почему-то грустно ответила: « Я могу меняться. Ты даже не представляешь, как сильно я могу меняться, Александр. А что до тебя, я бы очень хотела, чтобы ты когда-нибудь постарел или, вернее, дожил до преклонных лет.» - тут же поправилась она. И добавила: « Ведь все равно ты останешься вечно молодым.» Александр тогда ничего не понял из ее слов и решил уточнить: «Ты имеешь в виду, я буду молодым как все боги на Олимпе?» Богиня приподнялась на локте и внимательно заглянула ему в глаза :

« Скажи, а это та награда, которую ты хотел бы получить – рай на Олимпе?» - она была в эту минуту необычайно серьезной. « Что за рай?» - вытаращил глаза Александр. «Ну, это так, условно говоря, вечное счастье.» «Ну, я не знаю.» - смутился Александр и вызывающе добавил, обиженно сверкая глазами: « А что, я не заслужил или, вернее, не заслужу жизни среди богов с моим отцом?» - он чувствовал, что их странный разговор затянулся. А комичность ситуации заключалась в том, что оба лежали обнаженные, обдуваемые прохладным ветерком на широкой постели его матери Олимпиады, и она или кто-то из ее слуг мог войти в любую минуту. Александр, конечно, не очень переживал по этому поводу, напротив, скорее предвкушал их изумление. И, пожалуй, именно поэтому он предложил прокрасться в материнские покои вместо того, чтобы предаваться удовольствиям на его узкой и жесткой походной кровати, существованию которой он был обязан брату матери Леониду, который считал нужным приучать мальчика к спартанской дисциплине. Сейчас долгожданное между ними должно было, наконец, случиться, и вдруг такой необычный разговор. Александр даже немного растерялся. Но богиня настаивала на ответе: « Так какой бы ты хотел для себя вечную жизнь? Среди садов Олимпа и интриг, населяющих его. Среди их споров за первенство? Не стало ли бы тебе там скучно в первую же неделю? Но ведь ты бы провел там бесконечность. Ты знаешь, что такое бесконечность, Александр?» И, заставив его, растеряно хлопать длинными ресницами, так как впервые вторглась в непогрешимое учение, к которому он привык с раннего детства, и в котором ему никогда не приходило в голову усомниться, богиня вдруг резко сменила тему, задав другой вопрос: « Ну, а чем ты собираешься заниматься в жизни? Что здесь составит твое счастье?» «Ну, конечно же, я буду воевать!» - с гордостью ответил Александр: « Я же наследник Македонии, которую Филипп скоро превратит в греческую империю и объединит под властью македонцев все древние земли. Греки не должны в дальнейшем воевать друг с другом. Они станут единой силой» - произнес он на одном дыхании и тут же поморщился: « Я только надеюсь, что он не все завоюет и оставит мне часть вселенной.» «О! Часть вселенной он тебе непременно оставит.» - улыбнулась богиня.

На этом месте, воспоминания Александра, были прерваны самым безжалостным образом – рядом упал один из солдат его армии и, задев крылом лицо его предводителя, на упавшего немедленно спикировал ворон. В ярости Александр выхватил меч, но проворная птица, моментально сообразив, что время для ее наглости еще не пришло, взмыла в воздух. «Они скоро начнут клевать живых. Смотри сколько их собралось.» - раздался хладнокровный голос рядом.

Это подъехал Птолемей: « Плохи дела, царь. Если в ближайшие два дня мы не найдем воды, у этих – он махнул головой в сторону кружащей стаи – будет пир». «Перестань каркать!» - внезапно вышел из себя Александр. В последнее время с ним часто случались приступы необъяснимой агрессии: « Я сам поеду искать воду! Слышишь сам!» « Хорошо, тогда и я с тобой.» - невозмутимо согласился Птолемей, а Александр вдруг с острой тоской подумал: « Пора бы ей, наконец, появиться. Почему она медлит? Не может быть, чтобы она бросила мне умирать в пустыне, даже если мой небесный отец забыл про меня, но она – никогда»

Горит свеча во мраке ночи,

И призван Ангел охранять

Тот свет, что новый день пророчит.

А для чего? Нам не понять.

Взмахнет крылом небесный ветер,

И душ коснется не спеша.

Вновь Бог получит все на свете.

Вот только есть ли в нем душа?

« Что, наш новоявленный Господь изволит переписывать историю?» - раздался неожиданно язвительный голос императора. Звенислав вздрогнул. Он уже устал ждать и даже намеревался уйти, наплевав на правила приличия, раз уж сам высокопоставленный их не соблюдает. Император появился как всегда ниоткуда, весело болтая ногами в воздухе. На Звенислава этот трюк, естественно, не производил никакого впечатления, но всегда нервировал. «Вернее, мы создаем альтернативную истории в особенно занимательных ее частях.» - продолжал, между тем издеваться Император.

«Я ее не переписываю, а улучшаю. Тебе ведь плевать на судьбы всех этих людей!» - возмутился Звенислав.

«А тебе не плевать. Особенно на конкретных. А сколько других людей убьет этот конкретный человек тебе плевать точно.» - продолжал гнуть свое Император.

«Я же говорил, давай создадим мир для каждого отдельного человека. Он будет жить как в виртуальнной реальности. Убийства будут не настоящими. Он может стать хоть Джеком-потрошителем в таком мире. И пусть тешиться. Тебе что, жалко? Он не будет знать, что мир не настоящий. Что в нем существует только он один. Поэтому ему будет хорошо. Все его мечты воплотятся в жизнь, стоит ему только захотеть.» - продолжал развивать мысль Звенислав. « А если он потом от исполнения своих желаний с ума сойдет? Он ведь не будет знать, что все это не по-настоящему?» - поинтересовался Император. « А вот это уже проблема Бога!» - разозлился Звенислав: «Нужно устроить мышление человека так, чтобы он был доволен.» «Да. Уже был такой Эдем. Райский сад, если ты не знаешь.» - ухмыльнулся Император: « Что дальше? Впрочем, ты ведь только начал. Продолжай. Посмотрим, что будет дальше, да и моим ангелам развлечение. Они тут на тебя пари заключают. Придумаешь ты то, что они за тысячелетия не сообразили или нет. А то скучно им стало.»

Словно ошпаренный, вылетел Звенислав под громкий хохот Императора, из дворцовых покоев. « Может, правда все бросить и отправиться на рыцарский турнир, раз уж я так вырядился.» - подумал он, оглядев свои эфемерные доспехи. Но вместо этого, Звенислав, почувствовав, что пришла пора подкрепиться, направил свои стопы в громыхающих железных ботинках с загнутыми вверх носками, в ближайшую пивную. Хорошо еще, что находилась она на ближайшей Площади Согласия под огромным раскидистым дубом с золотой цепью (между прочим, кота от нее освободил именно Звенислав, пожалев бедное животное). Для этого ему даже пришлось сразиться с парой великовозрастных детин со здоровенными дубинками, поставленными, чтобы охранять колорит. Звенислав сбил их с ног двумя ударами шипастого кистеня и с тех пор приобрел большое уважение в данном питейном заведении.

Поэтому, когда они с тенью вошли, зажурчал небольшой фонтанчик, словно ожидавший их появления. Весело зачирикали воробьи, а огромный одноглазый попугай выкрикнул : « Слава повелителю истории и борцу за угнетенных королей!» Тень сразу села скромно в уголок и заказала порцию коньяка, а сам Звенислав, поколебавшись, решился попробовать шампанское из пушкинского подвала. К нему тут же подсел зеленый стрелок и шайки Робин Гуда. Кто-нибудь из них всегда здесь ошивался, неумеренно глуша эль. Но солидный бармен прикрикнул на бравого молодца и тот тут же отскочил за соседний столик. Так что к именитому гостю больше никто не посмел приблизиться. Только перешептывания не умолкали. Всеобщий, давно назревший вопрос, выразил сам бармен, наливая гостю пенящийся напиток: « А что, господин так и оставит в песках ту армию?» И, помолчав, и вытерев усы, добавил: « Нехорошо как-то.» « И вы туда же?» - Звенислав аж подскочил:

« Да что вы можете понимать в этом? Во-первых, он и сам раньше преодолевал эту пустыню.» «Да, но тогда он еще не был изнежен твоим покровительством» - робко заметил кто-то из-за ширмы. «И кроме того,» - продолжил Звенислав, будто не слыша предыдущей реплики: « я ведь имею власть над временем.» Тут он невольно приосанился и обвел горделивым взглядом окружающих. Все уважительно покивали. « Поэтому, я могу сейчас хоть на век отправиться куда-нибудь еще, а потом вернусь в эту самую минуту или раньше.»

«Отправился бы спасти мою девочку. Она утонула в прошлом году.» - послышался незнакомый голос. « А что же наш Император? Он разве не помог?» - встрепенулся бармен, и все уставились на говорящего. «Да чего там. Жаловаться не могу. Со мной она. Только какая-то не своя стала. Глаза испуганные. Почти не разговаривает» - махнул рукой коренастый мужичонка. И горько добавил: «Я же не имею власти над временем.»

Все снова смущенно посмотрели на Звенислава. Но он уже не слушал. Торопливо допив шампанское, и не обращая внимания на жалобы тени, которая не успела поесть, он заспешил к выходу. «Может, правда, поможет?» - с надеждой промолвила хозяйка заведения. «Куда там.» - осадил ее бармен: «Ему только великих подавай. А мелкие пусть выпутываются, как сами смогут.» И, действительно, Звенислава осенила великолепная идея – он давно не видел Наполеона.

Мое сердце осталось в Париже.

Город замер в закатных лучах.

А разлука все ближе и ближе,

Твердой поступью палача.

И хотелось раздвинуть мне время,

Чтоб от плахи мой род не бежал,

Не взрастил непутевое семя,

Уцепившись в российский причал.

Лишь слепец не падет на колени.

Лишь глухой не сумеет воспеть.

И великих сгущаются тени,

Чтоб Париж покорив, умереть.

Прекрасная черноволосая, с яркими зелеными глазами, амазонка стояла прямо посредине битвы «Ватерлоо». Затянутая в черный камзол с золотыми пуговицами, она нетерпеливо постегивала тонким стеком по лоснящимся голенищам сапог. Девушка знала, как должно проходить сражение. Веллингтон, чье упорство сравнивали с бульдожьей хваткой, разумеется, не тронется с места. Он будет вгрызаться в землю до последнего, и на этот раз шотландская гвардия, доверенная его командованию, не совершит привычной ошибки, которую они последовательно совершали из века в век. А именно, имея превосходство в силах, покидали удобную позицию на холмах и бросались на противника, напарываясь на выставленные хладнокровно копья, и оставляя на них ошметки тел, и брызги крови.

Сегодня превосходство в силах имел Наполеон. Он как всегда должен был наступать первым. Он не мог ждать. Однако, именно в этот день, Государь решил промедлить с атакой, надеясь на подкрепление, идущего на помощь Груши. Но и к Веллингтону должно было подойти подкрепление.

А дальше – земля достаточно подсохла после хлеставшего всю ночь дождя, Государь показался перед войсками, которые встретили его небывалым воодушевлением, что привело Наполеона в хорошее расположение духа, так как он надеялся, что это предзнаменование победы. Что же было потом? Потом следовал целый ряд сумасшедших приказов. Потому что никак иначе подобные дикие маневры наша амазонка охарактеризовать не могла. Вначале армия французов как будто нарочно налетела на плотный залп английской артиллерии, потом скученные ряды наполеоновской армии, нога к ноге, двинулись на холм, где на них, после того как большинство полегло под ударами вражеских пушек, лавиной обрушилась кавалерия. Кроме того, не разобравшись в местности, часть французской кавалерии на полном скаку слетела в овраг.

Амазонка выругалась сквозь зубы.: «Да- пробормотала она, - видимо, на войне важнее, чтобы противник оказался еще большим идиотом, чем ты сам. Тогда тебя сочтут военным гением и великим стратегом.» Впрочем, она не винила Наполеона за все эти столь явные промахи. Она-то знала, что еще перед Бородинской битвой он поражал своих генералов тем, что не слышал грохота артиллерии. И она знала причины этой внезапной глухоты. Глухота и боли преследовали его до самой смерти. При чем, он считал, что причиной является страшное и до сих пор неизлечимое заболевание – рак, от которого умер отец Наполеона. Но это была другая не менее страшная болезнь. И повинен в ней был человек. Человек, бывший рядом со своим Государем, не пожелавший покинуть его даже в изгнании, в страшных условиях острова «Святой Елены». Когда многие преданные соратники, не выдержав, капитулировали, граф Монтелон оставался со своим императором до конца. Именно у него были ключи от винного подвала Наполеона, откуда он и черпал любимые государем вина, которые не дозволялось пробовать больше никому. А если кто и пробовал, с дозволения самого Наполеона, то он тоже заболевал этой странной желудочной болезнью, которая, впрочем, вскоре проходила, так как не было больше источника для поддержания ее. Но у Наполеона такой источник был всегда. «Проклятые д”Артуа – прошептала амазонка – что за рок нависает иногда над некоторыми фамилиями. Например, все герцоги Бэкингемы кончили свои дни не в постели. Титул этот периодически освобождался, и его присваивали абсолютно новым людям, как, например, Джорджу Вильерзу, фавориту и любовнику Якова I, но и он кончил так же, как и все предыдущие, злосчастные обладатели этого титула. «Может быть, все потому, что впервые этот титул был введен в Англии в 1444 году в честь свадьбы несчастного Генриха VI и французской «маргаритки» - размышляла амазонка: « Генрих VI был привязан к хвосту своей лошади, сын его подло убит, а о судьбе Маргариты и вспоминать не хочется… Вот и графы д” Артуа были родственниками короля, одними из первых пэров, но почти никогда не получали желаемого, может потому так и ожесточились. Зато они всегда были замешены в различных заговорах и преуспевали в этих делах не только мужчины, но и женщины рода. Что до Монтелона – он только игрушка. Злобный пес, не простивший Наполеону его «Гражданского кодекса», которым тот по праву гордился больше любых своих завоеваний. Потомственный дворянин, граф не забыл своему повелителю равенства сословий и стал послушной марионеткой претенциозного д” Артуа. Но все же давать малыми дозами яд много лет и видеть как твой благодетель, человек, считающий тебя своим другом, и защищающий от нападок тех, кто в тайне подозревал тебя в злоумышлении, медленно и в страшных муках умирает… Нет. Это не укладывается в голове. Он еще получит свое. Надо только вначале разобраться с этой злосчастной битвой.»

Амазонка встряхнула копной волос, как будто избавляясь от назойливых мыслей. «Итак, новая битва начинается.» - Она вдруг засмеялась, вспомнив пышную фразу великого комбинатора :

« Командовать парадом буду я» Шутки шутками, а пора было приступать к действиям: « Первыми атаку не начинать! – прошипела она, стоящим рядом адъютантам – «Приготовиться к схеме битвы при Айзенкуре.» - « Не понял.» - озадаченно переспросил помощник. «Встретим англичан их же оружием. Вбить в землю колья, да крест на крест, желательно. Пусть шотландская конница порезвиться… Теперь артиллерия. Расставить по флангам. Одну батарею держать в резерве, если появится корпус Блюхера, и тогда не зевать. Конница, конница куда в овраг поперлась?! Отставить немедленно. Держать ее в запасе. Она тоже встретит англичан. А то, возьми да еще русские подойди.» - усмехнулась амазонка. «Но, – вытаращил глаза помощник – русских не было в планах. Да и если все в резерве, кто же тогда останется?» «Останется пехота. Да не стройте ее в колонны! Рассыпной строй. Лечь на землю. Если передвигаться, то отныне только по-пластунски.» «Как это?» «Ну, ползком. Болван!» - вконец разозлилась амазонка. «Мундиры испачкаются. Да и как же французы – ползком.» - прошептал сбитый с толку адъютант. «Да? А мундиры, превратившиеся в кровавую тряпку, тебе больше нравятся?» - вопросила воительная дева и, не слушая больше причитаний о чести и традициях, оглядела поле боя.

«И что же ты сделаешь с Монтелоном?» - поинтересовался, одетый в пурпурное, ниспадающее до полу одеяние Император. Сегодня он был рассеян. Ангелы донесли ему о волнениях в русских кварталах. «Я хочу, чтобы он умер той смертью, которую приготовил для своего друга и повелителя!» - глаза Звенислава грозно сверкали. «Да? И ты будешь стоять, и смотреть на его мучения во всех подробностях, как когда-то описал ваш великий русский писатель Гоголь?» - поинтересовался Император – «И ничего у тебя не дрогнет? Может, ты просто красиво убьешь его на дуэли? Тем более, вина его полностью доказана. Врач- норвежец знал свое дело, а история сохранила тело Наполена нетронутым через век, как тело святого. Но ты ведь знаешь, от чего это бывает.» «Мышьяк».- машинально ответил Звенислав, хотя никто не ждал его ответа, но он думал о другом : « Нет. Я не буду драться с ним на дуэли. Я буду, как ты выразился, стоять и смотреть, как он пьет свой собственный напиток.» «Даже если Наполеон заступится за него?» - спросил Император и добавил, увидев, как изумленно вытаращился Звенислав: « Да, да. А что это не приходило тебе в голову? Что ОН сам захочет помиловать своего убийцу? Он ведь необычный человек, как бы сам не оспаривал этого. Не даром эфиопки, из оккупированных им территорий, умирали за него с криками «Виват, император!» Кстати, вот тут мне передали – русские волнуются. С чего бы ты выступал с таких непатриотических позиций, а, может, теперь тебе понравятся планы Гитлера?» «Ну, ты же знаешь, - сердито поморщился Звенислав – при чем тут патриотизм? Это альтернативная история для одного лица, восстановление справедливости, если хочешь. При чем, подчеркиваю, справедливости для него одного. И каждый может создать себе параллельный мир и творить там себе историю, какую пожелает.» «Да, только не все это понимают. – Мудро заметил Император – Вот, например, тот несчастный папаша со своей утонувшей дочкой. Почему бы тебе не помочь ему?» Я что тебе, Робин Гуд? – Звенислав опять пришел в ярость, что постоянно бывало во время их философских бесед с Императором. – «Этот рыбак все для себя может сделать сам. Но нет, ты приучил народ к рабству и теперь они не то, что стать богами, мыслить самостоятельно не осмеливаются.»

Когда Звенислав вышел на улицу, его уже поджидала гудящая недовольством толпа народа. Преимущественно это были русские. «Что, Бог, своих не уважаешь?» - зашелся криком один горластый мужичонка. «Давайте, давайте. Еще Сталинград вспомните.» - подумал про себя Звенислав, а сам примирительно сказал: «Вот что. Не горланьте, мужики. Пошли в знакомое заведение – он кивнул на золотую цепь уже без кота – и разберемся. Пиво за мой счет.» - поспешно добавил он. Толпа сразу подобрела: «Ну, что ж. Раз такое дело. Пошли. Чего там. Посмотрим, что ты в свое оправдание скажешь». Бармен, ухмыляясь, разлил всем по кружкам портер. И Звенислав начал свой рассказ, хотя, откровенно говоря, делать это ему совершенно не хотелось. «Значит, вы, мужики, меня патриотом не считаете. Правильно я вас понял?» - он отхлебнул пены, и обвел всех собравшихся глазами. «Да, да!» – согласно закивали в ответ: «Ты – русский – почему Наполеону помогаешь?» «А кто вам сказал, что я русский?» - огорошил присутствующих вопросом Звенислав. Толпа изумленно примолкла, переваривая информацию, и тут из-за стойки какой-то весельчак выкрикнул : «А что, еврей, что ли?» Собравшиеся дружно загоготали. «Да поймите же вы, дурни, не Бог я, и не русский божественный патриот, что бы для России справедливость восстанавливать. Вам, если охота, сами это и делайте.» - начал было Звенислав, но толпа угрожающе подалась в его сторону. «Вот, наверное, Император с ангелами развлекаются» - с тоской подумал Звенислав: « Ну и авторитет у тебя, Боже, вот-вот растерзают.»

«Да как же мы это делать-то будем? – плаксиво выкрикнул чей-то тенор – Нет ведь у нас твоих полномочий». «А вот вы послушайте.» - Обрадовался перемене темы Звенислав. И, вздохнув, начал долгое повествование: « Когда я жил как вы на Земле, мне не давала покоя мысль, что мир устроен неправильно. Что много в нем горя, страданий, несправедливости.» Все согласно закивали: «Точно. Жиды замучила… Да не в них дело. Может, ты сам дурак… А меня жена бросила, а я в ней души не чаял. Разве это справедливо?» «Заткнитесь все!» - навел порядок самый здоровый детина и устрашающе стукнул кулаком по столу так, что все кружки подпрыгнули, расплескивая пиво: « Дайте человеку рассказать.» «Ты продолжай. Душевно получается». – Подбодрил он Звенислава, наклоняясь к нему поближе и дыша чесноком и перегаром так, что Звенислав невольно отшатнулся. « Вот я и решил, – продолжал Звенислав – надо разобраться, кто виноват. А виноват, как ни крути Бог.» Все опять изумленно выдохнули. «Ну, ты и загнул» - то ли удивленно, то ли уважительно пробормотал высокий детина. «Да. А кто же еще? Когда люди умирают? Младенцы невинные, кто виноват? На небе им хорошо будет? А мать почему тогда страдает?» - продолжал вдохновленный Звенислав: «А народ, вы, например, как рассуждает? Царь плохой. А все равно нам до него далеко. Но ведь свергли царя. Смогли! Значит и Бога можно. Только свободным духом надо быть. Не рабом, понимаете? Вот я ему и бросил вызов.» «А он что?» - изумленно ахнула толпа. «А что он? – усмехнулся Звенислав – предложил эксперимент провести. Хотя бы нескольких людей осчастливить. Ну, программу действий принести, разумеется.» - не смог не съязвить Звенислав. «И что же ты предлагаешь?» - поинтересовался самый нетерпеливый. «А это очень просто. Каждый может стать Богом.» - проговорил Звенислав, и потрясенная толпа мгновенно затихла: « Не знаете как? Просто. Вы создаете свой мир. Может много миров, и живете в каждом из них. Они и настоящие и ненастоящие одновременно.» «Как это?» - подал кто-то голос. «А вот чтобы понять это, надо быть богом.» - ответил Звенислав и добавил: « Я же пока создаю свои миры и свою альтернативную историю. Это делается вовсе не для вас и не для вашего патриотизма. А просто мне так нравится. В той истории, которую вы помните, ни для вас, ни для ваших близких ничего не изменится. Изменится только для меня и тех, с кем я имею дело. Это всего лишь пример вам. Что вы можете сами, чтобы вы могли на все это полюбоваться.» - закончил он и отхлебнул пиво. «Так мы все так можем?» - спросил, наконец, кто-то. «Конечно» - кивнул Звенислав – если – он посмотрел наверх – Он санкцию даст».

Все опять заговорили хором. В основном о том, кто какую жизнь в вечности себе хотел. Однако, Звенислава в покое не оставили: «Ну, а тебе зачем это? Наполеон, Александр, кто еще там будет? И вообще, кто ты на самом деле?» - не отставали от него. «Да. Это интересный вопрос. Мне бы самому на него ответить.» - задумался Звенислав: « Родословная у меня длинная. Считается, что одним из моих предков был Рюрик, а он, если верить божественной теории происхождения Российского государства и Воскресенской летописи, вел свое происхождение от божественного Августа, племянника Гая Юлия Цезаря, а если углубляться дальше, то от Ноя и Адама. Другим моим предком был Чингиз-хан. Еще один предок – король Англии Гаральд, и, наконец, если вернуться в более близкое нам время – мой прямой предок по мужской линии был генерал-адъютантом у Наполеона и звался он - Жан де Рапп. Он него и происходит моя фамилия.» «Ах, вон как! Ты у нас француз.» - заулыбалась озадаченная было толпа: «Тогда все понятно.» «Вот и хорошо.» - вздохнул Звенислав. «А все же, – вмешался кто-то – откуда ты знал, что все так выйдет? Я имею в виду, когда жил? Ну, что каждый Богом может стать?» «Я же объяснял. По аналогии с королем или царем. Или президентом, как вам нравится. Вот вы жалуетесь: правительство плохое. Но разве они какие-то особые люди? Такие же, как вы. Становитесь правительством и делайте как надо. Нет? Не хотите? Конечно, сразу любимая фраза народа в ход идет: « Такие-сякие, но пусть они нам дадут». А еще: « Кто они, кто мы». Что скривились? Или не так я говорю? Вы власти не хотите? Говорите, ворует она? А что сами воровать не способны, или только по мелочи у соседа стырить?» - Звенислав разгорячился и продолжал, несмотря на недовольное ворчание присутствующих: «Критиковать только ленивый не может. А вы сделайте, как надо. Вам же дали для этого все права и свободы.» - съехидничал он: « Так вот и с Богом. Кто из вас читал тибетскую «Книгу мертвых»? Никто? А для чего вас всех грамоте учили? Так вот там йоги, побывавшие на том свете, рассказывают, что происходит. Готовят вас, дурней, к загробной жизни, чтобы не пугались, когда умрете. Почему этому следует верить? Да просто их описания совпадают с описаниями людей, побывавших в состоянии клинической смерти. Основу тибетский вероучений, как выяснил один ученый, мой, кстати, предок, положил Иисус Христос. Но тут я в подробности вдаваться не буду. Скажу только, что я понял, что в неземной жизни все аналогично земной. То есть, если ты раб в душе, то будешь вечным крепостным, который ворчит на барина, а сам без него и шагу сделать не может. И с Богом так же. Можешь быть рабом божьим. Тогда не жалуйся на все невзгоды, которые он тебе преподносит. А, может, ему просто на тебя наплевать и он ушел играть в карты.» - Звенислав разошелся и некоторые из присутствующих, услышав такое кощунство, невольно втянули головы в плечи, как будто боялись, что за богохульство немедленно последует кара. Однако гром не грянул, поэтому Звенислав спокойно продолжал: « Или ты можешь сам быть Богом хотя бы для себя, чтобы одного себя сделать счастливым. Ну, на это- то хотя бы вы способны? А можете и для других постараться. Если способностей много.» - Звенислав замолчал и перевел дыхание. «Это ты такой способный?» - поинтересовался кто-то, но сказал он это достаточно вяло, да и вконец озадаченная толпа молчала, переваривая информацию. Воспользовавшись этим, Звенислав, тихо встал и выскользнул из питейного заведения.

На улице после грозы весело распевали птицы. Мирно журчал фонтан и, около раскидистого дуба, поджидала верная тень.

На продуваемом всеми ветрами каменистом острове, где свежий морской воздух не мог скрыть гниющего запаха зловонных болот, сияющая амазонка сидела прямо на земле, обняв колени своего государя и стараясь прижаться головой к его высоким начищенным до блеска сапогам. Наполеон задумчиво поглаживал ее длинные развевающиеся на ветру волосы.

Начало ее появления на Святой Елене было совсем не идиллично. В военном мундире, с пристегнутой шпагой и пистолетом в руке, она решительно двигалась в сторону жалкого пристанища свергнутого Императора Франции. Решительно игнорировав посланных ей на встречу представителей губернатора, она, с белым от ярости лицом, сделала выстрел под ноги одному из них. Пуля отскочила от каменистой дорожки и вонзилась в ближайшее дерево, тем самым отбив у всех желание попытаться помешать ей. С видом разгневанной Фемиды, она ворвалась под тень любимого дерева Наполеона, под которым он привык отдыхать и, выхватив шпагу, рванула прямо к опешившему, и ничего не понимающему, Монтелону. Наполеон приподнялся на скамейке, а сидевший напротив Лас Каз, которому император Франции только что диктовал свои мысли, относительно Христа, выронил перо и попытался кинуться между графом и разъяренной девицей. Но не тут-то было. Держа шпагу наподобие указующего перста, амазонка выкрикнула, показывая на Монтелона: « ТЫ!». Тот в свою очередь тоже попытался достать шпагу, но амазонка весьма проворно сделала еще один предупредительный выстрел на этот раз под ноги знатному вельможе. Дальше все развивалось очень быстро.

Амазонка изложила свои доводы, известные любому современному читателю, о том, что Императора Франции Наполеона медленно, но настойчиво пичкали ядами, среди которых преобладал мышьяк. Она напомнила удивленному Наполеону, который, естественно, включился в беседу с его любимцем Монтелоном, что уже перед Бородинской битвой он поражал своих генералом тем, что не слышал грохота пушек, напомнила и о мучивших его болях в период Ватерлоо. Наполеон, конечно, резонно напомнил о том, что в то время Монтелона с ним не было, а подоспевший Маршан удивленно напомнил о слуге Киприани, которому и полагалось следить за императорским погребом, но амазонка была неумолима. Она привела в пример исследования норвежского доктора Форсхвуда, который исследовал волосы, срезанные во время стрижек императора. Тот был вынужден с улыбкой признать, что, действительно, эти волосы подбирались прямо у него на глазах верными придворными на память, но не смог припомнить доктора Форсхвуда. Амазонка удержалась от комментариев о том, что тот жил намного позже кончины Наполеона, чтобы не вызвать шока у окружающих, и сказала только, что данный доктор проводил свои исследования анонимно, и с государем не встречался. «Но при чем же здесь Монтелон?» - трагично выкрикнул император. «Именно он является хранителем ключей от Вашего винного подвала, Ваше Величество.» - почтительно ответила амазонка: « И если Вы соизволите припомнить, никто другой, кроме Вас не пьет этот вино, а всякий раз, когда Вы решаете угостить им кого-либо – этот человек тоже заболевает.»

Вот теперь уже все посмотрели на Монтелона, а Маршан побледнел и схватился за шпагу, но император остановил его одним взглядом. Демонстративно игнорируя Монтелона, который стоял ни жив, ни мертв, он ласково обратился к негодующей амазонке: «Благодарю тебя, дитя мое за то, что ты развеяла мои подозрения на рак, от которого умер всего лишь в 38 лет мой отец. Я был уверен, что эта болезнь передалась мне по наследству. К тому же, – Наполеон по-прежнему не смотрел на Монтелона – ты разоблачила страшный обман и, возможно, спасла мне жизнь. Теперь позволь узнать, кому я обязан такой чести?» «Ваше Величество, я родственница вашего бывшего генерал-адъютанта Раппа.» - с поклоном ответила девица, умолчав, разумеется, что Рапп является ее весьма дальним предком. «Благодарю тебя, дитя мое, что проявила такую заботу о павшем императоре и такое мужество. Но что бы ты хотела в награду? У меня сейчас слишком мало способов вознаградить за верность. Мои добрые друзья, которые, невзирая на лишения последовали за мной, – император повернулся спиной к Монтелону, который начал потихоньку пятиться – подвергаются здесь гонениям и страдают исключительно из любви ко мне.» «Я тоже из любви к Вам, Ваше величество.» - амазонка пробормотала это, невольно покраснев, а Наполеон весело расхохотался. «Но, - продолжила девушка – Мне бы все же хотелось получить одну награду.» « И что же это?» - поинтересовался заинтригованный государь. «Я хочу сама приговорить к казни этого Иуду. Я хочу, чтобы он умер той смертью, которую готовил Вам» - продолжила она, сверкая глазами. Монтелон невольно отшатнулся, Маршан и, подоспевший Антомарки, слышавший последнюю часть разговора и согласно кивавший, угрожающе направились к графу, но Наполеон грустно заметил: «Если бы наказание выбирал я, то я не стал бы обрекать даже злейшего врага на подобные мучения. Ты ведь знаешь, наверное, что уже не первый год я страдаю от страшных болей, к тому же, я практически не могу передвигаться, не говоря уже о том, что бы сесть на лошадь. Я абсолютно беспомощен и полностью завишу от нескольких близких друзей.» - он покосился на Монтелона, и снова обратился к воинственной амазонке: «Неужели столь прекрасная девушка может быть столь кровожадной?». И, не дожидаясь ответа, вдруг резко повернулся к графу Монтелону: «Что я сделал тебе, кроме добра, неблагодарный? Может из-за меня пострадал кто-то из твоих близких, а я ничего не знал об этом? Отвечай!» «От Ваших действий пострадало все титулованное дворянство!» - наконец, разжал губы Монтелон. Сейчас он смотрел на Наполеона с дикой ненавистью : « Вы ввели «Гражданский кодекс» и равенство сословий. Из-за вас не смогла восстановиться династия. Вы сами объявили себя императором! » «Мой «Гражданский кодекс». – С грстью повторил Наполеон: « Я гордился им больше, чем любыми победами. Я надеялся, что обо мне останется добрая память благодаря «Гражданскому кодексу». Но ведь я сохранил вам титулы. Чем же ты недоволен? Или это заговор приближенных к д”Артуа. Он всегда меня ненавидел. Я прав?» - повернулся он к амазонке. Она успела только кивнуть, потому что дальше события разворачивались стремительно. Губернатор острова, как известно, не жаловал незваных гостей и не допускал их к своему царственному пленнику без своего отдельного дозволения. А тут амазонка успела произвести настоящий фурор, и теперь к маленькой хижине двигался весь гарнизон.

« Что это такое? – недовольно проговорил Наполеон - Ну, ничего. Сейчас я это улажу. Этот олух, видимо, забыл, с кем имеет дело. Я что уже не вправе приглашать гостей?» «Ваше Величество, может Вы соблаговолите пройти в дом. – Ласково заговорила амазонка. – А с этими господами я сама разберусь.» «Но как?» - изумился монарх. Амазонка тем временем кивнула Антомарки и Маршану, чтобы они увели императора, но никто ничего не успел предпринять, потому что Монтелон бросился вверх по склону на встречу солдатам с криками о помощи, а амазонка лихо достала из заплечного мешка автомат Калашникова.

«Сколько нам жизни отмерено?

Сколько надежды потеряно.

Сколько в нас веры утрачено.

Сколько любви не растрачено

Данным обетам привержены.

Смерть и бессмертье отвержены.

Мы пожелаем об участи

Седлать всех вечно живущими.»

9 апреля 2003.

«Ну и наделал ты шума на острове «Святой Елены» - ухмыляясь, заметил Император в своей беседе с Звениславом. «Что за любовь к театральным постановкам? И кто, интересно, тебе разрешил пользоваться современным оружием? Надеюсь, ты не собираешься сбросить на татаро-монголов атомную бомбу?» - продолжал он ерничать, хотя было заметно – доволен, и ангелы радостно скалятся. Давно их так никто не развлекал. Настоящий цирк. Последний раз встряска была во время войны ангелов. Но весело тогда не было. Война есть, война. А тут бесплатное кино с богом-экспериментатором.

«А что разве это запрещено правилами?» - в свою очередь усмехнулся Звенислав: « Вроде я получил полномочия без ограничений.» « Ну, ну. – Почесал голову архангел Гавриил – А ты знаешь, как тебя называет местная публика? Вечно живущий. Кочуешь по векам как Калиостро с непонятной целью. Где еще объявишься и что натворишь? И в каком обличии?» - весело хмыкнул пожилой архангел. «Но, но. Попрошу без пошлостей.» - нахмурился Звенислав и продолжил : «То, что я веселю вас, меня радует. Только мне это смешным не кажется.» «Да, ты у нас Дон Кихот. Восстанавливаешь поруганную справедливость.» - вставил Император. «Вот именно. Другим в пример.» - заметил Звенислав. «Но справедливость для каждого своя. Ты забыл это золотое правило? То, что справедливо для Наполеона, несправедливо для Монтелона.» - мудро заметил Император. «Так и я об этом говорю!» - воскликнул Звенислав. «Каждый сам создает свой мир справедливости. Я только указываю путь. Доказываю, что каждый может сделать то же.» «Да, согласен, Я хотел справедливости для всех, а так не бывает. – грустно заметил Император – Может, ты и прав. Альтернативные миры и каждый счастлив.» «Но своим примером ты только сбиваешь людей с толку.» - вмешался архангел Гавриил: « Они увлеклись твоими приключениями и не хотят создавать свои миры. Ты для них создатель увлекательных картин, вечно живущий.» «Помните, когда умер Сталин, люди плакали и говорили, если бы каждый, кто готов отдать за него свою жизнь, смог подарить ему хотя бы час своей жизни, он бы жил вечно.» - невпопад сказал Звенислав, думая о своем. «К чему ты все это?» - нахмурился Император. «Так, вспоминаю народное мнение, что Бог вездесущ. На самом деле, он слишком ленив, чтобы интересоваться их делами или пытаться что-то изменить.» «Так теперь ты появился. – Обрадовался Император. – Ты не ленив, но тоже занимаешься только своими личными закидонами. Счастье вселенной и всеобщей благодати пока тоже не видно.» «Это потому что им еще не надоело любоваться чужой жизнью и они берут с тебя пример и тоже слишком ленивы, чтобы создавать свою.» - огрызнулся Звенислав – «Но, ничего. Я их научу….Потом.»

Клеменция Венгерская внимательно смотрела в окно, словно, могла увидеть там что-нибудь, кроме ноябрьской мглы и сырости. Ее приезд во Францию был поспешным. Даже слишком поспешным, как сочли все ее родственники, включая бабушку. Ее предшественница, как говорили, умерла. Если это и было так, то умерла она при весьма загадочных обстоятельствах. Еще совсем недавно она была замужем за нынешним суженным Клеменции Людовиком Сварливым, наследником умирающего Филиппа. При мысли о своем будущем женихе, Клеменцию передернуло от отвращения. И неважно, что они едва успели познакомиться, а Людовик улыбался и расточал комплименты. Его дурная слава неслась впереди него. Едва успев вступить на землю своего будущего королевства, Клеменция уже знала, что ее предполагаемый муж психопат и садист, что его любимым развлечением является охота на голубей из лука, что он очень любит мучить животных и…людей. А так же, у него мания величия и он, не проявивший себя ни одним серьезным или просто умным поступком в царствование своего великого отца, считает себя гениальным уже просто потому, что ему предстоит унаследовать корону.

Но Клеменция ничего не могла сделать. Собственно, как это обычно и бывает в королевских семьях, ее мнения никто не спрашивал. Из Франции явился посол, который, кстати, вел себя весьма элегантно, и сообщил, что жена наследника Маргарита скоропостижно скончалась, не оставив потомства и теперь Людовику требуется немедленно жениться вновь. Конечно, все это пересыпалось комплиментами и подарками, а так же, заверениями в неземной красоте Клеменции, отчего на ней и был остановлен выбор. Все подобные речи, конечно, нисколько не обманули девушку, которая прекрасно знала, что Людовик никогда ее в глаза не видел. Кроме того, даже до нее уже успели докатиться смутные слухи о том, что все три принцессы, являющиеся женами сыновей короля, внезапно провинились. Их застали во время акта прелюбодеяния с молодыми дворянами. За что эти принцессы были заточены в мрачный замок, в котором жена Людовика Маргарита и скончалась при весьма туманных обстоятельствах, очень сильно напоминающих убийство. Поговаривали, что инициатором ее скорой кончины был никто иной, как ее собственный благоверный. И после всего этого ее решили выдать замуж за подобного человека! Но чему тут можно удивляться, если король Филипп отдает родную дочь замуж за англичанина Эдуарда, всему миру известного своими нетрадиционными склонностями заводить фаворитов мужского пола.

Клеменция тяжело вздохнула и повернулась к постели больного, который в это время как раз проснулся. «Как все же хорошо, что мне доверили ухаживать за королем Филиппом, а не развлекаться с его отвратительным сынком, который, на самом деле и не умеет развлекаться.» - подумала Клеменция и подошла к изголовью большой кровати. Филипп, после того, как его хватил удар в лесу во время охоты, почти не мог разговаривать. Хотя, говорят, он и раньше был молчалив. Вот и сейчас он молча, спокойно глядел на нее своими огромными завораживающими, ясными как небо глазами. Клеменция села рядом и взяла его за руку. Потом поднесла к губам больного стакан с водой. Он неожиданно слабо улыбнулся, как будто она предвосхитила его просьбу. Клеменция знала, что нелады во Французском королевстве совпали с преследованием королем Филиппом Красивым ордена Тамплиеров. Сама она мало, что понимала в этой истории. Знала только, что тамплиеры сосредоточили в своих руках уйму богатств, став своеобразным королевством в королевстве. Что обвинены они были церковным судом в ереси и недавно Жак Моле, глава ордена, был публично сожжен на костре, отказавшись от предложенного королем помилования, и, умирая, послал свое страшное проклятие Римскому Папе, который после этого практически сразу скончался и всему роду короля Филиппа Красивого. Но Клеменция не знала того, что племянник грозного Моле, под предлогом достойных похорон дяди, в которых король не мог ему отказать, сумел вывезти те самые сокровища, который король полагал пустить на благо Франции. Не понимала юная принцесса и того, что немало наследников осталось у могущественного ордена, и были они практически вездесущи. Ведь деньги делают много, а если еще играть на жажде власти в окружении короля, то можно рассчитывать еще на большее. Поэтому ее поспешный приезд сыграл на руку заговорщикам. Сейчас они пытались расправиться с великим королем, так намного опередившим свое время, руками чужестранки.

Король Филипп Красивый во времена своего правления мог многое: он начал, вопреки всем советам придворных, которых он попросту не слушал, постепенную отмену крепостной зависимости, он объединил разрозненные части страны, он, наконец, ввел единую денежную систему во Франции, ликвидировав остатки самовластья местных пэров. Единственное, что он не решился сделать, а именно это сделать было необходимо в первую очередь, это изменить законы престолонаследия. Так намного позже поступил русский царь Петр I, заявив, что наследовать может любой, кто достоин императорского доверия и может честно служить своей стране. Но как раз при Петре и возникли коллизии с престолонаследием, и Филиппу IV пришлось столкнуться примерно с такой же проблемой. Вокруг него образовалось слишком много алчущих власти наследников, но немногие были действительно к власти пригодны. Больше других к короне рвался брат Филипп Карл, шумный, энергичный и предприимчивый в делах, касающихся государственных интриг, человек. Он был прямой противоположностью своему спокойному, волевому, уверенному в своих поступках, старшему брату.

Прямым наследником Филиппа был его старший сын, пресловутый Людовик, к которому испытывала такое отвращение Клеменция. Этот молодой человек не имел никакого опыта в государственных делах и ничему не хотел учиться. Своего знаменитого отца он ненавидел и мечтал доказать всему миру, что правитель из него выйдет намного лучше. Но чем лучше, он и сам не знал.

Пожалуй, самым достойным претендентом на корону являлся средний сын Филиппа. Тоже Филипп, по прозвищу «длинный». Он, во всех своих неторопливых рассудительных поступках, напоминал отца и был, как и король, чрезвычайно решительным.

Младший сын Филиппа, Карл в семье считался дурачком, хотя его скорее можно было назвать человеком отрешенным, не от мира сего. Он мало интересовался государственными делами и был по натуре мечтателем. Престол он мог уступить кому угодно из тех, кто имел на него влияние. А влияние имел его дядя Карл и двоюродный брат, сын Карла Валуа, Филипп.

Все эти люди бестолковой шумной толпой периодически топтались у постели умирающего короля. А потом так же дружно исчезали, оставляя его одного с довольно странной сиделкой – невестой сына Клеменцией.

Солнце уже садилось в море, оставляя за собой золотую дорожку. Звенислав и его тень сидели, свесив ноги с пирса, и беседовали. В этот закатный час ничто не беспокоило их и не мешало тихому уединению. «Ты, конечно, считаешь себя во всем правым.» – довольно агрессивно начала тень. Звенислав хотел было ей напомнить, кто есть кто, но неторопливый закат и спокойное море настраивало его на миролюбивый лад. «Ты хоть знаешь, что про нас говорят?» - не отставала тень. «Пусть. На каждый роток, как говорится…» - протянул Звенислав и искоса взглянул на тень. Выглядела она неважно. Лопатки торчали больше обычного. Нос заострился. «Интересно, как со стороны выгляжу я.» - лениво подумал Звенислав. Сейчас ему меньше всего хотелось выслушивать нравоучения и от кого? От своего « alter ego». Но разговор продолжать все же пришлось. «Я понимаю, ты считаешь, что сейчас я действую исключительно в личных целях. Я, что называется, дорвался.» - сказал он, оборачиваясь к тени. Та ответила без привычной грубости и неожиданно серьезно : « Меня волнует, что ты будешь делать дальше. Нет, не кого ты выберешь главным героем на потеху толпе - это я знаю. Меня интересует, что будет с тобой. Когда герои великих эпох тебе наскучат. Ведь так всегда происходило в реальном мире. Ты постоянно находил себе кумира. Во что бы то ни стало сводил с ним дружбу, а потом … Потом разочаровывался в нем. Ты просто перерастал его, и тебе становилось неинтересно. Между прочим, ты разбил не одно сердце. Мне ли это не знать. Меня не волнует, чему ты собираешься учить это быдло, которое собирается каждый день поглазеть на твои подвиги. Те, кто хоть что-то еще хочет, давно смекнули, что к чему, и устраивают свои миры. Некоторые, между прочим, вполне неплохие. Без всякого надрыва и ложных героев.» «Вот видишь!» - просиял Звенислав – «Значит все не зря. Все для народа, хотя, признаться, обустройством его счастья, я хотел заняться несколько позже. Надо же хотя бы на том свете хоть немного о себе подумать.» - сострил он. Но тень была, по –прежнему, мрачна: « Я тебе не об этом толкую. Я пытаюсь понять, что будешь делать ТЫ! Запомни, никому, кроме меня лично до тебя нет никакого дела. А так как ты, в некотором роде часть меня, то меня это волнует.» «Только поэтому. – усмехнулся Звенислав – Кстати, тебя никто не заставлял за мной следовать. Тем более, в таком виде.» Но тень на скандал не пошла и продолжала гнуть свое: « Я не сомневаюсь, что ты не проторчишь даже одной эпохи на «Святой Елене» или в военных походах по покорению мира. Тебе станет скучно уже через месяц. Я не спрашиваю, с кем ты оставишь своих избранников, потому что знаю ответ. Ты оставишь их с собой. С тем тобой, который является твоей застывшей в этом периоде копией.» «Остановись мгновение!» - засмеялся Звенислав: «Знаешь, приятно, что хоть кому-то ничего не надо объяснять.» « И с народом, - продолжила тень – я не сомневаюсь, в итоге, все будет в порядке. Твой любимый Император сможет на время отдохнуть от трудов праведных.»

«Мой любимый?» - возмутился Звенислав. «Конечно. Уж я-то тебя знаю достаточно. Может, ты сейчас и думаешь, что ненавидишь его, но, на самом деле, ты просто ищешь его благосклонности и восхищения. Просто ты ревнуешь к его окружению и хочешь, чтобы он всецело принадлежал тебе. Но что, наконец, будет, если и это последует? Ведь даже ОН тебе наскучит. И я спрашиваю еще раз, что ты будешь тогда делать?»

Закат померк. То ли это произошло в сознании Звенислава, то ли, правда, солнцу пора было садиться, но только стало невыносимо темно и ему показалось, что вокруг не южная теплая ночь, а опять привычный могильный склеп. «Умеешь же ты портить настроение.» - проворчал он, поднимаясь на ноги. Но тени рядом уже не было. Она, как известно, покидала его по ночам.

Король Англии Генрих VIII страдал один в своих покоях. Могущественный властелин, перед которым трепетали не только придворные и обе палаты Парламента, но и другие государства, вдруг почувствовал себя совершенно одиноким и покинутым. Он не понимал, как это могло случиться. Раньше, когда он даже не был наследником престола, он страшно завидовал своему старшему брату Артуру, которому предстояло унаследовать трон. Артур был болезненным мальчиком, в отличие от крепкого Генриха, но ему все равно уделяли повышенное внимание, все придворные старались заручиться его вниманием, а Генриха практически игнорировали. Маленький Хел вначале думал, что это связано с достоинствами старшего брата, который какое-то время был для него предметом для подражания. Но вскоре он понял, что дело тут не в личных достоинствах, а в наибольшей близости к власти. И тут юного принца охватило негодование. Он старался изо всех сил понравиться отцу и придворным. Именно он был наиболее образован, хотя учился и не очень прилежно, но, обладая превосходными способностями, мгновенно схватывая все науки. Быстро овладел несколькими иностранными языками, интересовался таким новым в тот период времени предметом, как астрономия, и весьма преуспел в нем. К тому же, он был галантен, прекрасно танцевал, был не чужд искусству и отличался в военных упражнениях. И, несмотря на это, ему почти не уделяли внимания. Все крутилось вокруг его вялого старшего брата. Но продолжалось это недолго. Артур умер, едва успев произнести брачный обет. Невеста так и осталась в девственницах. А она была прекрасна, эта яркая южная девушка – Екатерина Арагонская. И то, что она была на шесть лет старше маленького принца Генриха, его не смущало. Теперь, после смерти брата, он, наконец, почувствовал всю прелесть жизни наследника престола. На него поспешно обратил внимание отец и начал, несколько поздновато, приучать сына к государственным делам. Но время было уже упущено. Юный Генрих не хотел слушать скучные нравоучения скупого отца, который, с таким трудом завоевав престол, боялся всего на свете и превратился в настоящего скрягу, не сомневаясь, что его сила исключительно в деньгах. Так как с их помощью ему уже не раз приходилось подавлять мятежи недовольных баронов. Но Генриха раздражала скупость отца. Он теперь был в центре внимания. Ему льстили придворные, на него заглядывались фрейлины. Да и сам он уже начал посматривать на красивых девушек и они его интересовали значительно больше, чем долгие и нудные наставления царственного батюшки. Когда принц проезжал по улицам Лондона и других городов, его всегда встречала шумная толпа, под копыта его коня кидали цветы и все с радостными улыбками приветствовали красавца принца, так разительно отличающегося от своего вечно хмурого отца. Генрих в ответ улыбался и раскланивался во все стороны. Сердце у него замирало от счастья, когда он улавливал громкое перешептывание: «Вот это будет король! Долгие ему лета. Дожить бы до его правления!»

Сам для себя Генрих давно решил, что править будет иначе, чем его вечно всего боящийся отец. Он будет основывать свое правление на любви народа, а не на страхе или подкупе. Он будет веселиться и с ним будет радоваться и веселиться его народ.

И вот это свершилось. Старый король умер, оставив сыну огромную казну. И, Генрих VIII , женившись на принцессе Арагонской, которой совсем не претило выходить замуж вторично, да еще и за младшего брата мужа, начал каждый день устраивать шумные балы, веселую охоту и грандиозные рыцарские турниры. В которых, разумеется, сам принимал участие и, конечно же, выходил победителем. Надо заметить, что эти победы только отчасти были лестью придворных, которые никогда не позволили бы себе вышибить короля из седла. На самом деле, Генрих, действительно, преуспел в рыцарском искусстве и, к тому же, отличался могучим телосложением. А то, что от него не могли отвести глаза все присутствующие дамы, тоже было вполне объяснимо – молодой король был безупречно сложен, его золотистые волосы лихо выбивались из-под берета, а голубые глаза смотрели добродушно и лукаво. Конечно же, он не мог отказать буквально вешавшимся на него дамам и вскоре у него появился внебрачный сын, названный, разумеется, Генрихом. А потом и другие мальчики. Но что больше всего огорчало короля – хоть его законная королева рожала достаточно регулярно, и однажды Генрих закатил грандиозный пир в честь рождения наследника, сына, названного Артуром. Но тот прожил даже меньше, чем незадачливый брат Генриха и скончался вскоре после рождения. Далее у королевы последовала череда выкидышей. А потом, наконец, родилась девочка, которую назвали Марией. Но Генрих ждал законного сына, а он все не появлялся. Король все чаще изменял жене, с раздражением наблюдая, как вянет ее некогда блистательная красота. Сам Генрих был в полном расцвете сил, а жена его превратилась в дряхлую старуху. Кроме того, стало ясно, что долгожданного наследника так и не будет. А тут еще подвернулась красотка Анна Болейн. Ее сестра Мария уже успела побывать в любовницах Генриха, но Анна заартачилась, поставив королю ультиматум – она ляжет с ним в постель только после совершения брачного обряда. И Генрих, наконец, решился. Ведь его дорогая Анна обещает ему сына! Развод с Екатериной Арагонской занял гораздо больше времени, и на него было потрачено куда больше сил, чем этого хотелось бы королю. Римский папа должен был бы воспрепятствовать по церковным канонам браку с Екатериной, ибо «Не возжелай жены брата своего». Генрих все чаще с грустью вспоминал об этой истине и приводил в качестве аргумента своей бездетности. Но родственником Екатерины Арагонской был кардинал, и Римский папа категорически отказался дать развод и даже пообещал в случае ослушания, отлучить английский народ от церкви, а короля предать анафеме. Это было страшным делом. Ведь на памяти королей не одна история подобного отлучения. Например, когда французский король Филипп Август, уже будучи не первый год женатым, стал неугоден новому Папе, во Франции были закрыты все церкви. Отложены на неопределенное время не только браки, церковные праздники, но даже похороны. А когда трупы в домах горожан начинали нестерпимо вонять, их попросту относили на помойку. И король, наблюдавший все это, ничего не мог поделать, кроме как отказаться от любимой жены, уже родившей ему нескольких детей. Но не таков был Генрих VIII ! Он тут же вспоминает все жалобы населения на непомерные поборы церкви и на критику католицизма со стороны наиболее светлых умов. Генрих, по своей сущности, был демократом и дозволял свободу слова в весьма неумеренных количествах. Он даже радовался выходу в свет знаменитой «Утопии» Томаса Мора, хотя по здравому рассуждению, именно за эту «Утопию» Мору и следовало отрубить голову. Ведь не будь ее, может, революционерам XIX – XX веков и не пришло бы в голову строить на подобии этой злосчастной утопии социализм в отдельно взятой стране.

И вот Генрих идет на совершенно невероятный шаг, а именно, посылает Римского папу с его анафемой и, заодно, католической церковью, куда подальше. В Англии теперь торжествует собственная англиканская церковь, построенная на смеси лучших элементов католичества и протестантства. Народ ликует. У церковников земли отобраны и переданы под детские приюты и пристанища для нищих. Библия, наконец, переведена на родной английский язык с латыни. Себя король тоже, конечно, не обделяет. Что же церковь? Она молчит. И продолжает служить королю. Что дворяне? Они подтверждают в Парламенте правильность королевского решения. Несчастная Екатерина Арагонская удаляется от двора и ее место занимает счастливая Анна Болейн. Но счастье это длится недолго. Вскоре Анна рожает королю девочку – Елизавету, будущую величайшую королеву Англии. Но король, понятно, разочарован. Его опять обманули. Затем рождается мертвый мальчик-урод, и Генрих почти без угрызений совести верит наветам придворных о том, что Анна ему изменяет. В те времена измена королю приравнивалась к измене государству. Так как от подобных действий мог родиться незаконный младенец, не имеющий ничего общего с божественным королевским древом. Парламент приговаривает Анну к смертной казни и Генрих не возражает, напротив, тут же отправляется к своей новой пассии – Джейн Сеймур. С ней ему повезло. На свет появился долгожданный наследник мужеского пола, нареченный Эдуардом. Но Джейн умирает от родильной горячки, и Генрих вновь оказывается перед выбором новой жены.

На этот раз он решил, что пора бы ему перестать шокировать общественность морганатическими браками с фрейлинами двора и заключить, наконец, династический союз с кем-нибудь из иностранных принцесс. И государству, заодно, польза будет. Правда, он попытался было попросить своего вечного друга-недруга короля Франции Франциска прислать побольше знатных незамужних дам, что бы Генрих мог выбрать. На что Франциск ответил, что невесты Франции не кобылы, чтобы их выстраивать в ряд и смотреть им зубы. А что такого? В России, например, такой обычай был очень даже распространен. Когда первого царя из рода Романовых не смогли сосватать ни за одну из иностранных принцесс для укрепления государственной мощи, ему, невзирая на его возражения (любил-то он другую), навязали самую грудастую, из выстроенных в ряд боярынь. Да и Иван Грозный, говорят, такими потехами любил баловаться. Однако, Франциск оказался несговорчивым и пришлось Генриху пойти на уступки своим придворным, предложив им самим выбрать для него жену. Главное, чтобы красивой была. Но вот тут-то и вышла осечка. Дело в том, что придворный художник Ганс Гольбейн нарисовал портрет Анны Клевской. Уж что Генрих нашел в этом портрете красивого, непонятно, однако, оригинал оказался еще хуже. Вот тогда Генрих, спешивший на встречу с «фламандским лебедем», и взвыл, увидев «фламандскую кобылу». Но на время мы его покинем и посмотрим, что же поделывает Звенислав.

Звенислав, тем временем, карабкался по горной круче. Чего его туда занесло не мог бы ответить и он сам, так как он терпеть не мог горы, а, напротив, предпочитал море или, в крайнем случае, пустыню с живописными барханами. В юности он, правда, занимался альпинизмом, и теперь весьма ловко преодолевал препятствия, не без удовольствия наблюдая за потугами кряхтящей от злости тени. Наконец, они выбрались на ровную площадку, где протекал приятно журчащий ручеек. Здесь можно было отдохнуть без назойливого любопытства горожан, преследующих Звенислава по пятам.

Но не успели они удобно расположиться и достать взятые с собой припасы, как неизвестно откуда выскочил здоровенный чабан с глазами навыкате. И вот он уже занес над Звениславом свою палку, но Звенислав был ловок и мгновенно откатился в сторону, а палка, с треском ударившись о камни, разлетелась на куски. «Постой, постой! – закричал Звенислав – Ты что очумел мужик? Что мы тебе сделали?»

«Я всю жизнь на Кавказе прожил. Все мои предки на Кавказе прожили. Всегда в одного Бога верили. Русскому белому царю служили. Ты кто такой, чтобы все это рушить?» - завопил чабан. «Погоди, погоди. Не горячись. Давай-ка, разберемся.» - и Звенислав, нарочито игнорируя опасность, поудобнее устроился на придорожных камнях и достал из сумки кусок сыра с хлебом. Чабана эти действия несколько остудили и он, косясь на Звенислава, все еще сердито продолжал: «Нет, ты скажи, кто ты такой, а? Мои предки против царя не бунтовали, сколько их не соблазняли и не уговаривали. Шамиль пришел, и Шамилю не поддались. Так и сказал мой прапрадедушка: «Мы великому белому царю на верность присягали, и измены у нас в роду не водилось. Даром, что ты королем Закавказья хочешь стать. Нам твои дела не интересны. Мы здесь всегда овец пасли и потомки наши овец будут пасти.» Вот как сказал мой великий прапрадедушка, а теперь объясни, ты кто такой, чтобы против царя и Бога идти и самому богом становиться?» Звениславу от этой патетической речи невольно стало смешно, и он поспешно сделал глоток вина и закашлялся.

Тень фыркнула и насмешливо посмотрела на него: «Ну, ну, мол. Как будешь выкручиваться?» Звенислав протянул флягу чабану. Тот недоверчиво понюхал, потом глотнул и сплюнул: «Дрянь вино. Наше всегда лучше было.» «Ну, конечно. - Подумал про себя Звенислав – Только моему вину двадцать четыре века. Оно еще из запасов Филиппа Завоевателя. А тот толк в винах знал. А вот вы, ребята, в ту пору еще с веток не слезли.» Однако, нарываться не стал и ответил миролюбиво: « Ты присядь почтенный. В ногах, как говориться, правды нет. И расскажи, чем же я тебе не угодил? Царей я не убиваю. Наоборот, спасаю некоторых. С Богом у меня тоже теплые дружественные отношения. Народ твой я раньше в глаза не видел. Так чем я тебе так досаждаю?» «Ты мне зубы-то не заговаривай. Я говорю тебе: Бог один. Потому что если их много разведется, какой будет тогда порядок?» - снова возмутился чабан. «И как только в этих диких местах про меня узнать сумели.» - подумал Звенислав и продолжал: «Так значит, тебе многобожие не нравится? А как же твои предки? Ты о них до какого колена слышал? Не знаешь разве, что предки твои раньше многим богам поклонялись, и пастушечьий бог у вас был. Вы ему жертвы приносили.» «Было такое. Отрицать не буду.» - внезапно застыдился чабан: « И сейчас некоторые такое проделывают. Говорят, помогает отару целой сберечь и от мора спасти. Да вот только не помогает вовсе.» - и чабан в сердцах плюнул. «Ну. Ладно. – Гнул свое Звенислав – не помогает и не надо. Так что ты им за это вендетту устраиваешь? На всех так бросаешься?» «Чего на них бросаться .– хмыкнул чабан – Живут люди. Никого не трогают. Пусть себе тешатся. Главное, нас так жить не заставляют.»

«Ну, а я разве заставляю? – удивился Звенислав – Я-то вас и подавно никак не касаюсь. Как на другой планете.» «А разве не правду говорят, – нагнувшись к уху Звенислава, горячо зашептал чабан – что ты Наполеона против русских войск спас. Что историю переворачиваешь. Так скоро выйдет, что оглянусь я, а никаких моих предков и вовсе не существовало. А может, они какими-нибудь турками и вовсе сделаются.» «Это ты прямо машину времени себе представил. – облегченно улыбнулся Звенислав – Не волнуйся. Ход истории, который тебе так нравится, от моих действий не пострадает. Предки твои предками и останутся.» «Слово даешь?» - просиял чабан – Ну. А скажи, зачем же тогда все это? Действия твои?» «А тебя все в истории твоего рода устраивает?» - вопросом на вопрос ответил Звеинслав: « Ничего изменить не хочешь? Лично для себя?» «А чего мне менять? – удивился чабан – Мой отец овец пас, дед овец пас…» «Да, да, помню» - отмахнулся Звенислав, вставая: «Что ж, прощай, вольный пастух, и помни – ничего в твоем роду не изменится. И сын овец пасти будет.» И Звенислав поспешно зашагал в обратную сторону, сердито ворча : « Нигде покоя нет. И ведь просил этого чертового Императора дать мне охрану, а он – ты у нас теперь рыцарь, значит за себя постоять можешь. Вдобавок Бог, соответственно, непогрешим и неуязвим.» «Вот. Вот. – ехидно вмешалась тень – И, кроме того, почему бы тебе не пострадать как истинному сыну божьему?» Неизвестно, чем бы закончился их разговор, если бы внезапно в клубах поднятой пыли не появился снова спешащий к ним чабан. «Эй! Как тебя! Господи-экспериментатор! Погоди!» - вопил он. «Что еще принесла его нелегкая? Только, думал, отделался.» - пробормотал Звенислав и со страдальческой миной обернулся к пастуху. «Я вот вспомнил, – задыхаясь от быстрого бега, выпалил пастух – Одного моего прадеда бандиты повесили. Так значит, если ты такую волю дал, то за него и отомстить можно? Не потомкам его. С ними мы уже век воюем. А ему самому?» - глаза у чабана радостно горели. «Почему бы и нет.- Вздохнул Звенислав – Если тебе больше ничего не надо для счастья…» «Я сейчас, я мигом!» - заспешил чабан, низко кланяясь Звениславу. «Да можешь не спешить. У тебя вся вечность в запасе.» - но эти слова Звенислава чабан уже не слышал. «До чего же нелюбопытный и примитивный народ.» - устало вздохнул Звенислав. А тень позлорадствовала: «Почему же? Можешь гордиться собой. Осчастливил еще один народ. Прямо как Прометей, принесший свет. До этого они только и знали, что овец пасли, а теперь вот мстить друг другу будут.» «А то они раньше не мстили?» - рассердился Звенислав: «Что я виноват, что у них на большее фантазии не хватает? Как я, по-твоему, должен их образованием заниматься? Если уж с этим ни царь-батюшка, ни советская власть, ни сам Господь Бог не справились?» «А зачем тогда что-то менять, если не лучше получается? – тихо прошептала тень – Им железная рука нужна, а ты их в вендетту окунул. За этим только деградация следует.» «А может, они хотят так – сказал Звенислав – Ты все хочешь как Император, насильно тащить народ к счастью. Но у него-то разве лучше получилось? Для кого это счастье? Да и на него посмотри. Разве он счастлив? Скучно ему, грустно. Да и заговоры постоянно. Вечно кто-нибудь из ангелов или архангелов власть перехватить хочет. Несчастный он. Устал потому что народ счастливым делать. А народ непонятно какого счастья ждет. Поэтому он и на мой эксперимент с такой охотой и согласился. Надеялся, что если толка не будет, так хотя бы повеселятся все некоторое время. Так что из всех Император самый несчастный.» «Вот и ты таким будешь.» - тихо проговорила тень и скрылась в кустах.

Александр Великий нашел воду в пустыне. Может, конечно, ему и помогали в боги, но он в этом сильно сомневался. Счастливые, они с Птолемеем, начали копать землю около источника, а потом послали за своей, уже обессилено падающей армией. Спасти мало кого удалось. Но, все же, Александр не провалил этот поход, и значительная часть его армии выжила. Хотя многие остались под палящим солнцем на радость воронам. Все таки, в очередной раз Александр доказал себе и всем остальным, что есть в нем что-то божественное. Ведь только он смог провести целую армию через это страшное место. До него, ничего подобного не удавалось ни одному полководцу. И воду нашел именно он, а не кто-то еще.

Окрыленный своими успехами, Александр сидел над картой мира, когда к нему в палатку вошел Гефестион. Он любил Александра гораздо больше, чем может себе позволить любой приближенный великого царя и этот факт всегда сильно раздражал царицу Роксану. « С чем пожаловал, друг?» - радостно приветствовал его Александр, отрываясь от плана дальнейшего покорения мира. «Ничего хорошего, царь. Покоренные племена опять восстали. Но самое плохое в другом, и пришел поговорить с тобой об этом.» - мрачно сказал Гефестион. «Что такое?» - нахмурился Александр, с досадой подумав, что друг слишком часто в последнее время появляется с дурными новостями. «Македонцы жалуются. – продолжал между тем Гефестион. – Они считают, что ты совсем забыл о них, что променял на персов, что уделяешь своим друзьям мало внимания, что напрасно ходишь в персидской одежде, что, наконец, пора возвращаться в Пеллу.» «Когда и куда возвращаться, я сам решу!» - побледнел от гнева Александр: «А если кому-то не нравиться, может отправляться домой. Не ожидал, что среди моих самых верных соратников нашлись трусы и слабаки.» «но их можно понять. – мягко прервал его Гефестион – Ты лелеешь планы покорения мира, но они… Они простые люди . Им хочется увидеть родные поля. Многих тянет назад к семьям. Их дети растут без отцов.» «Хорошо, что же ты предлагаешь?» - выкрикнул Александр. «Успокойся, царь. Ты знаешь, как я люблю тебя.» - Гефестион мягко коснулся руки Александра, призывая его к спокойствию: «Но, может быть, стоит отпустить домой наиболее старых и заслуженных ветеранов. Они вернутся и будут славить тебя. Они расскажут о твоем величии своим детям. Они вспомнят, как выглядит любимая Македония и передадут привет твоей матери, которую ты так долго не видел.» «Уж не предлагаешь ли ты и мне вернуться, Гефестион?» - улыбнулся Александр: «Нет, друг. Ты же знаешь мое божественное предназначение. Я пойду дальше, если остановиться сейчас, то еще не покоренные государства всегда будут представлять угрозу для моей империи. А на земле не должно существовать никакой другой империи, кроме империи Александра. Что же касается того, чтобы отпустить домой часть ветеранов, то я сам давно подумываю об этом. Но не кажется ли тебе, Гефестион, что это может стать роковой ошибкой? Ведь македонцы хотя и ворчат, а они не могут не ворчать, ведь многие из них помнят меня еще ребенком, и им кажется, что сейчас, когда моя армия столь велика, я не отдаю им должного. Но все же, они могут воспринять предложение вернуться домой как оскорбление. Никто из них не захочет покинуть меня. Вот увидишь.» «Но давай все-таки попробуем. – Не сдавался Гефестион. – Ты слышишь шум у твоей палатки? Выгляни и посмотри, что делается. Видимо, пока мы беседовали, их недовольство достигло критического накала.» Но Александр уже не слушал, он моментально вскочил на ноги и вылетел из палатки.

Его взору предстала весьма без радужная картина. Десятки, гудящих как пчелиный рой, македонцев с оружием в руках толпились около царского шатра. Они потрясали копьями и выкрикивали оскорбления. Александра, тихо стоящего около входа в палатку, они заметили не сразу и он успел многое о себе услышать. «наш царь забыл нас!» - выкрикивали одни. «Он возомнил себя Богом!» - вторили другие.

- Говорят, он нашел себе новую персидскую забаву и развлекается с мальчиками.

- Нет, он напивается на пирах с персами и мидийцами, на которые нас не приглашает.

- Он завел себе афинскую гетеру, а мы так давно не видели жен!

Слушая все это, Александр медленно закипал от гнева. И, прежде чем Гефестион и царская охрана успели его остановить, он кинулся в самый центр гудящего войска. Гефестион с ужасом вспомнил, что именно так чуть было не погиб Филипп Завоеватель, отец Александра. И спас его от разъяренных, готовых в ярости порвать на части царя солдат, именно Александр. «Вы! Слушайте меня все внимательно! – высоко подняв руку над головой, выкрикнул Александр : «Сегодня же вы все отправляетесь домой! Вы не заслужили моей любви и моего доверия. Вы распускаете обо мне грязные слухи как бабы, для того, чтобы скрыть собственный разврат. Разврат в ваших сердцах, когда-то преданных мне. Я так верил вам, мои македонцы! Вы были для меня всем. Вы заменяли для меня семью. Ради вас я пустился во все опасные походы, чтобы вытащить Македонию из многовековой грязи, чтобы показать зазнавшимся афинянам и наглым персам, которым мы платили унизительную дань, что македонцы – великий народ и что мы не позволим никому нас притеснять. Но вы предали меня. Чего еще мне ждать от вас? От вас, таких отважных, таких безудержно смелых, какими я видел вас во всех моих походах. Я знал, что на македонцев я всегда могу положиться. Что они не дрогнут, не побегут. Но, видимо, все, кто зарывал меня собой в смертельных сражениях, кто переходил со мной Граник и победил Дария, все эти отважные македонцы погибли. И здесь я вижу один сброд! Прощайте же. Я не желаю вас больше видеть. Все вы получите достойную пенсию и сможете вернуться домой с набитыми деньгами карманами.»- Александр неожиданно закончил свою пламенную речь и, не успел никто из притихшей ошарашенной толпы сделать ни одного движения и вымолвить хотя бы слово, как царь уже скрылся в своей палатке. Там он сидел раскачиваясь и схватившись за голову. А пристыженные македонцы неожиданно резко поменяли свое решение вернуться скорее домой и с видом побитой собаки тихонько подтягивались к палатке. Был слышен шепот: «Неужели он, действительно, отправит нас домой?»

- Нет, я не пойду.

- Неужели он не простит нас?

Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы около царской палатки неожиданно не появилась богиня, которую все узнали, несмотря на ее долгое отсутствие. Македонцы приветствовали ее дружными криками. Ведь она сражалась наравне с ними во время первых походов Александра. А с другой стороны палатки подходила чем-то недовольная Роксана. Александр выглянул на шум и замер.

Звенислав прогуливался в компании Императора по тенистым аллеям божественного дворца Армагедона. Повсюду сновали райские птицы. Впрочем, не все из них отличались любезностью. Одна демонстративно нагадила Звениславу на разукрашенный мундир, а другая, пролетая мимо с громким насмешливым карканьем, обернулась и показала длинный, красный, раздвоенный как у змеи, язык. Император, похоже, был доволен. Вероятно, все получили приказ сбить спесь с новоиспеченного бога. Звенислав мог эти выпады игнорировать, но тогда ему бы просто не дали прохода. Поэтому он решил пошутить: «Что, вечный владыка, совсем твои создания от рук отбились? Никакого порядка и где? В самой цитадели создателя.» И он брезгливо стряхнул птичий помет на мантию Императора: « Ай, ай, ай. И на Вас попало.» Император поморщился. Трюк явно не удался. И он незаметно сделал знак пальцами. После чего ветви растений уже не рвали на Звениславе мундир, а ноги престали оплетать, неизвестно откуда взявшиеся, лианы.

«Так расскажи мне, путник, как ты все же представляешь общественное благо?» - начал беседу Император: « Нет, я понимаю, что ты имеешь в виду под благом ЗДЕСЬ. Когда можно игнорировать все правила и условности. Каждый создает мир по своему образу и подобию, невзирая на заповеди своего грешного создателя. Может, даже несколько миров. В зависимости от аппетита и интеллектуального уровня. И плевать им на всех богов..» «Да. – подхватил Звенислав. – И главное, никому от этого вреда не будет.» «Хорошо, я понял. И даже готов смириться. Тем более, меня уже никто не спрашивает. Уже многие, насмотревшись, как это делаешь ты, тоже преуспели. Их теперь в привычные рамки не загонишь. Бунт будет. Целый революционный переворот ты произвел, господин реформатор. Вот не было печали. Сколько тысячелетий скучали. И вот появляется один такой непокорный. Ангелы напуганы. Кому они нужны теперь? Архангелы ко мне жмутся, да и мне самому, скажи, какая работа осталась, если каждый сам по себе бог?» - проговорил все это Император с хитринкой в голосе и смотрел на Звенислава, жмурясь, будто от яркого солнца, а солнца за ветвями деревьев и видно не было. Поэтому и ответил Звенислав в тон: «Ты мне, государь великий, сказки-то не рассказывай. Не мог такой как я появиться без твоего ведома и согласия. Все это тобой задумано. Да и меня ты используешь в своих целях.» «Как же, – всполошился Император. – Ты же говорил, что я ленив и за тем, что на Земле делается не слежу. И, к тому же, значит ты очередной сын божий? Это ты, друг, о себе высоко возомнил.» «Да не надо мне быть сыном божьим!» - разозлился Звенислав. Императору опять удалось- таки вывести его из равновесия: «То же мне, отец родной нашелся.» «Ах, да, припоминаю твою теорию. От богов не всегда рождаются боги. А от людей, бывает, боги могут родиться.» - так, кажется, звучит. И он подмигнул Звениславу. Звенислав покраснел. Он еще никому не рассказывал эту теорию и проклятый Император прочел его мысли, которые он собирался изложить зарвавшейся жене Александра Роксане. «Может, и правда я им запрограммирован. И ничего своего не придумал?» - пришла ужасная мысль ему в голову: «К тому же, неприятно, когда все твои мысли и действия кто-то знает на перед.» Император, видимо, поняв, что творится со Звениславом, подбадривающе обнял его за плечи: «Теория, признаться, любопытная. И за что ты только большевиков не любишь. Это ведь по сути, они придумали: «Кто был ничем, тот станет всем» «Но, - поспешно продолжал император – это уже не теория, потому что ты ее доказал на своем примере.» «С твоего согласия.» - неохотно признал Звенислав. «Да. Так вот о чем я хотел с тобой поговорить: ну, на небе ты наведешь порядок. А с землей как быть? Какой у тебя рецепт есть народного счастья?» Но Звенислав не успел ответить. В сад поспешно ворвался запыхавшийся Архангел Михаил. Видимо, из-за спешности сообщения, он даже не воспользовался своими белоснежными крыльями, на которых он обычно медленно и красиво парил, прежде чем спуститься к ногам Императора. Сейчас он неуклюже продирался через чащу с криками: «Звенислав! Звенислав!» Император удивленно обернулся и нахмурил брови. Сиятельный, вальяжный, самый верный из его приближенных, никогда не позволял себе подобных вольностей. Мало того, что заговорить без высочайшего дозволения, но обратиться напрямую к спутнику Императора, не спросив на это разрешения! «Набрались они манер у этого дерзкого!» – подумал Император, и тут же его осенила страшная мысль: «А, может, это я теряю авторитет, и они уже решают к нему переметнуться!» «Что Вы позволяете себе, архангел?» - Сурово попробовал поставить он на место своего протеже: «Разве Вы не видите, Император изволит беседовать со своим гостем?» Михаил только мельком удивленно взглянул на Императора, будто не понимая, чего тот гневается, и выпалил: «Скорее! К «Святой Елене» направляется весь английский флот!»

Звенислав ринулся к карте мира, около которой столпились ангелы. Они поспешно расступились. Император решил, что разберется с непослушанием позже, так как его тоже одолел мальчишеский задор: «Ну-ка, что теперь будет делать твоя амазонка?» Все уставились на Звенислава. А он радостно рассмеялся и потер руки.

В Лонгвуде на «Святой Елене» Наполеон Бонапарт мирно дремал, устроив голову на коленях прекрасной амазонки. Всю ночь он промучился с зубной болью, и с утра этот злосчастный зуб ему вырвали. Вскоре появилась эта непонятная незнакомка, которая то исчезала, то возникала будто ниоткуда, и Наполеон уже перестал ломать себе голову над всеми ее загадками, решив, что все они раскроются в свое время. Она очень уклончиво отвечала на вопросы, откуда у нее столь необыкновенное оружие, которым она за считанные минуты, если не секунды, уложила почти весь английский гарнизон. Монтелон с перебитой ногой был отправлен под арест. А за остальных солдат английского гарнизона, вступился сам Наполеон. Он сказал, и не без основания, что многие из этих людей относились к нему с любовью и почтением. А, кроме того, припомнил случай, когда они не выполнили приказ стрелять по сверженному императору, если тот удалиться от выделенной ему английской резиденции на острове, слишком далеко.

Сейчас грозная девица отругала врачей Наполеона, что они не связались с ней и, что «только последний варвар может вырвать зуб без наркоза». Ни врачи, ни сам Наполеон не до конца поняли, что она имеет в виду, но спорить не стали, так ее манеры вызывали у них благоговейный ужас. Сейчас император принял какое-то лекарство. И оно, действительно, быстро подействовало. Но ему не удалось мирно погреться под спокойным мягким солнышком, так как с ужасной новостью прибежал солдат из гарнизона.

Солдаты гарнизона сменялись регулярно. И так же регулярно, морским путем прибывали на остров «Святой Елены». Несмотря на то, что это были исконные враги императора Франции, его они каждый раз приветствовали салютом и неизвестно, к кому питали больше уважения: к человеку, покорившему пол мира и державшегося даже в унизительных условиях плена с поразительным достоинством; или к своему неумному, спесивому, высокомерному губернатору.

К острову «Святой Елены» регулярно причаливали рыбацкие суденышки. И вот сейчас с одной из них рыбак, который однажды видел Наполеона, и тот даже подарил ему золотую монету и долго расспрашивал о тяжелой рыбацкой доле, срочно приплыл к острову. Он даже выбросил за борт улов, чтобы быстрее двигаться. Он сообщил, что видел английскую эскадру, которая собиралась направить свои пушки против бывшего императора.

Наполеон выразил удивление, что новости о странном появлении на острове непонятной особы, которая явно могла, с ее необычным оружием, угрожать безопасности Англии, дошли так быстро до английского правительства. «Английский флот будет около острова, вероятно, уже завтра.» - закончил свой рассказ солдат, передавая слова рыбака.

После истории с расстрелом гарнизона, и попытки императора спасти от гнева воинственной богини войны оставшихся, солдаты практически в открытую перешли на сторону Наполеона. А перепуганный губернатор, которого амазонка удостоила презрительным плевком под ноги, жил на осадном положении в собственной резиденции.

И вот сейчас девица поднялась на ноги и сладко, по-кошачьи потянулась, а потом изрекла: «Прекрасно. Я давно собиралась рассчитаться за битву при Гастингсе.» Наполеон, не говоря о его небольшой свите, которая сейчас толпилась около него, как стайка цыплят, растерянно и недоуменно спросил: «Но, позволь спросить тебя, дитя мое, что ты намеренна делать? Против целого английского флота даже я бессилен, не говоря уж о том, что мне не с кем сражаться. У меня нет армии и нет возможности, как этот было в период моей высадки на французском берегу, после пленения на Эльбе, сформировать в кратчайший срок новую.» «Это не имеет никакого значения.» - с улыбкой ответила амазонка: «К «Святой Елене» вплотную флот все равно подойти не может. И мы дадим ему морской бой. Когда корабли остановятся на виду острова на рейде. Тем более, что они не имеют достоверной информации о том, что происходит и должны это сначала выяснить. Англичане обычно бывают медлительны. Этим мы и воспользуемся.» Все смотрели на нее как на сумасшедшую, но в глазах Наполеона мелькнула догадка: «Ты собираешься использовать снова какое-то секретное оружие?» «Вовсе нет.» - улыбнулась амазонка: «Мы будем бить врага оружием традиционным, но для этого мне нужна будет ваша помощь.»

Оставшийся день вся небольшая команда Наполеона провела, склонившись над чертежами на песке, которые увлеченно рисовала амазонка. Наполеон только качал изредка головой, то ли с сомнением, то ли с восхищением. В конце совещания, он решительно заявил: «Если ты думаешь, что я откажусь лично участвовать в этом сражении, то ты принимаешь меня за кого-то другого.» «Но, государь, - возразила амазонка – Вы еще не вполне здоровы.» И в этом она явно погрешила против правды. Потому что, откровенно говоря, он был совсем нездоров. Хотя и за последние дни здоровье его быстро шло на поправку. «К тому же, - быстро добавила она – У Вас нет опыта морских сражений.» От такой наглости у Наполеона округлились глаза. Но ему не хотелось резко говорить с дамой, хоть и такой воинственной. Поэтому он ограничился мягким замечанием: «Вообще-то в военном училище мне дали характеристику, как человеку, который может блистательно проявить себя именно во флоте. И если бы не болезнь отца и необходимость кормить семью, я бы не прервал учебу, и потом был откомандирован именно туда.» «Да, но когда около африканских берегов вас преследовал флот Нельсона, Вы удалились в глубину материка, чтобы потом узнать, что вашего флота больше не существует.» - дерзко заявила амазонка. Наполеон покраснел от досады, он помнил все промахи своей египетской компании и не любил об этом вспоминать. «Но, скажи, пожалуйста, - перевел он разговор – я так понял, что у тебя большой опыт морских сражений.» Тут уже пришлось покраснеть амазонке. «Нет, но я придумала план.» - защищалась она. «Согласен. План достоин Френсиса Дрейка, потопившего непобедимую армаду.» - кивнул головой Наполеон: «Он достаточно безумен, чтобы привести его в исполнение. Но это не означает, что ты сама, как, впрочем, и я, должны находиться именно на брандерах. Может, мы оставим это дело молодым и ловким парням.» - он кивнул в сторону Маршана и Лас-Каза. «Хорошо, тогда мы нанесем основной удар с нашего флагмана.» Вот тут уже Наполеон едва удержался, чтобы не расхохотаться от этой напыщенной фразы. Он хорошо себе представлял, как будет выглядеть флагманский корабль у англичан и, несмотря на серьезность ситуации, очень уж комично выглядел их, с позволения сказать, флагман – маленький двухмачтовый бриг, поспешно конфискованный у губернатора. Однако, спор пора было прекращать.

Вся ночь прошла в поспешной подготовке к будущему сражению. Были мобилизованы на подсобные работы все жители маленького острова и, когда восток порозовел и запели птицы, все приготовления были закончены. Их небольшой флот нетрудно было спрятать в одной из бухт. День прошел в напряженном ожидании. На вечерней заре на горизонте замелькали паруса вражеской эскадры, и амазонка облегченно заметила: «Видите, все идет по плану.»

Дождь был редким явлением в Армагедоне. А сейчас начинался даже не дождь, а настоящий ливень. Народ поспешно нырял в различные питейные заведения и, воспользовавшись, случаем, точил там лясы, с наслаждением попивая крепкое пиво. Но Звениславу не хотелось сегодня прятаться в какое-нибудь уютное кафе. Хотя, мимоходом подумал он, чашечка крепкого кофе сейчас бы не помешала. Тем не менее, он продолжал медленно брести под проливным дождем, уже давно промокший с ног до головы. Он сам не разобрался до конца, что было причиной такого непонятного поведения. То ли ему не хотелось опять оказаться среди возбужденных горячительными напитками людей, которые тут же начнут приставать к нему; то ли, просто его настроение соответствовало такой погоде. Он даже подумал, что дождь очень кстати, как на заказ. А, может, и есть на заказ? В последнее время всего жизни происходило много историй, которые, казалось, были созданы по его заказу.

Его рассеянное внимание неожиданно привлек горький плач ребенка, раздающийся неподалеку. Девочка тоже никуда не пряталась от дождя. Она стояла прямо посреди опустевшего тротуара и громко рыдала. Звенислав, с опаской приблизился. У него никогда не было детей и он не знал, как с ними обращаться . Если бы неподалеку находился кто-нибудь еще, он бы просто прошел мимо, предоставляя другим разбираться с плачущими детьми. Но сейчас вокруг никого не было и Звениславу пришлось заговорить: «У тебя что-то случилось? Я могу помочь?» Девочка шарахнулась было в сторону, но, всмотревшись в Звенислава, радостно кинулась к нему.: «Это ты? Ты, да?» На этот вопрос может быть только один ответ, и Звенислав ответил утвердительно. «Так что же все – таки случилось? Где ты живешь? Тебя надо туда отвести?» - продолжал он. «Нет, нет.» - замотала головой девочка: «Я нигде не живу. Я здесь недавно. И у меня здесь никого нет, совсем никого.» Звенислав чертыхнулся, помянув недобрым словом Императора, в ведомстве которого дети становятся беспризорниками. А девочка, между тем, продолжала.: «Я совсем недавно умерла. С утра.» Явно ей нелегко было произнести столь необычные после ее привычного мира игрушек и родительской заботы, слова. «Странно, что она вообще знает, что такое смерть.» - подумал Звенислав: «Сколько ей может быть лет? Семь? Восемь?» «А разве тебя не встретили здесь родственники?» - продолжал расспрашивать он. «У меня нет здесь родственников. Мои мама и папа совсем молодые. Бабушки и дедушки живы. Жива даже прабабушка. « - с гордостью сказала девочка. «А как же Император? Тьфу! То есть, как его, добрый боженька с его ангелами?» - вовремя поправился Звенислав. «Нет, я сразу попала сюда. На улицу. Я начала плакать. Вокруг меня собрались какие-то люди. Я ничего не понимала, и они мне объяснили, где я. Мне об этом дедушка рассказывал. Они тоже спрашивали про ангелов, а потом сказали, что мне, наверное, надо дождаться тебя.» - ее заплаканные голубые глаза с надеждой смотрели на Звенислава. И он про себя еще раз проклял обнаглевшего Императора: «Он что же теперь всю свою работу на меня свалить хочет? Нет, так мы не договаривались.» А девочка неожиданно сказала: «Только ты тоже меня не примешь. Потому что я плохая.» Звенислав вытаращил глаза: «Брось! Что же ты могла сделать, такая маленькая.» «Страшную вещь.» - и девочка опять зарыдала: «Все эти люди, когда узнали, начали кричать на меня, а потом сказали, чтобы я дожидалась тебя, потому что в моем возрасте еще вниз не берут.» Звенислав улыбнулся при этих легкомысленно произнесенных словах и подумал, что «Утренний свет» неплохо устроился. По крайней мере, ему не приходиться возиться с грудными детьми. «Так что же ты натворила?» - с напускной строгостью спросил он. «У нас в подъезде были котятки. – начала повествование девочка. – Я их кормила каждый день. И вот однажды я услышала, что они ужасно пищат. Я подбежала, а соседский мальчишка, на два года моложе меня выкалывает им глаза.» - и девочка снова зарыдала. «Что же произошло дальше?» - содрогнулся Звенислав. Девочка вдруг выпрямилась, и глаза у нее грозно и вызывающе сверкнули:

« Я поймала его, отобрала шило и…и выколола ему один глаз. Второй не успела. Он заорал, и на крик вылетел его папа. Он схватил меня и ударил головой о стену. Я вырвалась и побежала. Ну, а дальше, меня сбила машина. Вот и все. Я плохо поступила? Все те люди говорили, что нельзя из-за каких-то котят калечить людей. Люди не кошки. Но я все равно снова бы так сделала. Вот.» - и девочка вызывающе посмотрела на Звенислава. В это время дождь перешел в град и Звенислав, схватив ребенка, увлек в подворотню. Там было относительно сухо. «Я считаю, что ты правильно поступила. – твердо глядя в глаза девочке, сказал Звенислав – Потому что люди, которые мучают животных, не в праве жить. И к тому же, пусть каждый получит ту кару, какую он готовит другим.» «Правда?» - радостно просияла девочка: «А я могу создать здесь свой мир?» Она умоляюще смотрела на Звенислава, и тот хмыкнул: «Почему бы нет? Не вижу, чем ты хуже других.» «А как это будет? Можно мне создать кошачий мир? Я возьму всех бродячих кошек, которые погибли на земле. У котяток будут прыгающие блюдца с молоком. Они станут на них охотиться. Кошки будут жить среди зеленой травы, и всегда будет лето. Их никто не обидит, и все котята выживут. Их не будут топить.» - фантазировала девочка и Звенислав, не удержавшись, поцеловал ее в щеку: «У тебя прекрасное, доброе сердце. Если бы все люди были такими. И за что только в рай попадают? Да и фантазия у них убогая. Не то, что у тебя. Что ж. Буду иногда заходить в твой кошачий мир. Можно?» «Конечно.» - обрадовалась девочка и повернулась, чтобы уйти. Дождь к тому моменту уже кончился, и на небе сияло солнце. Девочка вдруг обернулась и застенчиво спросила: «А можно мне и для себя небольшой городок устроить? Я бы сделала детские домики из мороженого и крема.» «Какой ты еще ребенок.» - пробормотал Звенислав и повел девочку к выходу из подворотни.

Король Франции Филипп IV проснулся и, незаметно для девушки, рассматривал ее из-под длинных ресниц, пока она стояла у окна и рассеяно чертила что-то пальцами по стеклу.

О новой свадьбе его старшего сына, короля не поставили в известность. Вернее, он сам, когда еще был здоров, говорил, что следует подыскать ему невесту, чтобы смог родиться, наконец, долгожданный и незапятнанный супружескими изменами, наследник престола. Но Филипп и не предполагал, что невеста прибудет столь скоро. Тем более, что он не помнил, чтобы предыдущая жена Людовика, Маргарита, умерла. Он помнил, что ее все уговаривали уйти в монастырь. А что было дальше, он вспомнить не мог. У него теперь часто случались потери памяти. Грозный король, который всегда превыше всего ставил государственные дела и заботу о благе страны, не очень много времени уделял семейным, и уж тем более, личным делам. Поэтому обличение его невесток в супружеской измене, да еще всех трех сразу и при столь скандальных обстоятельствах, было для него громом среди ясного неба. Особенно если учесть, что разоблачения это пришло с далеких берегов Англии. Надо сказать, что он сам потворствовал своим очаровательным невесткам. Они почти всегда с помощью ласкового слова и задорной улыбкой могли добиться от него того, в чем он бы непременно отказал сыновьям, считая, что их следует держать в строгости. Но девушки были такими очаровательными и непосредственными. Правда волевая и, порой, грубая даже с королем, Маргарита, иногда вызывала в нем беспокойство. Но король утешал себя тем, что его беспутному и жестокому сыну нужна именно такая жена. И вот теперь ее заменили на эту милую малышку.

Король с удивлением подумал, почему ее держат около него. Ведь ей следовало находиться где угодно, только не у постели своего будущего свекра. Еще совсем недавно король чувствовал себя настолько плохо, что был не в состоянии думать ни о чем. Его не волновали ни государственные дела, ни вопросы престолонаследия, ни, уж тем более, новая женитьба сына. Но не так давно он стал, незаметно для остальных, снова проявлять интерес к окружающему миру. Сейчас он с любопытством разглядывал девушку, напоминающую ангела своими мягкими манерами, заботой и даже внешностью. Король невольно вспомнил свою давно умершую жену. Они вместе выросли, и она всегда сохраняла по отношению к нему любовь и преданность. А он с тех пор не только снова не женился, но даже и не помышлял об этом. А ведь даже теперь ему было всего сорок шесть лет. Выглядел он намного моложе своего возраста и был настолько красив, что напоминал, сошедшего с пьедестала, греческого бога.

Филипп поймал себя на мысли, что смотрит он на будущую жену сына совсем не по-отечески. И в этот момент она повернула к нему голову и улыбнулась своей доброй обворожительной улыбкой.

Он улыбнулся ей в ответ. Но ему еще трудно было говорить и, кроме того, начав проявлять интерес к происходившему вокруг него, он предпочитал преувеличивать свою беспомощность, что давало ему возможность разобраться в возникших нехороших подозрениях.

Клеменция, между тем, подошла к постели короля, поправила подушки и спросила, не хочет ли он пить. Он утвердительно кивнул. Тогда она налила воды из большого кувшина. Но Филипп сомкнул губы, дав понять, что не хочет это пить. Она слегка растерялась. Но, так как он уже не в первый раз проявлял подобный каприз, решила быть с больным терпеливой. «Вино?» - спросила она. Филипп покачал головой. «Я схожу за свежей водой из родника.» - предложила она, и Филипп согласно кивнул. Пока она ходила, король размышлял на тему, насколько абсурдны его предположения. Но, так или иначе, следует подстраховаться, решил он. К нему опять вернулась, свойственная только ему в этом королевстве, здравость мышления.

Тут появилась Клеменция, и Филипп долго и с наслаждением пил холодную чистую родниковую воду. Не успел он оторваться от кувшина, как появился один, из опекающих душу больного перед переходом в мир иной, церковнослужитель. Он был большим сторонником и любимцем брата Филиппа, Карла. Он тут же подозрительно поинтересовался, что пьет больной король, и когда наивная Клеменция с чистой совестью сказала, что принесла свежей воды, он набросился на бедную девушку с упреками. «Сколько раз говорить тебе, дочь моя, что короля можно поить только церковным вином. Или же, в крайнем случае, водой, освященной святой церковью.» – И, понизив голос, монах добавил:

«Наш добрый король скоро отдаст Богу душу, и мы призваны позаботиться о достойном переходе его в мир иной.» Клеменция пристыжено склонила голову, и вдруг монах и девушка резко вздрогнули от непонятного звука, доносившегося со стороны королевской постели.

Филипп Красивый громко хохотал. Монах подпрыгнул на месте и стал часто крестить короля, в которого, наверняка, вселился дьявол. Но Филипп резко сел на кровати, неожиданно проявив прежнюю силу, и, указывая монаху на дверь, громко выкрикнул: «Вон!»

Император и Звенислав нежились в огромном бассейне – джакузи. На этом удовольствии настоял Звеинслав, тем более, что таким образом ему удалось хоть на время избавиться от назойливой опеки окружения Императора. Правда, надо заметить, что Император и в бассейне не расстался со своим роскошным шелковым хитоном. Звенислав, который нисколько не стеснялся своего загорелого великолепного тела с мускулистой безволосой грудью и явственно выступающими мышцами, косился на намокшую одежду Императора, пытаясь угадать, есть ли под ней что-либо, заслуживающее внимания. Ему, совершенно некстати, припомнилась легенда о том, что человек сотворен по образу и подобию божьему. Надо, полагать, имелся в виду Адам, хмыкнул про себя Звенислав, и у него уже было то, чем соблазнилась Ева. Звенислав встретился взглядом с Императором и покраснел, так как тот, совершенно очевидно, прочел его мысли. Но, по молчаливому согласию, эта тема так и не была поднята. Звенислав, несмотря на свою наглость, не решился задавать интересующие его вопросы, а Император смолчал, сделав вид, что ничего не понял.

«Так мы с тобой говорили о том, как следует помочь людям на земле, чтобы они чувствовали себя счастливыми.» - напомнил о прерванном разговоре Император: «Ты, еще во время нашей первой встречи, помнится, обвинял меня в том, что люди по моей вине видят только горе, боль и горечь расставания. В этом мире, надо сказать, ты уже начал справляться.» - Император улыбнулся, вспоминая мир девочки, с ее толпой бездомных котят. « Я даже готов это признать шедевром. Да и уже многие люди начинают проявлять изобретательность, которой у меня не хватило. Я им становлюсь не нужен.» - с притворной печалью в голосе, добавил Император. Звенислав не принял игру. Уж кому-кому, а ему было прекрасно известно, как еще мало самостоятельных миров. Большинство людей, как стадо баранов, предпочитают толпиться вокруг своих ангелов-хранителей и, напуганные перспективой принимать решения самостоятельно, все больше укореняются в чужой, данной им свыше, вере. Их не останавливает даже то, что это сопряжено со страданиями. Поэтому, Звенислав резко ответил: « Ты говорил, что на земле нельзя дать людям свободу воли и выбора. Это связано с тем, что они как раз и отправлены туда, чтобы осознать свою сущность и подготовиться к выбору дальнейшему. Я готов принять такую постановку вопроса. Но не кажется ли тебе, что после долгих, мучительных лет на земле, они привыкают к страданиям и несправедливости, и, чего греха таить, не очень-то в тебя верят. То есть сомневаются в душе. Потому что нет никаких доказательств существования загробного мира и, тем более, того, что этот мир будет лучше предыдущего. Поэтому они и цепляются за призрачную надежду на светлое будущее. Эта призрачная надежда – все, что ты им подарил. А в реальности они видят только, что их близкие безвозвратно уходят, и с ними нет никакой связи. Вот потому люди и превращаются постепенно в трусливых тупых скотов, которые боятся принимать собственные решения, потому что знают свою слабость, и, понимают, что рано или поздно умрут. А тогда, кто знает? Может, за любое проявление свободы воли их постигнет грозная и вечная кара. Ты думаешь, что держишь их любовью, а на самом деле – это обычный страх. Где есть страх, не место любви.» - Звенислав выпалил эту тираду и, оттолкнувшись от бортика бассейна, нырнул в бурлящий поток, вынырнув, отплевываясь, у противоположного бортика. Его уже утомили эти споры, тем более, что в глубине души, он понимал, что и в точке зрения Императора есть доля истины. То, что Звенислав сейчас пытался сделать с людьми – это вытащить их из обволакивающего, такого удобного, тумана тупого равнодушия. «По сути, я ведь хочу сделать их всех лидерами.» - неожиданно мелькнуло в голове Звенислава прозрение: «А что если они сами не хотят этого? Если многие из них созданы для того, чтобы подчиняться чужой воле? Более того, такая доля не кажется им ужасной, а, наоборот, привлекает?» «Но как же, - возникла в голове встречная мысль, - ведь, если они созданы по образу и подобию божьему, они не должны превратиться в тупую скотину. Они все должны быть творцами. Разве не так было задумано изначально? Это что же, ЕГО недосмотр и ЕГО ошибки? И грехопадение, и Каин, и Хам?» Звенислав ужаснулся своим мыслям. В глубине души, он любил Императора, и его упорное желание все переделать объяснялось не ненавистью, а желанием выслужиться и войти в число избранных. Но никогда Звенислав не представлял себе Императора в качестве обычного, не слишком умного начальника, который взял на себя слишком много и теперь не может справиться.

Император, между тем, хмуро наблюдал за маневрами Звенислава, и, наконец, вымолвил : «Не понимаю я тебя. Ты ведь ратуешь за свободу и демократию. За то, что не должно быть террористов и тиранов. И при этом ты сам поддерживаешь таких тиранов, как Александр, Наполеон, Генрих VШ. Похоже, ты вообще тяготеешь к сильным личностям. И народ, за который ты так ратуешь, на самом деле, тебя мало волнует.» Император замолчал, а потом продолжил: «Ты так и не ответил мне, что за жизнь не я, а ты хотел бы устроить для счастья людей на земле. Какой строй, в конце концов? Поясни, хотя бы в общих чертах.» Но Звенислав опять не успел ответить. Он успел только удивиться, что Император, который раньше относился к Звениславу с явной насмешкой, держа его за подобие шута с его экспериментом, сейчас, похоже, начал воспринимать его всерьез. Но их снова прервали.

На этот раз архангел Михаил не нарушил этикета. Он медленно и плавно проплыл над купающимися и, горделиво отряхнув крылья от прилипших капель воды, плавно опустился на край бассейна. Но то, что он сказал совершенно спокойным голосом, прозвучало ударом грома : «Ваше святейшество, разрешите доложить, что на поверхность поднимается «Утренний свет». Он желал бы поговорить со Звениславом.» «Как?!» - Император встрепенулся, подняв вокруг себя брызги воды : «Именно тебе полагалось сторожить его!» Но Михаил только насмешливо развел крыльями.

Генрих VIII грустил в пиршественном зале. Вокруг него толпились придворные, играли и пели менестрели, красивые девушки пытались обратить на него свое внимание. Правда, справедливости ради, надо заметить, что Генрих в последнее время весьма сильно изменился. Почти ничего не осталось в нем от того стройного принца, а потом молодого короля, красотой которого гордилась вся Англия. Генрих растолстел и обрюзг. Ему постоянно доставляла беспокойство больная нога, из которой периодически тек гной. Но самому ему казалось, что он почти не изменился. Правда, ему стало труднее танцевать, но он, по-прежнему, оставался отличным наездником, стрелком из лука, охотником. Попытки придворных дам завоевать его благосклонность, он приписывал своим неотразимым мужским качествам. В общем, он слишком долго был балован судьбой, чтобы понять, что сейчас молоденькие красотки ищут в нем исключительно власти и денег, а сам король может вызывать в них даже плохо скрытое отвращение. Однако, они продолжали соперничать из-за него. Их не пугала даже перспектива остаться без головы, как это уже случила с двумя женами короля Генриха. Люди редко учатся на чужих ошибках, и сейчас все эти девицы не сомневались, что уж с ними-то этого не случится.

Но сейчас Генрих не был настроен отвечать на заигрывания. Он вообще чувствовал себя абсолютно одиноким в этом, наполненном людьми, огромном зале. Он молча потягивал вино, не глядя по сторонам. Совсем недавно упала голова его новой королевы – Катрин Говард, происходившей из могущественного и крайне амбициозного клана. Генрих еще не успел насытиться своей новой любовью, когда ему принесли неопровержимые доказательства ее измен. И с кем! С людьми, которым он доверял и в которых никогда не сомневался, осыпая своими милостями. Парламент вынес вердикт виновности королевы и приговорил к смерти за измену государства. Однако, Генрих, несмотря на большую настойчивость как некоторых вельмож, так и церкви, долго медлил с подписанием этого вердикта, вспоминая, какой прекрасной казалась ему жизнь с его новой Катериной. Но все же, обида и чувство долга взяли свое. Катрин Говард была, как и ее предшественница Анна Болейн, казнена в Тауэре, путем отсечения головы. Генрих долго переживал и даже плакал, не стесняясь посторонних. И вот сейчас он чувствовал себя самым несчастным королем на свете. А ведь именно он, говорил себе Генрих, столько сделал для своего народа. Вопреки дворянству, он запретил сгонять с земли арендаторов, хотя на этих землях дворяне так хотели разводить овец и это, несомненно, принесло бы большую прибыль в казну. Но Генрих, понимая, что оставшиеся без средств к существованию люди, попросту выйдут на большую дорогу и будут для начала грабить всех проезжающих. А потом и поднимут восстание против своего короля. Города к тому моменту не могли вместить всех согнанных с земель арендаторов, а торговля и промышленность тоже не были достаточно развиты. Поэтому Генрих VIII, несмотря на все робкие протесты своих дворян, не только запрещает сгонять народ с земель, но и приказывает вернуть тех, кто был согнан еще до начала его правления. Кроме того, он открывает приюты для бездомных и ограничивает число лиц, которым официально разрешено просить милостыню. Их число он ограничивает детьми и нетрудоспособными. Остальные же должны искать работу. А за тем, чтобы они ее получили, следят специальные чиновники. Кроме того, Библия переведена на английский язык и каждый теперь может не только слушать непонятные псалмы на латыни, но может сам разбираться в божественной справедливости и читать «Священное писание» на ночь детям. Кроме того Генрих VIII выигрывает несколько войн. При чем войну он ведет одновременно на два фронта и обе успешно. И неужели такой король, горестно говорил себе Генрих, не заслужил любви и благодарности? Почему женщины, которых я так любил, столь подло предали меня?

С Анной Клевской, прозванной им «фламандской кобылой», Генрих развелся чрезвычайно поспешно, не успев, или не пожелав, вступись с ней в брачные отношения. Но, однако, эта женщина обижена не была. Она получила титул «сестры» государя и вполне царский доход. В свое нищее герцогство она возвращаться не пожелала и процветала в Англии, периодически появлялась при дворе своего короля. Который, после того как был избавлен от необходимости, считать ее женой, стал очень приветлив и любезен. А потом случилась история с новой женой Катрин Говард.

И вот теперь Генрих сидел в пиршественном зале и жалел самого себя, не обращая внимания на все старания придворных развлечь его. Но вдруг раздался какой-то странный шум, как будто звон мечей и крики битвы. Генрих мгновенно насторожился, стряхнув с себя оцепенение. «Кто посмел обнажить оружие в моих покоях?» - прогремел он. И тут охрана ввела в зал очень странного менестреля. Он был с лютней, как и полагается людям его профессии, но в руках его темнела свежей кровью, обнаженная шпага, а светлые волосы растрепались, выбившись из-под берета. «Ваше величество! Этот человек сказал, что приехал издалека только для того, что бы непременно спеть Вам.» - сказал начальник стражи: «Мы пытались не пустить его, но он выхватил шпагу и затеял потасовку, тяжело ранив одного из солдат.» Король Генрих грозно насупился : «Ты кто такой, чтобы так дерзко врываться в наши покои? Знаешь ли ты, что тебе полагается за это смертная казнь, кем бы ты ни был» Менестрель низко и почтительно склонился перед королем. И король нахмурился еще сильнее, что-то было не так в этом человеке. Как будто его внешний вид не соответствовал внутренней сущности. Юноша был на удивление миловиден, и, если бы не мужская одежда, король вполне мог принять его за женщину. И тут менестрель заговорил высоким красивым голосом : «Прошу прощения у Вашего величества за то, что нарушил ваш покой столь дерзновенным образом. Но слухи о Вашей доброте, милосердии и благородстве дошли и до моего бедного княжества. И я дал обет, что обязан сочинить несколько баллад в честь столь прекрасного рыцаря, каким является Ваше величество. А так же, что непременно исполню их, даже если за подобную дерзость мне придется поплатиться головой.»

В прекрасном райском саду, где весело резвились зверьки, и пели птицы, был установлен гигантский бассейн. На самом деле, он должен был имитировать голубое чистейшее озеро. В него стекал веселый родничок. А около него расположились на свой совет ангелы. Небрежно развалясь в плетеном кресле, лениво поглядывал на своих бывших товарищей, красивый юноша. И было заметно, как одни ангелы опасливо сторонились его, а другие, наиболее решительные, старались, напротив, держаться поближе. Звениславу же подобные маневры были чужды. Он с интересом разглядывал нового гостя, который был, разумеется, легендой и для него, но Звенислав не испытывал никакого чувства пиетета, особенно, если учесть, что тот сам пожелал встретиться с богом-экспериментатором.

«Так что «Утренний свет», ты хотел мне сказать?» - поинтересовался Звенислав, когда пауза неприлично затянулась. Юноша лениво потянулся, разминая кости, с прищуром глядя на солнечный свет, пробивавшийся через густую листву. Наконец, он вымолвил: «Давно я наблюдаю за твоими делами и мыслями. Уже много веков.» Как он и предполагал, фраза эта произвела впечатление. У Звенислава, открылся рот, а ангелы угодливо захихикали. «Но, как же так? – смог, в конце концов, поинтересоваться Звенислав. – Я даже на земле жил совсем недолго. А здесь? Что здесь время по-другому течет?» «Не волнуйся. – снисходительно махнул рукой прекрасный юноша. – Все как везде. Но ты не в первый раз являешься на землю, чтобы смутить людей очередной авантюрой. Сам ты, конечно, об этом не помнишь.» - усмехнулся он. Звенислав открыл было рот, чтобы спросить, каковы были его предыдущие воплощения. Но что-то в лице юноши не дало ему задать этот вопрос, и он только промямлил: «А почему же Император не сказал мне об этом?» Ангелы засмеялись, а взгляд юноши неожиданно стал жестким, и Звенислав невольно подумал, что недаром его боится сам Император. «Он не говорил тебе, потому что, ты не его ставленник.» - отчеканил «Утренний свет» и закинул ногу на ногу. «Как? Меня он убеждал в обратном.» - пробормотал Звенислав, и ангелы снова засмеялись. «А вы, – вдруг разозлился Звенислав – кому на самом деле служите? Не тебя ли апостол Андрей, я только вчера видел, нашептывающим что-то в высокочтимое ухо? А ты, божественный Креститель, не подносил ли ему вчера воду для омовения ног, и даже порывался ее пить?» - Звенислав от досады, выметил свое зло на, и без того чувствующих себя неуютно, ангелах. Но юноша прекратил все эти препирательства небрежным жестом : «Они все служат и нашим, и вашим. Смотрят, какая чаша весов куда качнется, и тут же докладывают.» - буднично пояснил он, невзирая на слабые протесты уязвленных ангелов: «Но о них я и так все знаю, и не они меня интересуют, а ты.» «Нет, то что я твой душой и телом, ты сам, видимо, знаешь. Я, правда, до сих пор не был в этом до конца уверен.» - лепетал, совсем сбитый с толку, разом потерявший свой гонор, Звенислав. «Да нет, почему же? – юноша улыбнулся. И Звенислав почувствовал себя самым счастливым на свете, и, одновременно, дураком, потому что где-то билась предательская мысль: а скольких он уже заманил в ловушку своего очарования? «Утренний свет», между тем, продолжал: «Ты, как раз личность самостоятельная.» Он помрачнел : «Ты даже не представляешь, насколько самостоятельная. И теперь тебе решать, в какую сторону качнуть эту пресловутую чашу.» «Но я пока ничего не понимаю.» - ответил Звенислав : «Не буду спорить, когда я пришел сюда, мне ты был, несомненно, более симпатичен.» - Звенислав улыбнулся, и процитировал : « Ведь ты, часть той силы, что вечно хочет зла, и вечно совершает благо.» Юноша поморщился и передернул плечами. Но Звенислава уже понесло: «А у того, твоего оппонента, постоянно благие идеи, ни одна из которых еще ничем хорошим не кончалась. Но теперь, я не могу ему не сочувствовать, - и Звенислав снова лукаво процитировал:

« Он хотел как лучше, а получилось как всегда.» Ангелы засмеялись, но грозный юноша оставался мрачен. «Ты многого не понимаешь, мальчик, - сказал он, наконец, Но ты – основная ставка в нашей непростой игре.» «Да? – развеселился Звенислав – А я думал, что я обыкновенный шут, чтобы господам в вечности скучно не было.» «Утренний свет» шутливого тона не принял и сказал, поднимаясь, и всем своим видом показывая, что беседа закончена : «Ты подумай, поразмышляй на досуге. А насчет ерунды про добро и зло, то тебе ли не знать, насколько относительны эти понятия. К тому же, ты знаешь правило – кто проиграл, тот и злодей… Но вот в моем случае все не так просто.» - с этими словами он удалился, попросту растаял в воздухе, оставив Звенислава с открытым ртом, потому что его даже Император такими фокусами не баловал.

Ангелы медленно начали расходиться, и к Звениславу подошел Креститель. Он почтительно поклонился и произнес : «Здравствуй, мой мальчик. Рад снова видеть тебя. Однако, ты изменился. Раньше ты чудил совсем по-иному. Хотя в одном ты остался верен себе – все еще одержим идеей спасти человечество.» - Креститель ласково улыбнулся, глядя на опешившего Звенислава. «Ты хочешь сказать…Нет, не может быть! Но тогда кто же меня послал? КТО ИЗ НИХ?» Но Креститель только улыбался и качал головой.

«Ты, наконец, появилась!» - воскликнул Александр, глядя на богиню: «Я уже думал, что ты покинула меня.» - с обидой добавил он. И продолжал : «Я думал, может, боги гневаются на меня. Ты улыбаешься? Да знаешь ли ты, что я пережил, когда решил, что мой отец Зевс отвернулся от меня.» - и Александр подскочил к золотоволосой богине, совсем нешуточно тряся ее своими сильными руками. «А ты изменился, Александр, - заметила богиня, освобождаясь из его медвежьих объятий: «Я не появлялась, потому что ты и без меня прекрасно справлялся.» «Зато ты не изменилась. - Проворчал Александр, и улыбнулся : «Хотя, конечно, боги не стареют. Но ты сказала, что до этого я справлялся сам. Это значит, что сейчас я не справляюсь?» «У тебя все прекрасно получается. Но я должна уладить одно небольшое недоразумение.» – дипломатично заметила богиня. «Какое? Я должен знать. – потребовал Александр. Он все больше хмурился – И что все это значит. Ты появляешься теперь только когда в тебе, как ты считаешь, есть необходимость. Значит, ты больше меня не любишь?» Богиня покосилась на стоящую за спиной Александра Роксану, и, с мрачным видом, ловящую каждое слово. – Мне кажется, у тебя есть, кого любить. Ты уже не прежний мальчик. Ты великий завоеватель.» «Да, конечно, - начал Александр, но тут же обернулся, проследив за пристальным взглядом богини. Увидев Роксану, он тут же представил их, с горящими радостью глазами : «Дорогая супруга, помнишь, я говорил тебе о прекрасной богине, посланнице моего отца, которая снизошла ко мне.» «Да, и раньше я не очень-то верила в эти сказки.» - хмуро проворчала Роксана. «Что?» - побледнел Александр : «Как ты можешь сомневаться?!» Но та уже сразу поправилась : «Вернее, я думала, что у тебя ведь нет доказательств, что она послана твоим отцом. Может, это просто благородная девушка.» Александр не успел достойно ответить, как богиня применила свой любимый прием – щелкнула пальцами, и из ее руки вырвался язычок пламени, который тут же погас. Александр весело рассмеялся и победоносно взглянул на побледневшую Роксану. «Сегодня мы не будем говорить о делах.» - распорядился Александр: «Я приказываю устроить пир в честь нашей гостьи. В нем будет принимать участие вся моя непобедимая армия.» Эти слова были встречены радостными криками, и войны тут же начали устраиваться прямо на земле, а Роксана, с ненавистью глядя, на вновь прибывшую, откланялась, под предлогом подготовки к празднику.

Но Александр уже не обращал на нее внимания. Он нежно увлек богиню в свой шатер, прошептав: «Она ревнует, потому, что я решил взять себе других жен. Это укрепит династию.» Богиня согласно кивнула и обняла Александра. В какой-то миг ему показалось, что все вернулось, как в те далекие времена в Пелле.

Чуть позже они пили шипучее вино, которым его угостила богиня, лукаво сказав, что такие напитки пьют только на Олимпе. А Александр пытливо выспрашивал : «Ты так и не ответила мне, что-то случилось? Мне грозит опасность? И потом… - он на секунду задумался – я сказал тебе, что боги не стареют. Но я ведь тоже бог. У меня появились первые морщины, мое тело испещрено шрамами, по ночам болят старые раны. Может, я не бог?» - с испугом, как маленький мальчик, спросил он. Богиня ласково погладила его по золотистым волосам : «Но ты же знаешь, Александр, что Ахилл был убит в единственное уязвимое место. Но это не значит, что он не бог. Просто на тот момент он бы смертным. Ты знаешь, что ты бог. Но тебе еще не пришла пора отправляться на Олимп. Ты можешь построить самую великую и могущественную империю, которая когда-либо существовала. Ты уже построил ее. Но впереди столько свершений. Ты согласен?» «Да, я совсем не хочу на Олимп. Я думал над твоими словами и пришел к выводу, что, действительно, буду скучать там, среди интриг божественного двора. Как бы мне хотелось остаться навсегда земным царем. Повелителем мира.» - он мечтательно окинул взглядом бесконечный горизонт, ясное небо, видное из его палатки, и снова обратился к богине: «Только ты одна меня понимаешь. Если бы ты знала, как мне тебя не хватало. Мои друзья детства не верят, что я сын Зевса. Мне пришлось убить Клита, потому что он публично оскорблял меня. Я не могу допустить разложения в армии. И, ты знаешь, мне кажется – его голос понизился до зловещего шепота – Роксана тоже не верит, что я бог.» «Она не права. – мягко заметила богиня – Но тебе следует отдохнуть перед вечерним пиром. У тебя ведь был тяжелый день. А я пока поговорю с ней. Хорошо?» У Александра уже закрывались глаза и, блаженно улыбнувшись, он погрузился в сон, а девушка пошла искать царицу. Сделать это было не трудно. Роксана поджидала ее с видом разъяренной кошки, готовой вцепиться в глаза.

«Ты думаешь, я поверю во весь этот бред про богиню? – с ходу начала она – Я знаю, что ты та самая потаскушка, которая вбила ему в голову весь этот божественный бред, на пару с его распутной матерью, колдуньей Олимпиадой. «Ты хоть кого-нибудь любишь, Роскана?» – спокойно поинтересовалась богиня. «ДА! – с вызовом ответила царица – Александра!» «Именно поэтому ты вступила в заговор против него?» - так же спокойно продолжала богиня. Роксана отшатнулась, как от удара, и глаза ее расширились от ужаса: «Но как? Ты не можешь этого знать!» «Вот как. Ты даже не отрицаешь.» - грустно вздохнула богиня, но Роксану словно прорвало : «Да, что ты можешь о нем знать? Разве ты была с ним в последние десять лет? Разве ты знаешь, какие препятствия нам приходилось преодолевать? Разве ты видела те моря крови, которые он пролил? Тебе не жалко сожженные деревни и еще не родившихся детей?» - гневно сверкая глазами, она наступала на богиню. Но та, тоже впадая в бешенство, оттолкнула ее рукой: «И после этого ты говоришь мне о любви? А что ты можешь знать о настоящей любви? Да понимаешь ли ты, что женщина, которая любит мужчину, пойдет ради него на край света, через любые препятствия? Что она сама лично вырежет пол мира, если этот мир будет стоять на пути ее любимого! И потом… - богиня презрительно окинула взглядом, сжавшуюся от такого напора, царицу – ты ведь не из-за этого хочешь его убить. Не младенцев не рожденных жалко тебе, и не сожженные деревни. Ты выбрала себе другого. Неужели какой-то жалкий полководец может заменить великого царя? Да еще такого прекрасного. Прекрасного как бог.» Глаза Роксаны снова зажглись гневным блеском : «Так, значит, ты все же сама признаешь, что он не бог. Он не сын Зевса. Он сын Филиппа.» «Конечно. – к богине возвращалось ее прежнее хладнокровие – Он сын Филиппа. Но он БОГ…Не понимаешь? Скажи, а разве всегда от прекрасных родителей рождается изумительный, достойный восхищения ребенок? Разве у великого человека дети тоже будут великими? И, наоборот, неужели ты не знаешь случаев, когда у злодеев появляется великий и святой сын?» «Но все это у людей. При чем здесь боги?» - защищалась Роксана. «Ты считаешь, у богов иначе?» - усмехнулась богиня : « А почему, собственно, нет? Человек, ведь, прообраз божий. Его физический отец – македонский царь Филипп. Но душа его божественна. Или ты думаешь, душа рождается путем банального полового акта?» «Ты хочешь остаться с ним?» - тусклым голосом поинтересовалась Роксана: «А что будет со мной? Он и так постоянно пренебрегает мною, находя себе других.» «Вот, вот. Только это тебя и заботит. В этом корень твоего зла. Но ты не причинишь ему зла. Да, я останусь с ним. Мы пойдем с ним дальше. Мы завоюем Вавилон и Рим. Мы встретим неукротимое племя скифов и подчиним его. Мы возьмем в свои ряды славянские племена. И они вечно будут славить своего великого царя и бога Александра. Мы встретим на своем пути галльские народы, и дадим им цивилизацию. Великая империя будет расширяться и возвышать до своего уровня более отсталые народы. Так он уже сделал более демократичным деспотическое государство персов. И даже родня их царя Дария, отреклась от своего отца и мужа и пришла к Александру. И ни ты, ни кто-нибудь другой, не посмеют встать на нашем пути. Ибо тот, кто усомниться в божественности Александра, умрет.» Богиня закончила свой монолог на все нарастающей гневной ноте. Роксана при звуках этого сильного чистого голоса, все больше сжималась, но при последних словах, она широко раскрыла глаза: «А что будет со мной? Я ношу его ребенка.» Богиня усмехнулась : «Ты умрешь первой. Богам не нужны дети. Но если они ему все-таки понадобятся – к его услугам все принцессы мира.»

Я каждые сутки сраженье веду

На горе себе, и себе на беду

Вот день наступил, суеты оборот.

Вот ночь настает, и кошмар у ворот.

Когда я устану от боли бежать –

И счастье закончу я людям искать.

26 апреля 2003.

Звенислав шагал по залитому закатным светом городу. За ним, на шаг позади, следовала тень. На секунду Звенислав задержался у журчащего фонтанчика и присел на деревянную резную лавку под сенью раскидистых деревьев. В этом городе все было прекрасно: и величественные соборы, принадлежащие непонятно какой религии. Но, кто бы не входил, в них, чувствовал отдохновение. На него словно опускался невидимый свет, который проникал внутрь, изгоняя все обиды и горести. Поражали своей красотой висячие сады города, его парки и площади с фонтанами, сады, с мраморными скульптурами, горбатые мосты через многочисленные каналы. Даже маленькие уютные кабачки, ютившиеся в подвалах, были на редкость чистыми и поражали разнообразием выбора. В Армагедоне не было преступности. Даже просто ссоры или споры случались здесь крайне редко. Кроме того, здесь всегда стояло лето, и, почти всегда, светило солнце. Но в последнее время, заметил Звенислав, город начал меняться. На базарных площадях начали собираться толпы галдящего народа, замолкающие при его появлении. Да и дворец Императора стал мрачным и неприветливым. По углам шарахались от Звенислава ангелы. Ничего не осталось от спокойной, чуть ленивой, размеренной жизни. Сам Император как будто чувствовал себя неуверенно и даже несколько похудел и осунулся. «А ведь похоже готовиться переворот.» - тихо пробормотал Звенислав, но тень услышала и ехидно отозвалась: «Неужели это тебя волнует? Разве ты сам не хотел этого? По-моему ты пришел сюда именно с этой воинствующей идеей.» «И, - все так же ехидно добавила тень – переворот этот будет не в твою пользу. Хотя ты, конечно, как всегда, останешься вторым.» Звенислав отвлекся от созерцания фонтана и посмотрел на свою спутницу. Тень развалилась на скамейке из красного дерева и злобно поглядывала на Звенислава. «Скажи, за что ты меня так ненавидишь? - тихо спросил Звенислав – К тому же, сейчас ты умышленно искажаешь факты. Кому как не тебе знать, что я никогда не стремился быть первым. Это самая страшная губительная ноша, к которой я не готов. И никогда не был готов.» - добавил он, припоминая последний разговор с Крестителем. «Конечно, очень удобно выступать таким добрым благодетелем, а груз ответственности свалить на кого-то другого.» - заметила тень. «Да, ничего не поделаешь, у каждого своя судьба. И многие, несмотря на это, готовы взять на себя всю ответственность, вместе с прилагающейся к ней властью.» -ответил Звенислав: «Я же только хотел счастья и справедливости для мира… Ну и для себя, конечно.» «Да. Только ты очень своеобразно понимаешь слово «справедливость» - высказалась ядовито тень и даже отодвинулась от Звенислава. «Конечно, потому что у каждого свои представления о справедливости. И справедливости универсальной для всех не существует. Всегда будут обиженные и недовольные.» - сказал Звенислав – Поэтому я и предложил создать для каждого свой мир. Это и будет мир справедливости и счастья в понимании каждого конкретного человека.» «Да, только здешним власть имущим, и тем, кто хотел бы стать ими, твоя идея не пришлась по вкусу.» - тень развалилась на лавочке, всячески показывая Звениславу свое пренебрежение и зевнула. «Но ведь они бы тоже получили свою власть и счастье, как все!» - воскликнул Звенислав. «Вот именно, как все. А они как раз и не хотят быть, как все!» «Но все равно, мой эксперимент не удался.» - отчаянно заговорил Звенислав: «Большинство людей просто не способны на свободное творчество. Они тяготеют к стаду! Они хотят, чтобы за них все решали.» «Вот сейчас и ведется борьба за то, кто будет это решать» - улыбнулась тень и добавила, кивнув головой в сторону дворца: «Смотри, кажется, ты опять зачем-то понадобился.» Звенислав повернул голову и увидел, что в свете последних вечерних лучей, к ним спешит апостол Лука, явно чем-то встревоженный.

Английские корабли были атакованы, как и предполагалось, ночью. В непроглядную темень, когда тучами были закрыты и луна, и звезды, и, казалось, ни одного звука не доносилось с проклятого острова, маленький флот, состоящий практически из одних лодок и небольших одномачтовых судов, вышел из гавани.

Английские моряки выставили, разумеется, караул, но так как никто всерьез не ожидал нападения, то солдаты играли в карты, или даже попросту похрапывали, побросав рядом с собой оружие. Руководители этой огромной флотилии чувствовали себя в безопасности. Они вообще не верили ни в какие чудеса, происходящие на «Святой Елене», и, в глубине души, считали тревогу ложной. И уж, во всяком случае, они были абсолютно уверены, и не без основания, что у сверженного императора Наполеона нет, и не может быть никакого флота, чтобы противостоять им. Утром они надеялись разобраться в том странном инциденте с расстрелом гарнизона, о котором поспешно доложил перепуганный губернатор.

Темная безветренная ночь, между тем, способствовала отчаянному предприятию. Бушевавший перед этим шторм, утих, но тучи продолжали удачно скрывать передвижения лодок. Слышен был лишь тихий всплеск воды, хотя гребцы старались сделать движения, как можно более, плавными. Но вот уже из темноты показались огромные носы вражеских кораблей, и люди на лодках, невольно поежились от ощущения могущества и превосходства, которое исходило от огромных, возвышающихся над ними, плавучих замков. Но медлить было нельзя. В полной тишине, лодки направились каждый к своей цели. Сначала в бока кораблей ниже ватерлинии вонзились длинные острые бивни, и как только в пробоины хлынула вода, лодки немедленно отошли, чтобы уступить место брандерам, которые, уже не таясь, неумолимо надвигались на огромные плавучие чудовища, еще более грозные в темноте. Но вот небо осветилось. На брандерах зажглись факелы. Матросы с них моментально попрыгали в воду, где их подбирали на другие лодки. И первый брандер с грохотом столкнулся с одним из кораблей противника. Порох воспламенился, и вот уже английский белоснежный красавец запылал, вызвав панику на других кораблях. Только сейчас английское командование окончательно проснулось. Капитаны отдавали противоречивые команды. Матросы бестолково метались по палубе. А другой брандер уже стукнулся о борт второго корабля. Только теперь англичане открыли огонь. Но залп пропал впустую, потому что они даже не понимали, куда надо целиться. Между тем, ночь осветилась уже тремя пылающими кораблями эскадры. И в этот момент флагманский крохотный кораблик Наполеона пошел на сближение с главными кораблями английской эскадры. Проскочив между двумя могучими корпусами галеонов, шлюп дал залп из всех бортовых орудий, которые вчера вечером были поспешно сняты со стен крепости и установлены на обоих бортах. Амазонка особенно настаивала на том, чтобы нацелить орудия ниже ватерлинии. Этот маневр дал потрясающий результат. Галеоны, беспорядочно стреляя, (все выстрелы приходились значительно выше не только корпуса или палубы, но даже парусов маленького юркого противника) начали быстро погружаться в пучину. Но флагманский корабль англичан успел перенастроить свои пушки, ориентируясь при ярком свете пожарища, на цель со столь низкой осадкой. Но Наполеон не медлил. Небольшой бриг пошел на новый маневр, опередив корабль императора. Когда он проходил между двумя гигантскими кораблями противника, они дали ужасающий залп их всех орудий, который практически превратил в щепу французский корабль, немедленно отправив его на дно. Но англичане недолго праздновали победу. Амазонка предусмотрела подобный вариант. И этот корабль был запущен специально, в качестве приманки. Сам Наполеон со своей немногочисленной свитой находился на другом корабле, и он уже шел следом за ушедшим на дно бригом. Англичане не успели перезарядить пушки, и залп с обоих бортов корабля Наполеона был для них полной неожиданностью. Проскочив между тонущими гигантами, Наполеон и его свита, смогли, наконец, обернуться назад, и спокойно осмотреть картину сражения. Половина английских кораблей пылала. Другие медленно опускались на дно, проколотые ниже ватерлинии бивнями, укрепленными на лодках. Только одна такая лодка не смогла освободиться и отойти в сторону. Сейчас она погружалась на морские глубины вместе с, неоднократно проколотым ей, фрегатом. Но моряки уже успели перебраться на подоспевшую лодку, принадлежащую флоту Наполеона. Несколько уцелевших кораблей, поспешно поднимали якоря, и уходили в открытое море. Победа была полной. К императорскому кораблю приблизилась лодка, с которой поднялся на борт сияющий Маршан. «Ваше величество, мы захватили в плен английского офицера. Да пусть он сам скажет Вам – во Франции переворот. Бурбоны свергнуты!»

Первые лучи восходящего солнца позолотили восток. Серди уродливых химер и причудливых мраморных статуй, свесив ноги вниз с самой высокой башни замка, сидел красивый юноша, с несколько циничным выражением лица. Губы его презрительно кривились, когда он смотрел на царящую под ним в городе суматоху. Звонили колокола, народ, полуодетый, вытащенный из постелей, в ночных пижамах и засаленных халатах, с всклокоченными волосами, толпился на площадях. Все галдели, перекликая друг друга, и никто не понимал, что происходит.

А во дворце великого Императора царило безмолвие. Иногда из ворот робко высовывался кто-то из ангелов, но тут же снова исчезал за массивными створками. Впрочем, юноша не сомневался, что самого Императора уже давно там нет. Да и ангелов почти не осталось в этом, величественном некогда, оплоте могущества. Большинство из них расположились в том же замке, на крыше которого сейчас восседал «Утренний свет». Юноша сплюнул и прошептал: «Иуды.» И с горечью добавил: «Все…Сначала они как крысы бежали от меня, теперь они предали его. Жалкие трусы.» Но от неприятных мыслей его отвлек новый шум внизу. Толпа кого-то приветствовала. «Утренний свет» взглянул на землю и увидел Звенислава, который, как всегда в своем рыцарском вооружении, пытался пробиться к башне. Но люди загораживали ему дорогу, хватая за руки, падая на колени, как внезапно осиротевшие дети, которые не знают, что им делать теперь, когда привычный мир рухнул. Юноша усмехнулся, наблюдая за этой комедией.

«Куда же ты? Что нам делать? Кто теперь за нас заступится?» - гомонила толпа. Но Звенислав уже пробился к лестнице, ведущей на верх главной башни. «Успокойтесь. За вас всегда будет, кому заступиться.» - уговаривал он людей, отрывая от своих доспехов тянущиеся к нему руки. Ножны его меча за что то зацепились, и он тихо выругался. Но вот, наконец, он вступил под мрачные своды древнего замка. Оказавшись на винтовой лестнице, он начал быстро подниматься.

Юноша даже не повернул головы, когда запыхавшийся Звенислав, показался на площадке башни. «Приветствую тебя, брат» - не отрывая взгляда от людского моря, произнес «Утренний свет» А Звенислав, не ответив, сел рядом, так же свесив вниз ноги. Только теперь толпа их заметила, и, видимо, наконец, решив, что надо срочно найти себе нового кумира и владыку, сначала несмело, а потом громче и громче, начала выкрикивать: «Слава великому свету! Да здравствует он на веки веков!» Потом раздалось робкое: «Да здравствует Звенислав! Слава двум божественным братьям!» «Ну, это уже слишком!» - скривился Звенислав: «Совсем они обалдели! Что за люди! Еще вчера они проклинали тебя и верили каждому его слову.» «А тебя это все еще удивляет?» - тихо спросил «Утренний свет»: «Такова их порода. Сегодня любят. Завтра ненавидят. Ты знаешь, сколько раз я с этим сталкивался? И главное, к справедливости настроение толпы не имеет никакого отношения. Посмотри на инквизиторские процессы. Посмотри на великих полководцев или ораторов. Сейчас благодарная толпа несет их на руках, а через мгновенье, по брошенному кем-то навету, уже тащит на костер. И этих людей ты хотел превратить в богов, Звенислав?» «И этими людьми ты хочешь повелевать, «Утренний свет»?» - в тон ему ответил Звенислав: «Что ты хочешь дать им? И разве ты будешь лучше, чем твой предшественник? Что это, месть ему?» «Нет. - грустно вздохнул юноша – Ты не представляешь, как я устал. Устал от этой борьбы, от противостояния. От сраженья за их души. От страданий из-за того, что был несправедливо обвинен во время этой битвы за власть. Нет, я не буду лучше его, и не собираюсь мстить. .. Я не буду лучше, но – и тут «Утренний свет гордо выпрямился, развернув свои широкие плечи и закончил – но я не буду и хуже.» «Зачем же тогда все это? – горько спросил Звенислав, - Если все останется как есть?» «А что ты хочешь? Ты пытался все изменить? Что вышло? Нашлось некоторое количество смелых, что последовали за тобой, создавая свои миры. Этим же миры не нужны. Их устраивает то, что есть. И им все равно, кого славить. Им все равно, кто победит. Завтра же повсюду начнут ставить мои статуи. Воздвигать мои храмы. Молиться мне! А его имя будет проклято так же, как когда-то мое. Что это, месть? Нет. Просто иногда нужны перемены. Им нужны. Поэтому они и идут на бессмысленные революционные бойни, где гибнут тысячами. Но сейчас обошлось без крови. И меня это даже немного пугает.» - но «Утренний свет» не успел закончить фразу, потому что толпа взревела, и, с высоты башни, «Утренний свет» и Звенислав увидели, что на площадь волокут окровавленного, в разодранной одежде, апостола Луку, одного из немногих, оказавшихся верным своему повелителю. «Останови их!» - срывая горло, нечеловеческим голосом выкрикнул Звенислав, и «Утренний свет» уже поднял руку, но толпа, с дикой яростью проголодавшегося хищника, кинулась на несчастную жертву, и через мгновенье от него остались только разодранные в клочья куски мяса. Звенислав бессильно прикрыл ладонью лицо, а на пороге возник сияющий апостол Петр : « Ваш верный народ ждет ваших повелений, великий царь. Коронационный зал уже подготовлен.» - и он радостно улыбнулся во весь беззубый рот, с восторгом глядя на поднявшегося из глубин «Утреннего света».

Король Филипп председательствовал на совете. Он еще слабо держался на ногах, но голос его обрел прежнюю мощь и звучание. Перепуганные родственники жались друг к другу. Внезапное выздоровление короля не входило в их планы, и они, догадавшись, что их заговор раскрыт, чуть было не пошли на крайние меры. Но король, который обычно везде ходил без охраны и никогда не боялся оказаться в среде крестьян или ремесленников, которые отлично его знали и привыкли к его частым вылазкам, на этот раз окружил себя мощной гвардией, закованной в броню. Солдаты и сейчас стояли вдоль стен, практически взяв в кольцо участников совета.

Первым пришел в себя брат короля Карл Валуа. Откашлявшись, он непривычно тихим, но по-прежнему задиристым голосом, поинтересовался : «Король, брат мой, не скажете ли Вы, что значат все эти вооруженные люди?» И тут же, сообразив, что он еще не принес королю своего поздравления с чудесным выздоровлением, поправился: «Мы, конечно, очень рады видеть Вас в добром здравии, но раньше такие меры предосторожности были Вам несвойственны. Я понимаю, что после перенесенной тяжелой болезни, и после того, как Вы повредили голову, ударившись о дерево..» Закончить ему не дал громовой возглас Филиппа: «Я бы попросил Вас помолчать, брат мой. Сейчас слово хотел бы взять ваш король.» Карл возмущенно подскочил на своем кресле. Он, никогда ни в чем не соглашавшийся со старшим братом, давно привык к тому, что тот пропускает его красивые напыщенные речи мимо ушей, но никогда король столь грубо не прерывал его. Карл Валуа, из упрямства, и зависти к не доставшейся ему короне, проповедовал политику старых дворянских вольностей, независимости земель от центра, с чем так упорно боролся Филипп и даже, выступал за право чеканки собственной монеты в отдельных графствах и герцогствах.

Рядом с ним сидел его любимец и воспитанник Людовик Сварливый. Старший сын короля. Он проникновенно слушал вдохновенные речи своего дяди о традициях рыцарства и необходимости возобновления крестовых походов. Отца, столь откровенно недолюбливающего недалекого наследника, принц не уважал.

Еще одним членом совета был младший сын Филиппа IV – Карл. Он тоже попал под сильное влияние дяди, но отца почитал и сейчас, удивленно хлопая глазами, переводил взгляд с одного на другого, явно ничего не понимая.

Средний сын, тоже Филипп, был самым достойным членом этого семейства. Сейчас он развалился в кресле и полу прикрыл глаза. Лицо его, как и бесстрастное лицо отца, ничего не выражало. Он был горячим сторонником отцовских реформ, и отличался волевым характером.

«Я собрал сегодня малый совет для того, чтобы объявить свое решение о престолонаследии.» - спокойно начал король. Но Карл Валуа, опять не выдержав, снова вмешался : «Но, мой царственный брат, о каком решении Вы говорите? Закон о престолонаследии изменить нельзя. По нему всегда корону наследует старший сын.» «Почему нельзя изменить?» - спокойно поинтересовался король, не сводя взгляда своих немигающих голубых глаз с брата. «Но… - растерялся Карл Валуа – будет непорядок. Возникнет угроза смуты, переворотов.» «Вот как. – усмехнулся король. – А сейчас, значит, нет такой угрозы?.. Я, король Филипп IV, объявляю: моим законным наследником отныне становится мой средний сын Филипп.»

Карл Валуа, в изумлении, замахал руками. Людовик Сварливый глотал ртом воздух, не зная, как выразить захлестнувшее его возмущение. И даже новоявленный наследник широко раскрыл до этого, казалось, совершенно сонные глаза. «Но Вы не можете этого сделать!» - вскричал Карл Валуа, поднимаясь с места. «Да? – голос короля звучал зловеще – Тогда, может, следует начать дело о государственной измене, в которой Вы, брат мой, и Вы, мой сын. – он указал рукой на Людовика – участвовали вместе с «орденом тамплиеров»?» «Арестовать их!» - прогремел король, обращаясь к страже.

И тут же железные руки схватили обвиняемых и выволокли из залы. «Но, батюшка, я не понимаю, что сделали дядя и брат?» - раздался в тишине голос младшего сына Филиппа – Карла. Но ответил ему не король, а брат Филипп: «Они пытались убить короля.» «Ты знал?» - Филипп IV изумленно, и с накипающим гневом, посмотрел на сына. «А кто, ты думал, приставил к тебе такое милое и, главное, сообразительное создание, как Клеменция? Ты ведь женишься на ней?» - и сын, задорно улыбнулся отцу. «Так значит не только ей, но и тебе я обязан жизнью!» - Филипп Красивый подошел и нежно обнял любимого сына.

«Ваше величество! – в комнату ворвался запыхавшийся, красный от волнения, капитан стражи – Ваш сын, принц Людовик, пытался бежать. Он…он упал и расшиб себе голову о мостовую. Насмерть.»

Два Филиппа переглянулись, и лицо короля помрачнело. А Филипп-младший грустно сказал: «Борьба еще не окончена, отец. Тамплиеры всегда найдут себе союзников. Они будут среди членов семьи, среди друзей, среди слуг. Я не знаю, кто победит в этой войне и удастся ли нам обоим выжить, но централизация Франции должна быть закончена.»

В этот момент младший сын короля Карл, прозванный, как и отец, Красивый, и до этого внимательно слушавший их разговор, вдруг судорожно схватился за горло, лицо его посинело, и он рухнул на пол.

Я вернусь на берег грез

Через много лет.

И не будет больше слез,

Горя сгинет след.

Где-нибудь в других мирах

Я забуду зло.

Веселитесь на балах,

Чтобы всем везло.

Только это все мечты.

И пока душа

Не коснется пустоты,

Будет все круша,

Мчаться в облаке беды

Грозовая тень.

Но из черной пустоты

Вновь возникнет день.

Удобно устроившись на берегу, около голубого холодного озера, в полотняной некрашеной рубашке и холщевых штанах, босой, сидел Император и лениво удил рыбу. Звенислав устроился рядом. Он не сводил глаз с отверженного владыки. Но тот, казалось, не замечал этого, наслаждаясь чистым воздухом, пением птиц, красотой заросшего камышами озера.

«Ты так легко отдал власть? Не могу поверить!» - горячо говорил Звенислав . «Ну, почему же. – Лениво хмыкнул Император – Ты ведь тоже не стал вступать в борьбу за трон. А у тебя было не меньше шансов, чем у нашего друга, «Утреннего света».» «Мне это никогда не было надо. – Гневно возразил Звенислав. – Но ты! Когда-то ты жестоко расправился со своими противниками. «Утренний свет» не получил такого благоприятного отдыха, как ты сейчас.» «Что ты понимаешь! С тех пор прошло много времени. И, к тому же, у него осталась тогда власть. И немало власти!» «Никогда не поверю, что у тебя ее сейчас не осталось.» - возразил Звенислав. Но Император только загадочно улыбнулся и продолжил прерванный когда-то разговор : «А скажи мне, что изменится, если будет он, а не я? И, может, что-то изменилось бы, если бы был ты?» «Нет. – Медленно, задумчиво покачал головой Звенислав – Ничего бы не изменилось» «А как же счастье людей на земле? Помнится, когда ты только прибыл сюда, злой и взъерошенный, ты упрекал меня в том, что я не создал для людей счастья. Что я несу ответственность за все человеческие беды. Так расскажи же мне, наконец, каким ты видишь людское счастье. Каким оно должно быть. Ты постарался на свой манер. Не спорю! Но что вышло? Даже здесь, не слишком-то они рвутся к предложенному тобой благолепию.» «Да. – согласился Звенислав. – Но не забывай, я жил среди них, и мне казалось, что я понимаю их. Видимо, нет. Но как же ты? Ты создал их, но они совсем другие. Не так ли?» «Не знаю, не уверен. – покачал головой Император – Наверное, в каждом из них есть что-то от меня.» «Им не нужна свобода. – зло заговорил Звенислав. – По крайней мере, большей их части. И ты все спрашивал меня о счастье на земле. Так это очень просто! Появится новый великий владыка. Построит их рядами. Они будут воевать за него, или работать. По выходным ходить с его портретами на демонстрации и прославлять своего благодетеля, который пошлет их на смерть, и будет держать впроголодь. Но они с радостью умрут за него, потому что он задаст цель их унылому существованию. Потому что сами они себе цель найти не могут. Им надо кому-то поклоняться. Так почему не тирану? Он же заботится о них, как о малых детях, говорит, что делать и куда идти. Вот счастье.» «Браво, Звенислав!» - Император картинно похлопал в ладоши – «И это говоришь ты, столь ярый сторонник свободы и демократии, за которую ты был готов отдать жизнь. За их свободу! И вот теперь ты говоришь, что она им не нужна.» «Да, Я понял это.» - Звенислав понуро опустил плечи. В этот момент рыба клюнула, и Император, вцепившись в удочку и, напрягаясь изо всех сил, вытащил на берег огромного сома. «Вот это да! – изумился Звенислав – А я думал, чтобы рыба ловилась, надо сидеть тихо.» Император снова загадочно улыбнулся и, повернувшись к Звениславу, произнес: «На самой деле, в глубине души ты никогда не верил в необходимость свободы для них. Недаром, ты сразу начал поощрять тиранию Александра, Наполеона. Да, кстати, как там Генрих?» «Ты прав. – Ответил Звенислав, вставая. – Пойду к нему. Давно пора.»

Король Генрих VIII с изумлением смотрел на прекрасную деву. Она высвободила волосы, и они разлетелись по воротнику золотой гривой. Он услышал восхищенный шепот придворных, а дева-менестрель склонилась перед ним в изящном поклоне. Тогда, невзирая на удивленные восклицания, Генрих поднялся с трона и, схватив девушку за руку, быстро повел ее в свои покои. Войдя, он захлопнул дверь прямо перед носом, следующей по пятам, свиты.

Он уселся в кресло, усадил рядом девушку и притворно строго спросил: «А теперь поведай мне, прекрасная дама, кто ты, откуда взялась и почему путешествуешь в мужском костюме, и без должного сопровождения.»

Девушка склонила голову: «Моя история проста, государь. Я принцесса из дальней северной страны, имя мое – Хриса. С детских лет я восхищалась подвигами великого короля и вот, нарушив все правила и приличия, покинула родной дом, чтобы отдать себя на милость Вашего величества.» Король изумленно покачал головой. А потом нахмурил брови и произнес: «Все что ты говоришь, поистине невероятно.» Девушка попыталась возразить, но он прервал ее: «Дай мне закончить. Мои приближенные думают, что я старый, выживший из ума злодей, которым можно манипулировать. Но я хоть и стар, но не глуп. Молчи! – прикрикнул он на вновь попытавшуюся возразить Хрису – Я знаю, что ты скажешь. Я сам себе это часто говорю. Особенно когда смотрю на свои портреты, написанные льстивыми художниками. «Я еще молод и полон сил» – говорю я себе – «Я многое сделал для этой страны и народ мне должен быть благодарен. У меня было несколько неудачных браков, но истинная любовь еще впереди.» Но все это ложь!» - выкрикнул Генрих VIII так громко, что звякнули стекла, а толпа придворных в соседнем зале, услышав гневный крик короля, начала поспешно креститься. Генрих, между тем, продолжал: « Ты думаешь, я поверю, что прекрасная принцесса влюбилась в старого больного тирана?! Ты считаешь, что я настолько глуп, что не мучаюсь по ночам от кошмаров, вспоминая подавленные мной восстания? Что я забыл, как приказал казнить ни в чем не повинную старуху герцогиню только ради устрашения ее сына-мятежника, вздумавшего вновь превратить Англию в очаг новой гражданской войны? Думаешь, я не помню, что приказал отрубить головы двум их своих жен? Тебя не пугает такая перспектива?» - закончил король на грозной ноте, и, с напряжением, ждал ответа, в последний момент подумав, не слишком ли он напугал эту изумительную красавицу и что же будет, если она сейчас пойдет на попятный.

Но девушка внезапно опустилась перед ним на колени и проговорила, ласково касаясь руки повелителя: «Государь, позволь мне избавить тебя от мрачных мыслей. Все, что ты сказал сейчас, для меня не ново. Но я считаю, что все, что ты сделал для Англии, было сделано правильно. Возможно, по-настоящему, оценить это смогут лишь потомки. Ты должен был казнить эту несчастную старуху, потому что еще не забыл, что отец твой пришел к власти после многолетней гражданской войны, терзающей страну. Ты сумел вернуть государству процветание. Поля твоих крестьян перестали вытаптывать многочисленные сторонники различных партий. Арендаторам не надо прятаться, завидев любую группу вооруженных людей. Твои дворяне перестали бояться, что их обвинят в сочувствии Ланкастерам или Йоркам, и казнят, а их семьи отправятся в изгнание. Нет. Теперь в королевстве царит долгожданный мир. Ты реформировал церковь, и люди могут молиться богу, понимая слова молитвы. Ты вышел победителем из войн. Неужели у тебя есть хоть какие-то сомнения в том, что ты Великий король, сотворяющий для своей страны благое дело?» «А как же мои жены? – спросил король Генрих, внимательно слушавший ее монолог, - Ты несомненно умна, принцесса. Но не пугает тебя их пример?» - он напряженно ждал ответа. Но Хриса только легкомысленно улыбнулась: «Но, государь, неужели ты и вправду думаешь, что существует хотя бы один муж, хоть раз в жизни не пожелавший убить свою вторую половину? Просто у тебя для этого больше возможностей.» И принцесса скорчила уморительную рожицу, а грозный король не выдержал, и громко захохотал. Но девушка уже не улыбалась. Она взяла короля за руку и, заглянув в его глаза, совершенно серьезно сказала: «Если же придет и мой черед в свое время, то, вероятно, ты и в этом случае, будешь прав.»

Стук копыт, ход времени смешались.

Снова, как у бездны на краю,

Вороны на свой совет слетались,

Словно предрекали смерть мою.

9 апреля 2003.

Был полный мрак. Ни луна, ни звезды не освещали разверзшуюся гигантскую пропасть над обрывом. Звенислав сидел на краю этой бездны, а рядом пристроилась тень. На этот раз она была с ним ночью. Впрочем, ночь сейчас или день, Звенислав не знал. Да и не хотел знать. Да и тень была не похожа на саму себя. Сейчас она превратилась в светловолосую молодую девицу, которая явно не собиралась здесь надолго оставаться. Звенислав видел это. Но его уже ничего не волновало.

«Я давно хочу спросить тебя, – заговорила тень – как ты умер?»

« Я застрелился.» - спокойно ответил Звенислав и тень, потрясенная, некоторое время молчала. Наконец, она заговорила вновь : «Что ж, игра окончена. Я не знаю, выиграл ты или проиграл, но все равно, тебе придется что-то решать.» «Я проиграл.» - ответил Звенислав замогильным голосом – «Теперь тебе пора.» «Да.» - ответила тень, и тревожно облизала губы, будто опасаясь, что в последний момент он помешает ей уйти. Но Звенислав только презрительно усмехнулся : «Как же я завидую твоему оптимизму. Ты, конечно, нашла себе кого-то среди ангелов? Наверняка, среди победивших. Что ж, желаю успеха. Совет да любовь!» Тень нахмурилась и промолчала. «Ну, что ж ты, похвастайся своими достижениями!» - дразнил ее Звенислав. Но тень молчала, и было в этом молчании что-то непонятное, напряженное. Звенислав внезапно понял, вглядываясь в лицо бывшей подруги: «Подожди, подожди… Это не ангел. Это человек! Да, конечно, как же я, дурак, сразу не догадался! Это же бармен в ресторанчике «Лукоморье». Значит, ты опять поменяла бога на человека.» «Падшего бога.» - сердито возразила тень : «И вообще, ты слишком много воображаешь о себе. И что ты знаешь! Он не простой бармен.» «Ну, конечно, не простой!» - расхохотался Звенислав, его впервые отпустила гнетущая пустота в душе – «Не простой, а женатый.» Тень злобно фыркнула и, бросив презрительное : «Прощай!» - двинулась к тропинке в сторону света.

Звенислав тихо улыбнулся и еще некоторое время задумчиво сидел неподвижно, ни о чем не мечтая, и не на что не надеясь. А потом со вздохом встал и шагнул к краю пропасти.

2 мая 2003 года.

Злата Рапова.

Боги не отбрасывают тени.

( Продолжение «Вечно живущего» )

Кровавый пожар небес,

Как алый всадника плащ.

Подкрался к городу бес,

И армия в тысячу пращ.

Нам надо с тобой идти.

Пора защищать пришла..

Скользнули в вечность пути.

И будут судить за дела.

Считается, что фантастические произведения существуют для того, чтобы позволить человечеству не только разобраться в прошлом, но и самим выбирать свое будущее на основании , порой, абсолютно неожиданных идей

Есть и еще одна интересная теория: все, что написано – уже сбылось.

Звенислав падал в бездну. Странное было это падение. Оно захватывало, а не пугало. Да и что может напугать мертвого человека? Еще одна смерть? К тому же, он точно знал, что ожидает его внизу. Если, конечно, можно, в ином мире называть одно верхом, другое низом. Вот уже засветились огни, заметались тени.

Звенислав плавно опустился на рыхлую землю, и от него тут же шарахнулась парочка привидений, копавшихся в мусорной яме. Звенислав громко засмеялся и сказал вслух: «Ну, разумеется, вакантное место моего друга Утреннего света освободилось, они и распоясались. Совсем, наверное, порядка в аду не стало, грешники жмутся друг к другу, не понимают, за какие такие провинности их варить в котлах перестали!» И, довольный свой шуткой, молодой Бог-неудачник снова сатанински расхохотался.

«Если ты господин, уже перестал кривляться, то не изволишь ли принимать хозяйство?!» - раздался из темноты ворчливый голос. Звенислав вздрогнул от неожиданности и поспешно обернулся. Рядом стояло нечто. Наполовину сотканное из тумана, оно больше всего напоминало умильного старого горбатого черта, утомленного многовековыми обязанностями. «Кто ты?» - задал Звенислав единственно уместный в данной ситуации вопрос. «Я?» - в свою очередь удивилось привидение: «Как же, государь-батюшка, я здешний управляющий. Мне прежний наш господин, отбывший для принятия другой должности, велел строго-настрого тебя дожидаться.» «Надо же, – подумал про себя Звенислав – хитер Утренний свет. Все предвидел. А, может, даже спланировал?» Но он не стал долго задерживаться на этой мало приятной мысли о том, что его в очередной раз нагло использовали, и, напустив на себя суровый вид, грозно сказал : «Так что же ты, управляющий, меня не встречаешь, как положено? Где цветы, официальная делегация, где, наконец, я спрашиваю, хлеб-соль? Почему я не вижу коленопреклоненных раскаявшихся в своих злодеяниях грешников, которые тянут на амнистию?» «Непонятны мне твои заявления, господин хороший» - проскрипело привидение: «У нас тут все по-простому. Ты, да один помощник. Я, то есть» «Как же так?» - удивился Звенислав: «Даже в Государственной Думе каждому депутату больше помощников положено. А их, депутатов, аж четыреста пятьдесят. А я один и у меня один помощник на всех грешников. Как же они бунт до сих пор не подняли? Восстание Спартака? Прорыв на верх? Кто же их, наконец, в котлах варит? Как мы с тобой вдвоем с такой оравой справляться будем? Или перевелись грешники на Святой Руси и в иных мирах? А, может, их по помилованию отпустили?» «Скажешь тоже, помилование.» - обиделся управляющий: «Да они сами себе никогда грехи не отпустят, потому как есть человек себе самый строгий судья» - и управляющий гордо подбоченился. «Ну, и ну.» - растерялся Звенислав: «Это что же, они сами себя в ад отправили?» «Конечно, государь-батюшка! А ты и не знал? Как же ты в главные начальники попал сюда? Никакого от тебя проку!» - внезапно рассердился призрак. «Но, но, я бы попросил!» - притопнул ногой Звенислав: «Распустил тебя прежний господин: «Смотри, поговоришь у меня! Самого в грешники определю! Век у меня будешь котлы с кипящей смолой таскать!» «Да как же меня определить, когда я и есть первый грешник? И сам себе наказание назначил?» - всколыхнулось привидение, а Звенислав только открыл от изумления рот. «Ну, Господи, чудны дела твои!» - прошептал новый хозяин ада и, решительно тряхнув головой, скомандовал : «Поболтали, и будет. Веди, показывай свое хозяйство!»

Ангел-дева и Золотой всадник молча мчались навстречу закату. Каменистое взморье открылось перед ними, но они снова свернули к лесу. Птицы уже затихли, и небо расцветилось всеми возможными красками. Вдали, постепенно меняя цвет, бесшумно плескалось море.

«Подожди, давай посмотрим, как красиво!» - небесная дева остановила коня, но Золотой всадник даже не обернулся, и ей пришлось его догонять. Красивый юноша, упрямо сжав губы, решительно скакал вперед. «Куда ты так торопишься?» - задыхаясь от быстрой скачки, окликнула его дева. «Можно подумать, мы куда-то опаздываем?!» - не удержалась она от ехидной реплики. Золотой юноша, наконец, обернулся. Лицо у него было напряженное и злое. «Тебе это не идет!» - снова съязвила ангел-дева: «Ты же у нас самый правильный на земле. Как же люди станут на тебя ровняться, если ты будешь им проповедовать с таким видом… Хотя я конечно помню, что не мир ты принес им, а меч» Юноша не ответил и снова пришпорил коня. Они скакали уже не первый день. То медленно и грациозно спускаясь с небес, то возникая как бы ниоткуда, эта странная пара путешествовала с маниакальным упорством по местам наиболее известных языческих жертвоприношений. Иногда они появлялись на римской арене, среди ревущей толпы, а то среди оргий македонской царицы Олимпиады, то, как сейчас, спешили на праздник Ивана-Купалы в одно из славянских поселений. Впрочем, они, как правильно заметила дева, могли и не спешить, время, словно растягиваясь и подчиняясь неведомому приказу, каждый раз послушно приносило их именно в то время и место, которое они стремились увидеть. На странных гостей никогда не обращали внимания. Хотя ни золотоволосая дева, ни ее угрюмый спутник не скрывались и занимали себе самые лучшие места «в партере», а потом, досмотрев представление до конца, немедленно удалялись.

Однажды юноша даже сделал попытку вмешаться в происходящее, когда в Египте прекрасных девственниц, под мерные песнопения, отвели под мрачные своды культового храма бога Себека и приковали цепями к каменным столбам. Под их ногами плескался Нил. Жрецы, все с тем же тихим пением, удалились, и первый крокодил показал свою уродливую шишковатую голову над поверхностью, а потом, громко расплескивая лапами воду, выбрался на сушу и направился к истошно кричащей и бьющейся в цепях жертве. Золотой всадник, хмуро наблюдавший за жертвоприношением, неожиданно дернулся и сделал шаг по направлению к девушке, но ангел-дева поспешно схватила его за рукав: «Ты что? Во-первых, это уже свершилось. Забыл? А, во-вторых, мы же договорились ничего не менять. Только смотреть.» Юноша, сердито вырвав руку, резко развернулся и выскочил из мрачного храма. Дева несколько минут постояла, глядя ему вслед. На ее лице было написано сожаление по отношению к своему спутнику. Кричащую и бьющуюся в пасти хищника жертву, она будто не замечала, словно перед ней и вправду был призрак давно ушедших дней. Потом небесная дева тоже вскочила на коня и присоединилась к нетерпеливо поджидавшему ее всаднику.

В течение всего этого странного путешествия, Золотой всадник все больше мрачнел, а дева, напротив, сохраняла удивительное спокойствие и видимое безразличие. Но сейчас она решила заговорить об этом. «Ты чем-то недоволен? Но ведь пока твоя теория подтверждается, мысли о том, что мир следует сделать более гуманным, верны. Ты предложил отменить всю эту кровь и поклонение многочисленным богам. И тут я не могу с тобой не согласиться. Например, культ поклонения крокодилам, действительно, отвратителен. Кстати, ты знаешь, что он существует по сегодняшний день? Правда, теперь тайно?» «Смотря, что ты называешь сегодняшним днем.» - разлепил губы юноша. Дева поморщилась: «Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду век моей жизни – двадцать первый… От Рождества Христова.» - не удержалась она от сарказма. Но Золотой всадник, не обратив внимания на иронию, грустно заметил: «Ты все еще живешь своим веком и предрассудками века. Разве таким должен быть Бог? Что ты сможешь сделать для живущих и умерших, если будешь смотреть на мир так узко?» «А ты, я вижу, смотришь широко, поэтому чуть не сорвал все мероприятие, когда кинулся выручать давно съеденную крокодилами девушку!» - возмутилась ангел-дева. «Это нормальный поступок порядочного человека.» - рассердился юноша. «А разве ты человек?» - парировала дева, но тут же оборвала себя и, примирительно махнув рукой, добавила: «Ладно, не будем начинать этот вечный спор. Он все равно никогда не кончится. Да и разговаривать нам с тобой особенно не о чем. Глупо ведь спорить самому с собой. Или не глупо?» - попыталась она разрядить обстановку шуткой. «Наверное, нет.» - улыбнулся юноша: «Кажется, это является признаком какой-то психической болезни. Я забыл какой..» Напряжение, витавшее между ними как грозовые разряды уже много дней, на секунду спало, и двое всадников, рассмеявшись, продолжили свою бешеную скачку.

В темной лаборатории сидел Звенислав. Он ждал. Ждал когда к нему придет вдохновение, и он сможет увидеть, как раскрываются ворота вечности и, медленно погружаясь в густой туман, новоявленный бог сможет проникнуть в тайны прошлых страстей, сражений, кровавых интриг и зловещих тайн.

И вот, наконец, своды мрачного подземелья раздвинулись и, как в окошко Грановитой палаты, из которого члены царской семьи могли наблюдать за свершением государственных дел, Звенислав смог рассмотреть маленького, плохо одетого худого мальчика, который, спрятавшись в чулане, в щелку подглядывал за тем, что творилось в покоях его матери Елены Глинской. А там был переполох. Суетилась прислуга, бестолково бегали туда-сюда местные знахарки и иностранные лекари, нудно гундел молитву архимандрит. Мальчику не надо было объяснять, что все это значит. Он уже видел однажды подобную картину, правда тогда он был намного младше, а его брат Юрий только что родился, и нянька, суеверно крестясь, шепотом поведала воспитаннику, что Боженька наказал род великого князя, послав им юродивого. Маленький Иван не знал, что это значит, но четко для своих трех лет понимал, его отец, Великий князь Василий III, умирает и теперь он, об этом сказала, рыдая, его мать, должен нести на себе все бремя ответственности за Великую Россию. Маленький Иван, конечно, ничего не понял, но на всякий случай приосанился, выставив в гордой позе крохотную ножку в сафьяновом сапоге.

Теперь же, по прошествии пяти лет, он чувствовал, что история повторяется и на этот раз умирает его мать, единственный близкий человек, заботившийся о нем и защищавший его. Правда, она уже давно не обращала на него никакого внимания, то сгибаясь пополам в приступах рвоты, то бессильно лежа на белоснежных простынях и сама казавшаяся белее их. О наследнике, казалось, все забыли. На нем давно не меняли одежду и, когда рубашка порвалась, зацепившись за какой-то торчавший гвоздь, Иван так и остался ходить в рваном, так как никто не додумался сменить грязную робу на Великом князе. Еду маленький Иван теперь добывал себе сам, тайно прокравшись в трапезную, после того как обильно попировавшие бояре, пьяные, валились прямо под стол. Воровато оглядываясь, будто совершает преступление, ребенок схватил со стола не догрызенную куриную ногу и поспешно сунул в рот. А потом взял в руки огромный золотой кубок с остатками темной жидкости на дне, отхлебнул и закашлялся. За этим его и застал пришедший убирать со стола дворцовый холоп и, схватив за ухо, немедленно вывел из трапезной и сдал на руки разохавшейся няньки. Та отвела его на кухню и налила стакан молока, не переставая причитать «над горькой судьбой несчастного сиротки». Но Иван не стал слушать, в голове у него гудело, видимо от выпитого вина и, вырвавшись, он снова кинулся в давно облюбованный чулан, где его долго рвало. Потом он тихо заплакал и через некоторое время сам не заметил, как уснул. Проснулся он от громких криков и рыданий и испуганно выглянул из своего убежища. Самое страшное свершилось – царица умерла.

Догадавшись об этом, Иван сел и, обхватив колени руками, стал впервые по-взрослому размышлять не о том, что с ним теперь будет, этого он не мог себе даже пока представить, а о том, что же случилось с его матерью. Еще совсем недавно молодой цветущей женщиной. Смутно маленький Великий князь догадывался, что здесь что-то не так. Рано появившаяся привычка подслушивать и подглядывать под дверью, за которую его постоянно наказывали, теперь оказала ему добрую услугу. И он, постепенно вспоминал: вот доверенный боярина Шуйского дьяк, на цыпочках крадется в комнату спящей матери. Вот он достает из широкого рукава темно зеленую бутылочку и, воровато оглядываясь по сторонам, выливает ее содержимое в стакан, стоящий на ночном столике царицы. А вот маленький Иван как всегда крутится на кухне, здесь всегда вкусно пахнет, и добрая стряпуха часто угощает его свежими горячими пирожками. Но если его здесь застанет кто-нибудь из управляющих, ему не сдобровать, вот и сейчас вошел холоп его дяди, князя Юрия Ивановича и, не заметив поспешно спрятавшегося под огромный стол мальчика, сразу направился к главному повару: «Ну, готово ли блюдо для царицы? Велели лично отнести.» И, взяв золоченый поднос, повернувшись спиной к челяди, быстро высыпает туда какой-то порошок. Дойдя до этого места своих воспоминаний, Иван, пронзенный внезапной догадкой, громко вскрикивает. Его убежище тут же обнаружено. Великого князя вытаскивают и ставят перед грозным боярином Иваном Шуйским, а мальчик бьется в крепко держащих его руках, на его губах появляется пена, и он в судорогах падает на пол…

За спиной Звенислава раздалось деликатное покашливание. «Черт возьми, я же запер дверь!» - пробормотал бог-экспериментатор, отрываясь от созерцания картин прошлого. Но призрак не повел и бровью: «Господин хороший, не изволите ли сделать обход своих владений?» «Сейчас.» - проворчал Звенислав: «Что это вообще такое? Никакой жизни! Неужели я даже не волен распоряжаться своим временем, чтобы меня не беспокоили?» «Дело твое, конечно, господин, однако, порядок знать надо. Дисциплину соблюдать.» - и привидение выразительно посмотрело на Звенислава. «И откуда такой зануда на мою голову выискался.» - вздохнул Звенислав: «Что ж, пойдем. Только скажи мне вот что: он здесь?» - и Звенислав махнул рукой в сторону растворяющемуся порталу прошлого. «А как же!» - охотно подтвердил управляющий: «Все по невинно убиенному сыну скорбит, изверг.» И привидение неспешно направилось к выходу.

Звенислав подсознательно представлял себе ад довольно просто: как и было принято его изображать в известных церковных страшилках. Поэтому сейчас он ожидал увидеть мрачное царство тьмы, жара и холода. Раскаленные сковородки, шипящие и брызгающиеся кипятком котлы, спешащих проворных чертей и сложенных штабелями грешников. Каково же было его удивление, когда вместо мрака и зловонья, его взору предстал покрытый зеленой травой под лучами палящего солнца холм, на который и предлагал ему подняться управляющий. Звенислав изумленно вздернул черные дугообразные брови, но ничего не сказав, чтобы лишний раз не демонстрировать свое невежество, поспешил вслед за призраком.

На холме стояло поселение. Там во всю кипела работа. Веселые ухоженные домики резко контрастировали с царившей на рабочих местах неразберихой. Прямо посредине деревушки открывалась взгляду кузница. Там незадачливый молотобоец только что уронил раскаленное железо прямо на ногу кузнецу, возмущенный мат которого заглушал даже вопли нерадивой доярки, которую корова пыталась достать рогом. Сапожник только что закончил мастерить пару обуви и пытался всучить ее грозившей ему кулаком крестьянке, с покрасневшим от возмущения лицом. Невооруженным глазом было заметно, что одна туфля явно больше другой. Но крестьянка ругалась по другому поводу: она только что примерила правую черевичку, и в пятку ей вонзился огромный гвоздь. А посредине всей этой вакханалии метался смешной растрепанный человек с всклокоченной бородой. Он пытался примирить гончара с кожевником, но явно не преуспел в данном вопросе. По внешнему виду этот забавный человечек напоминал средневекового ученого. Тут солнце затянуло набежавшее облако и человек, схватившись за голову начал раскачиваться из стороны в сторону, а потом сел прямо на землю и стал рвать на себе остатки волос.

«Что это он так убивается?» - наконец сумел вымолвить, пришедший в себя от изумления Звенислав: «И кто это, кстати?» «Не узнал?» - ухмыльнулось привидение: «Это же Томас Мор! Ты «Утопию» его читал?» «Ну, конечно, в школе проходили.» - растеряно ответил Звенислав: «Он жил в Англии в первой половине 16 века. Боролся с ересями. Написал гневный протест Лютеру. Его очень уважал король Генрих VIII, до тех пор, пока не приказал отрубить своему протеже голову за отказ принести присягу королю.»

«Ну, а об «Утопии» что помнишь?» - экзаменовал управляющий. «Он написал об утопическом социализме.» - отчитался Звенислав: « О том, каким должна быть в идеале жизнь на земле. Марксисты потом на его труде свои идеи основывали… Мир, где всегда светит солнце, люди живут в равенстве и братстве. Никто не богатеет и каждый день меняет свою профессию, чтобы другим не обидно было.» На этих словах Звенислав споткнулся и, начиная понимать, внимательно присмотрелся к окружающему: «Так что ж, он решил такой мир построить, и ничего не вышло? Ха, даже солнце зашло за тучу!» «А ты как думал?» - вторил управляющий : «Можно такую утопию построить?» «Что нельзя – это понятно» - задумчиво проговорил Звенислав: «Ты только посмотри, как этот гончар глину лепит! Сразу видно, что первый день. А интересно, учителем или писателем тоже за один день можно стать?» «А ты пойди, посмотри. Там за поворотом как раз художник трудится. Наверняка стать ему основателем новой школы в живописи! Малевича за пояс заткнет.» - веселилось привидение. «Ладно, у нас и не такие работы за миллион долларов уходили.» - Проворчал Звенислав: «В конце концов, каждый сходит с ума по- своему. Тут ты меня не удивишь. Скажи лучше, а что же это за ад такой? Выходит, он, Томас Мор, сам не верил в свое изобретение, вот и мучается теперь? Ведь, как я понял, каждый сам себе каторгу устраивает. Кто в чем чувствует себя виноватым, от того и страдает.»

«Быстро сообразил, господин.» - уважительно заметил управляющий: «А насчет того, верил ли он в «Утопию», ну ты подумай сам, может ученый, пусть даже из Средневековья верить, что солнце никогда не зайдет? И во весь этот бред со сменой профессий? Взгляни, сейчас дождь пойдет. Это, между прочим, слезы этого самого Томаса Мора.» - С умным видом добавил призрак.

«Мда. Пожалел бы я его, если бы он столько народа с толку не сбил.» - Проговорил Звенислав: «Я, конечно, не этих имею в виду. Они ведь морок, наверное. Я о реальном строительстве коммунизма, во времена которого, к счастью не долго, и мне жить пришлось» «А вот насчет морока – это ты зря.» - Вдруг обиделось привидение: «Все люди настоящие. Кто верил и не верил одновременно. Сомневался, в общем.»

«Что ж, хорошо. Я еще подумаю, что с этим делать.» - Резюмировал Звенислав: «А как с остальными? У всех других грешников тоже свои миры?»

«Все как сказало когда-то Ваше преподобие.» - Не удержался от сарказма управляющий, но тут же посерьезнел: «У кого свои, у кого – коллективные. Многие ведь стандартно мыслят. Все смотреть будешь?» «А как же. Раз уж я здесь за главного.» - пожал плечами Звенислав и оба не спеша, направились в сторону штаб-квартиры народовольцев.

Опять надрываются трубы.

Грачей распугал барабан.

Правители стиснули зубы,

Приветствуя вражеский стан.

Выходят вперед дипломаты.

Фальшивых улыбок страсть.

Спасем мы родные Пенаты,

Признав правой силу и власть.

Но пусть победителей судят.

Отравим им жизнь и вино.

Проклятье разрушенных судеб.

Кто прав? Ведь богам все равно.

Ангел-дева и Золотой всадник остановились, чтобы перекусить под раскидистым дубом. Они достали из походных сумок аппетитно пахнущую ветчину, сырокопченое мясо, швейцарский сыр, хлеб. При виде мяса, Золотой всадник поморщился. На что дева не преминула подколоть его: «Ты что вегетарианец?» «А что не похоже?» - огрызнулся юноша. «Ну, тогда голодай. Или можешь рекламировать кошерную пищу, а то и раздельное питание. А я поем как следует. Путь впереди нелегкий.» - И она с вожделением посмотрела на свежую царицынскую колбасу. Юноша отщипнул кусочек булки и бросил севшей ему на плечо птичке. «Все то тебя любят.» - Добродушно заметила дева, с набитым ртом. И продолжила: «Какие ужасы сегодня смотреть будем?» Золотой всадник, наконец, взорвался: «Как ты можешь шутить на такие темы? Неужели тебе наплевать на их страдания?» «Ну, почему же?» - удивилась дева: «Только, как правило, это их личный выбор.»

- Да? Какой же? Приносить себя в жертву? Быть скормленным крокодилам?!

- Ладно. Разохался. Ты прямо как наши политики в период избирательной кампании. Могут и луну пообещать, и водку по 75 копеек. Я просто хочу сказать, что люди, которых приносят в жертву грозным богам, обычно бывают пленниками. Вот сегодня мы как раз едем наблюдать подобную картину. Этот викинг. Помнишь? Он сам пошел на войну. Его никто не гнал. Дома у него остались жена, трое детей, старуха-мать и любовница. Он по языческому обычаю вместо того, чтобы сдаваться в плен, мог броситься на меч, и перейти достойно в другой мир свободным человеком. Ему не хватило духу. Теперь он поплатится за это. Его принесут в жертву тем самым богам, в которых он так истово верит.

- И ты судишь его за минутную слабость? Считаешь, что следует столь грозно карать?!

- А разве не наш достопочтенный Создатель, встав не с той ноги, покарал целые народы потопом? И за что, спрашивается? За мелкие грешки? За то, что они не идеальны? Но как они могут быть не идеальными, если сотворены по его образу и подобию? И в каком смысле они так сотворены? Духовно, как трактуют наши святоши? Но тогда тем более, какой с них спрос? Значит, и карать он должен самого себя? Какие у тебя на эту тему теологические толкования? И что ты приходил исправить в его учении? Разве Бог не безгрешен? Но тогда какой он Бог? Разве Бог может ошибаться? И если да, то, как потом он может кого-то судить?

- Времена меняются. Кроме того, каждый имеет право на ошибки. Исходя из твоей трактовки, нельзя осуждать преступников, потому что они тоже люди.

- Между прочим, я всегда была против смертной казни.

- Ты? – Юноша изумленно поднял брови, перестав жевать кусок сыра.

- Да, я. Никто не вправе судить других. Даже если те страшные преступники. Потому что у такого рода судий меняется психология. Они как раз начинают считать себя безгрешными богами. Кроме того, наши законы слишком напоминают кровную месть. Он убил, и за это его в свою очередь можно убить. Так чем же общество тогда лучше убийцы?

- Но надо же как-то пресекать преступления. Иначе каждый будет убивать безнаказанно.

- Значит каждый? А как же сознательность? Как же образ и подобие божье? Да взять хотя бы тебя. Разве этому ты учил в своих проповедях?

- Многое из того, что я сказал, извратили позднее.

- Извратили твои последователи! Но разве ты не должен нести ответственность за последствия своего учения? Впрочем, что с тобой разговаривать! Ты просто сумасшедший. Ведь ни один здравомыслящий человек не назовет себя богом.

- А если он и есть Бог? – нахмурился Золотой всадник.

- Тогда тем более!

- Но ты то меня считаешь богом?

- Я думаю, что ты – чокнутый проповедник. Бог-последыш, который ничего нового не создает, а только разбирается с уже созданным – не бог.

- Но тогда и ты тоже!

- Несомненно.

Они помолчали. Сквозь листву пробивалось неправдоподобно синее небо, рядом журчал ручеек, на ветках щебетали птицы, но оба собеседника, казалось, не замечали этой умиротворяющей красоты.

«С другой стороны, – продолжила разговор дева, - если нормальный человек не назовет себя богом, то можно ли считать нормальными тех, кто с маниакальным упорством из поколения в поколение верят в мифического доброго боженьку, не получая при этом никаких доказательств его существования. И на всем этом сумасшествии наживается только одна структура – церковь.» «Ну, почему же одна? – усомнился юноша, - А государство?»

«Что ж, пора в путь.» - Дева неспешно потянулась, разминая занемевшее тело и стряхнула с ладоней прилипшие крошки. Золотой всадник поднялся и оседлал коня. Они продолжили дальнейший путь в полном молчании, терзаясь сомнениями, и недовольные друг другом.

Звенислав стоял на коленях на Сенлакском поле. Он то ли молился, то ли плакал, беззвучно шевеля губами. Здесь покоился Гарольд. Король Англии. Хотя когда он погиб, защищая свою страну от вторжения, страна бриттов называлась иначе. Сам Гарольд принадлежал народу саксов. Они давно стали считаться коренной нацией, и уже никто не вспоминал, что все эти люди были потомками диких племен викингов под предводительством неистового Горзы, чью атаку отбил, приостановив на время вторжение чужаков, незабвенный король Артур. Эта полу мифическая фигура, ставшая символом мужества, рыцарского долга и политической мудрости, на самом деле имела некоторые реальные корни. Например, доподлинно известно, что в 519 году Артуру удалось сдержать натиск свирепых завоевателей, которым оказалось мало их скалистых берегов, на которых ничего не росло. И они проделали полный опасностей путь до благословенной страны бриттов. Впрочем, это было далеко не первый захват зеленого острова. На нем перемешалось такое количество народов, что никто уже в точности не мог сказать, кто же на самом деле здесь является представителем коренной нации. К таинственной земле, как магнитом притягивались все новые и новые орды искателей лучшей доли.

В первом веке до нашей эры Британию посетили римляне. Под командой Гая Юлия Цезаря, они успешно штурмовали незамысловатые бастионы диких коренных жителей. Древние римляне заняли крупное для того времени поселение, Лондиниум. Они построили дороги, а местные деревушки были отданы во владение римского нобилитета. Однако уже по прошествии очень небольшого времени, другому Цезарю по имени Клавдий, пришлось на своей шкуре испытать сопротивление местных жителей. На этот раз восстание подняла женщина. Глава племени иценийцев, проживавшем в окрестностях Лондиниума, Боадеция. Клавдий сам чуть не погиб в отчаянном сражении, но на время маленький остров вновь был приведен к покорности. Но римлянам все же пришлось уйти из Британии. Остались римские достижения передовой мысли, но в целом, люди по-прежнему продолжали жить своей незамысловатой жизнью. Верили в колдунов и лесных духов, воевали с соседними племенами, ночевали всем родом в одном большом зале. Там же рождались дети, и ничего не менялось в стране до прихода новых завоевателей, восстание против которых и возглавил король Артур. Однако, уже через двадцать лет после этого события, сам Артур сложил голову в сражении со своим внебрачным сыном Медраудом. А саксы постепенно заселили зеленые луга острова, и вот уже их стало принято считать коренным населением. Особенно тогда, когда на Британию обрушилась новая угроза. И снова с берегов Скандинавии. На этот раз туманный остров своим доменом назвали датские и норвежские короли. И снова трудная борьба, пока не приходит к власти тихий, но абсолютно непредсказуемый король Эдуард Исповедник. В стране тогда лидировал патриотично настроенный, упорный и властный ярл Годвин. Он буквально довлел над меланхоличным королем. И вот уже дочь Годвина замужем за королем Эдуардом. Но этот брак не дал ожидаемых результатов. То ли благодаря склонности Эдуарда Исповедника к монашеской жизни, то ли по иной причине, но детей от этого брака у него так и не появилось. И на первый план выдвигается любимец народа, бунтарь и герой, Гарольд, сын Годвина. Король обещает своему ярлу, что его сын унаследует корону. Но при этом, посетив маленькую Нормандию и пообщавшись с молодым герцогом Вильгельмом, король неожиданно сулит корону и ему.

Крохотное герцогство со столицей в Руане, было создано, а вернее, захвачено, наводящим на Францию ужас Роланом, по прозвищу пешеход, потому как даже конь не выдерживал веса могучего тела. Король Франции Карл Простоватый, стремясь удержать большее, пожертвовал меньшим, отдав грозному захватчику, часть своих владений, где и было образованно государство странствующих викингов, Нормандия. И один из правителей, беспутный Роберт Дьявол, возвращаясь с охоты, повстречал красивую крестьянку, которую решил сделать своей наложницей. У них родился сын, названный Вильгельмом, в народе прозванным ублюдком. Тем не менее, не исполнилось Вильгельму и восьми лет, когда отец, возложив на мальчика все тяготы правления, сам отправляется на покаяние по святым местам. Возвращаясь из Иерусалима, герцог Роберт умирает, и корона остается у его незаконнорожденного сына. Тут, разумеется, и начинается самое интересное. Против Вильгельма-ублюдка восстает вся знать, и начинается его многолетняя борьба за престол, с уничтожением непокорных городов и отрезанием языков у злопыхателей. Честолюбивый мальчик одерживает победу, но борьба закалила его характер, и ему уже давно мало своего крохотного владения. И после мимоходом брошенного королем Эдуардом обещания, он уже считает своей собственностью и Англию. Между тем, король Эдуард, как сказали бы мудрые римляне, царствует, но не управляет. Управление, подавление мятежей беспутных вельмож, внешние войны, все это возложено на Гарольда. Авторитет молодого ярла растет, любовь к нему народа крепчает и вскоре, после победы над Уэльсом, Гарольд, как некогда король Артур, становится символом Британии. Его славе суждено пережить его не на годы и даже не на десятилетия, а на века. Его имя ассоциируется со свободой и независимостью. Он навсегда останется в памяти людей как мифологический борец с интервенциями и всеми злыми силами. Но сама судьба ополчилась против него, как когда-то против короля Артура, послав тому завистливого неразумного отпрыска.

Гарольд же отправился в плавание, исход которого повлиял не только на его дальнейшую судьбу, но и изменил историю всей Англии.

Неслышно ступая по еще теплой золе, Звенислав осторожно пробирался среди обгоревших черепов и обугленных останков, следуя за управляющим. Призрак решил показать новому властелину мертвое поле, которое все равно было по дороге к намеченной цели. Здесь когда-то шла битва. Бессмысленная, с точки зрения нормального человека. Два дальних родственника сошлись в борьбе за власть, в то время как их родине грозила опасность от куда более серьезного противника, решившего поработить их народ. Но не только мелкие царьки обращали гораздо больше внимания на козни друг друга, но и, как загипнотизированные, их сторонники, вассалы и вилланы насмерть схватились на пограничном поле среди лесов и болот. Здесь они полегли все. Погибли оба претендента на высшую должность хранителя и защитника государства. Да и из простых людей почти никто не ушел живым, на последнем вздохе вонзая нож в горло брата. Уцелевшие же, устроили колоссальный погребальный костер надежд, и отправились принять горькую участь раба от пришедшего на родную землю завоевателя, которому уже некому было оказывать сопротивление.

Теперь на поле поселились только вороны и волки. Люди старались не забредать в проклятое место, читая на своем языке молитву, и обходя его стороной. Даже отъявленные мародеры не рисковали появляться здесь. Но все -таки что-то живое копошилось среди обгоревших костяков. Звенислав пригляделся. Хорошо одетый упитанный старец алчно рыскал между не сгоревшими трупами, то отрывая с чалмы какого-то бедолаги драгоценную брошь, то, выламывая окостеневшие пальцы, пытаясь добраться до золотого кольца с рубином. Казалось, он забыл обо всем на свете. Но вот сзади послышалось приглушенное рычание, и серая тень неслышно метнулась из-за деревьев. Старик только сейчас опомнился и, бросив мешок с награбленным добром, кинулся бежать. Но разве уйдешь от волчьей стаи! Один за другим волки выскакивали из леса, предпочтя живую добычу. И вот уже на глазах изумленного Звенислава, не успевшего даже моргнуть глазом, стая облепила фигурку не в меру алчного ростовщика, повалив его на землю. Еще мгновенье, и все было кончено. Волки пировали над павшим, а издалека уже слышался вороний клекот. Словно призраки ни за что убитых воинов объединились, чтобы не допустить глумления над их позором.

Звенислав, тряхнул головой, как бы сбрасывая с глаз пелену. «Зачем ты меня сюда притащил?» - сердито осведомился он у управляющего. «Господин все хотел видеть.» - Невозмутимо ответило привидение: «Если насмотрелся, пошли дальше.»

И они снова двинулись в путь. Через несколько шагов ландшафт разительно изменился, и они вступили в новую историческую эпоху. Вокруг раскинулись бескрайние поля, фруктовые сады источали аромат, далеко разносилось пение самых причудливых птиц. Но среди всего этого благолепия был человек, который явно не замечал окружающей его умиротворяющей красоты. Он то вскакивал и начинал бесцельно метаться, то вновь садился на землю, обхватив руками голову. В фигуре его Звениславу показалось что-то знакомое, и он вопросительно взглянул на управляющего. «Он самый.» - кивнул тот на невысказанный вопрос: «Наш Иудушка собственной персоной. Вот одного я не понимаю, - и призрак недоуменно покачал головой, - как он здесь оказался?» «А вот на этот вопрос я тебе отвечу.» - Неожиданно громко произнес Звенислав: «Ты думаешь, ему довольно того, что его простил некогда преданный им? Нет. Люди сами себя не прощают. И больше всего они ненавидят тех, кому они когда-то навредили. Они обманывают себя, утверждая, что те сами были виноваты. Они даже могут убедить в своей правоте весь мир, но только не самих себя. И будут терзаться, пока червь ненависти не сожрет их сердце и душу, но и тогда им не будет покоя.» «С чувством сказал.» - заметил управляющий: «Однако не ты ли говорил, что не бывает неспособных на предательство? Бывают разные обстоятельства. Поэтому бессмысленно гордо декларировать, я, мол, никого не предам, и сам предательства не прощаю.» «Да, говорил, и сейчас повторю.» - подтвердил Звенислав: «Только ведь одно другому не противоречит. Вот, например, расскажу тебе случай: дружили две девочки. Одна ради другой часто жертвовала своим благополучием, подстраивала свою жизнь под подругу, и даже когда они обе влюбились в одного мужчину, то не поссорились, предоставив ему самому право выбора. Казалось, глядя на них, что может быть крепче и важнее дружбы? Любимые? Это все преходяще. Однако видимо гнилая была суть этой девочки, если предала она свою лучшую подругу за тридцать серебряников. Как же так? Спросишь ты. Да просто та устала все время чувствовать себя второсортной, и вот подвернулся ей другой повелитель, и она спокойно сдала друга, да еще свалила на нее всю вину, оклеветав перед всеми.» «И что же потом?» - заинтересованно переспросило привидение. «А ничего… Пока.»

Отрубленные головы бессмысленно таращились с воздетых над городом кольев. Кровь еще стекала из перебитых артерий.

Князь Влад задумчиво макал кусочки белого хлеба в густое красное вино. Его маленькая Родина опять пошла на поклон к жадному сюзерену. На страну напирали турки, и у великого Господаря просто не было другого выбора, кроме как попросить помощи у Венгрии. Но Венгерский король как всегда жил по двойным стандартам. С одной стороны ему хотелось привести к наибольшей покорности неистового борца с засильем Османской Империи князя Влада, с другой, следовало сохранить государственный нейтралитет, кроме того, его вполне устраивали постоянно меняющиеся, готовые перегрызть друг другу горло за власть мелкие правители Румынии. Они не удерживались на троне достаточно долго времени, чтобы приобрести авторитет в народе и армии. Да и каком авторитете могла идти речь, если единственным желанием дорвавшихся царьков, было стремление как можно скорее набить личную казну с помощью повышения налогов. Никто из них не пользовался популярностью. Никто не смел разогнуть спину в присутствии Венгерского короля. И уж конечно, никто не мог и помыслить о том, что можно противостоять великому Стамбулу, регулярно угонявшему в рабство тысячи пленных, вырезавшему православных просто за принадлежность к вере, собиравшему огромную дань. Но, несмотря на это, властители занимались лишь своими мелкими распрями. При поддержке церкви, они разворовывали казну государства, точили зубы на ближайшего соседа, строили козни, считая все это единственным достойным время провождением. Да и зачем жить иначе? Народ бедствует? Такова его доля. Турецкая опасность? Но от турок всегда можно откупиться. А вот брат, дядя, племянник, затеявший мятеж против государя – это серьезно. С ними следует объединиться, поделиться, а затем и прикончить на дружеском пиру.

Но не таков был князь Влад. Он не сильно изменился за годы турецкого плена. Разве что стал более равнодушен к страданиям, унижениям. На них-то он достаточно насмотрелся. Турки в таких вопросах весьма изобретательны. Его брата сломила неволя. Он не только покорился, но, казалось, принял навязанный ему образ жизни и взгляды. Он был в фаворе при султанском дворе и совсем не рвался назад в свою нищую, раздираемую противоречиями и внутренними интригами Трансильванию. Влад же научился смотреть на жизнь более трезво. И теперь единственной задачей для него было получить законом принадлежащую власть, которую, впрочем, ему никто не жаждал возвращать, и затеять страшную, непримиримую, ожесточенную и неравную борьбу с угнетателями и поработителями.

Развернутые знамена.

Шагают колонны в ряд.

К подножью злаченого трона

Сегодня приблизился враг.

А завтра – великая битва.

Зачем, для кого? Кто поймет.

Напутствует воинов молитва,

Как будто никто не умрет.

Последний гонец не доедет,

А поле смердит, словно ад.

Но каждый стремится к победе.

И кто в этом всем виноват?

Ангел-дева и Золотой всадник стояли на вершине холма. Отсюда им прекрасно просматривалась вся картина. Славяне готовились к войне. Тут и там мелькали знамена, блестели воинские доспехи, и гремело оружие. Упитанный жрец в ярком одеянии, засучив рукава, руководил группой отроков, вытаскивающим из внушительного капища на обозрение народа огромного медного быка. В толпе, в нетерпении потрясая оружием, стояли зрелые войны, рядом пристроились, шамкающие беззубыми ртами старые ратники. Женщины стыдливо всхлипывали, поглядывая на своих уходящих в поход мужей. Ребятишки цеплялись за их юбки.

В толпе раздался гул. Из-за спин присутствующих вывели огромного викинга с русой нечесаной бородой. Он изо всех сил упирался, сыпля проклятиями и пытаясь вырваться из цепких рук. Подростки заулюлюкали, а старец, опиравшийся на клюку, злобно плюнул: «Где это видано, чтобы воин да в плен добровольно сдавался! То-то он в небесных садах поработает теперь на моего внука!» - и старик горделиво обвел глазами близ стоящих: «Это ведь мой Ярополк его словил. Теперь этот варяг его раб в загробной жизни. Нет, в наше время того не было. Чтобы добровольно в рабство! Мельчают людишки,» - и старик укоризненно покачал трясущейся головой.

Между тем пленника, под одобрительные возгласы воинов, два крепких отрока пытались запихнуть в раскрытое чрево медного быка. Пленник мычал, растопырив ноги, и никак не хотел лезть внутрь, прекрасно понимая, какая учесть ожидает его. Но на помощь товарищам подбежали еще три дюжих молодца, и сопротивление могучего викинга было, наконец, сломлено. Толпа затаила дыхание, а жрец, читая молитву о победе войска, и его благополучном возвращении, начал разжигать костер под медным быком, пока пламя не охватило фигуру со всех сторон, а изнутри раздались нечеловеческие вопли. Жрец, подняв вверх палец, ждал знамения. И вот свершилось! Жрец что-то увидел или услышал, потому как внезапно завопил истошным голосом: «Да будет дарована победа! Слышите, братья мои, победа!» Толпа ответила радостным ревом, над головами взметнулись блестящие клинки. Женщины кинулись на шеи мужьям, а детишки принялись весело скакать вокруг огромного костра.

Золотой всадник с отвращением отвернулся. Глаза его сверкали гневом. Ангел-дева же по-прежнему оставалась невозмутимой. «Ты находишь эти развлечения приятными?» - дернув коня за узду, бросил юноша. «Хорошего в них мало.» - спокойно парировала дева: «Но что поделать, темный народишко. Верит в помощь сильных богов. Вот и жертвы приносит, чтобы задобрить.» «И как, помогают боги?» - язвительно поинтересовался юноша. «А ты многим помог?» - яростно повернулась к нему дева: «Сколько невинных сожгли на кострах во славу Господа? Эти хотя бы приносят свои жертвы в исключительных случаях, как перед войной, например. Инквизиция же тащила на костер по любому доносу. Сосед хотел избавиться от кого-то, доносит – колдун тут живет. Бедолагу хватают и с таким пристрастием допрашивают, что костер ему уже кажется избавлением. Да и сама инквизиция хорошо придумала: конфисковать имущество осужденных. Таким образом, стоит какому-то святоше засмотреться на твои земли, и учесть твоя, считай, решена.» «Так ты что же думаешь, это то, чему я их учил? И к тому же, не оправдывайся, пожалуйста, тем, что в язычестве жертв было меньше. Важна судьба каждого человека!» «Да, я помню про слезинку ребенка.» - фыркнула дева: «Но и ты не забывай, что каждый несет ответственность за последствия своего учения. Ведь людей за это судят. Почему же боги неподсудны?» «Хорошо» - Вздохнул Золотой всадник: «Поехали, посмотрим на твоего любимого бунтаря Святополка.»

«И кстати, - юноша нахмурился, осененный догадкой, - кого это ты имела в виду, когда говорила о подсудности людей? Не Нюрнбергский процесс, случайно?»

В мрачном погребе проходило совещание. Здесь собрались люди различных мастей. Тут была суровая, с сумасшедшими глаза, представительница славного рода Перовских. Но она не собиралась укреплять границы с строить города, подобно своим близким. Напротив, она всегда противилась навязанной ей роли девушки благородного семейства. У нее завязался роман с человеком из рабочего класса, с которым она мигом нашла общий язык. Как же иначе! Ведь у обоих была единая цель – убить проклятого узурпатора, приватизировавшего власть в России. Вернее, они называли это казнью. Неизвестно, впрочем, понимали ли они значение этого слова. Ведь нельзя вынести приговор (даже если они считали себя в праве выносить приговоры) человеку, не совершившему никакого преступления, кроме своего рождения на свет не в бедной лачуге, а в Зимнем дворце. Особенно, если учесть, что речь шла не просто об императоре, а об императоре, народом же прозванным Освободителем.

Звенислав вместе с управляющим незаметно пристроился верхом на балке, почти скрывающейся под темным арочным сводом. «Колоритные личности, не правда ли?» - подало голос привидение. «Да, приятными их назвать трудно при всем желании.» - согласился Звенислав: «Однако, в мое время, когда уже перестали идеализировать деяния революционеров, я знал немало вполне интеллигентных и вменяемых людей, которые искренне восхищались этими подонками.» «Но ты же вроде недолюбливаешь Александра Освободителя.» -заметил призрак. «Верно. Я считаю его реформы преждевременными. Народ сам часто не знал, что ему с этой свободой делать» «Но ведь надо было развивать Российскую экономику.» - не унимался управляющий. «Конечно. Ее надо было развивать значительно раньше, а не вступать с парусным флотом и отсутствием железных дорог в Крымскую войну.» - пожал плечами Звенислав: «Однако один вывод не мешает другому. Вот посмотри на народную «благодарность» за все революционные реформы Освободителя. Мы это можем лицезреть во всей красе.» «Но, послушай, это же отбросы общества.» - возмутилось привидение. «Тем не менее, здесь представлены все классы и прослойки, что немаловажно.» - настаивал Звенислав: «К тому же, я полагаю, ты помнишь, что их идеи были развиты в дальнейшем.» На этом их спор прекратился, потому что взяла слово Вера Засулич.

После покушения на градоначальника Трепова и суда над ней, революционерка Вера заметно осунулась, и у нее поубавилось решительности. Хотя, по идее, должно было быть наоборот: ведь такой из ряда вон выходящий прецедент – ранить человека, совершая при этом обдуманное преступление, и быть оправданной демократически настроенным судом. Она, видите ли, протестовала против плохого содержания заключенных в тюрьмах. И все это при том, что всем было известно, что как раз лично Трепов неоднократно жаловался Государю императору на антисанитарное состояние мест лишения свободы. Но толпа гудела, зал был набит, вся только что созданная адвокатура на стороне бунтарки. И неожиданный, опровергающий все законы, вывод – невиновна. Радостные крики в зале. Конечно же, это открывает дорогу новым терактам. И они незамедлительно последовали. Ведь, кажется, теперь можно убить любого неугодного человека. По крайней мере, именно этому научил данный прецедент народовольцев. Но для самой Веры Засулич судилище оказалось серьезным потрясением, и она не жаждала вновь попасть на скамью подсудимых. Поэтому на собрании заговорщиков именно она заняла примиренческую позицию. Сейчас Вера говорила о том, что следует сойти с позиций терроризма и вернуться к деятельности, направленной на образование и просвещение народа. Но ей тут же возразила Софья Перовская, настаивая на непременной казни царя и убийства его окружения.

Спор затянулся, и Звенислав вновь обратился к управляющему: «Ну, и что они теперь не поделили? Каждый школьник знает, что общество разделилось на умеренных «Черный передел», и крайних «Народную волю». Царя они убили. Что им неймется? Почему не строят свое идеальное общество справедливости?»

«Эх, господин, плохо ты наш народ знаешь, - закряхтел призрак, - они его теперь каждый раз убивают различными способами. Но все равно никак не договорятся, и не найдут удовлетворения. Все никак понять не могут, почему за ними народ не последовал. А некоторые, в глубине души, раскаиваются. Но отступать-то некуда.» «Упертый народ. И что же мне с ними делать?» - ни к кому не обращаясь, пробормотал Звенислав. Но управляющий только пожал плечами.

Император и самодержец Всероссийский, царь Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский, Казанский, Астраханский, Польский, Сибирский и прочая, и прочая…, Александр II прогуливался по любимому маршруту. Прогулки по своей столице давно вошли в привычку Российских императоров. Еще государь Петр Алексеевич, создатель величественного города, обгоняя свиту, сновал туда-сюда, помахивая внушительной дубинкой. Но у народа и без того считалось крайне дурным тоном беспокоить своего повелителя. И когда, например, Александр I Благословенный, по привычке встав, в пять утра, отправлялся бродить в полном одиночестве, случайные прохожие только снимали шляпы, провожая улыбками царственную особу. Однако императорская власть учитывала желание народа пожаловаться на беды и притеснения своему государю. Поэтому на Дворцовой площади, где некогда паслись зайцы, а теперь гордо маршировали гвардейцы и проезжали золоченые кареты, был установлен специальный ящик для жалоб и предложений. И каждый желающий мог опустить в него свое послание, ни на секунду не усомнившись, что она попадет лично в руки нынешнего правителя. Видимо, все же писем этих было не так уж много, то ли по причине малограмотности русского народа, то ли из тактичного желания не отвлекать государя по пустякам, но так или иначе, император успевал посмотреть все содержимое ящика за завтраком, и раздать соответствующие распоряжения. Как чтение кляуз сказывалось на аппетите и пищеварении истории неизвестно.

Но человек, поджидавший Александра II на мостике не принадлежал к числу тех, кто вступает в переговоры с властью. Его позиция была четкой и очевидной: узурпатора следует уничтожить. И все эти заигрывания с народом, учреждение местного самоуправления, устройство городских Дум, реформа в армии, когда, наконец, была отменена рекрутская система, и, в конце концов, долгожданная отмена крепостного права, ничего не значили для хмурого мужчины, прячущего пистолет за бортом сюртука. Царь уже просто по своей сущности оставался для него врагом. Потому, как считал заговорщик, царей вообще не должно быть. Право на существование имела только свобода народа на управление, и анархия без какого-либо принуждения. Он давно прочитал работы Прудона и знал, что анархия – это не полный хаос, а согласие свободных людей делать, что им вздумается, не ущемляя при этом прав других людей. О том, что могут оказаться и не совсем сознательные, которые на радостях займутся как раз всевозможным ущемлением чужих прав, как, например, кражи и убийства, он не мог и помыслить. Ведь главное – освободить народ от проклятого царизма, а дальше все свершиться само собой, и народ возьмет власть в свои руки. Только бы ненавистный император сегодня прошел мимо, и никто не вмешался в ход событий.

Царь шел довольно быстро. Он уже заканчивал свою прогулку, погода была неважной, и ему хотелось поскорее попасть в тепло Зимнего дворца. Прохожих было немного. Все приветливо раскланивались. Внезапно человек, стоящий к нему спиной на мостике, резко развернулся и выхватил пистолет. Последовал выстрел. Мимо. Как назло вокруг ни одного полицейского. А преступник не унимался. Он не бросился скрываться после неудачного выстрела. Напротив, он кинулся догонять императора, который уже бежал. Снова и снова звучали выстрелы. Но вот долгожданные жандармы, которым Александр Освободитель обрадовался как родным. Они кидаются на преступника. Можно передохнуть. До Зимнего дворца весть долетела моментально. Там переполох. Вокруг царя охают, суетятся, княжна Долгорукая кидается на шею, все окружение, как и следовало, ожидать, укоряют его за то, что он не назначил охрану уже после первого же покушения, от которого его спас простой крестьянин. «Если так хотят убить, то все равно убьют.» - твердо прерывает их причитания император: «Господи, и за что мне доля такая? Что я им сделал?» А с портрета на стене многозначительно улыбается Павел I.

Зеленые холмы позолотило солнце. Невдалеке на болоте громко квакали лягушки. Впереди расстилалась равнина, а в лесу подняли гомон веселые птицы. Роса еще не успела высохнуть, и каждая травинка сверкала переливчатыми изумрудами.

В стане русского князя Святополка царило оживление. Простые ратники поднимались с земли, протирая глаза, и поеживаясь от утреннего холода. К княжескому шатру спешили гонцы с докладом. А издалека тянулись и тянулись цепочки людей, пришедших на поклон к грозному князю, и стремящихся влиться в его войско. Тут были и поседевшие гридни, служившие еще отцу Святополка, мудрому Великому князю Ярополку. Были и совсем мальчики, с горящими глазами слушающие слепых гусляров, надрывно запевающих былину о делах совсем недавних, когда каждый был свободен, весел, мог пройти пусть короткий, но славный путь от победы к победе, защищая свою страну, и пируя со своим удалым князем. Пели они о том, что любой человек поклонялся избранному лично им богу, и бог никогда не оставлял свою паству. Но, теперь в голосе гусляра зазвучал металл, смешенный со скорбью, настали иные времена. Брат пошел на брата. Незаконнорожденный младший отпрыск княжеского рода сверг законного правителя, подло убив его с помощью наемников. Обманул он народ свой, обещав восстановить веру отцов и дедов. Но вместо этого насильно загнал людей в холодные реки, и осенили их крестом вражеские священники. А тех, кто и тогда не уверовал, клали на порог собственного дома на глазах причитающей родни, и ставили на живот медный таз с раскаленными углями, и гибли мученики страшной смертью, но не предавали своей веры ради какого-то распятого проповедника, которого они и знать не знали. Но пришел сын убиенного великого князя, Святополк, и восстановит он справедливость, и вернет родных богов, ниспровергнутых в пучину.

Воины затаили дыхание, слушая голосистого старца. Тихо отодвинулся полог золотого княжеского шатра, и из него появился сам статный русый князь, с горящими огнем глазами. Он обвел взглядом свое войско, пристально посмотрел на вновь прибывших и нахмурился : «Дети. Старики, да дети. Куда им сражаться с отборным отрядом наемных викингов двоюродного брата-хромца Ярослава.»

Нелегкая судьба выпала Святополку. Отец его, старший сын воинственного Святослава недолго княжил в Киеве. Незаконнорожденный сын ключницы Владимир подбил дружину князя выступить против своего повелителя, пообещав вернуть былую славу языческой вере, которая несколько поблекла в годы правления Ярополка, дипломата и мудреца, наладившего отношения с Византией, Римом, и даже с печенежской ордой, некогда напавшей на воинов Святослава. Но призвал Владимир чужаков, и убили они старшего брата, а сам бастард, чтобы еще больше подчеркнуть свою власть женился на жене брата Ярополка, ждавшей тогда ребенка. И родился Святополк в горе и ненависти, не сыном и не пасынком, с малолетства мечтая поквитаться с убийцей отца. А Владимир в то время изменил тем, кому пообещал сохранить старую веру, решив, что невыгодна она для царской власти. Слишком много дает людям свободы. Нужно что-то, что поработило бы народ, и дало надежду не в этой жизни, а в призрачной загробной. Поэтому позвал Владимир послов из разных стран, предлагая им показать свою веру.

Половцы говорили о том, как хорошо исповедовать ислам: можно иметь много жен. Владимир обрадовался этому. Ведь сам был многоженцем. У него вообще было в обычае брать девушек насильно. Например, помимо матери Святополка, женился он на Рогведе, дочери побежденного им князя Рогвалда, после того, как отнял он у покоренного мужа Новгород, а так же, на жене погибшего брата Олега Забаве и так далее. Но огорчили мусульмане Великого князя, сказав, что нельзя отныне пить вино и есть мясо свиньи, в то время как на Руси только и спасались в холода крепкими медами, да жирными хрюшками. Иудаизм и католичество тоже отверг князь. Так как по первой религии, русичи сразу становились второсортным народом, а по второй вере, надо было идти на поклон к Римскому папе. Однако решать что-то было надо. И Владимир останавливается на православии. Теперь и бедным будет вера в рай в загробной жизни, и богатым есть надежда раскаяться и отпустить грехи. Но разве просто убить веру! Сменить привычных, понятных богов, на какого-то заморского бродягу. Да и были среди славян люди, которые верили в то, что все можно заработать своими силами, и не нужно было им призрачное прощение. Хотели они жить своим умом. Тогда потянулись они к Святополку, только в нем видя заступника в их правом деле.

Ангел-дева и Золотой всадник, невидимые, пристроились за спиной удрученного князя, разглядывающего свое разношерстое войско. Даже в глазах упрямого юноши мелькнуло что-то вроде сожаление. Слишком хорошо знал он и судьбу Святополка, и подлое предательство, и даже то, что из-за клеветы проклято навек будет имя героя, не назовут больше люди так детей своих. Знал он и то, какими методами пришел к власти сам Владимир «Святой» и сын его Ярослав «Мудрый». Дева заметно волновалась, но Золотой всадник твердой рукой сдержал ее порыв: «А вот теперь я говорю: стоп. Мы решили не вмешиваться.» «Но ведь готовиться величайшая в истории несправедливость!» - возмущенно воскликнула дева. Юноша горько улыбнулся: «Разве она одна? Сколько невинно замученных, сколько неправедно оклеветанных?» «Но чтобы так фальсифицировать историю! Лгуна и убийцу назвать мудрым, а святого окаянным!» - горячилась Ангел-дева.

Тут Святополка заметили в толпе, и раздались приветственные крики. Князь совсем недавно вышел из тюрьмы, куда заключил его на долгие годы отчим Владимир, и многие впервые видели его в лицо.

Серые дни и печальные ночи..

Свежая прелесть весенних цветов.

Снились мне синие светлые очи,

Лег на мечты мои снежный покров

Мне ли жалеть о потерянном рае?

Долгая жизнь, хотя дни сочтены.

Город багровый от края до края.

Жаль что не сбудутся наши мечты

Только стихи, что даны от Всевышнего,

Снова меня опускают в тот сад.

Юные души, мечтая возвышенно,

Падают, падают, падают в ад.

Звенислав начал понемногу осваиваться в подшефном мире. Он видел и кошмары разрушенных семей, когда хозяйка вновь и вновь ожидает ушедшего на войну (или к другой) любимого. Видел ссоры и брань, ненависть и убийства. «Почему они все возвращаются к худшему?» - поинтересовался он у управляющего. Тот загадочно улыбнулся: «А вот пойдем, я тебе кое-что покажу.» И они направились в абсолютно непримечательную избушку, где в одиночестве куковала молодая женщина. Вокруг домика росли яркие цветы, попадались даже клумбы с розами. Сам домишко был на редкость чистым и ухоженным. Внутри висели расшитые явно самой хозяйкой полотенца. Половики из камыша тщательно вытряхнуты, пол блестит, в печке печется свежий хлеб. Невесела только сама хозяюшка. Баба молодая, и не то, чтобы совсем некрасивая. Просто глаза близко посажены, на лице какие-то красные пятна. Но, в конце концов, кто идеален? Но не находит она себе покоя. Мечется по горнице, стонет, плачет. Но вот оживилась, кинулась к окошку – ждет своего доброго молодца.

«Что же она сделала?» - поинтересовался Звенислав.

«Ушел от нее мужик. Совсем голову потерял от заезжей красавицы. А Устинья – привидение кивнуло в сторону мечущейся бабенки, - возьми, да и отправься к колдунье. Та ей какие-то корешки всучила. Устинья, она ведь как только своего ненаглядного не обхаживала. И пироги ему каждый день пекла, и ничего лишнего не требовала, ни в чем не укоряла, как иные, надышаться на него не могла. И вдруг такое дело. Совсем баба от горя голову потеряла!» «Ну, ну, интересно.» - подбодрил управляющего Звенислав. «А молодая, та, к которой ее муж сбежал, особенно с ним не церемонилась. Только покрикивала, посмеивалась над ним. Да все наряды новые требовала. А он еще и радовался. Совсем чумной от ее красоты ходил. .. Да, бывает и такое.» - призрак замолчал и задумался. «Что же дальше было?» - одернул его Звенислав. Управляющий откашлялся и продолжил: «Бабка-ведьма научила Устинью, ты, мол, пригласи их к себе, чтобы замириться, значит. Мол, кто старое помянет, совет вам да любовь, и все такое. Мужик обрадовался, видно, кошки у него на душе скребли, что бросил он старую хозяйку, ушел не по-людски. И как-то в воскресенье напекла Устинья пирогов, а вместо начинки корешки положила. И пометила те пироги, которыми она гостью накормить хотела. Да только мужик все спутал. Увидел он свои любимые пирожки с зайчатиной, новая жена его так печь не умела, и накинулся на них. Не успела Устинья и глазом моргнуть, как съел ее любимый всю отраву. А девица, наоборот, фигуру блюла, а, может, еще чего, но до еды даже не дотронулась. Упал мужик прямо в горнице на пол, катается в судорогах, слишком много он корешков сразу проглотил, а Устинья мечется, причитает. Молодуха вскочила, и давай вопить на всю деревню, убивают, мол. Соседи сбежались. Устинья, в горе, призналась. А мужик у нее на глазах умер. Соседи ее сгоряча вилами забили.» «Так значит, она уже получила свое. Почему же сейчас не может жить спокойно и счастливо?» - возмутился Звенислав. «А вспомни, господин хороший, - хитро прищурилось привидение, - не ты ли говорил, что человек сам себе не прощает. Ведь ее здесь никто не держит. Только ее собственная совесть, которая грызет изнутри. … Да ты к ней не ходи. Напрасно это. Не уговоришь. Думаешь, до тебя не пробовали? Бесполезно. Не может она не терзаться. Не может сама себя простить.» «А что мужик тот?» поинтересовался Звенислав. «А что ему сделается? – хмыкнул управляющий – Живет со своей молодухой, про прежнюю жену и думать забыл» «И ему, значит, никакого наказания? – возмутился Звенислав – Кстати, давно хотел спросить тебя, а где здесь маньяки, серийные убийцы, и тому подобное?» «А их здесь нет» - осклабился призрак. «Как?» - опешил Звенислав. «Так они-то себя виновными не считают. Они свои счастливые призрачные миры строят. Как когда-то им бог экспериментатор посоветовал» - и привидение нагло ухмыльнулось.

«Идем к ним.» - Звенислав решительно запахнулся в длинный плащ. «Ты что! Ты что!» - испугался управляющий: «Тебе же нельзя никуда выходить. Это не твоя епархия! Твой предшественник тут столько сидел, пока ты его не освободил.» «Кто сказал, что нельзя?» - обозлился Звенислав: «Я сам порядки устанавливаю. Куда хочу, туда и иду. Хоть в рай, хоть в ад, хоть богов свергать. Для того я и пришел сюда, чтобы разобраться. Идешь со мной?» Привидение облизнуло пересохшие губы. Соблазн был слишком велик. «А как же Архангел Михаил?» - сделало оно последнюю робкую попытку сопротивляться. «Ты что же думаешь, он меня сторожит? Делать ему больше нечего. Он, небось, с красотками в фитнес центре отдыхает.» - и Звенислав решительно шагнул в темную дыру беспредельности.

Однако грозный Архангел был на месте. И даже без красоток и постоянно вьющихся вокруг него прихлебателей. «А! Наконец-то! – радостно приветствовал он Звенислава – Я уже заждался. Скучно без тебя. Идешь опять переворот совершать? Давно пора!» «Здравствуй, Миша!» - крепко обнял друга Звенислав: «А что опять что-то не так в вашем царстве?»

- В том то и дело, что все так. Так же как прежде. Разве что новый хозяин построже немного. Да что толку от его строгости. Закисли все в своей вечности. Ничего нового уже создать не могут.

- Так ты бы спускался ко мне. Рассказал бы что делается.

- Вот я и подумал, подожду немного, может, сам появиться, а потом спущусь. Ты ведь непоседа. – засмеялся Архангел. – Так куда теперь? Можно мне с тобой? А то совсем дел не стало. Раньше я практически первым лицом был, а теперь вроде в отставке. Неформальной, конечно.

- Пойдем на мои миры посмотрим. Что я там натворил. А то создал, а взглянуть времени не было. – позвал Звенислав.

- Охотно. Я их тоже еще не видел. – И Михаил, подхватив огненный меч, двинулся вслед за Звениславом.

Мы торопим коней,

Будто можем куда-то успеть.

В суете наших дней

Рвется жизни прозрачная нить.

Звезды тают как сон,

В отраженье багровой зари.

Вырывается стон:

Как ничтожны деянья твои!

Все исчезнет как тень,

И вернется на круги своя.

Вновь придет новый день.

День, в котором не будет тебя.

Издалека Ангел-дева и Золотой всадник наблюдали, как король Франции Филипп Август, не оглядываясь, гнал коня. Вслед ему летели проклятия. Не так давно Римский папа отлучил короля, и заодно все его королевство, от церкви. Вроде бы, подумаешь, какая мелочь. Но воспитанный в бого боязни народ, увидев, как спешно, словно крысы с тонувшего корабля, священнослужители покидают свои приходы, пришел в ужас. Послушные своему Ватиканскому владыке гораздо больше, чем королю, на землях которого они нашли приют, церковники отказывали ни в чем не повинной пастве в абсолютно необходимых вещах. Младенцы оставались некрещеными, свадьбы справлять не разрешалось. И даже покойников теперь никто не отпевал. Не говоря уже об отпущении грехов, святом причастии и христианских праздниках.

И за что, спрашивается, такая напасть? А просто на просто Филипп Август женился. Предыдущая его жена не угодила самому Филиппу, а нынешняя -Римскому папе. И вовсе не волновало его святейшество, что у молодой королевы уже родился ребенок, и она даже ждала второго. Вердикт был категоричен: брак считается незаконным, и должен быть расторгнут. Те времена держатели святого престола пользовались грандиозной властью. А уж манипулировать королями они научились давно. Не дал денег на очередной крестовый поход или на нужды католичества, попал в опалу. Браки же царственных особ вообще висели на волоске. Дело в том, что по законам церкви, не могло быть одобрено супружество, если жених и невеста находились в родстве, вплоть до седьмого колена. Но по законам династии, жениться следовало лишь на особах королевской крови! Где же найти такую принцессу, чтобы она соответствовала всем требованиям? Но церковь отличалась гибкостью. И когда брак был ей выгоден, она разрешала даже самое близкое родство. А вот если нет…Сколько шума, например, было из-за расторжения брака Генриха VIII с бывшей женой его старшего брата, навязанной ему отцом. Генрих уж и Библию Римскому папе цитировал: «Не возжелай жены брата своего.» Но родственником английской королевы был сам кардинал, и папа стоял насмерть, пока Генрих не сверг в своем отдельно взятом государстве римско-католическую церковь, и не послал его куда подальше. Но Филипп Август был слишком слаб, чтобы идти по такому пути. И он лишь в бессильном гневе наблюдал, как толпиться люд возле заколоченных церквей, умоляя смилостивиться над ними грешными. Но церковь неумолима. И мимо королевского дворца потянулись цепочки поникших французов, несущих на своих плечах скорбный, полуразложившийся груз. Покойников до последнего держали в доме, не желая положить в землю без необходимых обрядов, свято веря в то, что иначе не попадут родные люди в рай, и будут вечно маяться. Но проклятье церкви все длилось, а король упорствовал. И когда зловонье становилось невыносимым, измученные люди, потихоньку стали сносить своих покойников на городскую свалку, сбрасывая там, как горы мусора.

«Аборигены, съедавшие родичей, и то гуманнее.» - Фыркнула, наблюдавшая за этой картиной Ангел-дева. «А что еще остается этим беднягам?» - грустно возразил Золотой всадник. «Что?» - зашипела рассерженной кошкой небесная дева: «Перебить, к чертовой матери этих подлых, продажных, трусливых святош! Вот и все дела!»

- Они не так воспитаны. Они истинно верят, что Бог на них прогневался.

- Да, воспитала твоя религия народ в рабстве. Тупые скоты! Но вы ведь так и хотели? Так что же ты сейчас о них печешься? Может, так и оставить? Лично я всегда была против отмены рабства и крепостного права. Это же безмозглые свиньи! Что они будут делать со свободой. – горячилась дева – И ты тоже хорош! Ездишь, вздыхаешь, сокрушаешься! И потом, скажи, как свобода может быть односторонней? Свобода тела и рабство духа? И нет свободы выбора.

- Что ты от меня хочешь? – устало поинтересовался Золотой всадник. – И потом, ведь как раз больше всех именно ты беспокоишься об их свободе. Хочешь сделать из них богов. Так давай! Сколько там процентов стало богами: один-два?

- Еще бы. Века страха, покорности, инквизиции. Грех, грех… Кто это говорит? Жирный священник, повинный в таком количестве грехов, что ни одному мирянину не снилось. Да и что они такое особенное знают о боге? Может, лично инструкции получают во время аудиенции? – издевалась дева.

- Ты опять всех под одну гребенку. – поморщился юноша. – Что ж, давай, съездим в какой-нибудь монастырь, посмотрим.

В небо уносятся шпилей иглы.

Крылья свои распахнут облака.

Все мы играем в печальные игры,

Мыслью своей мы пронзаем века.

Молния ярко сверкает над городом.

Море бушует и бьется во мгле.

Армию скорбно преследуют вороны,

И продолжается жизнь на земле.

В невзрачной московской забегаловке, на самом краю города, около окружной, куда заходят только знатоки и посвященные, неожиданно появился совсем незваный и неожиданный посетитель. Усатый положительный немецкий бюргер, окончательно замерзнув на суровом русском морозе, сочетающимся с пронзительным ветром, свернул в первое попавшееся питейное заведение, спустившись по ступенькам в подвал. Он протер очки, оттаивая после лютого холода, и собрался уже заказать излюбленную кружку пива, а то и что-то покрепче, как вдруг замер, вытаращив глаза на смотревший на него со стены портрет, кого бы вы думали? Самого вождя третьего рейха. Немец несколько минут бессмысленно таращился на увиденное, и даже тихонько ущипнул себя за руку, решив, вероятно, что потерял всякую ориентацию во времени и пространстве. Между тем, собравшаяся в этом специфическом заведении местная публика, прервала разгоревшийся, было за бутылкой горячительного, спор, и тоже во все глаза смотрела на посетителя.

«Эй, дядя! Тебе что-то не нравиться?» - довольно агрессивно начал наголо выбритый подросток, вставая из-за стола. За ним подтянулись и остальные. На иностранного гостя они смотрели определенно без приязни. Только теперь немец обрел дар речи, пролепетав что-то невразумительное на своем родном языке. Однако, молодежь заметно оживилась. «Да это же представитель Великой Германии!» - воскликнул кто-то, хлопая иностранца по плечу: «Ну-ка , ребята, налейте ему наше «Гжелки». А то пьют они там у себя, уж извини, друг, черт знает что.» И парень потащил немца к столу. Тот, с перепугу, почти не сопротивлялся. Только как рыба открывал рот, разглядывая мелькающие на рукавах свастики. Ситуация осложнилась тем, что немец знал по-русски от силы десяток слов. Парни же, как ни старались освежить в памяти любимый язык, многое тоже не извлекли. Но тут из-за барной стойки выглянул человек постарше, явно с жизненным опытом, который и был здесь предводителем. Он не спеша, плеснул ошалевшему немцу водки, степенно предложил закусить соленым огурцом, и уверенно перешел на английский. Немец взглянул на него как на спасителя, и отчаянно залепетал. Смысл его речи, как перевел потом публике немолодой дядя, сводился к следующему: на родине немца, в свободной Германии давно и помыслить не могли, чтобы открыто поддерживать фашизм. Все дети и внуки немецких оккупантов стыдятся своих предков, и стараются всячески искупить их вину. И уж никак почтенный немец не мог предположить, что в России, которая больше всех пострадала от войны с Германией, могут найтись поклонники Адольфа Гитлера. «Может, это шутка?» - окончил свою речь немец, с надеждой обводя глазами присутствующий. Парни и две воинственно настроенные девицы, дружно захохотали. Их руководитель выдержал положенную паузу, и продолжил беседу: «А почему уважаемый, не знаю твоего имени…» «Рихард.» поспешно представился немец, умолчав о фамилии, ровно, как и о роде занятий. Тем более, что к нему так бесцеремонно обратились. «Так вот, Рихард, объясни нам, почему мы должны плохо относиться к вашему фюреру?» - продолжил говоривший. Парни как по команде, вскочили, и закричали «Халь!» А немец с трудом подавил желание залезть под стол, проклиная и свой неурочный поход по магазинам, и вообще приезд в эту варварскую страну, ожидая в любой момент появления бдительных правоохранительных органов, которые загребут его вместе со всеми смутьянами в плачевно известную русскую Сибирь. Однако ничего страшного не произошло. А оратор, поняв какие чувства, испытывает их гость, подбодрил: «Да, ты не бойся. Вон у нас своя милиция. Иван, покажись.» - окликнул он одного из молодых людей. Из-за стола встал парень в форме курсанта милицейской школы. Немец окончательно лишился дара речи. А дядя продолжил, радуясь возможности подискутировать с представителем коренной нации их кумира: « Да ты не стесняйся. Ешь. Пей. Для тебя все бесплатно. И расскажи нам, почему это вы своего вождя предали?»

Немец, глотнув с горя водки, бросил снова взгляд на стену, с которой на него сурово смотрел фюрер, и только сейчас заметил надпись на немецком: « Я должен сперва создать народ, и уж только потом думать о решении задач, поставленных в эту эпоху перед нами как нацией»

В баре было душно, пахло перегаром, но о том, чтобы незаметно улизнуть, не могло быть и речи. «Вот влип, так влип» - с горечью подумал немец. Однако, то ли из-за принятой солидной дозы алкоголя, то ли по природному любопытству, но он уже не рвался сбежать. Ему стало интересно, что же эти русские смогут сказать в защиту человека, намеревавшегося на месте их столицы сделать лебединое озеро.

Огонь и кровь слились в песчаном замке.

Пылал кострами южный Лангедок.

Загнать еретиков в простые рамки,

Чтобы потом с крестами на Восток.

Катар оденет белые одежды,

Ему не нужен жирный кровосос,

Чтоб небесам отдать свои надежды.

И страха нет. Пылай последний мост.

На этот раз восстали земли непокорного Лангедока. Ох, уж сколько проблем у Франции с этими провинциями. То они государю отказываются повиноваться, то святой католической церкви. Вот и в этот раз выдумали бродячие проповедники и звонкоголосые трубадуры, что не так уж и свята эта самая церковь, и что не так завещал им жить Спаситель. Впрочем, дошло до полной ереси: люди, стремясь, вырваться из жизненного плена, целыми семьями кончали самоубийством. Альбигойское движение вообще больше напоминало сатанизм, нежели борьбу за чистоту церкви.

Незамеченными, Ангел-дева и Золотой всадник, побродили по узким улочкам главного города еретиков – Альбы. Город бурлил. Везде собирались возбужденные толпы. Проповедники размахивали руками. На глазах у странников семья, состоящая из средних лет мужчины, красивой женщины, троих детей, одним из которых был младенец, и старухи, взявшись за руки, дружно бросились вниз с высокой колокольни. При чем, женщина, упав на своего ребенка, погибла не сразу, а долго корчилась в пыли.

Золотой всадник искоса взглянул на Ангел деву: «Ну, что нравится тебе такой исход?» - поинтересовался он. «Ничего, погоди. Посмотришь, что дальше будет. Придут твои святоши. Все живые мертвым завидовать будут.» - ответила та. «Не надо было поднимать бунт и призывать людей к самоубийствам!» - воскликнул юноша.

- Не надо было церкви взяточничать и обжираться в пост, когда у мирян корка хлеба не всегда водилась – немедленно парировала дева: « К тому же, святые отцы придумали отличный способ возвращения народ в истинную веру – сожжение на костре.»

- Это опять же не моя идея. – Защищался Золотой всадник.

- Но разве не ты высказался: кто не со мной, тот против меня? Тут, знаешь ли, может быть довольно широкое толкование дальнейших действий. - Не сдавалась дева: «Ладно, пойдем-ка, посмотрим, как там наши крестоносцы». И они выехали за городские ворота.

Магистр ордена и инквизитор стояли на вершине холма. Закованный в броню рыцарь, с насмешкой смотрел на отдувающегося после быстрой езды, святого отца. Впрочем, магистр сам носил духовный сан и иронизировать было не в его интересах. Однако он не удержался, чтобы не подколоть инквизитора. С должным смирением, склонив голову, он почтительно произнес, преданно заглядывая в глаза духовному руководителю операции: «Завтра мы возьмем этот мятежный город. Но в нем ведь не все еретики. Будут и истинно верующие, и невинные младенцы. Скажи мне, отец мой, как мне отличить истинно верующих от отступников? Как не ошибиться?» Инквизитор некоторое время молча перебирал четки, читая молитву, и, наконец, вымолвил. Голос его громко разнесся над притихшим войском: «Убивай всех, сын мой, бог узнает своих!»

Кто-то из молодых воинов вздрогнул, большинство же перекрестилось.

Ангел-дева в сердцах плюнула и злобно взглянула на Золотого всадника, словно именно он был виновником всех бед, свалившихся на Альбу. Впрочем, пожалуй, так и было. Странная пара молча побродила среди устраивающийся на ночлег солдатов инквизиции, прислушиваясь к разговорам. Но ничего интересного они не узнали. Обыкновенное ворчание, ссоры из-за лучшего куска мяса, отпихивание друг друга от теплого местечка у походного костра.

Заря выдалась кровавой. Словно даже солнце знало, что предстоит сегодня. Затрубили ранний подъем трубы. Крестоносцы седлали коней. И начался штурм. Альбигойцы сопротивлялись с отчаянностью приговоренных. На стены встали даже женщины, выливая на головы наступавших чаны с крутым кипятком. Рыцари варились в своей броне, но их было слишком много. Вот уже ворота не выдержали ударов тараном, и конница с криками, славящими Спасителя, ворвалась в обреченный город. Многие горожане, понимая, что их ждет неминуемое, в последнем усилии всаживали себе в грудь кинжал, или кидались безоружными на закованных в латы кнехтов, надеясь на легкую смерть. Но многим не повезло. Женщин, детей, старцев хватали безжалостные руки палачей и волокли на спешно воздвигаемые, на возвышенностях костры. Кто-то поджег ближайший дом с соломенной крышей, и пошла потеха! Некоторые молодые крестоносцы, вопреки установленным правилам, успевали попользовать особенно приглянувшихся девиц и по иному назначению. А что терять? Все равно за такое богоугодное дело, как уничтожение еретиков, грехи святая церковь отпустит. Привязанные к пылающим столбам, извивались в огне старики и детишки, мужики и бабы. Но вот огонь начал угрожать уже самим завоевателям, грозя отрезать им дорогу. Труба зычно пробасила отход, и конники отступили, оставив погибать в огне непокорный город.

Золотой всадник мчался, не разбирая дороги. Давно наступили сумерки и его конь, не видя, куда ступает, несколько раз поскользнулся на размокшей от недавно прошедшего ливня земле. Дева давно отстала. Она вообще никуда не торопилась. Ехала, задумчиво глядя перед собой. Наконец, загнанный жеребец Золотого всадника бессильно рухнул, и юноша, перелетев через голову, оказался в зарослях кустарника. Там его и обнаружила тихо подъехавшая Ангел-дева. Она спешилась и молча села рядом с ним, отказавшись от своей привычной язвительности.

Мы прошли сквозь боль

Для того чтоб жить.

Чтоб опять себе

На земле служить.

Чтобы вновь грешить

И из праха встать.

Чтоб потом других

На земле топтать

Архангел освещал дорогу своим огненным мечом. Иначе они, пожалуй, заблудились бы. Путь был на редкость запутан, извилист и мрачен. Внезапные провалы, когда они на несколько метров падали вниз так, что сердце замирало, чередовались с рытвинами, кочками и канавами. Управляющий что-то невнятно ворчал. А Звенислав поинтересовался: «Неужели мой брат, Утренний свет, нарочно устроил такую дорогу, чтобы никто сюда не мог добраться?» Шедший впереди Михаил, удивленно обернулся, в недоумении поднял бровь: «Да он сюда даже не заглядывал! Ему своих дел хватает.» «Каких же?» - вновь спросил Звенислав. «Ну, во-первых, с обнаглевшими в период смуты, ангелами справиться не может. Все время кто-нибудь интригует.»

- Так это и при прежнем правлении было!

- Конечно, но прежний сам был великим интриганом и все наперед видел. А нынешний привык единолично распоряжаться, уже забыл, как это с командой работать.

- Ну, хорошо, а еще что он делает? Как насчет людей, которыми все-таки его основная задача заниматься?

- Тут еще хуже. Решил рай на земле устроить. Только одного желания не достаточно. Хочет какой-то эксперимент в стиле утопистов. Я ему пытался объяснить, что он ничего не понимает в экономике. Но он и слушать не стал. Собрал всех ангелов и произнес декларативное заявление, что, основная задача сделать людей счастливыми. И предложил выполнять.

- Как не сказал? – ухмыльнулся Звенислав.

- Естественно. Выслушал только комплименты от подхалимов. А потом все посмотрели на меня.

- Он на тебя возложил сию великую задачу?

- Я почему-то у него теперь основной козел отпущения.

- Короче, он тебя послал туда, не знаю куда, принести то, не знаю что, как в известной сказке. – Резюмировал Звенислав.

- Вот именно. Да еще и план наметил: к следующему тысячелетию нужно создать безупречный Эдем.

- Ну, допустим, Миша, ты у нас самый главный специалист по чудесам. Так что не притворяйся, будто ничего не можешь. – Улыбнулся в темноте Звенислав.

- Допустим. Только я опять все сделаю, а лавры, как всегда, ему достанутся. А если будут какие-то недочеты, то опять же, их на меня повесят.

- Не удивляюсь, что он тебя так не любит. Очень ты самолюбив. Тебе тоже лавры и почести нужны. – Продолжал подшучивать Звенислав. Но договорить им не дали. Управляющий внезапно ойкнул и замер с остановившимся взглядом.

За разговором они и не заметили, как ландшафт местности изменился, и трое странников оказались в грязном темном переулке. Из-за угла показалась тень. Человек шагнул в бледный круг фонаря, и они увидели, что это довольно респектабельного вида мужчина, в добротном костюме, сшитым на староанглийский манер. Однако в руках у него была абсолютно не подобающая для почтенного джентльмена вещь: окровавленный нож, с которого стекали капли свежей крови. Именно на этот нож и смотрел, застыв на месте, управляющий.

«Это что у нас, Джек-потрошитель?» - первым пришел в себя

Звенислав. «Это уж тебе виднее!» - сердито ответил обескураженный таким резким переходом архангел: «Твои миры»

Между тем, человек вытер нож носовым платком и нырнул в ближайшую подворотню. Только сейчас все обратили внимание на стук женских каблучков, раздававшийся оттуда. Потом послышался приглушенный разговор и кокетливый смех представительницы древнейшей профессии, который был прерван истерическим воплем жертвы, перешедшим в сдавленный хрип.

Управляющий повернулся к Звениславу. Голос его дрожал от возмущения: «Это что же такое, господин хороший? Ты во всеуслышание обвиняешь Спасителя за то, что он не предвидел негативных последствий своего учения. А сам какие миры создал? Вот тебе и свобода воли для людей! Посмотри, какими они богами стали! Кровавыми!!!» «Погоди горячиться.» - Примирительно начал Звенислав: «Это ведь, если не ошибаюсь, миры виртуальные? Значит жертвы не настоящие.» «За исключением тех сада мазохистов, которые сами выбрали учесть жертв.» - вмешался в разговор Михаил – архангел. «Даже так.» - Хмыкнул Звенислав: «Тогда тем более. Что ж, господа. Я доволен.» - Он потер руки, поворачиваясь к изумленному управляющему: «Ну, что тебе не понятно? Здесь эти маньяки никому вреда причинить не могут. Эх, на земле бы так!»

«Но как же справедливая кара?» - залепетало озадаченное привидение. «Тебе бы все карать.» - Сурово нахмурился Звенислав: «Мы с тобой как раз и управляем карательным миром. Забыл? И что там хорошего? Совершат грех на копейку, а мучаются потом вечность. Нет, прав я был, когда создавал альтернативные миры. Смотрите, все довольны… Даже жертвы.» «Кстати, - Звенислав пристально посмотрел на недоумевающего управляющего, - Сам то ты как согрешил? Помнится, ты говорил, что ты есть первый грешник. Что-то я не пойму, ты Адам что ли?» К удивлению Звенислава, привидение густо покраснело. «Ну, и дела.» - только и присвистнул бог экспериментатор.

Наследника прозвали в народе Грозным от рождения. Его отец, Великий князь Василий Иванович долго не имел детей. И только когда он женился вторично, родился долгожданный сын. В этот день 25 августа 1530-го года разразилась страшная гроза. Ветер рвал листву на деревьях. Нескольких человек убило молнией. Простой люд крестился и говорил, узнав о появлении на свет престолонаследника, «наверное, грозный царь будет»

Но пока маленькому Ивану было не до исполнения своего предназначения. Он старательно прятался от бояр, стремясь как можно меньше попадаться им на глаза. Впрочем, на ребенка практически не обращали внимания. Он был нужен власть имущим для того, чтобы обосновать свои претензии на управление государством в период его малолетства. Проще говоря, чтобы существовал формально малолетний правитель, но управляли, а вернее, срочно тащили из казны и государственных земель как всегда, при отсутствии реального хозяина, кто сколько сможет. Бояре не только не пытались приучить маленького государя к делам управления, но, напротив, даже не замечали его, скорее всего, надеясь избавиться от мальца, когда он станет чуть постарше. А пока его существование было им выгодно. Они спешно грызлись за власть. Группировка сменяла группировку. Ведь все именитые бояре принадлежали к роду Рюрика, а, значит, Иван Васильевич был по праву рождения лишь первым среди равных. Поэтому каждый клан жаждал получить бразды правления. Но никто не мог взять вверх. И травили они друг друга в прямом и переносном смысле. Иван же крал еду, прятался в чуланах и, от нечего делать, жадно читал все, что ни попадется. Поэтому стал он человеком для своего времени на редкость образованным, особенно для невежественной России. Что неоднократно отмечали иностранцы. Единственный, кто был ласков с напуганным ребенком, у которого появился навязчивый страх, что его тоже отравят, это митрополит. В ту пору враждовали два клана: Шуйских и Бельских. Однажды гонимый митрополит, спасаясь бегством от своих преследователей, ринулся в спальню малолетнего государя, надеясь, что туда уж за ним не ворвутся. Но он жестоко ошибался! Бегущие следом за ним бояре и их слуги выломали дверь в царскую опочивальню и, не смотря на плач и протесты своего повелителя, вытащили за рясу упирающегося владыку. Этого, как и много другого Иван не забыл. Он мужал не по дням, а по часам. И если кто-то другой в его возрасте был всего лишь беззаботным мальчишкой, то Иван Грозный представлял собой практически сформировавшуюся личность. Он много пережил, и это отразилось на его характере, как негативно, так и, напротив, положительно.

И вот настал для временщиков роковой момент. Среди своих склок, они не замечали, как меняется маленький Иван. Забитый волчонок перестал смотреть из-под лобья. Во взгляде его уже сквозило не упрямое непокорство, а серьезная решимость. Они нежданно-негаданно получили возмездие. Когда один из бояр Шуйских Андрей повел себя в очередной раз нагло и вызывающе, насмехаясь над ребенком, одиннадцатилетний Иван отдал приказ, от которого потеряли самообладание далеко не безгрешные бояре. Он приказал отдать боярина Андрея Шуйского на растерзание псам. Тут бы и прикончить маленького бунтовщика и ослушника. Но никто не смог связать и двух дельных слов пока холопы выполняли указание. Вот тогда-то Ивана и начали по-настоящему бояться. А он уже не позволял дать себя в обиду. Окружил себя абсолютно не подобающими его сану и титулу личностями. Большинство, из которых, были вовсе не знатны родом. И, наконец, в шестнадцать лет объявил себя не Великим князем, как полагалось, а царем. И во время процедуры венчания на царство сам возложил на себя корону, как это сделал до него Карл Великий. С тех пор и пошла традиция у русских царей, самим венчать себя на царство, не позволяя сделать это иерархам церкви. Взрослея, Иван обвинил перед Земским собором, который он тоже впервые в истории созвал, (что означало неслыханную возможность проявления народной демократии, так как участвовали в нем выборные народом лица из того же народа) бояр в злоупотреблении властью в период его малолетства. Дальше больше. Он разрешил крестьянам жаловаться на своих хозяев. Виданное ли дело! Создал регулярную армию – стрельцов. И, наконец, выиграл затянувшуюся на многие десятилетия войну с Казанским ханством, на территории которого на тот момент скопилось уже 100 тысяч русских полонян. Казань пытались много раз захватить и до него. Например, в год его рождения воеводы Глинский и Бельский, стоя перед стенами Казани, поссорились из-за того, кто первый въедет в город на белом коне после победы. Спорили они до тех пор, пока не появились отряды татар, и доблестным предводителям осталось только улепетывать.

Но все эти успехи не смогли укрепить царскую власть Грозного. Заговоры плелись не только среди негативно настроенных по отношению к таким радикальным реформам бояр, но даже среди ближнего окружения Ивана. А именно, среди тех, кого он в буквальном смысле вытащил из грязи. Молодой царь уже женился на возлюбленной Анастасии Романовне, и у них родился первенец – Дмитрий. Вдруг крепкий и обычно не жалующийся на здоровье царь, заболевает. Да так, что по нему уже читают отходную молитву, а самые близкие приходят присягнуть на верность новому правителю. Кого же выбирают Адашев, Сильвестр и другие друзья царя Ивана Грозного? Наверное, как он и просит, законного наследника, младенца Дмитрия Ивановича?

Звенящие струны заката

Порвутся, и тьма вновь наступит.

Как будто приходит расплата

За все, что и было, и будет.

Волчица в ночи торжествует:

Она разглядела добычу.

Шакалы над павшим жируют.

Такой в наших землях обычай..

Монастырь доминиканцев (псов Господних, как они сами переводили свое название, хотя и происходили от святого Доминика) расположился в ущелье горной долины. Доминиканцы были одним из орденов инквизиции, которая возникла в XIII веке. Обязанности у нее были почетные: беречь саму душу народа от искушений лукавого. Потому имели они практически неограниченные полномочия. Самым приятным, из которых была возможность конфисковать имущество у осужденных. Это был своеобразный судебно-полицейский орган.

Ангел-дева и Золотой всадник под покровом ночи приблизились к убежищу святых отцов. На склонах горы располагались неказистые деревушки, жители которых исправно платили подати монахам. Сейчас был один из самых строгих дней Великого поста. Окна в монастыре были погашены, и оттуда не раздавалось ни звука. Настоятель уехал по делам к кардиналу, наказав братии показывать истинный пример всем мирянам своим послушанием и отречением от грешной плоти.

Однако монахи восприняли приказ довольно своеобразно, и как только луна взошла из-за облаков, к монастырю потянулась испуганная стайка юных селянок, сопровождаемых грозным служкой. Накануне несколько представителей святой церкви побывали в окрестных деревнях, проверяя, блюдет ли нравственные законе паства. Были выявлены несколько грешниц, которых подозревали в блуде. И, не смотря на слезные уверения родни, что их дочери еще девственницы, было им велено явиться для очищения от греха в монастырь святых братьев. Обнаружена так же была местная колдунья, которая неизвестно каким образом промышляла прямо под носом инквизиции. Бабка, клявшаяся, что лечит травками людей, увидев разложенный костер, все же призналась в продаже души дьяволу. И в назидание остальным была предана очистительному огню. На этом монахи и удалились обратно в свою обитель с чувством выполненного долга. Жители же деревушки вздохнули с облегчением. Неспокойны были только те, чьи дочери должны были пройти покаяние в монастыре. Доминиканцы отобрали четырех наиболее пригожих девиц, и по деревне прошел слушок, который пустила семья самого богатого селянина, что дело тут вовсе не в, якобы, грехе девушек. Впрочем, на распространителей хулы на святую матерь церковь, тут же зацыкали, испуганно оглядываясь по сторонам. И то верно, доносчикам при инквизиции жилось вольготней всех. Правда, лишь до той поры, пока кто-то не доносил, в свою очередь, на них. Девушек одели во все самое лучшее, и отправили вслед за угрюмым немым служкой.

К этой процессии и пристроились, молчаливые всадники. Служка открыл ржавым ключом железные ворота, и они оказались в темном монастырском дворе. Ангел-дева и Золотой всадник спешились и, привязав коней к ограде, вошли вслед за остальными в главную башню. Было темно и не раздавалось ни звука. Прислужник освещал путь свечой. Они спустились по крутой лестнице, в подвальное помещение, открылась дверь и… В огромном зале ярко горели свечи. Было жарко и невыносимо удушливо. Но пьянствовавшая братия этого не замечала. Деревянные столы были завалены окороками и дичью. В кувшинах плескалось и красное вино, и эль, и даже портвейн. Пили и ели все без разбору.

«Твои служители хуже клопов. Мерзкие насекомые, по крайней мере, напившись человеческой крови, отваливаются. А эти, - ангел-дева брезгливо махнула рукой в сторону святых отцов, - будут пить кровь до самой смерти.»

Трапеза, видимо, началась давно, так как монахи успели окончательно потерять человеческий облик. Кто-то валялся прямо в луже вина, кто-то распевал непристойные песенки, а одна парочка уединилась в уголке и увлеченно занималась запретным грехом. Девушки, при виде этой картины, с криками, попятились. Но грозный служка подтолкнул их в спины, и они кубарем скатились вниз по крутой лестнице. Наиболее трезвые оживились при виде лакомой добычи. Несколько монахов резво вскочили со своих мест и бросились к вновь пришедшим. Затрещала разрываемая одежда. Помещение огласилось криками боли и ужаса. Жертвы переходили из рук в руки. Один брюхастый монах, с лоснящимся от жира лицом, насиловал самую молоденькую из девушек извращенным способом, заставив ее во время этого действия, исповедываться в своих грехах.

Золотой всадник стоял с побелевшим лицом, прислонившись плечом к стене. Оргия закончилась только к утру. Две девушки лежали мертвыми, две другие еще дышали. Теперь уже все монахи храпели, кто под столом, кто прямо на своей жертве. Огромный служка, молча невозмутимо наблюдавший за происходившим, наконец, вышел из своего угла, и открыл незаметный ранее каменный люк, ведущий вниз. Пахнуло гнилью. По очереди он перетащил к отверстию всех четырех, не разбирая, кто живой, кто мертвый, и скинул вниз.

Ангел-дева и Золотой всадник медленно, вслед за отправившимся спать служителем, поднялись на поверхность. В округе по-прежнему не было слышно ни звука, только вдалеке прокричал петух. Юноша неожиданно обернулся и стал искать в карманах огниво. «Ты что, с ума сошел!» - остановила его дева. Снова готов был разгореться спор. Но тут их внимание привлекла какая-то тень. Человек неслышно крался вдоль стен монастыря. Он тащил охапку соломы. Вокруг уже валялось несколько вязанок. Он ударил кремнем, и сухая трава мгновенно вспыхнула.

Золотой всадник и Ангел-дева, отъехав на приличное расстояние, остановили коней. Позади багровая заря соперничала по яркости красок с разгоравшимся пожаром.

Мы глушим боль воспоминаний,

Стараясь жить одним лишь днем.

И причиненные страданья,

И этот мир, и место в нем.

Но вновь придет усталый вечер,

Сожмет холодные тиски.

Нет, время никогда не лечит.

Оно сгорает от тоски.

В райских садах многое изменилось. Вроде бы совсем не мстительный Утренний Свет, видимо, подсознательно сделал так, чтобы ничто здесь не напоминало прежнего хозяина. Поэтому вместо кристально чистого озера, разбушевалось море, грозностью нахлынувшей стихии напоминавшее нового властелина. Разноцветных беззаботных пичуг сменили гордые соколы. Подозрительным взглядом с высоты полета провожавшие каждого. Да и ангелы сняли цветастые балахоны, и облачились в строгие черно-белые тона.

Прежним остался только сам город. Армагедон. Правда, в нем поубавилось народу. Вновь прибывающие, еще не привыкшие к засасывающему ничего не деланью, как давние обитатели, срочно и хлопотно трудились над строительством новых собственных миров. Но постоянные обыватели остались в большинстве совсем, на привычных местах. И когда Звенислав, по привычке, решил заглянуть в любимый кабак «У лукоморья», он увидел прежние деревянные обшарпанные стены, бочки с изысканным пивом, и даже многих постоянных посетителей, которые встретили его громкими радостными восклицаниями. Наперебой, они принялись рассказывать долго отсутствовавшему богу-экспериментатору последние новости. Странные дела творились в последнее время. В обычно тихом уголке, больше напоминавшем заунывное болото, теперь постоянно чувствовался привкус революции. Взбудораженный экспериментами Звенислава, а так же сменой высшей власти, народ, так до конца и не успокоился. Ситуацию подогревало то, что воцарившийся Утренний свет, сам, казалось, не знал, что нужно делать. Он решил сломать старые порядки, но какими должны быть новые, понимал смутно. Впрочем, он никаким инициативам не препятствовал, и карательных экспедиций не проводил. Но, не понимающие, что от них хотят, ангелы, бестолково метались, порождая если не панику, то смутное беспокойство. «Слышал я, - отхлебнув пивка, - неспешно начал Звенислав, - что решил он счастье на земле устроить, подобно раю». «Верно, глаголешь, господин. – Сразу откликнулись несколько голосов. – Да только как это сделать он и сам не знает. Кстати, помнишь, ты говорил, что земля – будто обкатка людских желаний, способностей и помыслов. Не пройдя ее, не могут они, то есть мы, понять, что нам дальше делать.» «Точно, была такая гипотеза. – Подтвердил Звенислав. – Но, как известно, пути Господни неисповедимы, и все можно изменить и переделать.» «Вот он и переделывает. На земле жуть что твориться! Сразу на трех континентах альтернативные опыты ставятся. Скажи, Федя.» Федя послушно закивал, хватаясь за голову. Он был здесь совсем недавно и выглядел совершенно обескураженным, еще не привыкнув к новой жизни. «А что в аду-то, господин?» - спросил кто-то писклявым голосом. Звенислав юмористически описал похождения Томаса Мора так, что присутствующие покатились от хохота. Однако задерживаться Звениславу было недосуг. Он поставил кружку на стойку и заметил как бы про себя: «Да, интересные дела на земле творятся. Надо бы посмотреть лично. Но пока что пора и к предводителю. Прощайте, люди добрые. Спасибо за рассказы и угощение.» И он направился к бывшему дворцу Императора, который сейчас больше напоминал военное укрепление.

На посту стояла стража, что тоже было делом новым. Ведь и так никому не приходило в голову явиться сюда без приглашения. Но Звенислав был беспрепятственно пропущен, из чего он сделал вывод, что, воины поставлены здесь для понта.

Утренний свет восседал во главе стола, поставленного буквой Т. Он проводил очередное совещание, чем почти никогда не баловал подчиненных его предшественник. Взглянув на серьезные лица ангелов, с умным видом записывающие любые перлы главенствующего, Звенислав едва удержался от смеха. И съязвил : «У короля Артура, был круглый стол. Потому что все и так признавали его заслуги, и ему не было нужды их демонстративно подчеркивать»

Выслушав это замечание, Утренний свет нахмурился: «Ты как всегда вносишь смуту. Жить без этого не можешь. Ладно, на сегодня все свободны.» - И повелительным жестом отпустил своих министров. Звенислав хмыкнул, и расположился прямо на столе, удобно усевшись на забытых кем-то очках. Владыку опять передернуло, но на этот раз он ничего не сказал о манерах гостя, и сразу перешел к делу: «Слышал, посещал ты свои миры и остался доволен. Похвально. Я к ним, признаться, тоже претензий не имею, за исключением некоторого морального характера. Кстати, не знаешь, как там наш рыболов?» - Сделал он неожиданный переход. «Откуда? – Изумился Звенислав – И почему это ты им заинтересовался?» «Да вот думаю, пора нам собраться вместе и потолковать.» - неожиданно огорошил Утренний свет: «Ты как, возьмешь на себя дипломатическую миссию?»

Цветы горят огнем предсмертным,

Как будто кровью налитые.

Две свечки, вспыхнув желтым блеском,

Осыплют звезды золотые.

Цветы увянут на могиле,

И ветерок задует свечи.

Но люди вновь цветы живые

Несут. И время их не лечит.

С древности господствовал непреложный закон, все, что в своей ярости на берег выбрасывает море, принадлежит собственнику данной земли.

Любимый сын «острова ангелов», тогда еще ярл, Гарольд, неизменный победитель, как в битвах, так и в дипломатических сражениях, на этот раз оказался в плену у стихии. Море вволю поиграло трещащим от напора волн деревянным корабликом и, наконец, как надоевшую игрушку, выкинуло его на сушу. Но берег оказался не родной Британии, а маленького, но очень претенциозного герцогства Нормандии. Тут же подоспели рыбаки из окрестной деревушки, и самый могущественный человек в своей стране, как обыкновенный раб, был связан и передан местному барону. Тот тут же, не разбираясь даже со статусом пленников, посадил их в темницу. Скорее всего, из Британии вскоре прибыл бы немалый выкуп, но в дело вмешался, узнавший об этом событии герцог Вильгельм. Наконец, судьба сама дала ему в руки шанс решить вопрос о наследнике Британского престола. Поэтому герцог выкупает узника и приглашает его к нормандскому двору. Конечно, с Гарольдом обращаются вовсе не как с пленником, а скорее, как с почетным гостем. Однако чтобы отказаться от такого навязчивого гостеприимства не может быть и речи. Естественно оба потенциальных короля сохраняют хорошую мину при плохой игре. Вильгельм изображает из себя радушного хозяина, Гарольд всем довольного гостя. Они охотятся, пируют, и даже воюют вместе, решая мелкие споры Нормандии. Что же касается Британского королевства, то оттуда поступают тревожные вести: король Эдуард Исповедник, практически находится на смертном одре, а наследников у него, как не было, так и нет. Ситуация осложняется, это понимают оба соперника. И, наконец, Вильгельм решается: он предлагает Гарольду отречься от будущего престола в пользу герцога Нормандского. Собственно, выбора у ярла все равно нет. Впрочем, он, конечно, может отказаться. Тогда он гордо и с честью позволит похоронить себя в Нормандской, а, может быть, даже в родной земле, если Вильгельм после несчастного случае на охоте соизволит выдать его тело родственникам. Но ведь дело не только в личной гордости Гарольда. На карту поставлено государство. Будет ли оно дальше развиваться по собственным законам, или станет уделом завоевателя, который поставит на колени местных жителей, отдаст земли свободных саксов нормандским рыцарям, казнит не покорившихся, навяжет чуждые порядки. Да что тут перечислять! Всем отлично известно, что именно всегда ждало завоеванные народы. Да собственно, когда это случилось с Англией, сотни лет, уцелевшие после репрессий местные жители, продолжали бороться, с ностальгией вспоминая своего самого отчаянного и верного своему народу, короля. Гарольда. Они сопротивлялись даже тогда, когда прошло несколько поколений потомков, и наследников Завоевателя. Они помнят об этом и сейчас. Какие же пути раскрывались для Гарольда после этого предложения? Отказаться и умереть? Согласиться и соблюдать святую клятву? То есть смириться с неизбежным. Принять законы божьи, и церкви?

Был в России такой император Николай II. Вначале он имел кличку Кровавый, зато потом, по обыкновению, был канонизирован. Впрочем, мало ли канонизировали преступников? Хотя бы взять Владимира Крестителя, братоубийцу, рьяного сторонника языческой религии, когда ему это было выгодно. Или его бабушка, княгиня Ольга, казнившая самыми изощренными способами десятки людей. Разве таки мелочи имеют какое-либо значение перед важнейшим фактом, что сии лица утверждали на Руси святую матерь - христианскую церковь. Ведь кто не согрешит, не покается. Так вот Николай II, оказавшись перед выбором, взять ли на себя ответственность за судьбу вверенного ему государства, или же трусливо умыть руки, ссылаясь на перст божий, и попросту бросить свой народ, решил в пользу последнего. Впрочем, он получил за это более ни менее достойную кару. Мог так поступить и Гарольд. Но не поступил. Принимая на себя заведомо ложную клятву, в присутствии святой братии и представителей Римского папы, он отлично знал, что весь христианский мир, да что там, даже его собственный народ, вероятно, обрушится на него. Собственно, все эти «святые» мощи были ничто для Гарольда по сравнению клочком родной земли, которую он обещал защищать.

И вот, перед стоящим на Сенлакском поле Звениславом, как наяву проносились картинки прошлого. Звенислав решал. Как шахматист, он просчитывал возможные варианты дальнейших действий короля Гарольда. После того, как он, произнеся клятву, которую не собирался исполнять, возложил на себя корону Британии.

Желтые пески пустыни звали. В мареве дневного зноя и в холоде внезапно наступавшей ночи, казалось, ничто живое не могло выжить. И ничто живое не могло стремиться сюда, в эту жуткую пустошь белеющих костей и лишенных надежды. Но время от времени в этом раскаленном безмолвии слышались звуки. То шорох проползающей змеи, то шипение разгневанного варана. Вдруг что-то новое возникло из-за песчаных барханов, и выслеживающий добычу хищник, замер, прислушиваясь к чему-то абсолютно незнакомому. Пока еще приглушенно, но с каждой секундой громче и громче стали раздаваться звон оружия, разговоры людей и крики погонщиков, отвечающий за обоз войска.

Крестоносцы долго собирались в этот поход во славу Господню. Пример предшественников, захвативших Иерусалим, и освободивших его от неверных, не давал им покоя. Но не так-то просто собрать под свои знамена столь разношерстую публику. Тем более, когда у нее нет явного предводителя. Потому как разве потерпит, например, король могущественной Франции господство над собой своего вассала – короля Англии, даже если именно тот организовал всю эту экспедицию. Впрочем, обратное тоже представлялось мало вероятным, хотя бы потому, что у этого формально приносящего присягу вассала, земель было в два раза больше, чем у сюзерена, и, следует отметить, часть этих земель находились отнюдь не на туманном Альбионе, а в самом сердце Французского государства. Но дело было не только в споре между Ричардом Львиное сердце, который поклялся, что продал бы сам Лондон, если бы это помогло ему в осуществлении заветной цели – покорении Иерусалима; и королем франков Филиппе Августе, только что потерявшим любимую жену, и стремящимся забыться в крестовом походе. Тут было достаточно других, куда менее могущественных, но не менее самолюбивых предводителей.

«Зачем ты меня сюда притащила?» - нудил Золотой всадник: «Всем известно, что третий крестовый поход закончился полным провалом. Они даже до Иерусалима не дошли.» «Вот как раз и интересно, почему не дошли.» - иронизировала Ангел дева.

Между тем, участники описанных событий, все больше раздражились присутствием друг друга. Сборное христианское войско не забыло давних обид и противоречий. И все попытки Ричарда Львиное сердце сплотить их, не привели к желаемому результату. Зато мусульмане держались на редкость дружно и действовали слаженно. Ричард, которому по большому счету было абсолютно наплевать на интересы чуждого ему государства, где ему случилось оказаться королем, как истинный фанатик, преследовал только одну цель – Святую Землю. Все же остальные не знали, под каким бы предлогом лучше отмазаться, от столь опрометчиво затеяно авантюры. Поэтому все пытались изобрести предлог, чтобы с честью покинуть коварные пески.

Новый набег мусульман произошел, как и можно было предположить, внезапно. Ориентирующиеся в пустыне не хуже, чем христиане в своих охотничьих угодьях, легкие конники, кинулись на плавящуюся под дневной жарой закованную в броню кавалькаду. Впрочем, у многих доспехи были сняты и положены на телеги, что и сделало их легкой добычей для лучников. Быстрые, как молния, воины Салладина, налетели, нанесли урон и, мгновенно отступив, скрылись за песчаными холмами. Рыцари остались считать потери. Католический священник исповедовал умирающего юношу. Тому было от силы двадцать лет, и дома его ждал отец, возлагающий надежды на единственного отпрыска, и молодая невеста из богатого и славного рода. Но увидеть их ему уже было не суждено. «Отче, скажи, - едва разлепив запекшиеся губы, проговорил молодой рыцарь, - я убил восемнадцать сарацинов. Достаточно ли этого, чтобы попасть в райские кущи?» «Конечно, сын мой. Бог, несомненно, признает твои заслуги.» - поспешил утешить умирающего пастырь: «Хотя, конечно, для того, чтобы отпустить любые грехи, и отправиться прямо в рай нужно больше. Намного больше.» - Но эти слова он пробормотал уже совсем неразборчиво, чтобы не тревожить зря отходящую душу воина. Подошел один из коронных графов, закрыл глаза погибшему, перекрестился, и они на пару со священником, начали усердно жевать останки святых мощей, как и было принято в особо торжественных случаях.

Ангел деву едва не вывернуло наизнанку: «Трупоеды.» - с отвращением сказала она. «И убийцы.» - Добавила, отдышавшись, не меньшим пылом.

«А разве исламисты лучше?» - встрепенулся Золотой всадник: «У них тоже якобы отправляются в рай за убийство «неверных». К тому же, они служат своим господам хуже рабов, и не сомневаются, что отдав за него жизнь, опять же, немедленно получат райское блаженство» «Так мусульманская религия христианство не отвергает.» - Хмыкнула небесная дева: «Они просто считают его устаревшим.» Поморщившись от явной издевки, Золотой юноша спросил: «Это все, что ты мне решила продемонстрировать на этот раз? Куда теперь поедем?» «Есть одно замечательное местечко. – Сладко улыбнулась дева. – Белоруссия. Там как раз выясняют отношения две конфессии одного, кажется, учения. Христианства… В шестнадцатом - семнадцатом веках это выглядело особенно поучительно.» «Ты, я вижу, хочешь мне продемонстрировать все возможные гадости.» - Насторожился юноша. «Что ты, дорогой, для всех не хватило бы даже нашей с тобой растянутой вечности. Тем более, что за тобой должок: не вижу ответных ужастиков со стороны языческого богохульства.»

И пара всадников, почти не касаясь земли, пронеслась по всепожирающей пустыне мимо погрязшего в раздорах за право первенства войске, и срочно удаляющихся к спасительным оазисам, дезертиров, одним из которых был Французский король, сматывающий удочки под, наконец, придуманным благовидным предлогом.

С приходом к власти князя Влада, жизнь в Румынии заметно изменилась. Крестьяне, раньше только и знавшие, что платить господам дань, как денежную, так и натуральную, теперь воспряли духом. Не то, чтобы дани стало меньше. Однако, Влад придерживался коммунистического принципа, о котором не имел, разумеется, никакого понятия, а именно, прикончил всех мало мальски влиятельных вельмож, а их добро раздал народу. Собственно, приблизительно таким же коммунистом был и Иван Грозный, когда отнимал земли у бунтующих против царской власти бояр, и раздавал их неимущим, тогда еще служилым людям – дворянам. Не то, что все от этого поступка Влада стали хорошо жить. Напротив, многие земли пришли в запустение, по причине отсутствия строгой руки хозяина, но, по крайней мере, жители столицы, сами того не осознавая, пили и ели на драгоценном серебре и золоте. Им это казалось нормальным. Влада они обожали и готовы были откликнуться на его патриотический призыв – идти защищать свою маленькую Родину от турецких поработителей. То, что Влад залил кровью вельмож все окрестности так, что его даже стали называть вампиром, их не только не волновало, но даже радовало.

Впрочем, радовались далеко не все. Как верно и то, что далеко не все богатое сословие было уничтожено. А, самое главное, против князя Влада восстала церковь. Православная церковь, обосновавшаяся, не смотря на все притеснения мусульман, на территории феодального государства. Вроде бы, казалось, главным врагом церковники должны были объявить ислам, и, как следствие, насаждавших его турок. Но с турками, вырезавшими целые деревни, вспарывающими животы беременным женщинам, бороться было куда труднее, чем с отдельно взятым Господарем. Поэтому церковная епархия и организовала целый процесс над отступником от святой веры, князем Владом. Самое смешное, что основным обвинением против него было то, что он взял в жены католичку. Но Влада мало занимали подобные мелочи. Основной задачей его, как и прежде, была война против турецкого ига. Он сам возглавлял отчаянные отряды, которые совершали набеги на турецкие гарнизоны до тех пор, пока турецкий султан не решил, что его терпение лопнуло, и не послал на мятежника армию. Неизвестно, чем бы кончилось это противостояние, если бы Влад не получил предательский удар в спину. Участниками заговора против него были его продавшийся туркам младший брат, и так же, разумеется, иерархи православной церкви. Заманив Господаря под благовидным предлогом мирных переговоров за пределы княжеского дворца, они и прикончили неистового Влада. Однако его и при жизни убить было не так то просто. Сколько раз он вставал, практически, из могилы. А теперь, когда его собрались хоронить, и вовсе начали происходить необъяснимые вещи. По крайней мере, об этом активно шептались на всех углах и закоулках. То есть, по легенде он встал из могилы и поклялся преследовать не только своих убийц, но и свергнуть рано или поздно турецкое владычество.

Так это было или нет, но живым князя Влада с тех пор никто не видел. Зато слишком многие видели его призрак, который занимался не совсем благим делом, под названием кровопийство. Интересно, что, не смотря на устоявшееся в мире мнение о том, что Дракула стал родоначальником злейший врагов человечества, в Румынии он продолжал пользоваться почетом и, по-прежнему, считался народным героем. Мало кто из простого народа вспоминал его без любви и благодарности, как единственного отчаянного борца за независимость маленького государства. Таким образом, вампир избавил свой народ не только от внешних врагов – кровопийц, но и от кровопийц внутренних. Впрочем, судьбе его вряд ли мог кто-нибудь позавидовать, к тому же весь оставшийся мир со злобой и ненавистью ко всему свободному, сделал его имя символом зла и бесчестья.

Звенислав пробирался сквозь заросли, давно оставив на колючках остатки своего понтового костюма. Он ругался сквозь зубы, но кусты и деревья словно насмехались над ним. «Никак проделки Императора. Узнаю его руку.» -Сказал вслух Звенислав без особой, впрочем, надежды. Но, тем не менее, ему ответили. Чей-то баритон рассмеялся, казалось, ему прямо в ухо и произнес: «А помнишь райские сады? Там тебя тоже деревья преследовали, чтобы не слишком зазнавался. Не помогло, видать. Ну, да ладно, говори, зачем пожаловал» И перед богом – экспериментатором дорога внезапно очистилась и открылась взору ровная полянка, а за ней чистое озеро. Но самого Императора было не видно. Он вовсе не сидел спокойно с удочкой, как в прошлый раз. Звенислав огляделся. Слева в глубине чащи виднелось что-то наподобие избушки на курьих ножках, в которых обитают сказочные бабы-яги. Хмыкнув про причуды бывшего владыки, он свернул к обветшалому строению. Попросил традиционно избушку повернуться к нему передом, и с трудом поднялся на ступеньку, находящуюся не менее чем в метре от земли. «Залетаешь ты сюда что ли.» - Проворчал он, пока глаза привыкали к полумраку. Тут из самого темного угла появилась фигура, при виде которой Звенислав замер с открытым ртом. Император являл сейчас почти полную копию самого Звенислав в пору его упорной борьбы неизвестно с каким злом. То есть он был в комичных серебряных доспехах, сдвинутым на затылок шлеме, и звенящими шпорами. Звениславу давно приелся этот шутовской облик, а бывшему властелину мира пребывать в нем уж совсем не подобало. «Ты что же это на турнир собрался?» - поинтересовался бывший экспериментатор, а ныне владыка ада, после того, как отсмеялся и вытер навернувшиеся на глаза слезы. Но Император не обиделся: «Как раз наоборот, не на турнир, а с турнира. Едва уложил этого нахального выскочку, который хвастался своей победой над сотней драконов.» «Ну, ты даешь! А кто меня ругал за то, что я вмешиваюсь в деятельность людей. А уж ты – Создатель, неужели не мелко тебе такими обыденными вещами промышлять?» - Изумился Звенислав. «Напротив. Беру пример с тебя. Изучаю человечество, так сказать, изнутри.» - Крякнул император, с трудом стаскивая тяжелые железные ботинки. «Издеваешься.» - констатировал Звенислав: «Так что, господин всезнайка, ты же в курсе, зачем я здесь. Так что давай не терять времени. Ты согласен?»

- На ваш с Утренним светом план святую Троицу образовать?

- Только не говори, что тебе не надоело добровольное отшельничество. И потом, наверняка, у тебя родились интересные идеи. Одному их осуществлять неинтересно. Да и Утренний свет так просто власть обратно не отдаст. Так что присоединяйся. Одна голова хорошо, а три лучше.

- Тоже мне, Змея Горыныча нашел. – Весело хмыкнул император. – Хотя почему бы нет. У Утреннего света к какому столетию счастье на Земле запланировано?

И оба дружно рассмеялись. Ночь давно уже вступила в свои права, а они все еще сидели, дегустируя медовуху. Император хитро улыбался, расспрашивая молодого бога о его опытах по изменению ада, об Архангеле Михаиле, которому поручено построить пресловутое счастье, и, конечно же, о порядках, введенных во дворце Утренним светом. Звенислав, несомненно, подозревал, что все это его Императорскому величеству и без него доподлинно известно, но честно пересказывал новости. Над домишкой взошла луна, и в каминную трубу со свистом влетела чумазая ведьма, которая, отряхнувшись, обернулась весьма симпатичным созданием. «А ведь у тебя какой-то далеко идущий план на уме.» - Вставая, вымолвил Звенислав, хитро улыбающемуся владыке, и внезапно добавил: «И не скучно тебе все представлять на перед? Ведь это проклятие - знать свое будущее.» Император нахмурился было, но тут же повеселел вновь: «Зачем думать о том, что нельзя изменить? Давай лучше прокатимся.» - И он, с лихим свистом, оседлал оставленное ведьмой помело. «Ну, ты совсем распоясался.» - Восхищенно засмеялся Звенислав: «Не то, что тот прежний зануда.»

И они, лихо приплясывая в ночном небе, кинулись догонять спасающийся от ополоумевших богов месяц. А потом с гиканьем, понеслись к сверкающему огнями замку Утреннего света, который заметно поскучнел с тех пор, как обрел высшую власть. И только уже озорно болтая ногами на коньке замка и дразня сбежавшуюся посмотреть на такую невидаль, прислугу, Звенислав сообразил, что же именно сказал ему Император. «Постой.» - Замер он от неожиданного прозрения: «Ты что же хочешь сказать, что боги тоже не вольны в своих поступках, и по сути ничего не могут изменить? Даже свою судьбу?»

Туман стелился по холмам, словно окутывая своим покрывалом сегодняшний день, открывая свой полог для дней минувших. Для памяти. Это была возможность менять судьбу, о которой всегда мечтал Звенислав.

Он будто воочию видел, как полки короля Англии Гарольда стремительно двигаясь, не зная отдыха, направляются на встречу первым, высадившимся на Британской земле оккупантам. В этот раз норвежский король Харальд Суровый и примкнувший к нему, вечно недовольный первенством Гарольда, его брат, изменивший семье ради мифической выгоды, Тостиг решили захватить зеленый остров. Норвежца еще можно было понять. Уже несколько десятилетий скандинавские короли считали земли бриттов своим доменом. А вот родной брат, имевший все или почти все под протекторатом Гарольда, непонятно на что еще мог рассчитывать. Тем не менее, теперь Гарольду приходилось воевать против объединенной армии, а с другой стороны должны были вот-вот высадиться норманны.

Утомленные многодневным маршем, воины короля все же победили. В битве пали и непутевый Тостиг, и сам норвежский король. Но праздновать победу было некогда. Гонец принес известие о том, что флот Вильгельма приближается. И измученные солдаты, спешным маршем, двинулись к Гастингсу. На что рассчитывал король? На чудо? Его армия была потрепана в предыдущем бою, раненых и еле волочащий ноги пеших воинов, пришлось оставить. Сам король с небольшим конным отрядом поспешил на встречу могущественному врагу. Вильгельм готовился к завоеванию серьезно. Понимая, что весьма небольшому отряду, составлявшему армию маленькой Нормандии, скорее всего не победить, он кинул клич по землям Европы: каждый, кто присоединится к войску, получит во владение земли Британии. И потянулись к его двору безземельные рыцари, проходимцы, воры, и искатели приключений. Они погрузились на корабли в последний день перед начинающимися штормами, и высадились именно в том месте, которое в свое время облюбовал Гай Юлий Цезарь.

Впрочем, шанс у Гарольда был. Он мог повторить маневр самого Вильгельма, когда тот сражался с превосходящей по численности армией французского короля Генриха I. Для простоты можно сказать, что это похоже на действия Кутузова, сдавшего Москву ради последующей победы. То есть, это, значит, отступить, уйти в глубь территорий, бросить людей, и начать партизанскую войну до полного изнеможения противника. Но Гарольд был рыцарем. Он не привык побеждать путем предательства своих. Он сказал, что ноги врагов будут топтать его землю только после его смерти, и умер, не изменив своему принципу.

Битва была упорной. Ни одна сторона не могла взять вверх. Но основную роль сыграло то, что у норманнов была железная дисциплина, а саксы привыкли к вольнице. Поэтому, когда Вильгельм скомандовал ложный отход, многие из королевского войска, покинув выгодную позицию на холме, не разбирая дороги, опьяненные жаждой победы, бросились их преследовать. И напоролись на копья. А дальше в бой вступили знаменитые лучники Вильгельма. Саксы же даже не умели, как следует, защищаться от летящих стрел. Античная черепаха вообще была им не известна. Но и тут они могли выстоять, если бы случайная стрела не угодила в их любимого вождя и предводителя. Смерть короля оказалась последней каплей. Армия саксов побежала.

Вильгельм сдержал слово, данное своим рыцарям. Каждый получил кусок Британской земли. Мятежники казнены, бывшие владельцы этих земель убиты или изгнаны. Их жены и дети отданы в рабство. Любое неповиновение безжалостно пресекалось. В отличие от многих завоевателей, Вильгельм даже не пытался привлечь на свою сторону местную элиту. Он не заигрывал с народом, обещая какие-нибудь поблажки. Он карал, огнем и мечем. Еще много веков подряд поколения уцелевших исконных жителей будут проклинать его, и его потомков. А при дворе нового короля мало кто из придворных сменит свой изысканный французский на местное наречье. Через сто с лишним лет Ричард Львиное Сердце так и не удосужился научиться объясняться на языке своих подданных. Да и интересовали они его исключительно, как источник денег для его крестовых походов. Как, впрочем, и подвластные ему французы. За свою алчность он и поплатился, получив стрелу от собственных вассалов, когда решил штурмовать один из замков, владелец, которого, якобы утаил золото от своего короля. Золото в замке не нашли, а Ричард, пронзенный стрелой, умер.

Все эти картинки прошлого мозаикой пронеслись вперед взором Звенислава. Но недаром бог-экспериментатор любил менять историю по своему усмотрению. Правда, в последнее время он занимался этим все реже и реже. Но сейчас снова не выдержал. Устроившись на холме, и глотая обжигающий шотландский виски с дымком, Звенислав прикидывал, при каком раскладе победа досталась бы королю Гарольду. «Как поступить?» - Думал бог-экспериментатор – «Все-таки допустить партизанскую войну? Сдать Лондон и отступить вглубь страны. Организовать сопротивление в маленьких городах? Как это гнусно. Нет, Гарольд никогда не пошел бы на это. Лучше умереть с честью, чем жить с таким пятном на совести, как у Кутузова. Тысячи преданных людей, брошенных своими. Этот вариант отпадает. Тогда что? Банально соорудить щит от стрел? Мелко. Хотя один выход есть.» И, довольный Звенислав, чтобы проверить свою догадку, направился к близлежащей деревушке. Местность под его ногами менялась с каждым шагом. И вот он уже вступил не в ухоженный поселок двадцать первого века, а в поселение древних саксов года 1066 от Рождества Христова. «Приятно, однако, быть богом.» - Мелькнула и пропала мысль у Звенислава.

И вот уже король Англии отправляется в свой поход против норвежца, предварительно отдав приказ всем судам, включая даже пиратские, а так же утлым лодчонкам рыбаков, срочно выйти в море.

У скалистых берегов, когда начался прилив, разнокалиберный флот Британии встретил корабли Вильгельма. Им повезло. Флагман предводителя оторвался от остальных во время бури. Но никто по этому поводу всерьез не озаботился. Предположить, что бритты нападут в море! И вот уже пиратские абордажные крючья впиваются в борта судна герцога Вильгельма. Увидев пылающий, как маяк флагман, остальные корабли устремляются на противника. А те даже не пытаются вступить в бой, отходя к ближайшей бухте. Сгоряча часть флота Нормандии кидается в преследование. И, незнакомые с причудами побережья, штурманы ведут их прямо на рифы. А волны стремительно несут уцелевшие суда к скалам.

Звенислав глубоко вздохнул. Рядом с ним стоял управляющий, укоризненно вздыхая: «Опять ты за свое, господин хороший. Все не наиграешься. Не пора ли проведать твои владения? Ты уже решил, как управлять ими?» «Решил.» - Неожиданно ответил Звенислав, но посвящать Адама в подробности явно не торопился.

В 1557 году вышел указ его королевского величества о том, что подданные Речи Посполитой из Западной Украины и Белоруссии приравниваются к быдлу. То есть, являются скотом. И отныне их убийство становится банальной порчей имущества. За порчу имущества, по крайней мере, чужого, конечно, следует платить деньги. Но ведь это такой пустяк. На барщине тоже крестьяне этих земель должны были работать, в отличие от привилегированных поляков, шесть дней в неделю. Значит, на прокорм семьи оставался один день. А выходных и вовсе не было. Но господствующая нация на этом не успокоилась. Упорно держащихся за свою православную веру, регулярно преследовали, убеждая и принуждая принять католичество. Крестьяне тоже были хороши. Уперлись в своем православии, как будто не в одного бога верили. По известному принципу: «Лучше разойтись с солнцем, чем сойтись с Римским папой.» Впрочем, и это высказывание было позже. А пока… Бунт следует за бунтом. Кто первый не выдержал и решил, наконец, усмирить бунтовщиков, король или церковь, неизвестно. Но факт, что в Белоруссию был направлен архиепископ Кунцевич с весьма жесткими задачами.

И он начинает претворять их в жизнь. Для начала он объявляет всех похороненных по православному образцу грешниками и велит раскопать могилы, и отдать их тела на растерзание псам. Дальше,… впрочем, дальше ничего не случилось. И этого было вполне достаточно.

На весь этот беспредел и позвала полюбоваться Золотого всадника Ангел-дева. Был он непривычно хмур. Да и то понятно. Чистым данный эксперимент назвать было никак нельзя. Заранее стало ясно, чем дело кончится. Однако поехал.

В небольшом белорусском поселении, куда еще не дошла молва о страшных делах, творящихся в округе, появились закованные в кольчуги, служители архиепископа. Осеняя себя крестом, и раздавая одновременно проклятия, они зачитали указ, в котором и было все вполне конкретно сказано. Под вопли ужаснувшихся такому варварству крестьян, они направились к ближайшему кладбищу. Похоже, совсем не было ума у архиепископа, если додумался он до подобного вразумления всех отступников от святой веры. Хотя собственно, князь Владимир, тоже огнем и мечем, народ поучал.

Чумы и холеры в том поселке давно не было. Поэтому умирали мало. Соответственно, из недавно похороненных, были только девочка десяти лет от роду, да старый отец семейства, сильно зажившийся на этом свете. Они и были выкопаны под негодование родичей. Старик уже почти разложился, а девочка была практически не тронута гниением, и вид у нее оставался поистине ангельский. Когда же ее тельце было небрежно брошено на землю, люди неожиданно взорвались. С дикими нечленораздельными криками, они ринулись на кольчужников и… напоролись на приготовленные копья. Ведь псам святой церкви не впервой было проделывать подобную процедуру. Отрезвленные видом крови, оставшиеся, спешно пали на колени, умоляя о пощаде. С тем и были крещены в единственную истинную веру римско-католического образца. Но так было далеко не во всех поселениях. Во многих местах служителей Господа просто поднимали на вилы. Движение непокорных ширилось. И вот, наконец, сам преподобный архиепископ Кунцевич закончил свои дни вовсе не в славе и наградах за великие заслуги, а совершенно неподобающим для его сана образом. Правда, на этом народ не остановился. И одна за другой вспыхивали барские усадьбы, населенные шляхтичами.

Под утро утомленные всадники, без отдыха скакавшие из одного поселения в другое, застали кульминационный момент. Богатый дом, где с недавних пор поселилась семья польского пана, был превращен в настоящий костер неистребимой мести. Вокруг водил хороводы полу обезумевшие люди, а из пламени доносились крики и мольбы о помощи. Наконец, молодая женщина в горящем платье, вырвалась из завесы дыма, прижимая к себе грудного ребенка. Но здоровенный кузнец яростно швырнул ее обратно в огонь. Тогда последним усилием, она протянула задыхающегося младенца стоящей в сторонке крестьянке. Та, испуганно отшатнувшись, все-таки приняла кричащий комочек, затравленно озираясь на родичей. Но тот же кузнец с криком: «Шляхтичам продалась, ведьма!», отправил и молодую селянку и ребенка обратно в костер.

«Я больше не могу.» - отворачиваясь, прошептал Золотой всадник. «Нет, ты смотри.» - Рассерженной кошкой зашипела небесная дева: «Смотри, что делается с именем твоим!» Золотой всадник неожиданно метнулся прямо в огонь, который не причинил ему никакого вреда. И уже через минуту появился с младенцем. Народ, внезапно разглядевший Спасителя, как будто сбросил шоры с глаз. Все разом рухнули на колени, протягивая к нему руки. Но Золотой всадник не замечал этого. Он старался возродить к жизни ребенка. Что ему, несомненно, удалось. Но тот слишком сильно обгорел, глаза были выжжены, тельце почернело. «Ну, что, великий чудотворец, может, теперь спасешь все заблудшие души во все века и у всех народов?» - поинтересовалась подошедшая дева. Всадник ничего не ответил, он смотрел на ребенка, орущего от боли, которую он никак не мог прекратить. Толпа глазела на него в ожидании нового чуда. Но как он ни старался, все рубцы так и не затянулись. Измученный мальчик продолжал кричать. Тогда Золотой всадник достал из-за пояса нож. Толпа ахнула и бросилась на Спасителя. Но небесная дева не дремала. Мощными взмахами хлыста, она охладила порыв наиболее активных, и, буквально, втащила юношу в седло.

«Зачем ты их остановила!» - шептал всадник, бессильно болтаясь на шее лошади в диком галопе. Миновав порядочное расстояние, дева обернулась. Юноша сползал коню под копыта. Она подошла и крепко его встряхнула: «Героя одиночку решил из себя строить! А как насчет всех страждущих? Их ты опять поманишь красивой идей, а потом бросишь наедине с собственными страстями?» «Так это ты отняла у меня силы?» - Потрясенный, он поднял залитое слезами лицо. «Ребенок должен был стать одним из разбойников, который из, как и у тебя, благих побуждений, должен был перерезать полторы сотни проезжающих по большой дороге. А деньги, – нехорошо усмехнулась небесная дева, - он бы раздавал бедным.»

Иван Грозный неожиданно выздоровел. И всем его близким друзьям пришлось давать ответ за то, что они отказались присягнуть законному наследнику – царевичу Дмитрию. Ведь и Адашев, и Сильвестр, и прочие, твердо настояли на том, что место нового царя займет двоюродный брат Ивана – Владимир Андреевич Старицкий. Понять их, конечно, было можно. Только что закончилась пора многолетнего боярского произвола, с расхищением казны, и игнорированием существующих законов, пока был маленьким сам Иван Васильевич. И вот опять младенец на троне. Значит, и править будут временщики. Но какой удар от сторонников получил царь Иван! Что же Грозный царь покарал ослушников? Ничего подобного! Они по-прежнему оставались при дворе, занимая то же положение. Надо сказать, царевич Дмитрий долго не прожил после этого. Невнимательные няньки просто пронесли его мимо рук, когда плыли на лодке, и младенец упал в воду. Но у царя родились еще два сына: один – любимый Иван, которого Грозный с раннего детства приучал к государственным делам, сажая рядом с собой на трон, и, как и младший брат Ивана Васильевича, слабоумный, названный Федором.

Дальше дела пошли хуже. Умерла Анастасия – жена царя. Подозревали отраву. Но доказать ничего не смогли. И вот начинается вакханалия – череда многочисленных жен Ивана Грозного. Большинство так же умирали от яда. Кто травил? Сам Грозный? Но зачем, например, ему травить Марфу Собакину, только что им самолично выбранную в жены, и не пережившей даже свадебного пира?

С каждой новой смертью, характер у молодого царя ожесточался. По-прежнему, он покровительствовал простым людям, и даже спас от расправы хозяина, крепостного Андрея Чохова, впоследствии создателя знаменитой царь-пушки. Бояре же ничему не научились, и продолжали грызться между собой за внимание царя, и за положение своих дочерей при дворе.

Россия в тот период была довольно обширной державой, с огромными территориями, которые были мало населены. И численность населения, если считать на квадратный километр, составляла лишь двух человек, в отличие от мало территориальной, но густонаселенной Европы. Но беда государства Российского была не в этом. Дело было в том, что страна имела выход только к одному морю – Белому, по которому она сообщалась с Англией. Но большую часть года море было не судоходным. А, между тем, Иван Васильевич весьма стремился к налаживанию культурных, дипломатических и научных связей с другими странами. Он выписывал из-за границы специалистов. И даже соорудил в Москве специальный слободы для иностранцев, где бы они могли сохранить привычный образ жизни, и свою родную веру. Слободы эти назывались простым людом немецкими. Не потому, что населяли их исключительно немцы, а потому что каждый, кто не говорил по-русски, считался немым. Но на западе Ливонский орден строго берег свои границы. И иностранцам в Россию приходилось прорываться с боем. Многих отлавливали, и сажали в тюрьмы. Наносили большой вред и татары, не дававшие крестьянам обрабатывать южные плодородные земли, совершая на них грабительские набеги. Впрочем, Казань Иван Грозный взял еще в начале своего царствования. За ней последовал захват земель астраханского ханства, и долгожданный выход к Каспийскому морю. Но царю было недостаточно торговать только с Востоком. Ему хотелось иметь связи и с Западом. И он ставит вопрос перед своей знатью: к какому пойдем морю - Черному или Балтийскому? Разумеется, боярам ни за какое море воевать не хотелось. Они бы с радостью остались сидеть в своих вотчинах, жирея и не думая о завтрашнем дне. Но царь был неумолим. Пришлось выбирать; и решено завоевывать выход на Черное море. Иван Васильевич выслушал, и сделал наоборот. Дело в том, что выход к Черному морю стерегло не только слабенькое племя Крымских татар. Нет, за их спиной стояла могущественная Османская империя, недавно сокрушившая первое государство мира - Византию. За то, Ливонский орден к тому периоду начал слабеть.

Русские нанесли неожиданный удар по позициям ордена. И война уже практически была закончена его окончательным разгромом, но главнокомандующий Адашев, узнав о смертельном море лошадей в Крымском ханстве, решает спешно перебросить армию туда, так как считает, что татар, зависящих от своих коней во всем, теперь можно взять голыми руками. Но ведь тогда не было парашютно-десантных войск. И сколько времени мог отнять переход из Прибалтики в Крым! Естественно, к Черному морю, русская армия так и не вышла, а Ливонский орден успел найти союзников – Польшу, Швецию и Данию. И только теперь Иван Грозный решил предпринять некоторые карательные меры, а именно, снять Адашева с должности и назначить его начальником гарнизона в захваченном городе. Но Адашев не чувствовал себя виноватым. Он был оскорблен, и начал строить планы по уничтожению своего покровителя. Но и тут Иван Васильевич не велел его казнить, а всего лишь посадил в тюрьму. Бояре же тем временем, перешли в открытую оппозицию. Они сделали ставку на того же Владимира Старицкого – двоюродного брата Ивана. Иван Грозный велел его казнить? Вовсе нет. Но отныне резиденция брата находилась под присмотром.

Война приняла затяжной характер, и, под напором объединенных войск Польши и Швеции, была Россией проиграна. Только в конце войны, столкнувшись с откровенным саботажем со стороны бояр, чьей обязанностью было, поставлять солдат в армию и продовольствие, Иван Грозный перешел по-настоящему к карательным мерам. А тут еще случилось непредвиденное событие. Он убил сына.

Иван Иванович рос чрезвычайно пытливым и любознательным. Больше всего внимания он уделял изучению литературы, и внес в нее немалый вклад. Грозный был доволен сыном. Но существовала одна проблема. Жена Младшего Ивана уже много лет не могла забеременеть. А даже по строгим духовным законам, такую жену следовало отправить в монастырь и найти себе другую. Царь был заметно обеспокоен отсутствием наследника, и неоднократно делал попытки настоять на разводе. Но молодой Иван жену любил. И во время одной из ссор, Иван Грозный в запале ударил сына посохом, неудачно попав в висок. После чего тот через некоторое время скончался. Но самому Ивану Грозному так же оставалось жить недолго. Незнатный человек, не имеющий никаких прав на престол, решает выдать свою сестру замуж на другого сына Грозного – Федора. А уж вертеть слабоумным не представляется для него проблемой. Но как разделаться с грозным царем? Ведь он не доверяет никому. Никому, кроме, всегда поддерживающего его рода Бельских.

Действительно ли дал царю яд именно Богдан Бельский, как он потом признался на исповеди, по наущению Годунова, или это произошло иначе, никто теперь не скажет. Но ученым не стоило большого труда обнаружить следы яда в костях Ивана Грозного. И воцарился блаженный Федор, но за ним должен был последовать маленький Дмитрий, рожденный другой женой Грозного Марией Нагой. Однако царевич погибает при, мягко говоря, странных обстоятельствах, а со смертью самого Федора, прекращается на Руси род московских Рюриковичей.

Я вернусь на берег грез

Через много лет.

И не будет больше слез.

Горя сгинет след.

Где-нибудь в других мирах

Я забуду зло.

Веселитесь на белах,

Чтобы всем везло.

Только это все мечты,

И пока душа

Не коснется пустоты,

Будет, все круша,

Мчаться в облаке беды

Грозовая тень.

Но из черной пустоты

Вновь возникнет день

Управляющий увлек Звенислава под мрачнее своды маленькой горницы. Помещение было по виду совсем не царским. И Звенислав даже вначале подумал, что призрак ошибся. Но нет. В полу мраке обозначился силуэт сидящего у окна царя. Он был в простой рубахе, и не двигался, глядя в одну точку.

«А он знает, что произошло в государстве после его смерти? Я имею в виду, воцарение Бориса Годунова, убийство царевича Дмитрия, великий голод, смута, интервенция?» - поинтересовался Звенислав. Но Адам только пожал плечами. «Кто его знает. Может, он интересовался всем этим, может, нет. Он как с тех пор по сыну начал страдать, так до сих пор себе не простит. Да, если хочешь знать, убиенный Иван сюда сам приходил. Говорил, что зла не держит. Он ненадолго оживился, а потом, как тот ушел к своей благоверной, так снова сник.»

Звенислав вздохнул, и решительно вошел в комнату. Царь, казалось, даже не заметил, что к нему пожаловал высокий гость. Он не изменил позы, продолжая смотреть в окно, за которым не видно было ничего, кроме серой мглы. Звеинслав потряс его за плечо, но тот отреагировал, словно тряпичная кукла. Тогда рассерженный бог- экспериментатор включил яркий свет, бьющий прямо в глаза. Грозный, ослепленный внезапной вспышкой, вскочил, заметался. Звенислав, злой на себя за это недостойное притворство, все же сымитировал голос Бога свыше. Он протрубил: «Встань и отряхни прах со своих колен. Слушай и внимай!» Иван Васильевич испуганно начал оглядываться в поисках источника звука. Взгляд его, наконец, сфокусировался на вошедших. И он замер с открытым ртом. Молодой бог понял, что ситуацию надо срочно брать в свои руки, чтобы она, ненароком, не вышла из-под контроля, а то еще снова посохом махать задумает. На помощь, как всегда неожиданно, пришел Архангел Михаил. Выглядел он, как обычно, умопомрачительно. В отличие от Звенислава, который был одет по моде начала XXI века, а именно, в бледно- голубые джинсы и кожаную куртку, и от Адама, который, как и прежде, сильно напоминал частично разложившийся призрак, франтовый Архангел носил белоснежные одеяния, нимб на голове, пылающий меч, и золотую трубу. При виде столь пугающего, но одновременно знакомого облика, Иван Васильевич вроде немного успокоился. И Звенислав вздохнул с облегчением, бросив благодарный взгляд на своего спасителя. «Ну, давай, излагай высшее решение.» - Прошептал он Михаилу: «Тебя он послушает.»

И Архангел, приняв торжественный вид, сообщил перепуганному царю, что его отшельничество отменяется, и отныне он становится советником молодого ангела, кивнув при этом на Звенислава. «Почему ангела?» - прошептал оскорбленный Звенислав. «А что ты хочешь, что бы я ему сказал, что в раю был переворот?» - В ответ прошипел Архангел: «И теперь у нас куча альтернативных богов? Решил окончательно его с ума свести?» «Ладно. Он потом поймет… Постепенно.» - Решил бог-экспериментатор. И повел обрадованного царя к выходу.

Иван Васильевич приотстал, озираясь на гримасничающее привидение, и Михаил, воспользовавшись этим, спросил Звенислава: «Что ты задумал?»

«Да вот хочу ад разогнать.» - Невозмутимо ответил тот. И обернулся к Грозному: «Мне совет Ваш понадобится, любезный царь. Не поможете ли мне решить одну задачу.» Михаил и призрак тихо прыснули, но вмешиваться в беседу не стали.

…Иван Грозный деловито распределял грешников, в соответствии с их склонностями, по местам компактного проживания. Большинство, являющихся потенциальными сада мазохистами, были определены в миры, доставляющие им наибольшее удовольствие, и не причиняющие вред лицам с иными склонностями. Но желающих страдать, и только поэтому попавших в ад, было не так много. Большинство просто имело чересчур восприимчивую к собственным прегрешениям, душу. И чтобы Грозный, увлекшись, и их не отправил куда-нибудь на эшафот, следили Михаил и Звенислав. Такие люди получили официальное помилование и возможность попасть в наиболее подходящее для них измерение для моральной реабилитации. «Они еще пока не в состоянии создавать свои миры. Так как в шоке.» - Пояснил свою идею Звенислав: «А то еще опять, с перепугу, в ад себя загонят.» «А как же твоя мысль о невмешательстве. Мол, каждый сам себе рай создает, а кто не смог, я не виноват?» - поддразнил Архангел. «Придется кое-что в мировоззрении пересмотреть.» - Меланхолично заметил Звенислав, совершенно не обидевшись. «Так, значит, теперь конец аду? Чем же ты управлять будешь?» - снова спросил Архангел. «Ничего, мне места хватит.» - Усмехнулся бог-экспериментатор. И в этот момент к ним подбежал возбужденный призрак. Он уже скинул свое привычное обличие привидения, и больше всего походил на нудиста, прикрываясь, правда, найденным листиком. «Ваше преподобие!» - почтительно обратился он к Звениславу: «А Вы не возьмете меня на Землю? Уж очень хочется на своих потомков посмотреть. Как им живется?»

«Вот и отлично! Если здесь все закончено, то всех приглашаю!» - обрадовался Звенислав. И они весело переглянулись с Архангелом Михаилом.

Золотятся мосты

Под лучами грядущего дня.

Значит, вновь это ты,

Петербург, не забывший меня.

Сколько белых ночей

Открывали красоты веков.

И врывался ручей

В серый камень Невы берегов.

Этот город Петра

Не сравнится ни с чем на земле.

И печаль со двора

Гонит всадник на сильном коне.

Расписной Амстердам,

И Венеция меркнут при нем.

И я душу отдам

За петровский простой бастион.

Народовольцы преследовали царя Освободителя с маниакальным упорством. Но все покушения, словно насмешка над их тщательно выверенными планами, оказались неудачными. Это могло быть даже смешным. Например, Степан Халтурин устраивается краснодеревщиком в Зимний дворец, и, попутно ухаживает за молодой девушкой, дочкой коменданта. Он по частям приносит взрывчатку во дворец, устраивая ее под царской столовой. Революционеры выясняют, в какое время Государь имеет привычку обедать. Халтурин отнюдь не желает жертвовать ради справедливого дела своей жизнью. И, распрощавшись любезно со своим, якобы шурином, быстро скрывается подальше от Зимнего перед взрывом. Ну, разумеется, его абсолютно не волнует, что станет с людьми, которым он столько времени морочил голову, и благодаря которым ему удалось так блистательно привести свой план в жизнь. Какое ему дело до влюбленной в него девушки? Он спасает собственную шкуру. А уж сколько еще погибнет невинных в процессе борьбы за правое дело… С такими мелочами никто из революционеров не только не считался, но даже не задумывался об оправдываемости этих жертв.

Взрыв гремит. Гибнет пятьдесят гвардейцев, выходцев их того же народа, но царь опять не пострадал. Он задержался с иностранным гостем, и в столовую направился с заметным опозданием. Игра в кошки мышки продолжается.

Сколько еще это может продолжаться, пока полиция, наконец, не выйдет на след преступной группы? Почему власти не могут найти достаточно крупную террористическую организацию, нагло действующую у них прямо под носом? И почему у народовольцев не сдали нервы после такого количества неудачных покушений? Хождение в народ провалилось, они понимают, что крестьяне не воспринимают их как своих спасителей. Напротив, с возмущением сдают смутьянов полиции. На что надеются радетели за народное благоденствие? На то, что когда они убьют царя, народ действительно скажет им спасибо, и заживет по законам ими же придуманной анархии: свободно, счастливо, не притесняя чужих прав? Неужели среди этой безумной террористической группы, где собралось некоторое количество довольно образованных людей (не все же краснодеревщики) совсем нет вменяемых? Видимо, нет. Они искренне верят в сказку вселенского счастья.

«Народная воля» решает взорвать царский поезд. Они выясняют, что в начале движется состав со свитой императора, а уж потом едет сам Александр II. Но по иронии судьбы, первым на этот раз двигался царский поезд, и император в очередной раз избежал смерти. Но сколько это еще могло продолжаться? Пошел отсчет времени. Или власть все-таки захочет найти преступников, или они, как сами выражаются, казнят государя.

Последнее свершается. Первоначальный план так и не удался. Опять царь обманул их, поехав по другой дороге. Но народовольцы это предусмотрели. Неистовая Софья Перовская делает отмашку платочком, и бомба метатели настигают Александра II. Но и в этот раз он даже не ранен. Если бы на его месте был более самовлюбленный и черствый человек, то, конечно, он принял бы единственно правильное решение – велел немедленно уезжать с места покушения. Но ведь пострадали его подданные. Александр выходит из кареты, видит убитых и раненых из народа, умирающего мальчика. И… начинает стыдить заговорщика. Но у подобного рода людей нет, и не может быть совести. Им наплевать на гибель обожаемого ими народа. Ведь все делается ради высокой цели. А цель оправдывает средства. И следующая бомба падает царю под ноги.

Освобождение народа не состоялось. Наследник Александр III переходит к жесткому закручиванию гаек, и это абсолютно понятно и оправданно. Радетели за народное счастье не смогли не только дать его, но даже отодвинули его на неопределенное будущее. Кто в этом был виноват? Может быть, все-таки сам царь Освободитель, явно переоценивший уровень самосознания своего народа? На самом деле, даже в XXI веке дорос ли народ до свободы? И нужна ли она ему?

В море вливаются вечные реки.

Ясные звезды и светит луна.

Сторожи битв почивают навеки.

Только не кончилась эта война.

Снова земля будет падать на небо.

Время застыло всего лишь на миг.

Мир без войны невозможен и не был.

Подвигов жажда и прерванный крик.

Золотой всадник мрачно наблюдал за подготовкой Святополка к сражению. К нему стекалось все больше людей. Тех, кто не захотели стать рабами.

Святополк не стал агитировать в духе, что, мол, христианская религия – это преступление против человечества. Это было не нужно. Да и не знал молодой князь таких красивых слов. Он просто звал людей на битву за свою честь, за право быть свободными, право не быть тупой скотиной, сгоняемой на бойню.

Впрочем, его двоюродный брат Ярослав тоже не медлил. Еще при жизни отца Владимира Крестителя, сын отказался ему подчиняться. Разъяренный Владимир готовился к походу на непокорного хромца. Несмотря на принятие христианства, князь Владимир оставался многоженцем. И теперь он решал, сыну от какого брака следует передать престол. Его выбор остановился на детях византийской принцессы Анны – Борисе и Глебе. Он призвал обоих молодых людей к себе в Киев. Но владения обоих юношей находились довольно далеко от столицы, и путь им предстоял немалый. Пока же следовало покарать, отказавшегося платить отцу дань, Ярослава.

У русских князей был обычай, сыновей отправлять на княжение в другие, подчиненные Киеву земли. Правили они там, буквально, с младенчества, под руководством мудрых наставников. Таким образом, они часто не могли даже вспомнить, как выглядели отец и мать, и имели довольно смутное представление о братьях и сестрах, вдобавок, часто рожденных от других матерей. По отношению к столице, удельные князья имели ряд обязательств: платить регулярную дань, и поставлять войска для военных походов. В остальном они были самостоятельны. Но честолюбивый Ярослав догадывался, что ему не видать великокняжеского престола, и решил приберечь деньги, которые ему понадобятся в борьбе за власть. Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы Владимир не умер во время подготовки к походу на сына. А Ярослав, тем временем, не долго думая, нанимает скандинавскую дружину викинга Эдмунда, так как своих сил для завоевания Киева у него не достаточно. Но хромой князь и здесь пожадничал, не заплатил наемникам всего обещанного, забыв о том, что вооруженная армия способна взять все сама.

Ангел-дева и Золотой всадник видели, как жители Великого Новгорода спешно спасают свое добро от загребущих лап грозных наемников, врывавшихся в дома, захватывающих добычу. Словно была война. И они находились на оккупированной территории. Некоторые строения даже запылали, и многим девицам пришлось расстаться с честью, хранимой до свадьбы. Впрочем, вольные новгородцы не долго терпели обиду. Свое недовольство они выплеснули на князя, справедливо рассудив, что причину погромов следует искать в том, кто пригласил на Русь всю эту орду. Но Ярослав не зря вошел в историю как Мудрый. Чтобы восстановить поруганные права свободных людей, он спешно составляет первый в Русском государстве правовой документ под названием «Русская правда». Здесь и закрепилось правило, казавшееся обиженным людям как нельзя более справедливым: «Око за око, зуб за зуб».

Но битва Ярослава не закончена. Слишком много и без него претендентов на высшую власть. Существуют, потенциальные наследники, как Борис и Глеб. Которые, может быть, и не станут препятствовать брату, но что будет, когда они окрепнут и войдут в силу? Немало бояр и мужей, удаленных от киевского двора захочет с их помощью вернуть себе привилегии. Есть и другие конкуренты. К тому же, главным противником остается неистовый Святополк, никогда не смирившийся с убийством отца, и захватом власти его дядей, князем Владимиром, и уж, разумеется, он не согласится отдать Киев Ярославу.

Но пока до решающей схватки со Святополком дело не дошло. Сначала следовало разобраться с менее могущественными, но имеющими не меньше прав, чем Ярослав, противниками. И новгородский князь отдает приказ предводителю викингов Эдмунду.

Снег отражается в белых стогах облаков.

Словно застывшее сердце забытых богов.

Время течет неизменно. Так будет всегда.

Снова за радостью грянет внезапно беда.

Снова свершится извечный судьбы поворот.

Стая бродячих собак заскулит у ворот..

Город проснется от топота тысячи ног.

К людям на Землю спускается раненый Бог.

Он принесет теплоту своих рук и забвенье.

Вечностью кажется рвущее сердце мгновенье.

Только впустую борьба за бессмертные души.

Сами себя мы калечим, терзаем и душим.

- На Землю будем спускаться при параде или инкогнито? – поинтересовался Архангел Михаил, любовно осматривая свой огненный меч. Звенислав улыбнулся: «Я понимаю, Миша, что тебе бы хотелось произвести впечатление на не просвещенную публику, но, сам ведь понимаешь, если мы возникнем ниоткуда с помпой, то придется сразу выполнять функции великих учителей и провидцев. Давать заповеди, или новую веру. А мы сами еще не знаем, что следует предпринять. Так что придем незаметно, как наблюдатели». «Да, боги не отбрасывают тени.» - Огорченно вздохнул честолюбивый Архангел. Но был вынужден смириться. Управляющий уже напяливал на себя джинсы. Потом посмотрел в зеркало и остался доволен.

Никто и не обратил внимания на троих неприметных прохожих, не спеша прогуливающихся по улицам современного города. А столица бурлила. Люди валили на митинг, собираемый ультра демократической партией. Основным лозунгом было: «Нет засилью национальных меньшинств!» Распаленный оратор вроде все говорил правильно. Приезжие лица кавказской национальности бессовестно обворовывают коренных жителей. Они захватывают лучшие рабочие места. Именно с ними связаны всевозможные потасовки на улицах и преступность. Толпа яростно орала. Один из митингующих показал пальцем на палатки, сиротливо жавшиеся неподалеку. И разгоряченные зажигательной речью, граждане рванули туда. Спешно прячущихся под прилавки южан вытаскивали и избивали. Впрочем, те тоже не остались в долгу. В ход пошли ножи и даже огнестрельное оружие. Адам испуганно вертел головой во все стороны: «Это что же теперь везде так?» «Нет. Только время от времени и в некоторых местах.» - Усмехнулся ко всему привыкший Звенислав: «Что ж, на анархию мы посмотрели. Теперь пора взглянуть на порядок и стабильность.» - И он, вытащив друзей из свалки, переместился в совсем иное место, двигаясь чисто интуитивно.

……Диктатор и сам точно не мог вспомнить, сколько именно лет он находился у власти. Страна погрузилась в сонное состояние незыблемости существующего строя. То, что есть государства с многопартийной системой, бурной политической жизнью, и, наконец, более высоким жизненным уровнем, большинство, выросшее при этом режиме, даже не представляло.

Троица, спустившихся с неба, прошлись по унылым серым улицам, постояли в громадной усталой очереди за десятком куриных яиц, дошли до огромного центра досуга детей и молодежи. Там дисциплинированные детишки хором скандировали речевку, посвященную любимому вождю и учителю, а сознательные подростки на своем собрании разбирали со всей серьезностью проступок одного из членов их коллектива. Проступок, с точки зрения разумных людей, был просто смешным: мальчик пошел в кино вместо очередной тренировки. Но рассерженные юноши и девушки, с упорностью и методичностью заводных механизмов, решали, какое наказание будет наиболее подходящим: выговор с занесением в личное дело, или исключение.

Диктатор отдыхал. Ему хотелось занять себя чем-то еще не приевшимся. Молодые красавицы давно не занимали его воображение. И, вызвав личного секретаря, он попросил доставить ему мальчика, не старше двенадцати лет. Задача была несложной. И даже то, что дети потом исчезали, не могло озаботить никого в обществе. Ведь период развитой демократии, когда, практически, любую знаменитость могли привлечь к суду за подобные проделки, был для данного государства страшно далек.

«Ну, что, друзья мои, соберем совет.» - Потер руки Звенислав, устраиваясь на скамейке в парке: «Какой строй вам наиболее по душе? Прошу голосовать.» «Я за свободное экономическое пространство.» - Подал голос Архангел Михаил. «Ну, допустим, этот вариант мы еще не рассматривали.» - Удивился председательствующий: «Но, если ты так настаиваешь, то хочу тебе заметить, тебе нравится этот строй, пока ты не стоишь на вершине власти. Как только ты ее достигнешь, не захочется ли тебе иметь абсолютную неприкосновенность и безнаказанность, как у нашего маленького царька?» «А ты, Звенислав? Ты, наверное, за диктатуру? За двигающиеся синхронно колонны, лозунги и призывы. Нищету и уравниловку?» - подал голос Адам. «О, интересно, а за что проголосует наш первоисточник человеческих грехов?» - Оживился бог-экспериментатор. «Я бы согласился на настоящую демократию.» - Тихо пробормотал Адам. «Устоявшейся демократии вы, ребята, еще не видели.» - Обрадовался Звенислав, и тут же картина перед их взорами кардинально изменилась. Они увидели падающие на мирные города бомбы, разрушенные дома и оккупационные войска. Бодрый голос из радиоприемника вещал о победе демократии и освобождении народа от диктаторского режима. Солдаты восторженно приветствовали прилетевшего к ним на день Благодарения Президента, ни на секунду не усомнившись в том свете, который они несут погруженному во мрак заблудшему народу. Молодая женщина тем временем, провожала на борьбу за правое дело мужа, отца и тринадцатилетнего сына. Они тоже не сомневались, что пришедшие на их землю с мечом, должны от него же погибнуть. Шестнадцатилетняя девочка обвязывалась поясом смертников. День Благодарения обещал быть насыщенным событиями.

«Так что, друзья, каким будет окончательный вердикт?» - Прозвучал голос Звенислава. «Может, оставить все как есть.» - Робко прошептал Адам: «Пусть живут, как им нравится?» «Следует взять время на размышление. На пару тысяч лет и посмотреть картину в динамике.» - Отозвался Архангел: «Заодно будет возможность решить внутренние проблемы и противоречия.» «Как будто они в принципе решаемы.» - Проворчал Звенислав, но спорить не стал. И закончил дебаты: «Итак, решение окончательное. Пересмотру не подлежит.»

Уже изрядно набравшийся немец, слушал аргументы своих, тоже не трезвых, оппонентов. Молодые люди разгорячились. Перемежая цитаты из Адольфа Гитлера, с матерной бранью, они старались в доходчивой форме объяснить свои взгляды. В связи с практически полным незнанием немецкого языка, они пытались говорить на английском. Но, от избытка чувств, периодически сбивались на русский. Несомненно, Рихард почерпнул немало для себя полезного из матерщины. Но кое-что по сути вопроса, он так же уловил. Основное сводилось к следующему: во второй четверти XX века немецкая нация, наконец, получила свой великий исторический шанс, доказать всему миру, что она перестала быть маленьким, терпящим постоянные поражения в своих амбициях, государством. Гитлер не только дал народу свободно вздохнуть после экономического кризиса, паровым катком, прошедшимся по Германии. Он спас людей от голода, дал работу, но самое главное, подарил национальную гордость, сознание величия и цель. По грязным заплеванным мостовым ходят толпы безработных? Дадим им работу по расчистке этих улиц. Не хватает денег выплатить им зарплату? Накормим голодающих! Выдадим жалование кашей, горячей похлебкой, хлебом. Молодежь не имеет возможности учиться? Направим их в специальные партийные школы, где они осознают величие и значимость своей нации, испытают гордость за отчизну, изучат историю своей страны и понесут свои знания изголодавшемуся по простой истине народу. «Экономика Германии во многом предопределила идеологию.» - Красноречиво убеждал немца предводитель неофашистов. «Когда мир поразил кризис перепроизводства в легкой промышленности, он потянул за собой хвост увольнений. Пошла цепная реакция. Когда в семье один безработный, члены этой семьи уже не купят себе какие-то предметы роскоши. Например, косметику или парфюмерию.» - Вещал дядька, а осоловевший немец энергично кивал. Подкрепившись новой порцией пива, русский лидер продолжил: « А когда не покупают предметы роскоши, что происходит?» - И обвел присутствующих гордым взглядом посвященного. Но все и так смотрели ему в рот: «Закроется производство этих предметов. А значит, в семье образуется хотя бы еще один безработный. Что тогда не сможет купить себе эта семья? А практически ничего, кроме самых необходимых товаров. И тогда еще кто-то потеряет работу.» - Под аплодисменты закончил оратор. Юнцы не сводили с него восторженных глаз: «Что же остается делать? Отвечаю. Развивать тяжелую промышленность. Но ведь Германия не Россия, с ее богатыми недрами и обилием земли. Это в России можно добывать уголь, газ, производить трактора и сенокосилки. У немцев не было такой возможности. Что остается делать? Развивать военную промышленность. А для чего? Для продажи? Страна сразу станет богаче. Но зачем вооружать своих врагов? Да и не таким человеком был фюрер. Он решил не просто дать людям работу, но и завоевать мир, доказав всем, что национальная гордость превыше всего.»

Ошеломленный этой лекцией по экономике и политологии, немец потихоньку стал сползать под стол. Стены кружились у него перед глазами. Он не помнил, как бравые молодцы вытащили его на свежий воздух. Только ощутив прикосновение московского мороза, Рихард начал приходить в себя. Слова о самосознании его великого народа прочно засели в его памяти, и с каждым шагом, походка его становилась тверже, поступь увереннее. Орлиным взором он обвел всю эту заледеневшую серость, спешащие по домам невзрачные фигурки. Новая эра наступала. Рабам не место в свободной жизни. И, в конце концов, прав был тот, кто сказал, что на месте этого вечно непокорного города должно быть озеро или болото. А, может, памятник? Ему, новому владыке мира.

История – как прошлое.

История – часть нашей повседневности.

Безжалостно

взимающая пошлины

С всех наших душ,

Остатков тленной бренности.

Правители очень любят фальсифицировать историю. И чем более велик правитель, тем больше вероятность преувеличения его положительных качеств и замалчивания грехов. Наверное, это правильно. Ведь мало кто из обыкновенных людей способен понять, что не существует идеальных примеров. Им всегда подавай божество. Вот его и создают.

Например, в Англии была славная династия Тюдоров. Король Генрих VII прекратил многолетнюю династическую войну, его сын Генрих VIII вернул стране процветание. А при королеве Елизавете вообще наступил золотой век. Но разве народ понимает, что живет в золотом веке? Только когда идиллия закончится, старики начнут вздыхать, что в их время все было лучше, а молодежь заворожено слушать эти рассказы. Поэтому Елизавета нанимает нищего актера, которому она, в порыве благодарности за созданные им пьесы, позволяет организовать собственный театр. Драматурга зовут Уильям Шекспир. И ценит его Елизавета не за всем известные пьесы «Ромео и Джульетта» или «Гамлет», а за искажающие историю «Ричарда III» и «Генриха VIII». Поэтому она и пускает его в королевский исторический архив, где он усердно работает с различными документами, подтасовывая факты, и создавая положительный образ правящей династии. «Благодаря» этой, мало кому известной работе Шекспира, у большого количества поколений людей во многих странах сложились весьма оригинальные представления о данном периоде английской истории. Но Шекспир не отработал свой хлеб, не все исторические документы ему удалось уничтожить, и правда все-таки всплыла.

Подобных историй много. Да, хоть взять того же Ярослава Мудрого. Никто не обращал внимание на сведения, затерявшиеся в новгородской летописи, пока не появился на свет божий еще один исторический источник: «Эдмундова сага».

Предводитель викингов Эдмунд гордился своими подвигами. Ведь его наняли честно выполнить свои обязанности, а то, что они щекотливого характера, никто не сомневался. Собственно, обычно наемников и приглашали, чтобы оказать им сомнительную честь убийства неугодных родственников. Чтобы сам князь остался с незапятнанными руками. Так поступил Владимир Святой. Так поступил и его сын Ярослав Мудрый.

При описании своих героических подвигов, Эдмунд не упустил ничего.

Вот движутся к месту назначенной Ярославом встречи молодые князья Борис и Глеб. Но Ярослав вместо обещанных переговоров отправляет скандинавскую дружину, уничтожить конкурентов. Убив мирно спящих и ничего не подозревающих юношей, Эдмунд спешит к нанимателю с их отрезанными головами, чтобы отчитаться за проделанную работу. Позже Борис и Глеб станут первыми, канонизированными русской православной церковью святыми. Ярослав естественно не может взять на себя даже косвенную причастность к их смерти. Поэтому в летописи вносят поправки: убийца – Святополк Окаянный. Проклятый язычник. Креста на нем нет. Надо отметить, что и в этом люди заблуждались. Святополк – сын гречанки, был крещен в детстве. Но все это будет позже. Для идеализации своего облика Ярославу еще надо получить высшую власть. К тому же есть и другие соперники, князья, которых следует убрать с дороги.

Святополк сражался несколько лет, но все равно потерпел поражение. Через четыре года, после бунта, предпринятого против еще правящего отца, Ярослав утвердился на Киевском престоле. Святополк сгинул в безымянной могиле, а его сторонники или смирились с духовным рабством, или бежали, основав в лесах поселения непокоренных. Они и их потомки тайно действовали на Руси в течение сотен веков, пока, наконец, светское Российское государство не разрешило официально языческую религию.

Святополк был удобной кандидатурой для списания на него всех грехов Мудрого. И если бы не хвастливая Эдмундова сага, никто бы и не сомневался в том, что главным злодеем является Окаянный. Впрочем, разве и так кто-то сомневается? Россия не просвещенная Англия, где английскому народу, в конце концов, объяснили все сложности национальной политики. И англичане теперь с одинаковым рвением обожествляют и невинно убиенного Ричарда III, и его убийцу Генриха VII, восстановившего в стране долгожданный порядок. Русский народ, вероятно, таких коллизий не поймет. Если уж он ничего не хочет понимать в современной политике и экономике, то, что говорить о превратностях истории. Люди не умеют учиться на чужих ошибках, поэтому с наслаждением каждый раз наступают на грабли. Бог в помощь!

В огромном зале, украшенном драгоценными камнями, была назначена торжественная презентация. В центре поставлены три огромных роскошных трона. На нем восседали Император, Утренний свет и Звенислав. Новая Троица в полном составе. Ангелы, в расшитых золотом платьях, умильно аплодировали, подкрепляясь свежайшими устрицами, икрой, ананасами и лучшим шампанским всех времен. Более крепкие напитки не приветствовались, в связи с тем, что никто из богов не хотел, чтобы свита упилась и испортила праздник и паркет. Император и Утренний свет обратились к присутствующим с полагающейся тронной речью, в которой была объявлена причина объединения и обозначена программа дальнейших действий по спасению человечества на ближайшие две тысячи лет. Звенислав, и это было в его духе, отмолчался. Последовали приветственные речи, салют и положенные корзины с цветами. Все были настолько упоены великим примирением, что никто не попытался подсыпать яд в бокал одному из богов, или ненароком взорвать петарду неподалеку от царственного трона. Процедура не затянулась. Высшие владыки вскоре покинули тронный зал, удалившись под предлогом государственных дел. Ангелы же, никем более не контролируемые, перешли к неумеренному потреблению спиртных напитков, обжорству и заигрыванию с миленькими святыми девами.

В торжественном мрачном зале, с видом на вселенную, новая Святая Троица обсуждала свои планы. Настроение у них было совсем не праздничное, и вновь взяли вверх давняя вражда и противоречия. Император с Утренним светом как всегда разошлись во мнениях на человеческое благополучие. Утренний свет был сторонником радикальных мер, в отличие от умеренного и мудрого Императора. Экспериментатор был молчалив, задумчив и по ключевым вопросам не высказывался, ограничиваясь многозначительным мычанием, когда спорящие стороны обращались к нему в качестве арбитра. Когда они, наконец, выдохлись, Звенислав подошел к картине мира, и приподнял занавес. Спорщики мгновенно замолчали, всматриваясь в вырисовывающиеся эпизоды маленьких человеческих судеб, проносящихся перед их глазами. «Как там, интересно, наш золотой мальчик?» - Первым нарушил молчание Утренний свет.

Звенислав, как будто уже зная ответ, приблизил картинку. У Императора и Утреннего света одновременно вырвался крик. Невдалеке от захолустной деревушки, под кривым чахлым деревцем, в петле медленно покачивался Золотой всадник.

В полыхающем замке судьбы

Я живу на вечерней заре.

Здесь сбываются только мечты.

И купается ночь в янтаре.

В моем городе башни горят

В розоватых закатных лучах,

И седые дома осветят,

Отражаясь в простых кирпичах.

А невзрачные серые дни

Нам покажутся сказкой небес.

Важно помнить, что мы не одни,

И что строим мы город чудес.

В среде богов было затишье. Вернее, временное перемирие. Закончив споры, Император и Утренний свет, добились соглашения на основании компромисса. После анализа событий, которые должны произойти на Земле в ближайшее время (сводку принес один из подручных ангелов), оба старших бога пришли к выводу, что им, как и Звениславу, следует посетить человеческие поселения лично. При мысли об этом, Император даже раскраснелся от удовольствия. Давно он не предпринимал подобных вылазок. Однако они снова заспорили с Утренним светом, который настаивал на том, что надо явиться не инкогнито, а открыто, устроить что-то типа, репетиции Страшного суда, и предложить человечеству новые законы. В отношении этих законов они так же расходились во мнениях.

Звениславу вскоре наскучили эти распри, и он стал наблюдать за тем, как кошка крадется по двору, прячась в кустах сирени. Что-то в животном показалось Звениславу необычным и смутно знакомым. Он вгляделся повнимательнее, и перед его взором предстал сам Архангел Михаил, принявший один из наиболее незаметных своих образов. Экспериментатор прыснул в кулак, но, к счастью, боги, увлеченные спором, ничего не заметили.

В этот момент начали накрывать на стол, и оппоненты на время прервали свои дебаты. За десертным вином, все пришли в благодушное состояние духа, и Утренний свет согласился на время принять план Императора с тем, чтобы после того, как они разберутся со старыми и новыми проблемами человечества, все-таки выработать единую концепцию дальнейшего развития жизни на Земле, и тогда уже появиться там со всей торжественностью.

«А, по-моему, мы людям только мешаем.» - Неожиданно раздался голос из-за плотного занавеса, когда боги в полном согласии друг с другом дегустировали новый сорт табака, которому предстояло быть выращенным на Земле в ближайшее столетие. Высшие иерархи так и подпрыгнули от неожиданности, а Звенислав лениво ухмыльнулся: «Да уж выходи, Миша, и облик смени. А то собака загрызет». Архангел Михаил появился во всем своем великолепии, решительно вздернув упрямый подбородок.

«Это еще что такое!» - Грозно приподнялся в кресле Утренний свет: «Тебя вроде бы на совет не приглашали!»

«Это бунт?» - Первым догадался Император.

«Он что же решил переворот организовать?» - Изумился Утренний свет: «Должности первого министра мало стало?»

«Ему всегда ее было мало.» - Улыбнулся Звенислав и подмигнул Михаилу. «Пожалуй, это даже хорошо. Оппозиция появилась. Развлечемся.» - Неожиданно обрадовался Утренний свет и потер руки. И тут оба старших бога потрясенно уставились на Звенислава, который неожиданно поднялся своего места, и встал рядом с Архангелом Михаилом. Война в раю продолжалась.

Судьба во мгле. Как звезды сквозь туман.

И не хотим мы знать свою дорогу,

Когда с тропы нас сбросит ураган,

И полетим мы к черту или к Богу.

Пусть согревает нас обманный луч надежды.

Мы строим наши замки на песке.

И будем жить в неведенье, как прежде,

Чтоб не увидеть меч на волоске.

Люди часто сравнивают самих себя с муравьями, когда говорят о величии Бога. Но мы сами придумали религию, по которой Богом мы называем творца. И, как известно, человека он создал по своему образу и подобию, вложив в это создание капельку своей души. Так же как мы вкладываем душу в любимое дело. А муравьев мы никогда не создавали, поэтому сравнение глупо и неуместно.

Философы-пантеисты говорят о том, что, создавая Бога согласно своему представлению о нем, мы растворяемся в природе Бога. Но мы так же создаем для него новые пути. Перерастая Бога, люди открывают для него новые истины. Из мельчайших пылинок, коими являются жизни плотника или фрезеровщика, складываются камешки судеб историка или биолога. Эти камни идут на строительство ступенек. Ступеньками на дороге Бога становятся писатели, философы, политики. И если пылинки представляют собой ценность только в своей совокупности, то если убрать камешки – ступенька станет щербатой. А выкинь несколько ступенек – и Бог не пройдет. Или ему придется искать иную дорогу.

В Пасхальную ночь, когда тысячи верующих стремились на дорогу к Храму, все было приготовлено для торжеств, соблюдавшие пост, готовясь разговляться, покупали куличи и красили яйца, а церковная братия облачалась в торжественные одежды, Звенислав боролся с нашествием муравьев на своей кухне. Эти противные мелкие насекомые, которыми можно умиляться, если случайно к весеннем лесу, наполненном умиротворяющими ароматами и чудным пением птиц, один из них заползет тебе на рукав, совсем не вызывали таких теплых чувств, если они вздумали устроить муравейник в твоем доме. Расселившись по всей квартире, они залезают в твой чайник, обедают твоим вареньем, нахально бегают по твоей подушке. И все широко рекламируемые средства абсолютно бесполезны. Потому что, исчезнув на время из спальни, они появляются в гостиной, ванной и так далее. Даже большие любители животного мира, с которыми приходилось встречаться Звениславу, которые, казалось, мошек не обидят, безжалостно давили несчастных мурашек у себя на обеденном столе…. Впрочем, никто из этих людей не был буддистами. Может быть, тогда дело обстояло бы иначе.

Звенислав представлял себя злым языческим богом, который устроил землетрясение, потоп или любое наводнение местного характера только потому, что какой-то мелкий наглец посмел посягнуть на его территорию. А ведь, на самом деле, эти невинные существа и не подозревали, что эта территория принадлежит всемогущему и далеко не благородному богу, который не в восторге от того, что им тоже полюбилось данное место. И поэтому такой бог карает «огнем и мечом», да еще и имеет наглость возмущаться, что проклятые букашки здесь расплодились. Поэтому он смывает несчастных потопом ( из крана), давит, сдувает и применяет иные средства магической ( химико-технологической) защиты.

«Кем они считают меня?» - подумалось Звнниславу: «Стихией, тираном или великим Богом, которому не понравилась Вавилонская башня». Не понравилась просто потому, что он боялся проиграть эту безжалостную схватку, в которой он был простым самодуром, отстаивающим свои личные угодья.

Нет, Звенислав не был жесток, он неоднократно пытался сохранять жизнь этим маленьким существам, но когда их присутствие становилось слишком навязчивым, он забывал обо всех своих принципах и о том, что они ни в чем не виноваты, и не делают ничего плохого. Он с яростью взбесившегося бога, уничтожал, оправдываясь тем, что ему тоже надо где-то жить.

« Плохой из тебя получается Бог, Звенислав» - неожиданно услышал он насмешливый голос за своей спиной. Звенислав даже не стал оглядываться, отлично зная, кого это принесла нелегкая в такое неурочное время. Конечно же, вольготно расположившись на кухонном диванчике, на хозяина, заполненной насекомыми квартиры, ухмыляясь, смотрел Архангел Михаил. Надо заметить, что сиятельный небожитель выглядел на редкость вальяжно и раскованно, в отличие от своего коллеги, даже придя в этот непростой мир, с его небоскребами научно-техническими открытиями поразительным образом гармонирующими со слепым следованием вере, поклонению и отстаивания им одним известных принципов: например, желания во что бы то ни стало фотографироваться в платках, поскольку это угодно мусульманской религии, а значит, и Аллаху. Хотя, без сомнения, Магомету и в голову не могла прийти такая бредовая мысль, как наличие паспортов и фотоаппаратуры, поэтому он просто одним махом запретил изображения людей и животных, «поскольку в них вселяется Дьявол». Так чего, спрашивается, люди надрываются? Не фотографируйтесь вовсе. Почему в одном Коран можно исправлять, а в другом нет?

Все это промелькнуло в голове у Звенислава, когда он рассматривал стильный костюм на красавце-архангеле. «Что же ты не на службе, знаменующей воскресение Бога нашего и Спасителя? Тем более, что священный огонь уже доставлен во все храмы.» - по-прежнему насмешливо поинтересовался прежний строгий хранитель веры, а теперь бунтарь с непонятным статусом. «Да пошел ты!» - злобно огрызнулся Звенислав.

И тут дом существенно тряхнуло. Затряслись стены, звякнуло стекло. «Землетрясение! В Москве!» - поразился Звенислав. «Вряд ли. Скорее, это нам знак подают высшие особы. Пойдем, что ли выйдем, узнаем, что хотят от нас наши конкуренты» - ухмыльнулся Михаил-Архангел.

«А я однажды землетрясение в Стамбуле не заметил.» - невпопад сказал Звенислав, спускаясь по лестнице: «Оно, говорят, сильное было. Люди с кроватей попадали» « А ты дрыхнуть продолжал?» «Да нет, я вообще гулял по улице, но ничего не почувствовал».

Но этот занимательный рассказ был прерван вопящей толпой народа, собравшейся с пожитками на улице.

На самом деле не произошло ничего сверх ординарного. Маленькое, хоть и непривычное для Москвы землетрясение в два с половиной балла. Но напуганный народ выбегал с пожитками. Больше всего досталось собакам – хозяева волокли воющих и упирающихся псин на поводке. Кто-то включил портативный телевизор и поспешил успокоить взбудораженный народ, что толчки скорее всего больше не повторяться. Прогнозам, правда, мало кто поверил и начался обычный базар на тему, возвращаться ли домой, или же напротив, выносить все вещи. Сетовали на тех, кто, и не подумав обращать внимания на такие мелочи, продолжал сладко спать по своим квартирам. Решали, надо ли их будить. И в этот момент произошло некое оживление – огромная лайка погналась за живущей в одном из подъездов беременной кошкой. Кошка, несмотря на то, что уже и по ровному месту передвигалась с трудом, перед угрозой быть разорванной, предпочла мгновенно вскарабкаться на дерево. Собаку все оттащили, а вот напуганная кошка никак не хотела слезать с дерева, где на не нее немедленно начали пикировать вороны. Всей толпой сначала ее уговаривали спуститься, потом пошли за лестницей и, наконец, несчастное животное, благополучно спрыгнуло с дерева, но тут же забилась под машину, откуда ее выманить точно не представлялось никакой возможности. Масло в огонь подлила комендантша дома, грозно заявившая, что нечего тут приучать бродячих кошек, она вот опять котят носит. В скобках надо заметить, что до появления этой кошки, получившей прозвище Принцесса, в подъезде водились огроменные крысы, ведущие себя до безобразия нагло. Что же касается несчастных котят, то чтобы спасти их от участи предыдущих малышей, которых та же комендантша вынесла на улицу и закопала в сугробе, наиболее приличные жильцы принесли на лестничную клетку кошачий домик, где отгородили выводок решеткой от недоброжелательных посягательств. Всех шестерых котят удалось раздать в добрые руки. При чем одними из желающих приобрести котенка оказались японцы, не говорящие по-русски. Поэтому когда комендантша опять завела свою песню о вреде кошек, Звенислав пришел в неописуемую ярость и уже собрался идти за своим пистолетом «Макаров», от чего его с трудом удержали наиболее благоразумные граждане.

«Вот видишь, все-таки хороших людей больше, чем плохих.» - резюмировал Архангел Михаил, когда они поднимались обратно в квартиру. «Неужели?» - усмехнулся Звенислав: «А знаешь, я тут решил как раз протестировать человечество на наличие бескорыстной доброты. Я дал в газете не традиционное объявление, типа, отдам котят в добрые руки, когда начинают звонить привередливые жирные морды и брезгливо интересуются степенью пушистости, окраской и наличием болезней. Нет, я написал, что подъездная кошка родила котят, и поэтому просим откликнуться добрых людей, помочь спасти малышей…. Ты думаешь, хоть одна сволочь позвонила?!» Звенислав остановился с ключами в руке около двери, яростно сверкая глазами на даже несколько отступившего от такого напора Архангела.

«Но ты знаешь, в глубинке некоторые люди настолько плохо живут.» - неуверенно начал Михаил: «Я тут недавно заезжал в одну деревню. Так представляешь, люди там белье в проруби стирают!!!» Архангел выразительно взглянул на Звенислава, ожидая изумленной реакции, но тот лишь равнодушно пожал плечами: «Да, прав был классик – страшно далеки от народа наши верхи… Ты, похоже, раз в жизни в деревне побывал. Что тебя еще удивляет? Вот я видел само сколоченный гроб, который мужичонка на дровнях вез в деревянную церквушку, а вокруг топились избы и никаких следов электричества. Как думаешь, в каком веке дело было? Рубеж XX-XXI.»

«Я тут придумал, - радостно начал Архангел, - надо открыть дешевые автоматические прачечные, как на Западе, знаешь? Люди будут приходить, закидывать белье в стиральную машину и идти дальше по своим делам.» Звенислав красочно представил себе «дешевые» прачечные в Ницце, где он недавно отдыхал, и перед его глазами возникла картина краснолицей бабки, которая выделяет из своей пенсии 169 рублей на еду ежемесячно и размышляет, может ли она заплатить раз в неделю за мытье в бане 20 рублей. И вот она, по замыслу великого Архангела, тут же побежит осваивать автоматическую новинку, которая, несмотря на свою дешевизну, все же обойдется ей в большую часть пенсии. К тому же электричество в таких деревнях хорошо, если по несколько часов в день бывает. Звенислав расхохотался, а Михаил обиделся. «Что-то брат мой, бог, плохо у тебя с народным счастьем получается» - резюмировал Звенислав. «А что ты предлагаешь?» - сразу взвился Архангел. «Ну, для начала, неплохо бы разобраться в причинах всех этих несчастий. А для этого, .. для этого…. Боги мы с тобой или нет?» - внезапно воскликнул Звенислав: «Так что зря лясы точим, пойдем, да посмотрим на все сами».

Как золото крыльев драконов

Возносятся солнца лучи.

Служители древних законов

Скрываются в мрачной ночи.

Их Бог – роковое проклятье.

Их смерть – продолжение тьмы.

Наложено злое заклятье

На души, сердца и умы.

Их месть не настигнет народы,

Что падают ниц пред крестом.

Кто выбрал не в пользу свободы

Останется вечно рабом.

Комодские драконы, как их называют, или просто крупные вараны, по-настоящему затерроризировали небольшую деревню уже много лет назад. Они все плодились и плодились, а племя со своими примитивными копьями, при всем своем мужестве не могли с ними справиться. Поэтому годами стал вырабатываться культ поклонения этим звероящерам. Сначала им возвели некое подобие храма. Инициатором стал самый хилый, но зато не обделенный умом мужичонка, на которого уже косо поглядывали в деревне, брезгливо разглядывая его щуплую фигуру. Дело в том, что на небольшом островке за неимением достаточной пищи, процветал культ каннибализма. Все это, разумеется, оправдывалось религиозными и моральными установками. Ну, в конце концов, дикари, даже самые отсталые и тупые, не могут же просто так начать охотиться за своими сородичами. Кроме того, это явно игра без упорядоченных правил, да и, наконец, все эти узколобые и коротконогие аборигены были не лишены фантазии. Поэтому и возникла довольно путанная идеология, смысл которой сводился к тому, что кто съест хорошего человека, сам станет хорошим человеком. Но в такие дебри пускались только наиболее отважные войны, которые соревновались в прыти с соседним племенем в те незапамятные времена, пока некормленые человечиной вараны еще не обнаглели настолько и позволяли людям появляться за пределами своей деревни и вести охоту за себе подобными молодцами.

Теперь же, оградившись высоченным забором, за которым пускали слюну четырехметровые хищники, племя, постепенно вырождалось и уничтожало друг друга, довольствуясь примитивным принципом съедания наиболее слабых и неприспособленных к жизни. В этом был значительный смысл, способствовавший выживанию. Особенно если учесть, что при невозможности экзогамии, деревенские роднились между собой, а значит, все чаще и чаще появлялись в племени уроды, карлики и женщины, страдающие бесплодием.

И вот сегодня очередь на уничтожение дошла до хилого кривоного мужичка, которого, в общем-то, не очень хотели есть, уж больно он был худой и жилистый. Но с другой стороны и проку от него было мало. Работник он никакой. Поэтому когда пришел назначенный день, его, видно от страха, озарила идея. Выбежав на единственное подобие площади, больше напоминающее пустырь, он закричал надвигающимся на него вооруженным людям: «Стойте! Не то покарает вас грозный бог леса!» Оторопевшие люди, в замешательстве остановились. А маломерок продолжал гнуть свою линию, надрывно выкрикивая во все свои хилые легкие: «Слышите, слышите! Вот он идет! Вот трется своей священной шкурой о нашу крепостную стену. Он сокрушит ее, великий дракон, если не принесете ему в жертву прекраснейшую из девственниц!»

И действительно, в это время беременная вараниха, которой невыносимо хотелось есть, в отчаянии, что не может добраться до своей добычи, начала зубами хватать деревянные перекрытия скудной крепости. И тут донесся истерический голос из толпы: «Он прав, прав! Отдадим дракону девственницу. Принесем священную жертву! И они оставят остальных в покое!» Многие зароптали, но их голоса потонули в реве толпы: «Принесем жертву!»

«Сделай это!» - обратился вождь племени к подстрекателю.

«Стань жрецом, мудрый Мамбу!» - подхватила толпа. Глаза еще недавно преследуемого, жадно заблестели. Он выхватил из толпы красивую девушку. Наперерез ему устремился обезумевший отец красавицы, но был сражен копьем вставшего на сторону новоявленного жреца, вождя. Девушку поспешно связали, и с торжественными криками потащили к ограде. Мамбу приоткрыл ворота деревянной крепостицы и отчаянно упирающуюся жертву с неожиданной для него силой вытолкнул за пределы селенья. Народ замер в ожидании и, возможно, запоздалом раскаянии. Но вот послышался мощных хруст захлопнувшихся челюстей и предсмертный вопль жертвы. А потом дракон начал медленно удаляться прочь от деревни и толпа восторженно взвыла. Хлипкий мужичонка был тут же произведен во всевозможные ранги, и наиболее горячие головы готовы были даже присвоить ему почти божественные почести. Но их быстро урезонил вождь, сообразивший, что так сам может остаться и без власти. Активная молодежь начала воздвигать храм для проживания появившегося в их рядах спасителя-шамана, и только младшая сестра убитой девушки, яростно блеснув полными слез глазами, громко прошептала: «А ведь он вчера сватался к ней, постылый! Надеялся, что если она ему не откажет, его не убьют, потому что за него никто замуж не хотел, вот его и приговорили. И она отказала, вот теперь и отмстил, гад!» Мамбу отличался хорошим слухом, но сделал вид, что ничего не слышит, но внимательно пригляделся к юной нахалке, подумав, что в следующем году она как раз войдет в возраст, достойный, чтобы быть принесенной в священную жертву.

На окраине старики, доживающие свой век, но не тронутые безжалостными сородичами, поскольку входили в совет старейшин, шептались: «Что же теперь будет-то, а? Ведь этих драконов только помани человеческой кровью, отбоя от них не будет. Им ведь все мало!» «Тише ты!» - шикнул на старика его еще более древний кореш: «У нас теперь новая власть, смотри, пойдешь на стол его величеству шаману.» - и горько сплюнул.

Когда Звенислав и Михаил незаметно вошли в селение ( на этот раз они решили явиться туда невидимыми), мать деловито разделывала на столе тело младшей дочери. Из углов на нее глядели пять пар голодных глаз. Ни у кого не было и искры жалости или страха. Как и у матери не было ни капли сомнения. Только голод. Год выдался совсем неурожайным. Они опять принесли привычную жертву своему кровавому божеству, но это не помогло. Как, впрочем, не помогало и никогда. Напротив, расплодившиеся на человечине вараны, все больше наглели, и уже никто не смел и носа высунуть за пределы укрепленной по настоянию вождя подручными средствами деревянной ограды. Поля, которые этот варварский народ на заре своего существования, уже учился возделывать, теперь оказались заброшенными, так как находились вне пределов укрепленной территории. В самом же селении соорудили некое подобие огородов и выгородили небольшой участок, где мог бы пастись скот. Но в этом году шли непрерывные дожди, скот весь съели, невзирая на протест мудрых стариков, которые советовали оставить хоть телят на будущий приплод: «Откуда же мы новых-то потом возьмем?» - горько спрашивали старейшины. Но голод был сильнее, и сначала убили одного, специально охраняемого от посягательств теленка, а потом и молодую телочку. А дождь все лил и лил, переходя периодически в град. И вот в несчастной семье умер сначала младший мальчик, а когда заболела и девочка, мать решила не дожидаться ее естественной кончины…Сейчас женщина деловито решала, что кости следует выварить, а потом измельчить, чтобы потом тоже использовать а пищу.

Ничего необычного в этом доме не происходило – сейчас так жила каждая семья. После принесения первой жертвы комодскому варану, жизнь значительно ухудшилась, если и до этого наличие людоедства можно было считать хорошей жизнью. Но в этот несчастный год надежды совсем не осталось. Но члены племени честно приносили в жилище шамана лучшие куски мяса. Шаман был уже новый, да и смотрели на него косо, но привычка и страх остались.

«Ну, и что, это, по-твоему, люди?» - поинтересовался Звенислав мокнущего под дождем Архангела. «Таких расплодили боги.» - огрызнулся Михаил и тут же получил уничижающее: «По своему образу и подобию, вероятно?!» «Так давай сделаем их людьми. Мы же боги!» - рассердился Архангел и, не успел Звенислав ответить, взмахнул серебряным крылом, стряхивая последние капли дождя. И немедленно выглянуло солнце. Люди, удивленные неожиданной переменой, высыпали на улицу, и перед ними во всем великолепии предстали два сверкающих ангела, так как Михаил позаботился и о внешнем виде Звенислава, забыв при этом поинтересоваться мнением партнера. Потрясенные таким зрелищем жители деревни дружно попадали на колени, а Михаил хорошо поставленным, натренированным голосом возвестил: «Вставайте заблудшие души! Вставайте и боритесь со скверной! Да пребудет с вами мир и любовь! Да сгинет нечистое зло, что за вашими стенами поселилась! Возлюбите друг друга и сражайтесь со змеем!» И он картинно махнул крылом в направлении припертых бревнами ворот. Люди нерешительно переглянулись, но потом несколько еще сохранивших, несмотря на изрядное истощение, силу, юношей, неуверенно двинулись по направлению, указанному Архангелом. А тот уже вошел в раж. Одним движением он снес расшатанные ворота и первый же, ринувшийся в пролом хищник был буквально разорван на куски, так что на всех полетели ошметки мяса. Люди завопили. Некоторые начли вырывать колья и отважно бежать на скопившихся в ожидании добычи, драконов, которые немедленно сами стали добычей. «Ты что охренел!» - свирепо успел прошептать Архангелу на ухо Звенислав: «ПЗРК использовать! Ты так все к чертовой матери снесешь!!!» «Извини, увлекся.» - покаялся Архангел, продолжая тем не менее в том же духе, поскольку уже некоторые не в меру ретивые члены племени, не соизмерив уровень отваги и имеющегося в наличии оружия, стали жертвами, обозленных хищников. Впрочем, Михаил дал еще несколько эффектных залпов, и оставшиеся в живых посрамленные ящеры спешно ретировались.

«Эй, эй, стой немедленно!» - закричал вдруг Звенислав, обращаясь к шустрому амбалу, который, воспользовавшись завершением боя, деловито подхватил тело павшего в неравной схватке соседа, с целью отнести его домой на пропитание семьи, что он и объяснил, весело сверкая обломками черных зубов.

Тут снова в дело вступил Михаил-Архангел. Затрубив в неизвестно откуда взявшуюся трубу, он созывал народ вокруг себя. «Слушайте же люди! Отныне вы будете добры и милосердны друг к другу! Вы будете любить друг друга, а не убивать и есть!» - вещал он. Толпа недовольно загудела: «Как же нам жить-то тогда?» - раздался отчаянный голос. «Сейте зерно и растите плоды земные! Вот вам каждому на посев» - Михаил указал на непонятным образом материализовавшиеся мешки с пшеницей.

«А добрый боженька с нами останется?» - раздался писклявый голосок сзади, и на красавца Архангела устремила лучезарный взгляд пятилетняя девчушка, явно влюбившаяся в него без памяти. Михаил расчувствовался, поднял девочку на руки и начал с ней забавно сюсюкать. От этого занятия его грубо оторвал дернувший за полу Звенислав: «Михаил, смотри!» На другом конце селенья ярко полыхала изба. Запертый в ней шаман, истошно вопя, отчаянно пытался выбраться, но тут обрушились перекрытия. Архангел, поставив девочку на землю, попытался снова взяться за свою трубу, чтобы произнести людям новую заповедь, но Звенислав решительно остановил его: «А ну пойдем отсюда!» «Но почему?» - растерялся Михаил: «Так же нельзя! Я им объясню.» «Ты им уже все объяснил. Ну как подействовало? Ты им про любовь к ближнему, а они этого ближнего жечь. Нет, брат. Сам говорил, не надо людям мешать. Давай-ка вот что сделаем, наведаемся на этот остров лет через 500.» «Так долго ждать?» - огорчился Михаил. «Ты что, спятил, Архангел? Прямо сейчас и наведаемся! … Да что вообще с тобой сегодня?» - недовольно проворчал Звенислав, делая шаг по направлению к будущему.

Вокруг почти не изменившейся деревушки, однако, был выстроен внушительный бетонный забор, поверху которого была проведена колючая проволока. Предосторожность явно напрасная – вараны, как известно, не умеют лазать через заборы. Население по-прежнему ни шагу не ступало за пределы своего поселения, да и не очень стремилось. Вокруг острова барражировали до зубов вооруженные катера, громко из мегафонов предупреждая проплывающие слишком близко рыболовецкие траулеры, чтобы они обходили остров стороной. Иногда пыталась прорваться быстроходная яхта с не в меру любопытными туристами, но охранные катера моментально брали ее на абордаж и обходились с нарушителями весьма сурово. В этом веке не людей берегли от варанов, а варанов от людей. Так как сафари на них давно вошло в моду. Впрочем, людей в этой схватке погибло значительно больше, поэтому и поставили караул, чтобы любители острых ощущений не совались к занесенным в «Красную книгу» животным. Звероящерам при таком подходе жилось весьма вольготно. Их регулярно снабжали специальным рационом, но они все равно с надеждой периодически поглядывали на спрятавшуюся за забором деревушку.

Население этого, ставшего заповедником, острова, неожиданно оказалось в двусмысленном положении. То ли они находятся в зоопарке, то ли вараны. А с учетом того, что вараны жили на воле, а люди в клетке, то первые, вероятно, находили свое положение наиболее привилегированным.

Люди, впрочем, не роптали. Жилось им на всем готовом. Власти, решившие положить конец охоте за комодскими драконами (или комодских драконов – кто знает), снабжали небольшое поселение всем, что требуется для вполне обеспеченной жизни. Единственное, что от жителей требовалось, не высовывать нос за пределы ограды. Но их и так калачом туда было не заманить. Никто не хотел становиться жертвой охраняемых наукой животных, а когда кому-то требовалось на большую землю, за ними прилетал специальный вертолет. Но случаи побега с острова были редки. Катера регулярно поставляли жителям все, что могло быть угодно их душе и племя настолько обленилось, что жаловались только на скуку, но даже не пытались ничего сделать, чтобы эту скуку развеять. Одни построили у себя теннисные корты, другие потребовали поля для гольфа. Но большинство же смотрело сериалы по телевизору. В начале еще кто-то пытался отправлять детей в престижные зарубежные школы и университеты, но потом на это махнули рукой. Зачем, собственно, учиться, если работать все равно не придется. Какой же дурак будет вкалывать где-то в чуждом мире, когда здесь такой земной рай на всем готовом.

«Пожалуй, это другая форма скотства. Ты не находишь?» - обратился Звенислав к удивленно глядящему на все это Михаилу. «Да, только те люди были дикими кровожадными зверями, которые все больше вырождались в хищников, не знающих пощады. А эти – тупые скоты, жвачные животные. Веди их сейчас на бойню, ничего не заметят». – Согласился Архангел. «Так что же лучше? Какая тут золотая середина? Может, люди вообще безнадежны?!» - в отчаянии воскликнул Звенислав.

И тут среди ясного неба сверкнула молния, и загремел гром. А с горы начал неспешный величественный спуск белобородый старец, одетый в развевающиеся по ветру золоченые одежды. За ним следовал характерный молодец с козлиной мордой и рогом для питья. «Ну, вот, похоже, конкуренты проснулись и решили порядок по-своему наводить.» - ужаснулся Звенислав: «Только что это они, неужели решили историю назад повернуть и опять устроить спектакль и Зевсом-громовержцем и Дионисом, от которого весь алкоголизм на земле пошел.» «Помниться, на прошлом совете эту тактику осудили и сочли ошибочной.» - поддакнул Михаил. «Тем более странно, что теперь на все эти языческие штучки народ не купишь. Сочтут просто скоморохами или копперфильдами.» - удивился Звенислав. «Ну, не могли же они, в конце концов, ждать, пока мы действуем. Вот и решили показать, кто здесь главный.» - догадался Архангел.

Страна героев и богов.

Твой век ушел в златые дали.

Не слышно царственных шагов,

Не видно блеска грозной стали.

Но мы способны возродить,

Страдая на мещанском пире,

Борьбы потерянную нить,

Мечту о вновь великом мире.

Действительно, Императору и Утреннему свету надоело, наконец, ждать и бездельничать. А может быть, они решили, что их конкуренты через чур активно вмешиваются в жизнь людей. И они решили показать в ответ на «чудо» Михаила, разогнавшего чудищ и прекративший поедание людей людьми, свои чудеса.

Стоило только альтернативным богам пожаловаться на то, что народ погряз в мещанстве, прежние соперники, а теперь вновь примирившиеся союзники, решили подать традиционный пример героизма и вернуть людям банальную эпоху разгульного веселья, борьбы со злом и веры в чудеса. Времени продумать, как все это должно быть, у них было предостаточно. Однако никто из них не решился на что-либо новое. Поэтому они и явились как скоморохи на деревенской ярмарке, за что тут же были осмеяны, как и предсказывал Звенислав, современными ни во что не верящими субъектами XXI века.

Впрочем, если их целью было пробудить это унылое спящее болото, то этого боги, несомненно, добились. Народ повысыпал из своих шикарных коттеджей, перестав лениво перекидываться мячом или рыдать над судьбой новой мексиканской героини. «Это что цирк приехал?» - осведомился толстопузый мужик с теннисной ракеткой. «Может, какой карнавал?» - радостно спросила молодая девушка.

Оскорбленный в лучших чувствах Император, грозно рявкнул, явно подражая недавнему пассажу Михаила: «Вы что же своих благодетелей не узнали?» И в назидание метнул молнию в ближайший куст. «Давно мы к вам не наведывались. И вот пришли посмотреть, что вы тут творите.» - поддакнул Утренний свет, под личиной козломордого Диониса. Люди встретили это хохотом. «Это что же, никак боги нас решили осчастливить? Может, с самого Олимпа спустились?... Да нет же, боженька у нас на облаках живет»… - глумилась толпа. Боги растеряно переглянулись. И тут появился полицейский патруль: «Эй вы, ряженые! Вы что здесь устроили? А разрешение на представление у вас есть? А ну-ка предъявите документы,» «Да я их…» - разъярился Император, но Звенислав решительно шагнул в его сторону: «Вот что, верховный владыка. Быстро исчезаем и потом поговорим» - заявил он столь безапелляционно, что Император, моргнув, мгновенно подчинился.

….Солнце садилось в море, прибой неспешно разбивался у ног четверки богов, а они все продолжали совещаться. «Что же это такое. – Горько говорил Император – Раньше они во все это с радостью верили. Были готовы на героизм и подвиги. Да еще совсем недавно ты – он указал на Архангела – их воодушевил одни только своим видом. «Что поделаешь, прогресс. Не верят они в бога на облаках. Им подавай более сложную субстанцию. А вы все еще по примеру банальной церкви отстаете от цивилизации и пытаетесь подросших детей калачом заманить. А им уже танки подавай.» - вставил Звннислав. «А ведь ты опять не прав, Звенислав.» - вмешался Архангел-Михаил: «Вот ты все говоришь, что люди выросли, сами огонь изобрели, им никакой Прометей не требуется, и могут построить вавилонскую башню, главное, чтобы им не мешали богами становиться. Вот только им по-прежнему чудеса нужны. Потому что все равно они как дети малые. Хотят, чтобы их опекали. Почему фокус с Зевсом не вышел? Да потому что любому ребенку старая игрушка надоедает. Он ее разберет на части и поймет, что нет в ней ничего чудесного. Предложи ему что-то посложнее, и он тут же забудет о своем скептицизме. Вот смотри, во всех частях земного шара появляются шарлатаны, которые извлекают из «ничего» яйца, кольца и даже пепел. И что? Да к ним народ валит, как к богам. А старушки, боясь умирать, бегут в церковь и читают всякую ерунду про «чудеса»»

«Например, про то, как Сергий Радонежский пел в материнском чреве? Или о том, как Петр и Феврония в одном горбу очутились?» - засмеялся Звенислав. «Вот, вот, - подхватил Михаил – ты думаешь, бог для них, это мудрость или свобода? Нет, ты им покажи, как ты мертвых оживляешь или болезни одним прикосновением вылечиваешь, и они потянутся за тобой как стадо телят.»

«Хотя уже оружие массового уничтожения изобрели.» - сурово заметил Утренний свет. «Нет, не изобрели они огонь.» - констатировал Император: «Младенцы они пещерные, все мамку ищут, кто бы заступился. Добрый боженька. И в жизни у них психология: пусть нам дадут. А ты Звенислав их хочешь научить, чтобы они сами за себя отвечали. Сами строили и брали. На самом деле им рай с молочными реками и кисельными берегами как раз подходит, потому что именно это мы сейчас и видели. Как коровы жуют жвачку и смотрят сериалы.» «Но ведь кто-то не такой. Кто-то берет на себя смелость изобретать крылья?» - воскликнул Звенислав.

«Ладно, Икар. Давай, как и предлагалось, посмотрим процесс в динамике. И послушаем, какие ты из этого выводы сделаешь.» - подытожил дискуссию Император.

« А все же опрохвостились наши древние боги.» - подмигнул Михаил, как только они со Звениславом остались одни: «Решили уже, что они безгрешны и попробовали старый прием, а он и не прошел. Значит, все же они тоже погрязли в рутине, а люди определенный прогресс за это время прошли. Может, и правда, тебе их богами сделать удастся?» «Кто мог, тот уже стал.» - грустно заметил Звенислав, а остальным, надо ли?» «Да ты что!» - воскликнул оскорбленный Архангел: «Сдался? А что же ты нам всем голову морочил?!»

«Ладно, давай, правда, посмотрим, что было и что будет, как говорит гадалка.» - усмехнулся Звенислав. И еле слышно добавил: «И чем сердце успокоится».

Над Теплым Станом золото огней.

В ночи костры пылают в лунном свете.

Гонцы торопят яростных коней,

Мечтают ратники о скором теплом лете.

Пройдем дорогой, что до нас не шли,

Увидим дальние закаты и рассветы.

Сожжем до тла сады, монастыри,

Кто против нас – не будет жить на свете.

Коням нужны просторные луга,

А напоим мы их в кровавой битве.

Конец Вселенной – вечные снега,

Мы встретим нашей радостной молитвой.

Вот только сколько не вернется нас,

О ком седая мать в шатре рыдает,

Не будем вспоминать мы в этот час.

И призрачное будущее тает.

Кочевники двигались через дикое поле. Впереди шла конница. Каждый мальчишка, научившийся хорошо держаться на коне, зрелый мужчина и еще не выпадающий из седла старец, предпочитали пыль и ветер в лицо, унылому покачиванию в телеге, влекомой быками. На телеги были поставлены юрты, там проходила жизнь многочисленного семейства каждого кочевника. Жены, малыши, дочери, все ютились в этом импровизированном доме, с очагом посередине и дымом, который хоть и должен был по идее выходить через отверстие в крыше, но всегда задерживался внутри юрты, забиваясь в каждую щель и заставляя всех присутствующих чихать и кашлять.

Во главе семейства стояла самая старая и уважаемая старуха, прабабушка нынешнего главы семьи. Она постоянно к месту и не к месту вмешивалась в то, как надо варить конину, доить кобыл и нянчить детей. У молодых невесток она вызывала глухое раздражение, но никто, разумеется, и слово не смел вымолвить против. Иногда она могла, о ужас, даже начать ворчать на самих мужчин! Те, впрочем, появлялись в юрте редко. Обычно это бывал муж многочисленных женщин, многие из которых были старше его в два раза. Объяснялось такое положение тем, что мужчине не повезло родиться младшим сыном в семье и по неписанному закону, после смерти своего отца, он был обязан жениться на всех его женах за исключением собственной матери. Таким образом, женщины семьи считались защищенными и не покинутыми. Хотя, конечно, никто не приходил в восторг от данного положения дел, поскольку, на немолодых жен своего отца, юноша смотрел с брезгливым презрением, и они старались спрятаться при его появлении в самый темный угол. Что же касается невест, к которым он мог бы посвататься, то, обремененный столь многочисленным семейством, он уже не мог взять на содержание еще жен. Да и кто бы выдал за него свою дочь. Ему бы этих прокормить!

Конечно, логически, жены отца должны были бы достаться не младшему сыну, а старшему. Но у старших сыновей хватало и своих жен, а этот безусый молодец еще сам не успел жениться, а значит, должен был взять на себя ответственность за все многочисленное семейство. Вот и оставалось ему проклинать любвеобильность папы.

Кроме того, год выдался неудачным. Солнце палило немилосердно. Трава была выжжена или вытоптана копытами коней и верблюдов на многие мили. Старшие братья с обозами ушли далеко вперед. И он один с его нынешними женами тащился позади всех, глотая пыль и проклиная свою судьбу.

«Ничего, скоро дойдем до оазиса!» - крикнул он двенадцатилетнему пасынку, который ездил на разведку: «Там остановимся. Будет много сочной травы, вода. А то кони уже на последнем издыхании». «Оазис уже близко! Я видел!» - закричал мальчишка: «Можно я поскачу вперед и застолблю нам место?!» «Давай.» - махнул рукой 16-ти летний отчим.

Оставалось уже совсем немного. Солнце начало свой медленный неспешный и величественный уход с небосклона. И уже близко оазис. Но что это? Парнишка пасынок с криками, во всю мочь своей хилой лошаденки, скачет обратно. Но глава семьи не успевает услышать, что тот кричит. Потому что в спину паренька вонзается стрела, и он с булькающим хрипом падает с лошади. А за ним уже показалась лавина всадников, которые несутся прямо на обоз.

«Разворачиваемся!» - срывая голос, закричал юноша. «Как же так! А вода? Мы же погибнем!» - воскликнула одна из женщин, но и она увидела погоню и сидевшая с вожжами старуха, начала с непривычной прытью разворачивать обоз. Быки, подхлестываемые кнутами, взревев, понеслись по выжженному полю. Один, подбитый стрелой, захромал, но продолжал свой бег.

«Отстали, слава Богу Неба!» - выдохнул юноша, решив, наконец, оглянуться назад. Он, само собой прекрасно понимал, что всадники на свежих лошадях, легко догнали бы медлительный обоз. Но видно, это были такие же обремененные семьями кочевники, которым просто нужно было отогнать от драгоценного оазиса конкурентов, а не класть людей в бессмысленной битве. Раз конкуренты бежали, оно и хорошо. Были бы те люди настоящими разбойниками, от обоза уже мало бы что осталось.

Поэтому они спаслись. Но спаслись ли? На выжженную солнцем пустыню снизошла благословенная ночь, и женщины тихо плакали по своим закуткам, понимая, что в ближайшее же время их ожидает. Юноша спрыгнул с коня и вошел в юрту: «Ничего. – начал он, ни к кому конкретно не обращаясь – Завтра подъедут братья и они мы вместе навалимся на тех чужаков. Будет битва, но нас много – мы победим их.» Женщины закивали, делая вид, что поверили. Хотя все, включая самого юношу, прекрасно знали, что братья давно оставили младшего неудачника и никогда не придут на помощь. И тут самая молодая из женщин, младшая из вдов отца, с которой новый глава семейства впервые девять месяцев назад вступил в супружеские отношения, громко закричала. У нее начались схватки.

Юноша поспешно ретировался и погнал коня по чистому полю, вздыхая ночной воздух полной грудью. «Может, и правда, все будет хорошо. Вот родится у меня первенец, появится, наконец, настоящая семья. А братья… вдруг и вправду вспомнят о младшем…» - утешал он себя, горяча коня. …

Вернулся он, когда уже на небе гасли звезды. Женщины при его появлении как-то странно замолчали. «Что, неужели девка родилась? Что молчите?» - рассерженно закричал юноша, внезапно разозлившись. «Мальчик» - за всех пробормотала старуха. «Так почему такие похоронные лица? Где он? Немедленно покажите моего богатыря.» Парень шагнул в смрад юрты и отшатнулся, увидев младенца, одна нога которого была явно короче другой.

Когда выглянули первые лучи солнца, и юноша оттирал свой старый кинжал от крови сына, налетели настоящие разбойники, и потеха началась. «А смотрите, молодуха-то уродца родила» – воскликнул один бородач, только что изнасиловавший недавно родившую женщину. «Так зачем тебе такая сдалась? Она и тебе калеку родит!» - отозвался другой, и бородач, решивший уже было взять себе привлекательную девку, полоснул ее ножом по горлу.

Среди лесов и болот на краю опушки, чернели покосившиеся от старости избы. Место это было гнилым, несло плесенью из болота. Солнце редко проглядывало сквозь сплошные высокие деревья. Но все же люди отвоевали у природы небольшое поле. Вырубили деревья, выкорчевали пни. Посеяли зерно. Урожай был чахлым, но народ не жаловался. Зато здесь они могли не вздрагивать при каждом звуке, не думать, не кочевники ли опять пришли забирать их жен и детей.

На краю деревни они поставили маленькое капище, снесли в него все самое лучшее, не разбирая кому из богов поклоняться, Перуну ли, Мокоши, Велесу, ну и, конечно, обязательно богу солнца. Жрец тоже был неприхотлив. Довольствовался малым. Человеческих жертв не требовал.

Весной все дружно пекли блины и заводили хороводы. Парни сватались к девицам, которые без всякого стыда, заманивали приглянувшихся молодцев в лес, купались с ними нагишом в прозрачных холодных озерах.

Слышали деревенские, что где-то далеко, где давно остались их сородичи, началась иная жизнь. Вроде придумали люди себе какого-то нового бога, имя даже не выговоришь. Иноземец он, и что странно, вроде, казнен этот бог был самими же людьми, что вообще странно, поскольку, что же это за бог такой, что позволяет себя людям казнить? И еще слышали, что правит ныне, тоже неслыханное дело, сын рабыни, незаконнорожденный, убив брата своего. Ну, да какое дело деревенским до всех этих дальних новостей. Ведь говорят и, что где-то на краю света есть люди, обросшие шерстью, и звери с длинными носами. Да мало ли чего есть на белом свете. Им-то что? Людям главное чтобы урожай градом не побило, да чтобы телята родились здоровыми, да чтобы мор обошел их стороной. А вечером можно и выйти на завалинку, и посудачить о чудесах, что есть на свете. Есть, да их, к счастью, не касаются. А вот важно то, что вчера за одной девкой сразу два парня посватались. И она, егоза, ни одному не отказала, все глазки строила. Так они друг другу морды в кровь разбили, пока отец невесты сам разбираться не вышел.

Так рассуждали старики, греясь в лучах заходящего солнышка, когда из-за деревьев донеслось стройное пение. Сонная деревня тут же ожила. Распахнулись ставни, выглянули на улицу и парни, и молодухи, и деды, и зрелые мужи. «Никак гусляры пожаловали» - с почтением молвил седобородый старец. И, правда, по лесной тропинке гуськом, держась друг за друга, шествовали трое былинников. Один уже совсем древний старец, другой мужик в летах, а третий подросток. Все были абсолютно слепыми и пели так звонко и слаженно, что деревенские чуть не подрались за честь, в чью избу дорогих гостей зазывать. Шедший впереди старик постучал своим длинным посохом в крайнюю избу, и шустрая баба побежала ставить в печь щи, чтобы угостить горяченьким.

Вся деревня собралась в эту избу. Несли дорогим гостям кто, что мог, и, раскрыв рот, слушали про подвиги богатырей, удаль русскую и про великого князя Владимира Красное солнышко. Когда совсем стемнело, на лавках устроили гостей ночевать, а с рассветом, они умылись ключевой водой, поклонились хозяевам, да и пошли своей дорогой, прихватив старенькие гусли, как ни уговаривали их погостить еще.

И только когда пение стихло, потерявшись среди густых елей, вздохнул самых старших обитатель гостеприимного дома: «Эх, отдали последнюю краюху хлеба с собой убогим. Сами-то теперь что есть будем?» «Стыдись дед!» - шикнула на него жена: «Люди святые. Калеки. Вон, видел, парнишка, одними белками сверкал. А самому старшему и вовсе лихие люди глаза выкололи. Убогие они, а значит, святые. Для таких и последней краюхи не жалко. А мы? Проживем, как ни будь. Добрые люди помогут…. Да нам с тобой и недолго осталось»

Когда за спинами останутся паденья и закаты,

Когда в глазах давно померк рассвет,

Ты вспомнишь, в этой жизни мы – солдаты,

И для борьбы мы родились на свет.

Кем станешь, генералом ли, изгоем.

Всех ожидает нас туманная стезя.

Ты мог стремиться, но не стать героем.

Но не хотеть героем быть нельзя.

Миражи будущего заволокло дымом. Горели книги. Торжественные молодцы с повязками на рукавах, означающие что-то предельно патриотичное, гневно, как тараканов, брали двумя пальцами картонные обложки, показывали публике, прежде, чем бросить их в огонь. Толпа реагировала по-разному. Большинство было в футболках с различными изображениями лидера. При чем лицо вождя, в зависимости от комплекции человека, носящего любимого деятеля у себя на груди, получалось каким-то перекошенным или, слишком толстым, или, напротив, скукожившимся. Оттенки также были различными. Особенно развеселило Звенислава сочетание розового с голубым. Многие люди были с флажками, значками и прочей атрибутикой. Одни аплодировали, другие ругались в адрес неизвестного автора, подвергнутого остракизму. Но были в толпе и равнодушнее лица. Они тупо жевали жвачку и, кажется, ни одна мысль не отражалась в их глазах.

Но двое – парень и девушка, неожиданно, выскочили на площадь и на глазах изумленных обывателей, выхватили из огня один из томов. Девушка, со слезами на глазах, прижала полуобгоревшую книгу к груди, а парень яростно закричал: «Фашисты! Вы все фашисты!» «Что ты сказал?» - лениво поинтересовался здоровенный бугай, стоявший ближе всех к странной парочке. «А то и сказал! Фашисты! Подонки! Инквизиторы!» - но тут парнишка захлебнулся кровью, брызнувшей из окровавленного рта. А на него уже бросались другие молодчики с повязками: «Мы тебе покажем инквизиторов! Мы за чистоту нравов, за светлое, не испоганенное общество!» - кричали они, избивая книголюба. «Оставьте его! Эту книгу мой папа написал. И мы хотели спасти хоть что-то!» - надрывно плакала девушка, вслепую бросаясь на своих обидчиков, но они только швырнули ее на грязный асфальт. Однако, услышав это признание, толпа рядом с ней расступилась, попятилась как от зачумленной. А молодчики внезапно перестали бить ее друга. «Так вот оно что!» - медленно процедил самый старший из инквизиторов, тот, который руководил всей показательной процедурой. «Давно мы искали выродков этого негодяя. И вот сами пришли. Взять их! И не трогать до суда! Они должны ответить по всей строгости закона.»

«Простите, а за что ответить?» - воспользовался случаем встрять Архангел Михаил. Он нацепил на этот раз самую незаметную свою личину, сгорбленного старца, с сучковатой палкой в трясущихся руках. «Вы уж простите, мы не местные» - виновато развел он руками, в ответ на недоверчиво-грозные взгляды. «Ну, дед, ты видно с луны свалился.» - сплюнул бритый наголо толстый мужик, с огромным портретом вождя на менее внушительном животе: «Да разве ты не знаешь, что антинародную литературу не то, что выпускать, думать о ней нельзя, иначе, какой же ты гражданин и патриот?» «А что в ней антинародного-то?» - продолжал допытываться Михаил: «Уж простите, люди добрые, не читал я.» «Еще бы он читал!» - захохотал бритоголовый: «Да если бы мы эту пакость читали, то не здесь бы были, а уже гнили.»

Не успел Архангел задать следующий вопрос, как связанный толстыми ремнями, парнишка рванулся и закричал: «Все вы жвачные животные! Маршируете как все, идете, куда все, и думаете, как все! И никто, никто из вас даже не попытался внести свой вклад в эту жизнь. Да лучше погибнуть, чем жить так, как вы!» Здоровый бугай уже хотел было заткнуть парню рот, но тут подкатила милицейская машина и юного бунтаря вместе с девушкой туда очень оперативно запихнули.

Народ начал расходиться. Какая-то школьница, видимо выпускного класса, спросила свою подругу: «А ты кем хочешь стать?» «Я? Школьной учительницей. Буду детей учить правильно жить. Как старшие братья говорят» «Как, всю жизнь школьной учительницей? И все?» - изумилась ее собеседница. «Да. Всю жизнь! А ты что, уж не хочешь ли бунтаркой как эти стать?» - подозрительно поинтересовалась девица. «Нет, что ты.» - испугалась та: «Просто обычно все молодые о чем-то великом мечтают… Ну, или о любви, хотя бы..» - совсем засмущалась и покраснела она. «Любовь? Надо сначала в институт поступить. А потом все будет, и семья, и дети, все как положено.» - нравоучительно заметила подруга.

«Девчонки, а о чем книга-то была?» - встрял в их разговор, незаметно нагнавший их Звенислав. Девушки подозрительно уставились на него, но мужчина, вроде выглядел положительно, поэтому решили все же ответить: «Книга? Ну, как о чем? Об альтернативном боге. Какое безобразие! Кощунство.» «А почему нельзя-то?» - тихо спросил Звенислав и две прилежные ученицы, с наполненными ужасом глазами, бросились бегом от этого провокатора, как будто бы перед ними вдруг возник Джек-Потрошитель.

Поля сражений затянуло дымом,

Но здесь понятно, кто есть враг, кто друг.

По павшим слезы быстро не остынут,

Но все же завершился некий круг.

А дальше мы ведем войну неуловимо.

Борьба с собой не ведает наград.

Она одна всегда неумолима,

И в честь нее не выстроят парад.

Война с собой таится в каждом взгляде,

И прячется по-подлому в кустах.

Пора решать в каком ты будешь ряде:

Преступники, убожества, монах?

Секунды жизнь безжалостно отмерят,

А, кажется, - ты жизнь не начинал.

Но годы тебе на слово не верят,

И ужасает зеркала овал.

Выходит, ты не сделал, не исполнил,

Прохлопал жизнь, свершив так много зла.

И только тот об этом и не вспомнил,

По чьей судьбе катком прошлась война.

Не важно, кто был прав, а кто виновен.

Он честно воевал и был герой.

Поэтому придумали мы войны

Чтобы собой гордиться хоть порой.

В весенней Москве, периода семидесятых, распускалась листва и резвилась детвора. В небольшом дворике, который и двором-то назвать нельзя – просто несколько деревьев около бетонных коробок, десятилетние подростки играли в войну. Было воскресное утро и из соседнего подъезда вышел в потертых тренировочных штанах, с кошелкой, явно спеша в магазин опохмелиться, еще не старый, но уже достаточно помятый и опустившийся ветеран Великой Отечественной войны. Бегая, детишки явно загораживали ему дорогу к заветному винному магазину, поэтому он злобно толкнул первого подвернувшегося ему под руку пацана, с привычной гордостью прокомментировав: «А ну-ка пусти, мелюзга!» Мальчишка, ответил, видно, тоже что-то нелицеприятное, потому что ветеран тут же привел безупречно действовавший убойный аргумент: «А ты воевал?!!» И гордо подбоченился, ожидая покаянного ответа, но обозленный парнишка, неожиданно для себя и для других, выпалил : «Воевал!»

Пьяный ветеран, очевидно, настолько набрался и так не ожидал такого ответа вместо униженных извинений, что, оторопев, изумленно начал интересоваться, на каком именно фронте и в каком возрасте. Но пацаны уже не слушая, поспешно дали деру.

«Мне этот эпизод очень сильно почему-то запомнился из детства.» - закончил рассказ Звенислав , отдыхая на лавочке почти такого же, только сильнее заросшего деревьями, двора.

«Думаешь, он, правда, поверил, что мальчик, которой во время войны еще явно не родился, воевал?» - усомнился Архангел.

«Да он настолько пьян был, он бы во что угодно поверил. Понимаешь, это я к тому, что любая мразь, которая покорно идет как пушечное мясо, куда укажут, потом будет всю жизнь всех поучать и собой гордиться. Причем, неважно, на чьей стороне он воевал, сколько получил реальных боевых наград, и сколько раз в штаны во время атаки наделал! Нет, он воевал – герой. Ну, хорошо, повезло ветеранам, что войну эту именно они выиграли. И, что самое главное, не наша страна эту войну начала. Но ведь все знают, что то, что не мы начали, это чистая случайность. Что Сталин готовил армию вторжения, да не успел. Так что все это позорное драпанье до Москвы опять же не делает нам чести.!» - горячился Звенислав. «Опять же, какой баран может поверить, что маленькая Финляндия напала на Великий и могучий Советский Союз?! Но ведь простые граждане СССР даже и усомниться в этом не посмели! Или, например, перед этим была война в Испании. Личное дело Испании, не так ли? Так какого же черта, наши туда поперлись? И почему тогда, мы теперь с пеной у рта осуждаем американцев, которые лезут во все щели, находя любой предлог, чтобы в наглую вмешаться в жизнь чужой страны. И называют сбрасывание бомб на мирное население «миротворческой операцией»

«Подожди, Звенислав, что-то ты стал лоббировать, похоже, интересы отдельного государства, того, где родился. Но ты ведь БОГ. И не забывай, пожалуйста, что хоть Россия и древнее Америки, но все же, совсем младенец по сравнению с древнейшими цивилизациями. И мы с тобой говорим о веках, эпохах и счастье людей. Для того мы и бросили вызов предшественникам.»

«Так я о людях и о ментальности и говорю! Но ведь нельзя же абстрактно рассуждать, вот я и привожу конкретные примеры. Чтобы помочь людям, их надо понять. Вот ты понял, почему эти аборигены, детей ели, правда? Конечно, это понять несложно. Как и то, почему кочевники калек уничтожают. Какой из калеки войн? А у них и так жизнь тяжелая, еще обузу на себе нести.»

«Да, но почему тогда, умирая от голода, жители болотных деревень делятся с калеками последним? Или тут дело, как ты говоришь, в язычестве? Ты всегда это отстаивал.» «Нет, Михаил, если ты посмотришь дальше во временном разрезе, то увидишь, язычество тут не при чем. Пришло и укрепилось христианство, а блаженные на Руси всегда были в почете. И обижать их великий грех.. Я о другом хочу сказать, о том, что великий народ, выстоявший, вылезший из монгольского рабства, всех перехитривший, делящийся последней краюхой, спивается, строит из себя придурков, которые идут за фашистами, и ничего, совсем ничего не хочет делать и ничему учиться.» «Но почему же не хочет?» - возражал Михаил: «Вот, смотри, освободили народ от рабства, потом всех грамоте начали учить, теперь вот предпринимательство разрешили.» - перечислял он.

«Хочешь я тебе по всем этим пунктам подробно расскажу? И про рабство, и про революцию, и про предпринимательство?» - вкрадчиво спросил Звенислав. «Почему бы и нет?»- пожал плечами Архангел: «У нас ведь впереди вечность.»

Молодой князь объезжал свои владения. Он недавно унаследовал этот неприветливый кусок земли, но уже успел зарекомендовать себя как сильный правитель и войн. Когда племя попыталось, пользуясь переменой власти, поднять бунт и не платить больше дань, он жестоко покарал бунтовщиков, но при этом не стал жечь все деревни – ведь какую дань можно взять с уничтоженного народа.

Люди лесного племени жили плохо. Земледелие было подсечно-огневым, а значит, каждое поле приходилось буквально вырывать у природы. Вырубать деревья, выкорчевывать огромные корни, сжигать, смешивать землю с золой, чтобы внести хоть такое нехитрое удобрение. Кроме того, из леса постоянно показывались стаи злющих волков, да и медведи захаживали.

Но зато до недавнего времени все неудобства окупались тем, что ни один искатель чужого добра не добирался до них. Не появлялись и степняки, которые в изобилии водились на юге. Там земли богатые, паши - не хочу. Да только бежали оттуда люди. Уж лучше хуже жить, да живыми быть. Но несколько лет назад пришла беда. Добрался до их дальнего поселения старый князь. Мужики, конечно, решили оказать сопротивление. Выскочили кто с вилами, кто с косой. Да и напоролись на копья. С тех пор пришлось платить дань узурпатору. А еды и так едва хватало, чтобы просто не помереть с голоду. Когда прежний князь скончался, народ собрался и решил не платить его преемнику. Он еще молодой, может, не сумеет проявить твердость. «Эх, кабы все так думали, да разом и восстали.» - сетовали люди. Однако, юный князь оказался шустрым. Первым делом пожаловал к непокорному народу, как будто знал заранее, что отказались они уже ему подчиняться.

Статный князь в подбитом соболями красном плаще торжественно въехал на вороном жеребце, в окружении сверкающих копьями отроков. Явно хотел произвести впечатление. Собрал народ и начал речь издалека: «Слышал я люди добрые, что не уважаете вы старого договора, что мой отец с вами установил. Не согласны более дань платить, а то не хорошо. Ведь обещал отец мой за то, что собираем с вас, охранять ваши земли, оберегать и защищать вас. Нет так, разве глаголю?» Люди переглянулись, откуда князь так быстро узнал, что они решили не платить больше, ведь только позавчера все и решили. И тут закричал из задних рядов осмелевший от того, что перебрал немного меда, молодой мужик: «Да? Защищать, значит? То-то видели мы вашу защиту. Когда прошлой зимой на деревню стая волков напала, двоих детишек уволокла, где ваша защита была?» «Верно говорит!» - подхватили остальные: «А в позапрошлом году разбойники напали, пол деревни порезали, где ты, князь был?» Нахмурился князь: «Когда же было успеть защитить вас, когда они так быстро напали? Вы бы гонца послали.» «Посылали твоему отцу гонца, да он на охоту изволил уехать. Не досуг ему было такими мелочами заниматься. А как дань собирать, так на то время есть!»

«Ну, то дело прошлое. Теперь я князь и я обещаю защищать вас от любых посягательств, но и вы не должны слагать с себя обещаний.» «Держи карман шире!» - фыркнул все тот же мужичок. «Так значит, не будешь платить?» - напрямую обратился к нему князь. «Да ни в жизнь ни буду!» «Так, еще кто так думает?» - обратился к толпе князь. Люди, почувствовав подвох, начали неуверенно переминаться. Но все же вперед вышли еще двое набычившихся мужиков. «Все?... Взять их.» - немедленно скомандовал князь. Народ встрепенулся, но уже сверкнули мечи, со звоном вырываемые из ножен. «Княже, помилуй! Он единственный кормилец шести ртов!» - бросилась под ноги князю дородная баба, защищая одного из бунтарей. «Раньше думать нужно было.» - сурово заметил князь и скомандовал отрокам: «Вздернуть их на ближайшем же дубе, чтоб другим неповадно было»

«Смотрите, смотрите, да тут наш Ярик! Он быстрее всех орудует! А мы-то думали, куда он делся! Так вот ты где, гад, проклятый! Это ты донес на нас князю! Уж погоди, доберемся до тебя!» - закричал кто-то из толпы, показывая на одного из княжеской прислуги. «Молчи уж.» - одернула молодка громко кричавшего: «Доберешься теперь до него. Смотри, какой меч на поясе повесил. Так ему князь за донос заплатил»

Князь, тем временим, обратился к громко рыдающей вдове повешенного: «Так значит, кормить шесть ртов надо? Хорошо, дам я тебе мужа и кормильца» И обратился к немолодому кривоногому войну, державшемуся чуть поодаль: «Влас, не говорил ли ты, что устал от службы ратной и хотел на земле осесть? Вот тебе жена, вот земля. … И будешь заодно, местным старостой. Как что в деревеньке случится – сразу ко мне с докладом. Понял ли?» «Как не понять, княже» - ухмыльнулся старый войн, поглядывая на симпатичную бабу, так неожиданно доставшуюся ему в жены. Та тоже на него во все глаза глядела. А что? Хоть и немолод, да крепкий. И вон одет-то как хорошо. Сразу видно княжий гридень, не то, что ее бывший. Да и старостой станет, а она главной бабой на селе. «Спасибо тебе, княже, за справедливость.» - проговорила она.

«Ага, и своего старосту навязал, чтобы он доносил обо всем.» - прошипел кто-то негромко, но тут же спрятался за угол.

Когда князь уже сворачивал на лесную дорогу, дружинников нагнал запыхавшийся парень. «Чего тебе?» - неласково поинтересовался князь, придерживая все же коня. Парень же, сдернул шапку, низко поклонился и выпалил: «Возьми меня к себе служить, княже! Здесь мне никакой жизни! А у тебя я что хошь делать буду!» «Да на что ты мне сдался? Что ты умеешь?» - засмеялся князь. «Могу за конями ходить. Могу псарем быть! Кем скажешь!» - умолял парнишка, алчно поглядывая на своего бывшего односельчанина, который уже приоделся в новый красивый кафтан, сапоги и щеголял мечом в красных ножнах. А ведь еще недавно, как все ходил в лаптях, да обносках.» Князь тем временем потешался: «Конюхом хочешь быть? Да ты настоящего боевого коня видел когда? Он тебя загрызет!» - дружина разразилась улюлюканьем. «Ты только разреши, я всему научусь.» - настаивал парень. «Учиться долго придется. Ладно, возьму конюшонком…. Только вольным не останешься. Холопом будешь»

Парень побледнел, но кивнул решительно: «Лучше быть холопом при князе, чем на воле нищим с голоду помирать.» И добавил: «Спасибо, княже, за доброту. Отныне я всегда тебя Мудрым называть буду. И детям накажу помнить о своем благодетеле.»

Растроганный князь тут же велел выдать парню новую шапку.

Кружились листья в вечном небосводе.

Звала зима в свой самый дальний путь.

Когда твоя судьба скользит на склоне,

Ты знаешь, больше некуда свернуть.

Ты видишь прошлое, ушедших и любимых.

И знаешь, в будущем нет места для тебя.

И только два крыла непобедимых

Умчат в неведомое, в колокол звоня.

О готовящейся свободе говорили давно. Уже так давно, что многие успели состариться, а внуки повзрослеть. Поэтому и сейчас жили и не тужили, решив выбросить из головы призрачные мечты о воле. Да и кому нужна эта воля? Что с ней делать? «Вот, скажем» - рассуждал крестьянин Кузькин, удобно устроившись на завалинке: «Будет у тебя свобода. Это значит, что теперь тебе никто не указ, на ком жениться, верно?» - и хитро подмигнул единственным глазом. «Верно!» - загуторили мужики. «А вот я вам скажу, что не будь барина, никогда бы я на моей Любане не женился.» И старик принялся рассказывать всем давно знакомую и приевшуюся историю про то, как он, стеснительный юноша, не то, что посвататься, даже взглянуть в сторону приглянувшейся девки не смел. «А еще» - встрял наиболее образованный мужик помоложе: «Будет воля, так значит, судиться сам теперь от своего имени будешь?» Слова его потонули в дружном смехе. Все помнили, как он спьяну нарубил дров у соседского помещика и как тот, рассвирепев, гонялся за ним с розгой. Но тут появился их собственный хозяин и строго приструнил соседа, пригрозив ему судом за самовольную расправу над чужим крестьянином.

«А еще, если воля будет, то теперь как же узнать, когда горох сажать?» - пискнул маленький мужичок, слывший в деревне дурачком и постоянно вытиравший текшую изо рта слюну. Над ним тоже дружно посмеялись. Но еще до захода солнца сошлись на том, что барин у них хороший. Сам не обижает и другим в обиду не дает. И воля эта им вовсе не надобна.

Но как раз на следующее утро появился официальный представитель, который вручил единственному знающему грамоту на селе мужику царский указ об отмене крепостного права. И удалился, сославшись, что недосуг ему каждому оборванцу лично царские указы зачитывать. Народ собрался в кружок и начал внимательно слушать, как Петька Косорукий разбирает буквы. Когда дело дошло до того, что землю нужно выкупать, а до того времени оставаться временно обязанными, толпа загудела. Одни глупые бабы рыдали, как же они без свет-батюшки радетеля хозяина теперь жить будут. Мужики же, уже и позабыв про вчерашний разговор, неожиданно возмутились: «Это как так, выкупать?» А на что нам выкупать? И что это за воля такая наполовину?!» - кричали они. «А может это в государевой канцелярии что напутали или нарочно волю скрыли? Не мог государь такого написать!» - кричали другие. Решили идти к барину разбираться. Но того и след простыл. «За границу он укатил. На воды. Еще позавчера.» - сообщил недовольным ходокам пьяный холоп. Напился он от радости, прослышав заранее про царский указ. «Теперь на дворянке женюсь! Вот увидите!» - пьяно похвалялся он. Но слушать дурака не стали и всем миром повалили в соседнее село, которое тоже бурлило. Там барин покруче нравом был, чуть что, на расправу скорый. Поэтому все воле были рады, но временно обязанными оставаться никак не хотели. Взбудораженные соседями, мужики тоже разгорячились и присоединились к тем, кто понес колья к барскому дому. А кто-то и за соломой сбегал – усадьбу поджечь, да чтобы хорошо горела. Но барин был не промах. Немедленно черным ходом ускакал верный человек за полицией. И пока мужики орали, вернулся с отрядом солдат, которые, не долго думая, стали палить по разгоряченной толпе. И вот что интересно, сами вроде такие же мужики, да никому не хотелось нагоняй получить от начальства, вот они и старались. Несколько человек полегло на месте, остальные разбежались. Погиб и глупый мужичонка из соседнего села, который волю вовсе не хотел, потому что не знал, как горох сажать. Но побежал по дури со всеми и лег под пулей.

А несколько уездных дворян пили в это время горькую и плакались друг другу, что совсем разорил их указ великого государя, хотя Император, как известно, вне критики, но все же.

И только один щеголь, не вылезавший из-за границы, уверенно щелкнув хлыстом по голенищу, произнес: «Ничего. Проживем. Вот был я недавно в Голландии. Там такие удобрения придумали. Вы только послушайте..» Но никто его не слушал.

Мужики привыкли к барской указке, а баре к холопьему труду. Трудно переучиваться и становиться самостоятельными. А это делать пришлось и тем и другим. Получалось, что и хозяин без своего крестьянина как дитя малое. Не говоря уж об обратном.

В моей душе стремительный прибой

Всегда навеет грустные мотивы.

Они звучат и летом, и зимой,

И мечутся минуты торопливо.

Прекрасное всегда живет со мной.

Где счастье – нету места сожаленью.

Но почему-то мысли рвутся в бой,

И радость не приносит упоенья.

Все хорошо. Сбылись мои мечты.

Вот только нет победы над собой.

И не вернуть друзей из пустоты,

И прошлое нельзя забрать с собой.

После отмены крепостного права деревенские выделились в общины. Государство это всячески поддерживало. Так, казалось, было удобно и всем выгодно. Всегда находились вожаки, которые знали, как, когда и что сеять. Совместными усилиями обрабатывали землю, как в стародавние времена, за которые ратовали славянофилы. Вместе выплачивали все недоимки. Если кто-то от работы отлынивал, и наказывали его старым привычным для мужиков способов – розгами. Но некоторые прогрессивные люди, приглядевшись внимательнее в крестьянской общине, начали понимать ее недостатки. Главное было в том, что община никак не стимулировала проявление самостоятельности, изобретательности, да и излишней трудоспособности, наконец. Ведь все было как у всех. И зачем, спрашивается, стараться? По принципу: «Тебе что больше всех надо?» А при интенсивно развивающемся российском капитализме такой подход совершенно не годился. Жили ведь уже не в сонном царстве Тишайшего царя Алексея Михайловича.

Россия и так сильно отставала от стран Запада, и развиваться ей надо было небывалыми темпами. В промышленности так и происходило, потому что, как известно, русские долго запрягают, да быстро едут. Но основной отраслью по-прежнему оставалось сельское хозяйство.

Поэтому многими нелюбимый, но очень упертый в своих идеях, Петр Аркадьевич Столыпин взялся эту общину разрушить. Подошел он к делу кардинально. И разделили свою реформу на три этапа. На первом необходимо было уговорить крестьян выделяться из общин, и для этого надо было создать юридическую и экономическую базу. Что и было сделано с рекордной скоростью. Юридически если крестьянин желал получить отдельный кусок земли, его немедленно выделяли, даже если на то не давал разрешения крестьянский сход. А уж если он хотел жить отдельно, землицы прикупить и хутор, как настоящий барин, на своей земле построить, то тут ему дополнительную землю продавали практически задаром. Это было как раз экономической стороной вопроса. Столыпин предполагал, что рачительные земледельцы, которые решили всерьез стать предпринимателями, быстро своими трудами окупят все затраты государства.

На втором этапе нужно было, чтобы те деревенские, которые работать ни за что не хотели, свою землю продавали тем, кто был готов найти к их земле подход. Тут тоже не встретилось никаких трудностей. Многие рады были избавиться от еще недоплаченных выкупных платежей и сбагрить свою землицу соседу за бесценок, но зато и жить без долгов. Правда, быстро прогуляв вырученные денежки, они не знали куда податься. Но и эта проблема решалась просто. Или идти в город счастья искать. В конце концов, на заводах всегда рабочие руки нужны. Или же, на худой конец, устраиваться батраками к тому же соседу, которому землю продал.

И тут наступал третий этап реформы Столыпина. Не желающим ничего делать, он предлагал ехать на рубежи страны. Целину поднимать. От набегов китайцев обороняться. Но, не бесплатно, конечно, а за весьма приличные деньги, выплачиваемые за этот переезд государством. И вот в этом просчитался Петр Аркадьевич. Те, кто на черноземе ничего делать не хотели, не смогут они тяжелые целинные земли поднимать и с другими народами, которые от их колонизации далеко не в восторге, бороться.

И вот потянулись столыпинские вагоны с мычащими коровами на Восток и на юг страны. Да только потратив отведенные государством деньги, стал народ назад возвращаться. Не по нраву пришлась суровая жизнь. А в центре России их уже никто не ждал. Что же оставалось? Заводы? На них тоже жизнь – не сахар. Но тут вовремя большевики объяснили, что те, кто хорошо работают – они эксплуататоры. Те, кто стремиться что-то изобретать и внедрять – то же. А те, кто пьет горькую или станки на заводах ломает – те угнетенный и эксплуатируемый класс. Так что нашлось применение тем, на кого так надеялся Столыпин, что угомонятся они на границе с Китаем, и Родину защищать будут. Скоро и от Родины один небольшой кусочек остался. А сам Столыпин получил за все свои заслуги (или просчеты) пулю от малоизвестного кому бы то ни было Багрова.

Зато перед самой мировой войной за счет тех, кто на хутора выделился, Россия заняла первое место в мире, как главная зернопроизводящая страна, превзойдя Америку, Канаду, Аргентину. Русские умельцы и специальные сыры, и масло, и колбасу придумали, чтобы не портились при транспортировке в Европу. И вагоны, в которых эту транспортировку осуществлять можно тоже. А в Петербурге население жило настолько хорошо, что недопоставка к завтраку горожанам в течении трех дней заморских устриц казалась настоящей трагедией, о чем и писали все газеты.

Впрочем, и сельские жители не жаловались. Столько мяса они раньше отродясь не ели. Но не получилось двадцати лет покоя. Страна у нас потому что беспокойная.

Большевики пришли в революцию на все готовенькое. Конечно, они долго до этого играли в революционные игры. Создали РСДРП, проводили заграничные «пивные» съезды. Посидели даже в тюрьмах и ссылках. Но в целом, ничем не отличались от многих других партий, которые точно так же создавались, митинговали, выпускали нелегальную литературы. И, кстати, порой пользовались большей поддержкой. Во всяком случае, свержение царя и установление республики осуществили вовсе не большевики. Они в то время, если не сидели в тюрьме, то проживали за границей. На какие такие деньги, спрашивается? Неплохо руководить революционным подпольем, путешествуя из Лондона в Брюссель. Из Швейцарии в Германию…. Или из Германии в запломбированном вагоне?

Революционеры, а было их немало самых разных мастей, совершили удивительные вещи с российским менталитетом. Была подорвана, наконец, многовековая вера в доброго царя-батюшку.

А началась эта история еще с легенды про Рюрика, который, якобы, божественного происхождения, поэтому все его потомки, будь они слабоумные или изуверы, все равно на голову выше всего остального быдла. В результате удобства этой версии, и династию Романовых приписали к Рюриковичам. Хотя каждый уважающих себя боярин, на Земском Соборе 1613 года отлично знал, что любимая жена Ивана Грозного Анастасия ПО МАТЕРИ Рюриковна. А вот брат, ее Никита Романович мать имел другую, а значит, и в жилах его внука Михаила Романова кровь иной была. Знали, но смолчали. Так было надо.

Когда разъяренный народ, которого ретивая знать разгоняла плетьми за то, что они пытались отдать челобитную царю, ворвался в Кремль, много погибло министров. Но царя-батюшку, который, про все эти злоупотребления знать не знал, никто не тронул. Но надо было помнить о том народном гневе еще в далеком семнадцатом веке прежде чем отдавать приказ в кровавое воскресенье в мирную толпу стрелять. Люди были уже не те. Царь Освободитель им личную свободу дал, так его за это убили. А Николай II, разрешивший свободу печати, получил обилие карикатур, на которых он, родимый, изображался со снятыми штанами. В этой самой свободной прессе. И начало потихоньку, исподволь, доходить да народа: а царь-то такой же, как все мы. Так что же мы с ним церемонимся?

Толпа не знает удержу ни в поклонении, ни в ненависти. И никто не разбирается и не дает себе время подумать. Для чего? Да просто, чтобы быть людьми. Вот ликвидировала власть новой династии Романовых маленького «воренка». Именно ликвидировала. Потому что все отлично знали, что никакой он не внук Ивана Грозного. Но стоит только зародиться легенде – и это уже угроза не только престолу, но и стабильности в стране. А допустить этого, да еще после стольких лет смуты, никак было нельзя. Потому что именем его обязательно воспользуются нечистоплотные люди, рвущиеся к власти.

Ведь, в конце концов, убил по-тихому Генрих VII английский малолетних принцев Эдуарда и Ричарда, свалив всю вину на ни в чем не повинного их дядю, павшего короля горбуна Ричарда III. Плохо это? Безусловно. Но стране была возвращена стабильность. И не будем заниматься демагогией о слезе ребенка. Или лучше вспомним слезы всех детей, которые были пролиты в Англии во время пятидесяти лет непрерывной гражданской войны. Поэтому и Романовы, решившими публично, чтобы все видели и другим рассказали, казнить малыша. Потому что отныне никто не мог сказать, что царевич снова жив. Власть понять можно. А народ? Тот народ, который весело закидывал плачущего ребенка тухлыми яйцами и гнилыми яблоками? Вы этот народ понимаете? Принимаете? Тогда объясните мне, я постараюсь понять тоже.

Вот и в революция 1917-го года, когда бедняки, лентяи и дураки оказались главными. И кто был ничем смог стать всем, народ резко «прозрел» и возненавидел столь лелеянного батюшку царя. Хотя он ведь каким был, таким и остался. Не лучше и не хуже.

А дальше большевики с этими лентяями и бедняками новое государство строить начали.

Придя к власти, большевики начали образовывать народ. Зачем, вот вопрос? Ведь вешать лапшу на уши гораздо лучше безграмотным. Но сразу после революции было еще много случайного и непоследовательного. Тем не менее, без всякой иронии, величайшим достижением можно считать, пост революционные ликбезы.

Иначе как командно-административным методом невозможно было заставить народ учиться. А ведь царская власть прилагала для этого немало усилий. Сначала Екатерина II открыла бесплатные школы для народа. ( Уж не будем говорить про усилия Петра Великого. Это вообще вне категорий).

Александр II разрешил поступать в гимназии всем без разбору. Картину, правда, слегка подпортил разозленный убийством отца Александр III, запретив учиться в гимназиях «кухаркиным детям». То есть прислуге. Но положение решил исправить генерал Шанявский, открывший на свои деньги университет, и разрешивший бесплатно учиться тем, кто хочет, без предыдущего свидетельства об образовании.

К слову сказать, крепостное право для желающих выбиться в люди, было не помехой. Можно вспомнить неграмотного Ломоносова, в валенках с обозом пришедшего в академию. Или патриарха Никона, который происходил из мордовских крестьян, то есть, низшей касты. Но тех, кто учиться не хотел, было куда больше. Крестьяне еще иногда давали «образование» в размере трех классов церковно-приходского училища своим сыновьям. Или старшему сыну и старшей дочери. А они уж научат остальных грамоте, если тем надо будет. И тут большевики загнали всех в школы от мала до велика. Но быстро опомнились и учить стали чему надо – то есть быть политически грамотными, а не образованными. Разница велика. Поэтому ненадолго забытый, но такой уютный и привычный культ вождя, вскоре вернулся. Как же без него? Надо же за кем-то идти, чувствовать его надежную руку, понимать, как слепцы, что идешь в правильном направлении. Ведь есть поводырь. Даже если он ведет на бойню. А то, что теперь сами могут стать вождями, это как-то забылось. Куда нам. Ведь активно внедрялась идея, что незаменимых нет. Что все винтики. Но почему-то не казалось, что ОН, единственный и любимый тоже может оказаться вполне заменимым. Опять поползли глупые идеи об особенности вождей, их прекрасно озвучил Никита Михалков, который рассказывал, что в детстве он считал, что « у вождей нет пиписьки».

Вот и сейчас вроде демократия, выборность, которой так добивался сын часовщика Жан-Жак Руссо. А народ все равно идет голосовать за того, чьи портреты на майках. И еще на тортах. А когда такие торты покупают, настырные журналисты подбегают с камерой: «И Вы будете ЭТО есть?!»

И задает народ вопрос, а кто виноват в трагедиях: взрывы домов, захваты заложников? Разве ответ не очевиден? А спрашивают искренне. Значит, и правда не понимают. Так зачем же их всех большевики в школах учили?

Колосья желтые клонились на восток.

Мы знаем только то, что нам дано.

Над шумом городов нависший смог,

Что в прошлом, что в грядущем – все равно.

История не учит ничему,

А в будущем нет места муравьям.

Сегодня мы в толпе по одному,

А память не оставить сыновьям.

Хоть кажется, что стали мы мудрей,

Но это лишь воображенья сон.

Мы гоним прямо к пропасти коней,

Не услыхав земли надрывный стон.

Ни с чем пришли, и в никуда ушли.

Как ни старались в суете веков.

И для героев времена прошли,

Накрыв их царственность печатями оков.

И победитель терпит пораженье,

Вступив со смертью в вечное сраженье.

«Народ проснулся» - заметил Архангел-Михаил, указывая на многотысячную толпу, горланящую на площади. «Надолго ли проснулся?» - хмыкнул, отлично знающий продолжение этой истории, Звенислав. «Наш народ как медведь, разбуженный во время зимней спячки. Его насильно пробудили, он разозлился и пошел все крушить. Но уже очень скоро он снова завалится спать и уже ничто его с места не стронет» «А разве у других народов иначе?» - поинтересовался Архангел. «Смотря у каких народов. Есть те, которые готовы свою власть каждые две недели менять. У них вечная нестабильность. Есть и другая крайность, ты в Голландии был?» «Не приходилось. Ты же знаешь, когда я свободно летал, никакой Голландии еще не существовало. А потом я был вынужден много тысячелетий караулить нашего общего друга.» «Так вот, Голландия, казалось бы, идеальная страна.» - начал Звенислав: « Там просто нет тех проблем, которыми так богата современность. Например, наркомания, с которой во всем мире столь активно и абсолютно безуспешно борются. Ты заходишь в голландский кафе-шоп, и тебя вежливо спрашивают: «Вам кофе или наркотики?» И если наркотики, то в каком виде? Можно в булочке, можно в пирожном. Можно покурить. И я там, тем не менее, не видел ни одного невменяемого наркомана. Все культурно покурят и пойдут заниматься своими делами. А уж те, кто сидит на героине ( есть и такие, не без этого), те знают, что если не могут достать дозу, то не надо грабить прохожих, потому что рано утром в определенные места приезжает «Скорая помощь» и им колют метадон. Наркоманы, правда, уверяют, что он значительно хуже героина, но зато именно с его помощью как раз и отучают от наркотиков. … Или, например, другая проблема – проституция. В Голландии немыслимо встретить грязных, спившихся, с венерическими заболеваниями женщин, которые прячутся от милиции, и которых пасут сутенеры. Если ты покупаешь такую, нет никакой гарантии, что ты в лучшем случае не заразишься, в худшем, тебя же еще не ограбят или убьют, заведя в злачное место. Проститутки на улицах «Красных фонарей» удивительно красивы ( всякие мисс мира перед ними просто меркнут) и держаться с невыразимым достоинством. Они абсолютно не стесняются своей профессии. Считают себя лекарями, так как оказывают помощь страждущим. Все культурно и под контролем государства и общества. Я уж не говорю о голландских тюрьмах, которые на порядок выше любого нашего элитного санатория. При этом заключенные искренне стыдятся содеянного.» «Так что же тебе не нравится?» - заинтересовался Архангел. «Нация эта мертвая. Представь таких сытых буржуа на какой-нибудь не то что революции. Войне. Будут они свою страну защищать? Сомневаюсь. Поскорее капитулируют, чтобы выторговать наиболее мягкие условия и продолжать жить привычной жизнью, а не рисковать ей и терпеть лишения. Про таких еще Александр Македонский говорил, что хорошо воюет только голодные. А там где разврат и пресыщенность, тем скоро придет конец и их завоюют варвары… Вот он и завоевал пресыщенную Персидскую империю. А персидского царя Дария сдало его же окружение. Александр все удивлялся, зачем царю нужно столько даже не наложниц, это еще ладно, а флейтисток? Все они шли в числе свиты, как будто не на войну, а на прогулку.»

«Так что же насчет России» - вернул Архангел Звенислава к действительности. «В России перестройка. Народ побурлит. Помитингует. Скоро на прилавки вернуться продукты. Некоторые наживутся и станут богатыми. Других эта перестройка разорит. Они озлобятся и будут как всегда бурчать на кухнях. Но только единицы воспользуются предоставленным правом делать что-то для своей страны. Остальные же, как всегда будут ждать, когда им скажут, куда идти, что делать. Чьи портреты нести на демонстрацию. А пока этого указа нет, потихоньку будут спиваться и поджигать как в старые, «добрые» времена усадьбу соседа, который решил выстроить ферму и их же, дураков, на работу взять. И платит им хорошо. Но как же на буржуя работать. Тем более, что он сам из их же села. Вчера со всеми босиком бегал, а теперь на «Мерседесе» ездит. Обидно. Ну, не хочешь работать на хозяина, казалось бы, сам стань хозяином. Изобретай. Совершенствуй. Работай. Вкалывай. Но нет. Лучше пить горькую и жаловаться, что им власть «не дала и не сказала». Вот, собственно и все.» - закончил Звенислав.

Есть Родина – знакомое понятье.

Мы любим лес, туманы, города.

И как непоправимое проклятье,

Она со мной останется всегда.

Я буду помнить Ниццу и закаты.

Лазурный берег, Рим и Колизей.

Над Альпами гремящие раскаты.

Стамбул, Каир, покинутых друзей.

Но только те знакомые березы,

И солнца луч, что в окна проникал,

Останутся, как пролитые слезы,

Когда весь мир со мною умирал.

Русский специалист по биохимии с удовольствием отхлебнул из кружки отличного немецкого пива. Он уже четвертый год пребывал в Германии. Должность у него была вполне мирная, заслуживающая уважения. Немцы, впрочем, не скоро привыкли к русскому. Они делано улыбались, были готовы к сотрудничеству с коллегой, даже приглашали в гости, но отношения не клеились. То ли связано это было с немецкой природной замкнутостью, то ли с тем, что гость оставался чужаком. Да еще каким чужаком – из страны, недавно оккупировавшей Германию. Из государства – победителя.

Иногда Дима даже готов был впасть в отчаяние. Так тяжело приходилось приспосабливаться к немецким нравам и привычкам. Например, чего только стоит их манера ложиться спать одновременно с курами. И вставать на заре. Или даже когда они пили пиво, они соблюдали не просто умеренность, а даже какое-то издевательское ограничение. Нечто подобное он видел в Финляндии, где практически сухой закон. Тогда его на полном серьезе бармен спросил: «Вам пива пятьдесят грамм или сто?» Дмитрий потом долго рассказывал это друзьям в качестве анекдота.

Здесь, казалось бы, в весьма любящей уж по крайней мере пиво, стране, было то же самое. «Может, они только со мной так себя ведут?» - думал Дима, прикидывая, как бы лучше раскрутить знакомых на нормальное время провождение. Он ссылался на скуку по родному дому, на одиночество, бил на жалость и немцы, которым поручили опекать зарубежного коллегу, были вынуждены потакать некоторым его капризам. Дима начал ходить с ними в заведения, которые в основном посещали иностранцы, там, кстати, он часто встречал своих соотечественников. Он бы с радостью послал к чертовой матери всю эту педантичную немчуру, и по-настоящему гульнул с ребятами туристами из России. Но нельзя. Немцы надолго, если не навсегда это запомнят, и тогда прощай задание. Больше всего Дмитрия злил строго заведенный, иногда, казалось, вопреки всей логике, немецкий порядок. Вот, допустим, когда они совместно ставили эксперимент над одним биологическим раствором, Дима сказал коллеге, что заметил, что данный раствор действует лучше охлажденным. «Я.Я.» - радостно закивал немец: «Мы тоже это заметили.» И он побежал ставить раствор в холодильник. Но уже через минуту вернулся и, с виноватой улыбкой, поставил раствор обратно на полку. «В чем же дело?» - поинтересовался раздраженный Дима. «Там написано: хранить при комнатной температуре.» - прокомментировал немец. «Это называется – не верь самому себе.» - подумал Дмитрий, но сдержался и немцу не нахамил. Не затем он здесь, чтобы доказывать свою правоту. Ему нужно как можно скорее стать своим. Но это оказалось гораздо труднее, чем казалось вначале. И все же, все же… Сейчас он мог констатировать, что достиг некоторых успехов. Все чаще одинокий и грустный коллега, который жил в коттедже неподалеку, стал приглашать его в гости. На столе начали появляться не только наперсточные дозы пива, но и более серьезные напитки и чаще его новый приятель начал жаловаться на свою неудавшуюся жизнь. По пьяни, он однажды рассказал о неудачной любви. И было это, где бы Вы думали? В Советском Союзе, когда он, еще совсем желторотый, приехал в Москву на экскурсию. Из туманных объяснений немца, Дмитрий понял, что девушка была валютной проституткой, но влюбился он без памяти, и с тех пор так и не женился.

Подружился Дима и с типичной добропорядочной немецкой семьей. Фрау с ее двумя дочерьми на выданье, всячески привечала гостя, хотя и знала, что где-то в России у того есть семья, и они вот-вот переедут сюда, в Германию. Отчаявшаяся женщина отлично понимала, что у ее, на редкость уродливых дочек со смехотворным приданым, очень мало шансов найти себе пару. А замученный проблемами тянущих из него деньги дочерей, отец этого семейства, как-то признался Дмитрию, что жена и дочери как будто сговорились и постоянно твердят о пластической операции. Одной на нос, другой, чуть ли не на все части тела. И что, спрашивается делать? Хоть продавай секреты какой-нибудь иностранной державе. Дима разговор, конечно же, записал на диктофон. В любом случае, им можно будет воспользоваться. Отличный кадр для вербовки. Если же, протрезвев, от всего откажется, следует пригрозить передать пленку с записью разговора в соответствующие службы самой Германии. Тогда он и с этим заработком проститься.

А Вилли, провожая доброго, проникшегося его проблемами, гостя, смотрел на него такими собачьими глазами, что Дмитрию на секунду стало не по себе. Вот, он, русский разведчик во враждебной ( хотя почему враждебной, война-то закончилась) стране, грубо влезает в человеческие души, как искуситель Мефистофель. Заманивает, увлекает, вызывает на откровенность, прикидываясь добрым дядюшкой, а на самом деле, он предает этих добродушных, немного смешных и напыщенных, но по-своему, неплохих людей. Пользуется их человеческими слабостями, их доверием по отношению к нему, которое, наконец, через несколько лет жизни здесь, появилось. Они уже не видят в нем чужака, он кажется им добрым, надежным, именно тем, кому можно поверить секреты. Ведь у русских широкая душа. Расскажи такое немцу, сразу вся округа перестанет с тобой здороваться. А милый Дима так сочувственно кивает и подливает, подливает. «У всех этих людей тоже есть душа, любовь, близкие. Они не виноваты, что родились в иной стране, чем та, которую привык любить и считать своей Дмитрий. И они тоже в некотором роде, патриоты, только уже своей Германии, и разве можно их за это осуждать? Да и что такое Родина? Дмитрий неожиданно для себя ощутил, что привязался к этой вначале показавшейся такой чопорной и враждебной стране. Он привык к сытой спокойной жизни и не очень рвался теперь, как вначале, возвращаться к российским проблемам и вечным катаклизмам. Он неожиданно припомнил давний разговор со своим старым другом, которого он тогда упрекнул в отсутствии патриотизма. «А что для тебя Родина?» - спросил тогда тот. «Как?» - растерялся Дима – «Моя страна. В которой я родился. Которая меня вырастила. То, за что наши солдаты проливали свою кровь» «Смоленск для тебя, значит, Родина?» - вкрадчиво поинтересовался друг. «Ну, конечно.» - уже чувствуя подвох, ответил Дима. «А Хельсинки?» «Хельсинки нет. Это же Финляндия.» «Но ведь и там лежат кости русских солдат, которые завоевывали ее. Она была в составе российской империи.» «Ну, ты махнул. – фыркнул Дима – Это же еще при царской власти было» «А представь, что Смоленск тоже станет чужим городом. Ведь отняли у нас его как-то поляки. И надолго.» «Вот этого и нельзя допустить» - горячо возразил Дмитрий. «Ну, а Грузия? Прибалтика? Варшава?» - продолжал настаивать друг: «Что если наши дети или внуки когда-то скажут: я был за границей. На Украине.» «Не может этого быть.» - сказал тогда с уверенностью Дмитрий и сейчас припоминал этот разговор, рассуждая, почему он предает человека, ставшего ему другом и раскрывшего свои тайны ради того призрачного клочка земли, которому нет дела, чьи кости в нем лежат. Да и кости его деда, кстати сказать, теперь на Украине, в которую скоро без загран паспорта не въедешь.

Так думал Дима, а ноги сами несли его докладывать вышестоящему начальству, что задание, наконец, выполнено, и глупый враг попался.

Немолодая ухоженная женщина сегодня торопилась. Она должна была во что бы то ни стало сегодня первой попасть в церковь. Как же, ведь вербное воскресенье. С раннего утра она запаслась святой водичкой и теперь шла освящать вербу. Она с суровым видом прошла мимо канючивших нищих и вошла в храм. Церковь была старообрядческого образца. Но женщина этого не знала. Ибо, если бы узнала, ни за что бы туда не пошла. Она строго соблюдала все каноны. Вот только разбиралась в них плохо. Народу было еще немного. Она исповедовалась батюшке. Хотя, собственно, исповедоваться было не в чем. Жизнь ее свята и праведна. Наполнена благими делами. Она постоянно поучает молодежь, следит за правилами поведения, которые должны соблюдать жильцы вверенного ее попечению дома. Кому следует, говорит комплименты, тем, кто плохо себя ведет, например, включает громко музыку, грозит выселить. Жизнь насыщенна и полна забот. Вот только в последнее время на нее сваливаются несчастье за несчастьем. И за что Боженька так наказывает? Недавно дочь сломала ногу. Пришлось ездить к ней в больницу, а годы уже не те. Но хуже всего, что внучка, которую она так старательно опекала, совсем отбилась от рук. Пока девочка училась в школе, она не давала ей возможности ни секунды находиться вне строгого контроля. До последнего дня – выпускного вечера, сопровождала ее в школу, контролировала знакомства, проверяла, где внучка была, чем занималась, что читала, какую музыку слушала. Не допускала ненужных подруг. Столько она вложила сил! Постоянная забота, ни минуты отдыха. И вот благодарность! Стоило девочке закончить школу, и она категорически отказалась жить с бабушкой. Вот неблагодарная! Ну, что ж, вычеркнем ее из своей жизни. И когда добродушная соседка поинтересовалась здоровьем Вики, прилежная прихожанка аж взвилась: «Ничего про нее не знаю! И не спрашивайте меня больше!» Так, что соседка отшатнулась и поспешила ретироваться. А потерявшая смысл жизни женщина начала с того момента крепко попивать. И в этом грехе она и исповедалась сейчас доброму батюшке. Хорошо, что строго он ее за это не журил и дал возможность причаститься. Поэтому возвращалась прихожанка в приподнятом настроении. Входя в подъезд, она столкнулась с двумя соседками и строго поинтересовалась: «А вы уже были в церкви? Непременно идите. Я уже была раньше всех.» - с нескрываемой гордостью добавила она. Мальчишка, пробегая, не закрыл парадную дверь, и она наорала на него, чем несколько испортила себе настроение: «Какие противные люди живут у нас. Говори им, закрывайте дверь, как будто им самим это не надо» - ворчала она про себя. Тут под окном сработала сигнализация у машины, и ей пришлось бежать разбираться с тем хамом, который взгромоздил свой Джип прямо на тротуар. Хама, правда, она не нашла, зато встретила молодую соседку с верхнего этажа, и закричала, не сдерживая уже гнева: «Ты не знаешь, какой негодяй поставил здесь эту машину?» И пнула ногой по колесу. Девушка, поспешив сказать, что не имеет понятия, быстро исчезла. Недовольная женщина снова вернулась в подъезд и тут заметила, что кошка, которую она столько раз гоняла, и которую, несмотря на все ее грозные отповеди, глупые соседи подкармливали: «Писала же им на подъезде, что нельзя кормить крыс. Они кошку якобы кормят, на самом деле, крысы это доедают», так вот, теперь эта кошка еще и котят родила. Это уже не лезло ни в какие рамки. Она схватила слепые пищащие комочки, и несмотря на отчаянный протест мяукающей и бегущей за ней кошки, отнесла на помойку. Брезгливо вытерев руки, она, наконец, вернулась домой. За такой славный денек после причастия не грех и кагорчика немого выпить. Но не знала она, что из окна одна соседка видела, как она поступила с котятами. И не успела добрая женщина выпить во славу Христа и одной рюмки, как ей позвонила молодая нахальная особа и не терпящим возражения голосом, начала ее, пережившую блокаду, отчитывать за котят. «Ах ты, соплячка, негодная, - подумала про себя женщина, но вслух не сказала. Было что-то в голосе девушки, что заставило ее принять позицию защиты. Да и нельзя забывать о связях той молодой нахалки с прокуратурой. Поэтому она сладко пропела: «Что ты, дорогая! Чтобы я котят? Да кто тебе такое мог сказать? У меня самой был кот, когда я девочкой жила в блокадном Ленинграде. Так соседи его сварили. Представляешь, какой у меня шок был?» Девушка смутилась и, сказав, что, видно, что-то перепутала, повесила трубку. Вот теперь можно, не спеша поглядывая на иконы, развешенные по всему дому, и пригубить рюмочку, другую. А батюшка, он поймет. Она ему не в первый раз в этом грехе каялась. Да и грех ли это? Не даром же сказал святой равноапостольный князь Владимир, что радость жизни Руси в питии.

Отец Пантелеймон так же тропился. Ему хотелось поскорее закончить все церковные дела, а тут как на грех, привязался служка, с какими-то просьбами относительно двоюродного брата. Святой отец не сдержался, и рявкнул что-то совсем не в своем, обычно кротком духе. Даже припозднившиеся работники церковной лавки, две пожилые женщины, удивленно переглянулись. Это совсем не было похоже на обычно доброго батюшку.

Быстро напялив под рясу модные джинсы, священник сел в свой потрепанный Фольксваген пассат. Давно надо бы сменить машину, а то ездит как оборвыш. В соседнем приходе отец Григорий уже на смех поднял. Но ничего не поделаешь. Доходы не велики. Приход не большой, прихожане жадные, а внук недавно на день рождения выканючил таки новенький Мерседес. Но ничего, скоро дела пойдут в гору. Вот только нужно торопиться. Приедет старый друг. Хоть он и плохо разбирается в бизнесе, да это к лучшему. Зато ничего у святой церкви не сворует.

Отец Пантелеймон остановился у двухэтажного особняка. Это было что-то типа дачи для отдохновения души. Самому постоянно приходилось жить на глазах прихожан в жалком покосившемся домишке. Сюда он наведывался не часто. Но сейчас был именно такой случай.

Друг уже приехал. Ждал, попивая белое вино и закусывая фруктами. Расцеловались. Давно не виделись. Приятельствовали когда-то вместе, когда заканчивали ВУЗ, теперь судьба развела. Миша подался в телевизионщики. В какой-то момент стал даже самым престижным журналистом в стране. Но ничто не бывает вечно. Власть сменилась, и остался друг без работы. В начале не верил, что его, чьи передачи с замиранием сердца смотрела вся страна, могут просто выбросить на помойку. Обивал пороги новой администрации. Но когда ему в сотый, наверное, раз, доходчиво объяснили, что он со своими идеями, уже вчерашний день, загрустил. Ударился в преподавательскую деятельность. Но когда на деньги профессора семью прокормить можно было? Разве что в советские времена. И вот тут неожиданное приглашение от приятеля, давно связавшего себя нерушимыми узами со святой матерью – церковью. А зачем, собственно, позвал? Миша никогда особенно верующим не был. На проповеди ходил редко. Причащался как придется. Пост не соблюдал.

Но друг Виталик, а ныне отец Пантелеймон под вино да закусочку не спешил раскрывать свои карты. Первый день прошел под лозунгом: «Ты, Миша, лучший верующий, чем все мои прихожане, вместе взятые.» Когда же Миша решил поинтересоваться, с чего бы такая милость, батюшка охотно пояснил: «А они все фарисеи. Приходят. Молятся. Свечки ставят. Пост соблюдают. Исповедаются. Да только о большинстве своих грехов они даже не подозревают. Думают, что каяться надо лишь в грехах земных, мирских. А что в душах у них делается? Злоба, да ненависть. А ведь еще блаженный Августин учил, что прежде загляни в помыслы свои. Покайся в том, что еще не совершил.» Друг Михаил, казалось, слушал с интересом, но вскоре после обильного возлияния, потянуло его в сон. Привычка у него была не то что у святого отца, тот на все праздники привык поглощать покрепче, да побольше, а на ногах все равно оставаться. Пришлось отцу Пантелеймону устраивать своего гостя на ночлег раньше запланированного. А на утро засобирался тот домой. Молодая жена ждет. И то верно, женился недавно Миша на девочке, что ему во внучки годится. Был он тогда во всем зените своей славы. А теперь, конечно, за женой пригляд нужен. Но отец Пантелеймон оказался непреклонен: «Столько не виделись, а ты даже не погостишь у меня как следует.» И снова давай наливать. Дня через четыре, когда гость уже опух и соображал плохо, святой отец решил, что пора переходить к главному. К цели, ради которой вызвал он старого друга на свою дачу.

Чтобы немного передохнуть от вионпития, пригласил он приятеля на природу. Тот был рад радешенек перерыв сделать, не привык пить такими дозами. На солнышке среди виноградников разморило. Виноградная лоза так и вилась, и не было ей конца и края. «Это откуда такое богатство?» - недоумевал Михаил. «Как же? Святой церкви принадлежит. Чем, как думаешь, прихожан причащают?» - усмехнулся отец Пантелеймон. И вот, устроившись в тенечке, изложил он, наконец, свою заветную мечту: создать сеть небольших заводиков по перегонке.. нет, не вина, не кагора, а водки. Да, обычной виноградной водки. О роли в этом святой церкви он деликатно промолчал, так же как и о том, кому деньги поступать будут. «Сам понимаешь, не могу я это предприятие возглавить. А ты – самая подходящая кандидатура.» - попытался закончить свою речь отец Пантелеймон особенно убедительно. Вопреки его ожиданиям, друг Миша не начал удивленно расспрашивать, как же так, что священник такие вещи предлагает. Нет, отнесся он спокойно. Ни на секунду не усомнившись в порядочности друга . Водку гнать? Ну и что? А как жить, если бизнесом не заниматься? Так и церковь не выдержит, даже если все время поститься будет. Сомневался Миша только в одном, хватит ли на то его скромных способностей. Ведь бизнесом он никогда не занимался. А деньги с другой стороны нужны. Семья совсем достала. Внуки, дети, всем что-то нужно. Все привыкли к обеспеченной жизни, и теперь права качают. «Ладно, я подумаю.» - под конец согласился он, с чем и был отпущен с миром из длительного плена в резиденции батюшки.

А сам отец Пантелеймон вернулся окрыленный. Наконец, мечты его начинают сбываться! На радостях отпустил нескольким усердным прихожанам грехи, не наложив епитимьи. И ходил несколько дней сияющий, словно решил перейти в черное духовенство, где ему давно пост архиепископа обещают.

Но недолгой была его радость. Позвонил перепуганный друг Миша и пролепетал, что узнал он, что за такой бизнес не редко и убивают. Батюшка-то не на виду будет, а вот он, генеральный директор… Как не увещевал отец Пантелеймон, ни в какую. Плюнул святой отец, пошел домой и впервые в жизни надрался до зеленых чертей, каковые по идее, вовсе не должны являться святому человеку.

Идет гроза. Сгустился черный мрак.

И ветер рвет плащи, гремит кольчугой.

Примчался грозной тучей новый враг.

Орда пылит, сжимая кольца, с юга.

Сосед сегодня снова не помог.

Он будет рад чужому пораженью.

Он думал: «Этот кочевой наскок

Война других», и не вступил в сраженье.

Брат с братом ссорились на радость чужакам.

И штурмом ночь кровавая кипела.

С зарей взлетели души к облакам

Всех, кто считал: «Война не наше дело».

Споет былину старенький гусляр.

Историк ее бережно запишет.

Вздохнут мальцы по прошлым временам.

Но будущей орды никто не слышит.

На патриотической трибуне заунывно продолжался осточертевший уже всем митинг. Второй час выступавший оратор, нудно зачитывал, нацепив на нос очки, о том, что страна должна избавиться от инородной нечисти, которая отнимает у нас рабочие места, обогащается за наш счет. И создавалось впечатление, что из-за кучки каких-то злодеев, которые при этом дураки, (потому что мы-то умные), наша жизнь не сложилась. Они у нас, эти идиоты, все отняли. А мы – умные, не смогли за себя постоять. Все дело не в нашей тупости и лени, нет, просто есть несколько людей с определенными фамилиями, которые представляют собой мировое зло. И когда мы их уничтожим, будем жить как у Христа за пазухой. Не думайте, что народ реагировал достаточно вяло потому, что не был согласен. Дудки! Девиз: «отобрать и поделить» беспроигрышен во все времена. Он прекрасно действует на всех бездельников и проходимцев без единой извилины в голове. Но дело в том, что оратор уже успел достать всех этой идеей, за много лет он слишком часто повторял ее, за неимением другой, но ни разу не сказал, куда конкретно сейчас надо бежать, чтобы отнимать и делить. Все это сборище называлось «митингом патриотов».

Но вот засыпающий народ слегка оживился: на трибуне появилась молодая, коротко стриженная девушка. Пока это лицо еще было неизвестно, и непонятно, кто ее допустил до микрофона. Однако, взяла его она весьма уверенно.

«А что это вы все рты-то пооткрывали?» - неожиданно звонко выкрикнула она. Народ зашевелился, кто-то засвистел. Ну, конечно, баба на трибуне, да еще говорит в таком тоне!

« Да, я к вам обращаюсь!» - продолжала она: «Думаете, вы самые умные? Самые смелые, великие? Что вы единственные, кто знает правильную дорогу? Что вы – патриоты, наконец? Что Родину свою любите?»... - Она сделала эффектную паузу: «Тогда почему же вы собрались здесь как стадо баранов?!» Толпа разразилась громкими проклятиями. Но юную ораторшу это не смутило: «Похоже, здесь собрались одни двоечники и неудачники.» - насмешливо проговорила она. На трибуне засуетились. Кто-то пытался отнять микрофон, но девушка шагнула к краю площадки: «Разве вы не знаете, что национальная ненависть ведет к гибели? Что именно поэтому проиграл войну Гитлер? Что красивые факельные шествия обернулись против него тем, что сплотились, увидев угрозу, даже непримиримые враги?! … Мы живем в многонациональной стране! И наша сила в единстве! И кто говорит вам, что надо бить тех, у кого глаза или волосы другого цвета – это они ваши враги. Потому что такие ораторы выполняют вражеский заказ. Врагам надо нас разъединить! Или такие лидеры просто ослы и их используют. Вы хотите гибели нации? Так легко побить соседа! Но попробуйте побить НАТО! Слабо? Можете только пиво пить и выпендриваться своей исключительностью. Вы такие великие, но у вас все отобрали идиоты. А зачем отдали? Почему митингуете? Почему не работаете? Где мозги этой великой нации? В водке утонули?!» Толпа уже орала не переставая. Но девушка не унималась, ее, казалось, не пугало ничто: «Мы – великая, сильная нация! Так давайте это докажем! Мы умнее! Мы создадим лучшую науку! Мы объединимся и не позволим нас стравить! Вместе – мы сила!» - скандировала она. И уже кто-то начал выкрикивать вместе с ней, но метко пущенная в висок бутылка от пива навсегда прервала это несвоевременное выступление.

Народ расходился, несколько протрезвевший и ничего не понимающий. А партбоссы, помогая накрывать хрупкую фигурку белой простыней и заталкивать носилки в «Скорую помощь», недоумевали: «А кто ее пустил-то? Не знаю, надо у руководства спросить.» «У кого? А сам ты кто?» И т.д.

Все шло как надо и ничего не изменилось и не всколыхнулось в этом запрограммированном болоте.

Мне не хочется жить.

И, похоже, так было всегда.

Мне не хочется жить.

И, я думаю, это судьба.

Не изменит меня

Мимолетный прекрасного миг.

И до судного дня

Не умолкнет отчаянья крик.

Пролегли сто дорог,

Но на каждой сомненья и боль.

И мы видим порог,

Где земная кончается роль.

Как прекрасны сады,

Ароматы цветов и закат.

Только это не ты

Возвратишься с победой назад.

Море лениво лизало прибрежные скалы. Брызги красиво светились в отблесках заката. Но стоявшая на камнях амазонка не сдерживала слез.

Звенислав и Михаил материализовались без приглашения в ее замкнутом мире, в котором давно уже вымерли все дикие коты, не радовали глаз певчие птицы и, разумеется, уже несколько столетий не обитало ни одной воинственной девушки, кроме их богини, которая сейчас с тоской следила за полетом чаек и вечерами вслушивалась в пение сирен.

При том, что она сама создала себе такой мир, она была абсолютно несчастна. Этот странный факт и хотел прояснить Звенислав, прибывший на этот, полный страдания, остров. Девушка, казалось, немного оживилась при их появлении. Возникла скатерть-самобранка, шампанское пенилось не хуже морского прибоя, и было оно сладким. Но богиня амазонок радовалась всего мгновение. Потом опять залилась слезами. «Да что же это такое!» - не выдержал Звенислав: «Ты сама создала свой мир. В начале, вспомни, все шло прекрасно! Твои девушки воевали с кентаврами, потом с мужчинами. Наконец, их признали и зауважали во всей Вселенной и они начали потихоньку отходить от феминистского движения и создавать семьи» «Да, а некоторые подались в путешествия за приключениями. Охота на драконов, например. Или спасение мира.» - добавил Архангел-Михаил. «Так в чем же дело? Почему ты одна? Что тебе стоит наделать новых девушек? И лепи из них все, что пожелаешь!» - продолжал молодой бог-экспериментатор. В это время морской котик высунул любопытную морду из воды, смешно поводил усами и снова нырнул.

«Наверное, лучшая религия – это буддизм» - без всякого перехода брякнула амазонка. Боги удивленно на нее уставились, ожидая продолжения. «Конечно, – шмыгнув носом, продолжала девушка - это и забота о всех живых тварях, и .. небытие» Бои онемели. «Что же в этом хорошего?» - первым подал голос Михаил-Архангел: «Вот я уже не помню, сколько тысячелетий существую, а в небытие мне как-то не хочется» «Потому что ты – толстокожий. Тебе и Люцифера не скучно было сторожить тысячелетиями». «Ну, скучно все же стало.» - нахмурился недовольный Архангел. «Так почему же ты все-таки одна?» - допытывался Звенислав: «Тебя никто не неволит. Ты не обязана с девчонками возиться. Хочешь, заведи себе мужской гарем. Ты же – богиня. Все можешь. Нет, сидит здесь одна и, главное, страдает. Ладно бы, счастлива была в своем одиночестве.»

«А я разочаровалась в людях. И в мужчинах, и в женщинах.» - высказала давно накипевшее богиня. «Вот послушайте, что я думаю о людях и их психологии.» - боги пригубили еще шампанского и приготовились слушать.

Я в вечный покой не верю.

Когда-то придет пора –

Погонят меня как зверя,

Под громкие крики: «Ура!»

Им ритм моих дней ненавистен,

И ход моих мыслей иной.

Не любят пророческих истин,

Кидаясь на ведьму толпой.

И Бог, лицезреющий скотство,

Касается мерзких утех.

Он видит присутствие плотских,

Достойных проклятья, потех.

Зачем человек существует?

Подобен ли он Божеству?

И только невежды ликуют,

Горилла – начало всему.

«Что собой представляют люди?» - начала богиня амазонок, попробовав пенистого напитка. «Вот, например, они до сих пор верят в чудеса, типа непорочного зачатия, и для того, чтобы быть святым, не достаточно быть мудрым. Нужно доказательство «чудес». Но что такое чудеса? Это технические новинки? Ибо, для первобытного человека чудом станет обыкновенная зажигалка. Боги у людей жили сначала на Олимпе. Потом, когда люди туда добрались, чтобы не разочаровываться в высших силах, как таковых, их перенесли на небеса. И что же? Изобретают самолет. Проходят сквозь облака и ни одного бога… И теперь, весьма интеллигентные люди, теоретики и практики, физики и лирики продолжают верить в определенные высшие субстанции…. А некоторые даже в то же пресловутое непорочное зачатие, или еще в воскресение. Это доказательство божественности. Но доказательством должна быть великая, правдивая и творящая добро вера. А не костры инквизиции. Потому что тогда и подлец, совершивший чудо, но казненный за бандитизм, может быть обожествлен. И люди не понимают, что есть разница между физическими родителями, которые дали телу жизнь путем слияния спермы с яйцеклетками и жизнью духовной. Что принято называть душой»

«Ладно, что ты нам прописные истины рассказываешь.» - фыркнул Архангел, уставший от этой болтовни и сделал незаметный жест, задерживая солнце на горизонте - не философствовать же под звездами. Михаил очень не любил ночь. После того, как вечность провел в ней, сторожа их общего друга Утреннего света. «Я тебе и другую прописную истину расскажу.» - огрызнулась богиня: «Я пришла к выводу, что люди, которых Звенислав хочет сделать богами, ими никогда не станут» «Это почему же?!» - возмутился Звенислав: «А ты, например? Помнишь, кем была?» «Я – исключение.» - отмахнулась богиня: «Таких как я и ты практически нет. Потому что люди делятся на МУЖЧИН и ЖЕНЩИН, понимаешь?» «Нет.» - хором ответили обескураженные боги. «Ну, это же просто. Почему «Коран» не считает женщин людьми? Потому что женщины в общей массе не стремятся к великим свершениям. Преобразованиям мира. Они ведут себя как животные – размножаются, заботятся о потомстве. Это у них вполне понятный инстинкт самосохранения. Оттуда и некоторый потребленческий сволочизм. Они стремятся обеспечить свое потомство на всякий случай. А вдруг самец умрет или бросит ее. Это заложено в веках. И все это понятно. Ведь предохранений не было. Иначе не было бы размножения. Женщина во время беременности ослаблена, потом тоже. И ей надо заботиться о детеныше. А у мужчин – другое. У них работает в разное время то верхняя часть, тогда они способны сражаться за мир, и нижняя, когда они окончательно превращаются в животных, не соображают, что делают, а когда пыл угасает, стремятся унести ноги.» «Так что ты предлагаешь?» - поинтересовался Звенислав. «А в том-то и дело, что ничего. Тут ничего не сделаешь. Если только детей в пробирках выращивать искусственным способом и оплодотворять так же. Мужчин лишить похоти, женщины избавятся от необходимости заботиться о детях. Тогда они смогут стать богами и думать о мире, а не о, простите, трахе. Потому что они ведь не представляют себя со стороны, насколько омерзительно выглядит это пыхтение друг на друге, с полной потерей человеческого достоинства.» «Все же некоторые представляют» - встрял Архангел-Михаил: «Иначе они бы не боялись так «компромата» на себя, когда их показывают как раз пыхтящими с голой задницей»

«Что ж, дело стоящее. Про пробирки. Но разве эти животные добровольно откажутся от скотского удовольствия ради развития разума?» - спросил Звенислав. «Конечно же, нет!» - воскликнула богиня: «Поэтому я и говорю, что люди безнадежны»

«Но мы можем заглянуть в будущее. Или изменить его.» - заметил Звенислав. «Вот только не будет ли будущее разумных людей бесконечно скучным?» - спросил Михаил-Архангел: «Ведь есть и любовь, и привязанность, и дружба..»

«Давайте пока оставим будущее потомкам. И посмотрим, что выйдет.» - подытожил Звенислав: «А пока поговорим о прошлом. Вот мы осудили людей. А боги? Они Безупречны? Имеет ли право бог не предвидеть результата своего вероучения? А то, получается, выдвинул блестящую идею, мученически умер, а потом пусть люди расхлебывают.» «Так ведь не надо быть скотами, надо самим думать, выбирать» - заметил Архангел. «А вот это была моя мысль» - обрадовался Звенислав: «Но все же, давайте посмотрим, какую религию дали боги. В чем они виноваты перед людьми … если они боги, конечно…. Впрочем, все мы боги, да если бы и нет. Мы же – свобода. Свобода от условностей. Свобода мысли. А значит – бог.» - закончил он пафосно. И взгляд его затуманили картинки прошлого.

Звезда моей судьбы зажжется в небе.

Она меня ведет сквозь злую ночь.

И вместе с ней исчезнет быль и небыль,

И ничего не сможет мне помочь.

Но свет ее так долго не погаснет.

Сквозь тучи вновь пробьется дивный лик.

И путь к себе становится прекрасней,

Когда она подсветит жизни миг.

А путь наш часто так похож на звезды.

Мы тонем в этих призрачных лучах.

Очнемся мы над пропастью. Но поздно!

И гибнет дух на сказочных мечах.

Знаменитый ученый снял очки и потер усталые глаза. Второй час ночи, а речь в поддержку демократии и развенчания тирании еще не окончена. Так много нужно сказать! О том, как неправильно мы жили, и о том, что нас еще тянет в прошлое. Как много совершили ошибок. Насколько невозможно глупой была наша идеология. Как мы виноваты перед собой, своими детьми, и если не опомнимся, погубим и внуков. Мы все были неправы. Да, все! И я…Я? Великий ученый, физик-ядерщик, признанный академик, который мог жить в любой стране мира, которая распростерла бы передо мной свои объятия. Почему же не жил? Почему страдал? Подвергался гонениям. Сражался за тот клочок земли, который сам чуть было не уничтожил? Академик прикрыл на минуту глаза и не успел понять, что его затянуло в бездну безжалостного, как, правда, сна. И вот перед глазами тот страшный миг, который он поклялся никогда не вспоминать.

Испытания. Неестественно ярким светом озарило все окрестности. Мальчик, который неизвестно откуда здесь взялся, бежит, открыв рот, крика ученый не слышит – сон – как немое кино. И вот, словно ураган проносится над малышом. Секунда, и его нет: «А был ли мальчик-то?» Деревня. Откуда здесь деревня? Ведь испытания должны были проводиться в чистом поле. И солдаты, застывшие с открытыми ртами. Все? Больше ни одной жертвы? На этом конец? Но нет. Бомба для спасения отечества прошла испытания. И теперь будут новые деревни, города и страны. Кровавой пеленой заволакивает глаза, в висках стучит: «Это сделал ты!» С криком ученый просыпается.

Все в порядке. Вот его письменный стол. Он предпочитает писать на кухне, сдвинув чашки с недопитым кофе, чтобы не тревожить семью. Нет у него отдельного кабинета, а в единственной комнате, давно третий (и наверное, не такой трагичный) сон видит жена, справедливо гордящаяся успехами своего драгоценного спутника жизни. «Но вся моя жизнь посвящена Родине!» - хочется крикнуть ученому. Но кому кричать? Самому себе? Можно обмануть бурлящую митинговую толпу, жадно прислушивающуюся к каждому его слову, но не обмануть себя. Как он может кого-то учить? Он, убийца невинных. Да, не он выпустил тех солдат на поле. Да, он не знал, чем обернется испытания. Но когда с лихорадочным азартом великого первооткрывателя под его карандашом рождались цифры, почему он не подумал о том, что все это будет? К чему теперь винить тех, кто беззастенчиво воспользовались его талантом, он стал пешкой в их руках. И теперь пытается исправить содеянное. А можно ли это? Бомба будет убивать. Чертежи теперь принадлежат не ему, а закрытой структуре и нечего оправдываться, что он не знал, открывая невинную с вида зеленную бутылочку, что в ней окажется ядовитый злобный джин. Все он знал. Понимал в глубине души, но это его не остановило. Хотелось славы, признаний. Глаза академика невольно обратились к скорбному лику, благословляющему из кухонного угла. «Простишь ли ты меня, великий страдалец за все человечество? … Простишь? А сам-то?» - вдруг с невольной горечью и злобой подумал ученый: «Не убий, не укради! А не по твоему ли учению по всей земле от края до края заполыхали костры инквизиции? «Святые» отцы кинулись с рьяным упорством бешенного хорька искать всех инакомыслящих? Пьяные монахи изгалялись над простыми тружениками. Да и сейчас отнимают последнюю копейку у перепуганной старухи, надеющейся вымолить посмертный рай. А что сами они знают о том, что продают? Какое такое небесное сокровение им известно? Если самый их главный страдалец за грехи человеческие отвисел, видите ли на кресте, как многие обычные преступники ( их же не канонизировали) и благополучно ретировался. Он искупил грехи людей? Да не сам ли бог эти грехи и создал? Ибо сказано, что не шевельнется и травинка без повеления его. Так кто главный грешник? И сможет ли когда ни будь Иисус, даже если будет висеть а кресте вечно, оправдаться за те ужасы, которое принесло его учение? За боль несчастных и ни в чем не повинных? Будь ты проклят, Господи! Ты ничуть не лучше меня!» - невольно вырвалось из уст ученого. Боль, шевелившаяся в груди, вдруг заняла все пространство, стала такой огромной, что не помещалась на маленькой кухне: «Это хорошо.» - успел подумать академик: «Физическая боль отвлекает от душевной. Она милосердней» Он не помнил, как кричал, и на крик прибежала напуганная жена, вызванные врачи только разводили руками. Похоронная процессия скорбно заполнила улицы города. Торжественные спичи сливались с покаянными речами о том, что не сберегли главное сокровище. С призывами отомстить гонителям. Над всем этим улыбался с портрета маленький академик. И улыбка у него была такой же понимающей и грустной, как и у того, кого он так поспешно проклял.

Холодный синий свет звезды

Путь озарял во мраке ночи.

И пахли свежестью цветы,

Горели жаждой битвы очи.

Хотелось мир перевернуть,

Нестись, как рыцарь на турнире,

Былую славу вновь вернуть,

Посеять разум в бренном мире.

Пока не угасает свет,

Шумят приливы и отливы,

Останется надежды след,

Что лучшее в нас все же живо.

На тропе млечного пути скрестились дороги богов. Два клана. Четыре бога. Они давно не испытывали друг к другу вражды. Да и испытывали ли когда-либо? Даже мятежный молодой Звенислав, новичок и экспериментатор, стал мудрее, опытнее, терпимее.

«Ну, к какому выводу пришли, коллеги?» - буднично поинтересовался Император.

«Видели сцену с богиней амазонок?» - спросил Звенислав: «Знаете, в этом что-то есть. Люди не будут богами, пока станут делиться на мужчин и женщин. Это ведь форма скотства. Намудрили вы в свое время, Ваше величайшее святейшество!» - и он отвесил шутливый поклон Императору. «Вижу, какой ты умный. Тебе эти светские забавы всегда были не по нраву, даже когда среди людей жил. Поэтому ты и выделялся. Всегда на борьбу тебя тянуло. Ну, а им, надо это?» - нахмурился Император: «Не можем же мы искоренять то, что нам кажется не идеальным.» «Вот это да! От кого я слышу?!» - изумился Архангел-Михаил и картинно захлопал в ладоши. «Перестань паясничать. Мы тоже меняемся.» - вступил в разговор, молчавший до этого Утренний свет. «Меняемся. Становимся скучнее. Не повторяем ошибок. Отстаем от людей в своем развитии. Помните, друзья, как вы опозорились на комодском острове?» - не смог не подколоть Михаил. А Звенислалв добавил: «Может, из этого как раз сделаем вывод, что мы развиваемся медленнее людей. И так как пока, повторяю, ПОКА, мы сильнее, могущественнее, мудрее, сделаем так, чтобы просто подтолкнуть их к верному пути. Пусть идут по нему сами.» «А что это за верный путь, ты уже понял?» - без тени иронии спросил Утренний свет. «Ну, не изобретение бомб и звездных войн, разумеется. Что я могу предложить? Только то, что и раньше. Свободу от авторитетов. И подготовку к тому, чтобы самим создавать. Быть творцами, а не рабами.» - Серьезно заметил Звенислав, и Михаил согласно кивнул. «Ну, а как с теми, кто все же захочет всех изничтожить?» - поинтересовался Император, присаживаясь на небольшую звездочку, подозвав ее мимолетным жестом. «Не колется?» - съехидничал Михаил: «Кажется, это все равно, что на еже сидеть?» «А у тебя есть данный опыт?» - огрызнулся Император, поспешно сглаживая острые углы, и смущенно признался: «Еще и жжется, зараза.»

«С теми, кто хочет все уничтожить бороться не будем.» - спокойно вернулся к продолжению дискуссии Звенислав. «Как это? А если весь мир погибнет?» - потрясенно посмотрели на него боги, не ожидавшие такого радикализма. «Погибнет - возродится.» - флегматично заметил самый молодой бог: «Создадим обезьяну. Пусть превращается в человека.» «Ну, ты пожалуй, меланхоликом стал.» - Удивился даже обычно соглашающийся с Звениславом Архангел.

«Хорошо. Пока они никого не уничтожили, давайте о другом.» - Утреннему свету надоело переливание из пустого в порожнее:

« Как их избавить от авторитетов? Они же, вы сами говорили, еще на Комодо, как дети малые. Только игрушки уже большие. И потом, Звенислав, разве ты забыл, уже был опыт, да и не только в твоей стране, когда свергают бога, на его месте тут же появляются новые, как бы они не назывались. И, порой, еще хуже бывает.»

И скорчив умильную рожицу передразнил: «И Вы ЭТОТ портрет любимого вождя на торте есть будете?».

«Поэтому я и предлагаю ничего кардинально не менять. Пусть все идет, как есть. Только потихоньку развивать их.» - промолвил Звенислав.

«Как же так?» - взвились боги: «А зачем же ты все это затеял? Только чтобы самому на верх выбиться? Самому кусок пирога отхватить? Божественной власти!» «Да нет же, нет.» – устало отмахивался Звенислав: «Я же построил миры. Дал идею. Разве этого мало, идеи? Ведь на этом любая вера строится.»

«Мало, Звенислав.» - покачал головой Архангел-Михаил: «Тебе теперь надо апостолов набрать. Создать четкое вероучение. Заручиться последователями в веках. И желательно умереть мученической смертью» «Ага, а потом воскреснуть!» - разозлился окончательно Звенислав, но потом посерьезнел: «Нет, ребята, как хотите, но формировать касту паразитов, которые мое учение распространять будут, я не стану. Идея дана. Пусть ее найдет и прочитает кто-то умный. Пусть интерпретирует и передаст другим. Не хочу повторять ошибки. Не хочу, чтобы именем моим мое же учение извращали. Чтобы вместо свободы пришло рабство. Чтобы вместо вольных миров – беспредел. Я изложу все наши встречи и эксперименты письменно. Когда найдут и поймут, тогда и судьба. А нет, так нет.»

«Эх, Звенислав.» - вздохнул Архангел: «Все равно тебе не отвертеться от ответственности. Ведь прочтут и все равно переиначат. И будут те же костры инквизиции, но уже в другой форме….. И что самое интересное, ты это знаешь»

«Да, но я все равно не отказываюсь быть богом. Потому что лучше нести ответственность, чем быть тупым скотом. Я остался тем же бунтарем, как и пришел сюда когда-то» - Звенислав с вызовом тряхнул густой гривой волос. Но ему никто не возражал. Все только грустно молчали.

Мой сон зовет меня на путь,

Далекий от обычных истин.

То хочет прошлое вернуть,

То в будущем на миг зависнет.

Сны – как альтернативный мир.

Шагнешь – и в призрачном тумане.

Они зовут меня на пир,

И верят, что беда не грянет.

Так просыпаться или нет?

И что тогда со мною станет?

Сны – как звезды далекой свет.

Она поманит и обманет.

Звенислав проснулся в своей обычной московской квартире. Он уже снова не был Звениславом. Все вернулось на круги своя. «Что это было, сон?» - мысли метались и не хотели возвращаться к действительности. Вокруг привычный уютный мирок. Любимое оружие развешано по стенам. Но, конечно же, нет знаменитого великолепного клинка, которым пользовался Звенислав в начале своего правления. Вот бюст Наполеона, привезенный из Парижа – всего только бюст. За окном возмущенно выпрашивают порцию корма воробьи. Они милые птички и совсем не похожи не райских чудесниц в садах Императора. На кухне ждет фамильная серебряная чашка, напоминающая о знатном роде владельцев.

Вот и все. Пора приниматься за привычную земную работу. Зарабатывать деньги, о которых Звенислав во время своего внеземного путешествия не вспомнил ни разу, выполнять рутинные обязанности.

Нужна ли эта книга? Проповедник Джон Болл говорил: «Если из тысячи тебя правильно поймут хотя бы двое, значит, ты говорил не зря.» Но поймут ли эти двое? И надо ли, что бы поняли? Ведь не известно, КАК они поймут. В конце концов, идеолог немецкого нацизма Ницше, на самом деле, терпеть не мог немцев и всячески потешался над ними. Мог ли он предположить, что его учение используют таким образом, а его любимую Австрию сделают придатком Германии. Каждый несет ответственность за свое учение. И эта ответственность и есть – крест. А нужно ли это? Наверное, все же нужно, если человек хочет быть мыслящим, а не просто жвачным тупым животным. А если так – то у него должен быть выбор.

12 июня 2005 года.

Мир без Бога.

Я владею только даром слова.

Красок нет, чтоб передать закат.

И над лавою Помпей возникнет снова,

Пепел, тот, что лег, века назад.

Наша жизнь мгновенье до заката.

Дальше будут крики диких сов.

В прошлое не может быть возврата.

Только лишь забвенье горьких снов.

Он не помнил, когда появилась эта боль. Когда-то, наверное, в глубоком младенчестве, ее точно не было. Зато он знал, когда боль исчезла. Это было связано с тем, что он, наконец, получил свободу и собственный дом. Для тех, кто всю жизнь имеет и то, и другое, эти слова не много значат. Но у него не было собственного дома. Каждый раз, возвращаясь, он с ужасом думал, а впустят ли его сегодня. А не загородит ли проход чье-то массивное пьяное тело. А не бросятся ли на него с обвинениями. В чем? Он не знал. Но он привык, что обвинения бывают всегда. Когда-то позже он узнал, что за то, за что его ругали, других хвалили.

Но теперь это стало неважным – он приобрел свободу. Свободу от страха. От постоянного ужаса, который не давал спать. Потому что он не был уверен, что кто-то пьяный, не вытащит его из кровати и не вышвырнет голым на улицу. Поэтому он спал одетым. Теперь он мог все. И имел свой дом. Это было великолепное, незабываемое чувство. И он сказал тогда себе: даже если у меня не будет денег, я буду умирать от голода, даже если меня посадят в тюрьму, я больше ничего не буду бояться. Потому что все самое страшное, преследовавшее его с раннего детства, умерло.

Да, страх умер. Но вернулась боль. Та привычная боль в груди, от которой за полтора года невыразимого счастья, он успел отвыкнуть и думал, что она не вернется никогда. Но теперь он понимал, как заблуждался. И знал, что эта боль будет преследовать его всегда. От нее только одно спасение – небытие. Но мог ли он позволить себе это трусливое бегство?

«Звенислав, ты ведь не собирался вмешиваться в миры, которые создали твои ученики?» - лениво заметил Архангел Михаил, глядя на солнце, заходящее за одну крупную блочную многоэтажку, для того, что бы вскоре появиться из-за другой, пониже.

Они стояли на балконе, где вызывающе и демонстративно был вывешен пиратский флаг и пиратский котелок, с ярко горящим, как маяк, пламенем.

Звенислав принес новую порцию крепкого кофе. «Да, не собирался! Но ты посмотри на этого негодяя! Он создал мир, подобный тому, в котором жил я, и он, конечно же, заселил его людьми. С памятью, страданиями, радостью, надеждами и … бросил. Отправился строить какой-то космический портал» «Ну, а тебе-то что? Люди не настоящие.» «Как же не настоящие, Михаил. У них же есть чувства. Они строят, живут, думают. Плачут, любят… и не знают, что они не настоящие. Что их кинули.»

«Вот те раз. Опять противоречия в тебе. Ну, ты же вообще не любишь людей. Как ты мне в прошлый раз историю показал. Там и алчность. И братоубийство. И невежество. И банальная глупость. И вот ты за них переживаешь. Примчался в один из заштатных мирков. Оставь ты его. Пусть живут, как могут. Дай свободу. Ты же этого для них добивался!» - Архангел даже кофе расплескал от возмущения на свои белоснежные одежды, которые, впрочем, тут же очистились сами собой.

«Я так и думал. Вначале.» - нахмурился Звенислав «Но, видишь, у Богов вечно бывают недоработки. И надо нам признавать свои ошибки. И исправлять их. И у людей, когда надо, учиться. Не все же они трусливые и глупые. Вот давай я тебе кое-что покажу.»

«Опять назидания! Да закончится ли это, наконец?» - возмутился Михаил. «Ну, не хочешь, не надо. А что ты делать-то будешь?» - рассердился Звенислав. «Да, хочу я, неугомонный. Давай, показывай своих подопытных кроликов.» - усмехнулся Архангел. Но Звенислав обиделся: «Они просто люди, а я пытаюсь их понять, чтобы помочь» «Слышал уже. Да что-то все пока не очень. Вот вроде построил, что хотел. Дал свободу. И опять тебе все не так.» «Не ворчи, Архангел. Давай понаблюдаем».

В больничной палате лежала молодая пухлая женщина. Она недавно перенесла тяжелую операцию, внезапно сделавшую ее другим человеком. Она больше никогда не сможет иметь детей – был приговор. Но, к счастью, ребенка женщина родить успела, а второго не планировала. Рядом с ней сидела ее подруга, которая сочувственно выслушивала жалобы больной и кивала. Собственно подруга пришла лишь утешить несчастную, понимая, как ей тяжело, но вовсе не собиралась выслушивать нотации. Однако пришлось. « Ну, я то-то похудела – это понятно.» - говорила больная: «Во мне было 106 кг, а теперь я сбросила пять кило и, смотри, на мне все висит, как пустой мешок.» Подруга этого не замечала, но покорно кивнула. А потом неожиданно добавила: «Да, я тут тоже похудела на 10 кг за неделю. Во мне теперь 47 кг, но это вроде не заметно, особенно.» «А почему похудела? Специально на диете?» «Нет, просто нервы. Из-за кошки» «Все это ерунда» - фыркнула больная: «Всякие кошки.. .Вот послушай меня: не гневи Бога! Я тоже раньше говорила, когда Майкл болел: пусть лучше я. Бог меня услышал и наказал. Так что не гневи Бога!» «Но она мой единственный член семьи!» - воскликнула девушка. «Вот как попадешь на больничную койку, сразу всех забудешь: сына, мужа… Не гневи Бога, говорю тебе!» «Мне не нужен бог-подлец!» - невольно вырвалось у девушки. Больная аж подскочила: «А ну пошла отсюда! И не приходи больше! Знать тебя не хочу!»

Заливаясь слезами, незадачливая подруга выскочила из палаты.

Звенислав и Михаил брели по еще летнему лесу. Был последний день августа. Солнышко грело по-осеннему тепло, но не жарко. На некоторых деревьях начала багряниться листва. Звенислав помнил эти тропинки с детства. Вот тут они с дедушкой встретили ежа. Здесь кормили неугомонных белок. А там невдалеке пробегал лось. Огромный, он так ломился через лес, хрустя сучьями.

В этом овражке дедушка показывал листочки лечебных трав, учил распознавать растения, грибы. Как давно это было. Или только что?

Когда Звенислав пошел в первый класс, школа стояла прямо рядом с лесом и их, малышей, часто водили на уроки ботаники прямо на лесную опушку.

А еще раньше, когда в этом московском районе только начали строить дома, и еще практически не было магазинов и прочей инфраструктуры, люди, чтобы чем-то себя занять, приучились ходить на местный ключ. Вода там была чистая и холодная. Несли помногу и далеко, даже в грязную погоду, когда к ручейку и подойти-то было трудно.

Неподалеку стояли деревенские дома. Паслись коровы, и няня Звенислава закупала для него парное молоко.

Постепенно панельные дома вытеснили деревенский пейзаж, но лесок остался. Правда, из него начисто исчезли белки, ежи, зайцы и прочая живность. Но люди остались.

Одноклассники Звенислава, повзрослев, в старших классах назначали друг другу на лесной полянке свидания. Некоторые переженились даже.

«А знаешь», невпопад, заметил Звенислав, «Тут такие истории случались. Прямо хоть детектив пиши. Эта полянка была местом встречи пенсионеров. Их клубом. Вон, смотри, они и сейчас кучкуются группками. Так вот, были среди них свои сводни, свахи. Они знакомили уже пожилых, но одиноких людей. Те влюблялись, женились. Некоторые удачливые маклеры производили такие обмены квартирами – не поверишь. Одному такому дельцу уже 86 стукнуло, а он все за свое – сводит, разводит. Квартиры меняет.»

« А что с родничком стало?» - спросил Михаил. «А он остался. Только теперь его, по нынешним обычаям, святая церковь благословила. Крест поставила. А народ уже понатаскал туда каких попало святынь. Там и святая Татьяна – иконка – привешена. И Ирина. И почему-то сам Николай II со всем семейством.» «Что ж, родник в честь них освящен?» - удивился Архангел. «Да нет же. Ты же знаешь народ. Они в таких тонкостях не разбираются. Несут все, что попало. А в честь кого освещен… Здесь вообще татарский стан был. А еще раньше языческое капище. А родник этот радиацией заражен. Воду тут вообще брать нельзя. Да и они – Звенислаав махнул рукой в кучку людей у трубы под часовенкой – раньше, совсем еще недавно, эти же люди, кричали Николашка Кровавый. В партии были. Коммунистической. Иконы в сортир спускали. А теперь…»

«Так скажи мне, кто бы прав в том споре между подругами?» - спросил, наконец, Звенислав. «Что тут говорить. У всех людей Бог разный.» «Но они же не в языческих богов верят. Не многобожие.» - растерялся Звенислав. «Конечно, нет. Дело не в этом. Просто никто из них толком ничего про Бога не знает, знать не может, и знать не хочет. Одним что-то втолковывают попы, другим – секты, кому-то бабушки в детстве и они так и живут по бабушкиным сказкам. А кто-то пытается продраться через священное писание. Да плохо это получается». Михаил, разглагольствуя, ушел чуть вперед быстрым шагом, но потом, резко вернулся: «А если ты опять о том, что не нужен Бог, который карает, потому что тогда он не Бог, Бога надо любить и он должен любить, это я все помню, но помни и ты, что ты показывал нам викингов, дружину. Тем ничего не оставалась на своих каменистых почвах, кроме как идти к соседу, но не на поклон, а убивать и воровать. Надо было таких останавливать? Или нет, Звенислав? Вот и придумали карающего Бога. И многим, видно, он понравился»

Звенислав задумчиво брел по тропинке и незаметно для себя начал насвистывать старую мелодию:

«Я леплю из пластилина. Пластилин нежней, чем глина.

Я леплю из пластилина кукол, клоунов, собак.

Если кукла выйдет плохо – назову ее дуреха.

Если клоун выйдет плохо – назову его дурак.

Подошли ко мне два брата. Подошли и говорят:

«Разве кукла виновата? Разве клоун виноват?

Ты их лепишь плоховато. Ты их любишь маловато.

Ты сама и виновата. А никто не виноват…..»

Капитолийская волчица.

Твой дух мы с древности впитали.

И юный Ромул уже мчится

На брата. Вот и кровь на стали.

И город, взращенный на крови,

Блистал, горел и покорял.

Но разве это было внове,

Когда брат брата убивал?

Война, любовь и недоверье.

Вот человечества основа.

Но до сих пор живет поверье,

Что волчья кровь вскипает снова.

Но мы прожорливей, страшнее.

Все звери – дети перед нами.

Без войн нам как-то жить скучнее.

И мы себя калечим сами.

Рэм брел по бесконечной просторной равнине, которая, казалось, не кончится никогда. Он боялся оставаться на ночевку на голом месте, кроме того, он давно не встречал ни одного ручейка и был голоден.

Детство его прошло в каком-то странном храме, смысл поклонения жрецов их Богу, Рэм так и не понял. И вот теперь и они вытурили его за ворота, считая негодным послушником.

Из ранних воспоминаний мелькали какие-то образы – вот они с братом играют на поляне. Мама зовет их : «Рэм, Рома! Домой» Но тут появляется огромная волчица, и все в страхе разбегаются. Потом волчье логово. Снова игры с братом. А после брат исчезает, вернее, он, Рэм, решается на самостоятельное (еще ползком) обследование мира, и тут его подбирают жрецы храма.

Рэм не знал, что теперь ему делать. Не знал, сколько ему лет, как он выглядит, какой сейчас год и, наконец, как устроен мир. И как следует зарабатывать себе на жизнь. Короче, он не знал ничего.

Он было, совсем отчаялся. Ноги отказались служить ему. Но вот чудо! Впереди он заметил небольшой лесок и заспешил к нему. В лесу нашелся куст какой-то красной ягоды. Рэм не знал, да и не задавался вопросом, можно ли это есть. Он просто съел и свалился под кустом, сморенный усталым сном.

Проснулся он от холода. Было раннее утро. Выпала роса, которой он инстинктивно напился. Снова подкрепился ягодами и двинулся в дальнейший путь.

Если бы мы всегда знали, куда нас приведет наш путь!

На болоте он нашел лягушку, которой не побрезговал, хотя жрецы непонятного храма никогда не учили его добывать пропитание.

И вот он снова вышел на ровную местность. Это были возделанные поля. Мужики с лошаденками старательно пахали поле, но вдруг, с криком все разбежались. Рэм удивленно обернулся – не мог же ОН вызвать такую панику. И действительно, на поля надвигалась туча. Присмотревшись, Рэм обнаружил, что это довольно крупных размеров Дракон, который, как бы шутя, погнался за девушкой, несшей обед отцу. Ловить ее Дракон не стал, только пустил в ее сторону струю, от которой девица не замедлила упасть в обморок. Рэм громко расхохотался и помахал чудищу рукой. Оно, спикировав, приземлилась рядом. «Эй, откуда ты такой смелый?» - поинтересовался Дракон. «А я и сам не знаю.» - беспечно ответил Рэм, не осознавая, что говорит на зверином языке. Дракон нахмурился, и некоторое внимание приглядывался к Рэму: «Слушай, а не ты ли вскормлен волчицей и брат твой сейчас строит великий город на семи холмах?» Рэм признался, но про деятельность брата ничего не знал.

«Запомни пророчество - проскрежетал Дракон – ты должен быть мертв сейчас. Но раз мертвый восстал, то создашь ты еще более великий город, переживешь столетия и увидишь грандиозные войны, которые устроит человечество. Они будут сражаться из-за веры, и убивать друг друга с девизом «Не убий». А ты станешь появляться тогда, когда нужно будет усмирять их ненависть. А когда будет слишком трудно – зови меня. Они ненавидят меня, но без меня не могут.» «Почему?» - удивился Рэм. «Потому что надо им кого-то выбрать злом» - ухмыльнулся Дракон: «А теперь гони меня прочь! И легковерные пойдут за тобой! И будет город возведен: великий Рэм пусть правит в нем»

Мы в бессмысленном нашем пути

Часто видим лишь сотни оков.

Но всегда остается пройти

Пять шагов. Пять каких-то шагов.

Для кого-то они – в пустоту.

С чистой совестью. С верой в любовь.

Но не каждый получит звезду,

Проливая безвинную кровь.

Эта кровь – может, выбор огня.

Он собою прикрыл пулемет.

Свято веря, что клятву храня,

Он за веру и правду умрет.

Кто-то в бой поведет свою рать.

За страну, и за Бога, за мать.

Убивая, готов умирать

За святыню. Но где ее взять?

Кто-то жил. Кто-то попросту шел,

Сеял рожь, и крестьянский сапог,

Не заметив, бездумно прошел

Пять шагов. Пять последних шагов.

«Этот твой ученик неплохо изучил историю. Вот только никак не пойму, для чего он копировал почти в точности мир, в котором жил. Зачем ему нужно повторение. «Чтобы посмотреть одинаково ли два параллельных мира будут развиваться.» - Предположил Звенислав, шагая вместе с Михаилом Архангелом по жирной пахотной земле. «Ну, мне кажется, ты судишь со своих позиций. Бог экспериментатор.» - улыбнулся сиятельный небожитель: «Может, у него на большее просто фантазии не хватило, вот теперь он придумал космическую оперу, и дернул туда, а об этом мире и думать забыл»

Они вторглись с самую раннюю эпоху развития славян. Когда у тех еще даже не зародилась государственность. Звенислав полной грудью вдыхал чистый, незагрязненный никакими газами и выхлопами, воздух. Над ними, высоко в небе, звенел жаворонок.

«Используют перелог» - мимоходом комментировал Звенислав. «Что это?» - не понял Архангел. «А когда земли много. Она такая жирная, великолепный чернозем, беречь ее никому в голову не приходит. Поэтому, вспахивают поле пока оно не истощится, а потом, уже внуки их, домишко забрасывают, переходят на новое место. Помнишь, прошли мы с тобой мимо мертвой деревни?» «Да, но я думал – вражеский набег.» - удивился Архангел. «Нет, тогда дома стояли бы обгоревшими. А тут все аккуратненько забрали и с места двинулись. Еще не совсем от кочевой жизни народ отвык.» «А вон, смотри, впереди и новый поселок!» - обрадовался Михаил.

Одеты они были так, чтобы соответствовать своему времени. Архангел напоминал калику, а у Звенислава в руках были гусли. «Слушай, - заволновался вдруг Михаил, - а ты уверен, что у них в это время уже гусляры были?» «Вот как раз и проверим. Конечно, точно не знаю. Что мы можем точно про такую древность знать, если сами про себя не все до конца знаем?» - улыбнулся партнер и шутливо толкнул Архангела в бок: «А что, никак боишься, что вилами попотчуют?» Михаил сначала хотел было обидеться, но потом тоже рассмеялся. Больно красивым было это утро, переливающееся всеми цветами небо, соловьиное пение, чудный запах цветов. Чем не рай?

Но когда они догнали усталого мужичка, подгонявшего полудохлого быка, мысли о рае тут же развеялись. «Отец, неужто трудно рало по такой мягкой земле тащить?» - догнав мужика, крикнул Звенислав: «Давай подсоблю.»

Мужик опасливо оглядел путников и заговорил неласково: «Ну, а вам что надо здесь? Милости у нас не подают. Да и вы, смотрю, не такие уж немощные. Шли бы работать, чем песенки распевать. Мне пятнадцать ртов кормить надо.» «А что так много-то, отец?» - вмешался Архангел, изображая хромого. «Да вот помер свояк. Вся семья на моей шее осталась.» - неохотно ответил мужик: «Ну да ладно, ступайте в дом. Там вам моя хозяйка парного молока нальет. А потом и я приду. Песни ваши послушаю. Живем-то мы на отшибе. Редко к нам гусляры в гости заходит. Вот и отвыкли.» - смягчился он.

Михаил и Звенислав зашагали дальше и вскоре увидели довольно новый и просторный дом, во дворе которого возилась стайка чумазых ребятишек. Увидев странников, они с радостными воплями, поспешили в дом. На порог вышла хозяйка, утираясь передником. Поклонилась гостям, по старому обычаю, позвала в сени. Тут же появился кувшин с еще теплым молоком. Хозяйка была румяная, веселая, а детишки все будто одного возраста, маленькие еще совсем, чтобы быть помощниками. Звенислав вытер рот и не преминул спросить об этом хозяюшку. Та, вздохнув тяжело, поведала, что она и сестра ее все время разрешались тройнями, а во время последних родов сестра умерла, муж ее с горя запил, и свалился в колодец. Так что пока одни еще в колыбели, другие едва ноги переставляют. Куда им в помощники? А есть, пить просят. Вот муж и надрывается. Все на нем держится. Ну, да ничего. Еще пару лет и подрастут помощнички!» - весело закончила хозяйка. «А где же вся родня?» - не удержавшись, спросил Михаил. Хозяйка помрачнела: «Мимо старой деревни проходили? Так вот мор там был. Мы одни спастись успели. На новом месте построили…. Ну, да дело прошлое. Вот и кормилец наш идет. Пора полдничать.» Она засуетилась, доставая из печи свежий каравай. «А вы располагайтесь, гости дорогие, поедим, и споете нам, а потом, уже не серчайте, мужу снова в поле надо. Да и у меня хлопот много.»

Звенислав выглянул в слюдяное окошко. Мужик бодрым шагом подходил к дому. Но оставалось ему пройти каких-то пять шагов до плетня, как он неожиданно зашатался и рухнул, отчаянно цепляясь руками за воздух». Хозяйка вскрикнула и кинулась к нему. Звенислав и Михаил тоже подбежали. Мужик еще хватал ртом воздух, но глаза уже ничего не видели, а на шее вздулся огромный черный желвак. «Чума!» - первой ахнула хозяйка и даже отступила на шаг: «Не убереглись, значит». Архангел деловито двинулся в сторону притихших детей. Осмотрел одного, другого. Кивнул обреченно Звениславу. «Но неужели ничего нельзя сделать!» - закричал Звенислав: «Мы же можем! Мы все можем!» «А забыл ты, что обещал в чужие миры не вмешиваться?» - прошипел Архангел, оттаскивая Звенислава за рукав: «Да и зачем! Ну не настоящие они, сколько тебе говорить!» «Да? А плачет она тоже не по-настоящему?» - сверкнул глазами друг, кивнув на упавшую на колени перед мертвым мужем хозяйку.

«Бабонька, а ты в Бога какого веришь?» - наклоняясь над ней, спросил Архангел. «Бога? Какого бога?» - не поняла женщина. «Ну, что в рай после смерти попадаете?» - помог объяснить Звенислав. «Гнием мы после смерти.» - в сердцах закричала женщина: «И уходите отсюда, вороны нечистые. Все до вас хорошо было. А теперь всем помирать».

Архангел поспешно оттащил Звенислава: «Вот тебе мир без Бога. Выходит без него еще хуже. А ты все богоборцем был» - сердито выговаривал он другу. Но Звенислав не слушал. Он задумался: «А знаешь, почему-то кажется мне, что эти люди сами Бога придумают. Не сейчас, так позже. Не эти, так их потомки.» «Интересно, и каким он будет? Перун-громовержец?» - «Увидим». – загадочно улыбнулся Звенислав.

«Ну, а с этой семьей что делать?» – Неистовал Архангел.

«А это просто - не вышло у моего ученика земного рая. Но я-то могу им внеземной дать. Помнишь мой ребелитационный центр? Ну, когда нам Иван Грозный помогал? Это для тех, кто пока сам выбрать, как жить не может? Вот их туда и направим.

Всадник тьмы.

О, Всадник Тьмы! Ты кажешься глухим

К чужим мольбам.

Как много пережито им,

И непонятно вам.

Вам видны фальшь и мишура.

Она скрывает зло.

Но как давно велась игра,

И правде не везло.

Карающий тиран, И Бог

Не может быть Святым.

Но хоть бы кто-то крикнуть смог:

«О мир! Ты стал слепым!»

Не нужно целовать сапог.

Восстаньте же рабы!

И каждый сделает, что смог,

Чтоб не бояться тьмы.

Тьма в наших душах и сердцах.

Мы как зверьки в лесу.

Но свет, что теплится в борцах,

Я людям донесу.

«CREDO, QUIA ABSURDUM! ( Верую, потому что нелепо)

Тертуллиан

Звенислав и Михаил шли по городу куполов и шпилей. Он был бы прекрасен этот город. Прекрасен своей неповторимостью. Ни один собор не повторял другой. У каждого стояли свои скульптуры. Да какие! У одних – жадный крокодил с разинутой пастью, с зубов капала кровь. «Интересно, человеческая?» - мимоходом поинтересовался Михаил. Звенислав не ответил. У других храмов к путникам протягивали руки зовущие нимфы. Третьи – охраняли суровые войны с копьями и мечами.

«Вот видишь, создали они своих богов. Каждый выбирает, что ему ближе.» « А дальше?» - поинтересовался Архангел.

«Ты имеешь в виду после смерти? Попадут к ним. Раз им такой мир нравится» - Ответил Звенислав: «К своим крокодилам и нимфам»

«А сам БОГ? Ему интересны эти люди?» - опять начал донимать неугомонный Михаил. «Да, что ты пристал! Ты о нашем Императоре? Думаю, он об этом мире не подозревает. Но, заметь, если они вдруг попадут к нему, хоть и покуражится малость, сделает для них все возможное…. А что до нашего ученика, который создал и забыл, а теперь все это без его благословения развивается, то он – как маленький мальчик. Поиграл в компьютерную игру. Надоело, бросил. Пошел играть в другую»

Михаил внезапно остановился. «Ты чего?» - чуть не наткнулся на него Звенислав.

Место было красивым. Церковь выделялась своими древними формами, было в ней что-то мистически завораживающее. Посреди площади бил фонтан. Чаша покоилась на четырех шарах из малахита. На скамейках люди кормили голубей, которые доверчиво садились прямо на руки. «Вот это да!» - изумился Звенислав: «Знаешь, в исламе – голубь священная птица. Он, якобы, уберег Мухаммеда от погони. Но и в Турции, где голубей никто не гоняет, и они занимают самые неподобающие места и лезут под ноги, такого я не видел» «Знаешь, давай посидим в том кафе у фонтана и понаблюдаем.» предложил Михаил, присаживаясь в плетеное кресло. Они заказали по порции кофе. Рядом с ним за соседним столиком присела молодая пара. Они явно были влюблены друг в друга и хотели пожениться. Но не успел бармен принести им торжественное шампанское в традиционном ведре со льдом, как среди молодых возник спор. О чем бы вы думали? Ну, конечно же, о вере. Юноша, счастливыми глазами глядя на свою возлюбленную, предложил повенчаться прямо здесь, в этом прекрасном соборе. Но девушка неожиданно отставила свой бокал: «Как? Ты предлагаешь веру еретиков-католиков? Нам, ортодоксальным православным?» - она еще не верила, хмуря свои тонкие бровки. Парень улыбнулся, тоже не веря в серьезность происходящего: «Родная, да какая разница? Бог-то у нас один.» - и ласково погладил ее руку. «Да, как ты можешь говорить такое! Православная вера единственно верная! Ей наши предки поклонялись!» - горячилась девушка. «Ну, смотри, какая красивая церковь! А хочешь, давай обойдем в городе все храмы. Какой нам понравится, тот и выберем.» - предложил юноша компромисс. «Может, и в мечеть зайти?» - подозрительно поинтересовалась красавица, став неожиданно похожей на злую фурию. Но парень не замечал перемены: «И в мечеть. Интересно же!» «Ах, вот ты какой! Если бы знала, никогда не стала бы с тобой общаться!! Никогда не приходи ко мне больше! Да, может, ты вообще не крещенный?!» - с этим убийственным приговором девушка вскочила и бросилась бежать с площади. Парень было за ней, но его задержал официант, который тоже свое дело знал. А девушка уже успела затеряться в маленьких переулках. На глазах парня стояли слезы. Он с ненавистью взглянул на храм и двинулся по направлению к морю.

Звенислав и Михаил как раз допивали кофе. «Прав ты был, друг.» -нарушил молчание Архангел: «Создали они свою веру. И ведь никто их не учил. Никто за вавилонскую башню не карал. А почему же так?» «Ты хочешь сказать, дело не в Боге? А как же его выходки? Ты только посмотри – это действия параноика, которому место в психушке до конца жизни. Одна история с жертвоприношением Исаака что стоит. Или, как ты упомянул Вавилонскую башню? Испугался Всевышний?! А Каин и Авель? Кто виновник-то? Кто Каина на убийство толкнул, как не «добрый боженька»? А Египет? Моисей? Адам и Ева, наконец? Зачем искушать, если знаешь, чем это кончится? … Знаешь, я ведь сдружился с Императором. Он мне даже иногда не идиотом, и не зверем кажется. Но как почитаешь «Ветхий завет»… впрочем, кто его писал, когда и за какими нуждами… Да, прав ты, Архангел, все ошибаются. А люди в особенности. Вот та девушка. Ведь со всей своей фанатичной верой, она самая неверующая. И Грешная. Да, да! Что ты на меня глаза вытаращил? Они все думают, что не согрешил, не покаялся. Зато отпустили тебе грехи, можно снова грешить, иначе в царство небесное не попадешь. А ведь надо быть ПРОСТО ЧЕЛОВЕКОМ. Делать хорошие вещи. И неважно, какой вере служить. Да и надо ли служить? Что это за выражение такое: раб Божий? Это же просто кошмар. Как можно добровольно хотеть быть рабом? И что ты тогда ждешь, кроме несправедливости и плети?... Вот он мир, где они сами Бога создали. Все, как у нас. А, может, поизощреннее?»

Суд на вершине горы, над которой парили орлы, вершил сам Бог.

Звенислав и Михаил не стали, как все, карабкаться на кручу, чтобы в итоге подползти к владыке на четвереньках. Они просто взлетели вверх, никем не замеченные, и устроились в сторонке на зеленеющей траве.

«Кто этот новоявленный Божок? Не знаешь?» - поинтересовался Архангел. «Как же! Знать – знаю. Один психопат из старого мира. Решил, что раз вакантное место освободилось, надо его немедля занять. А заодно он, чтобы не выглядеть неумехой, начитался нашей «священной» литературы». Смотри, какой грозный. Знавал я его при жизни. Он был слесарем. Через слово – мат. Интересно, что это его на власть-то потянуло. Ее и в нашем мире немало было. Да вот трудно было взять. А тут, у аборигенов все на готовенькое. Важно только несколько фокусов показать. Огонь, например, разжечь нетрадиционным способом. С неба на планере спуститься. Кстати, он тут, чтобы никто не усомнился и эффект был наиболее ярким, знаешь что сделал? Запустил салют из пиротехники. Что творилась!!!» - Звенислав расхохотался. Михаил же лишь печально улыбнулся: «Вот скажи мне, почему Бог для них, это, прежде всего, чудо? Почему они не в состоянии признать просто мудрецов с их хорошими умными мыслями.» «Ну, это просто. Во-первых, вера идет из глубокой древности. Когда люди в каждой молнии Бога видели, поскольку не понимали, откуда иначе она берется. Во-вторых, традиции, которые так просто не отмирают. Появляются новые Боги, вроде и с мудрыми мыслями. Но нет, все равно чудеса подавай. Иначе как же ему поклоняться? Просто признать, что Вася умнее Пети? Да никогда! Не такова человеческая природа. Вот и придумывают. То Христос воскрес, то Магомет на песке следов не оставлял. Чудо! То вот этот – салют запустил. А разве простой абориген так может? То-то. Ну, давай посмотрим, какие божественные дела он творить будет»

Толстопузый божок, между тем, удовольствовавшись связкой бананов и прекрасной девственницей, решил выяснить, какие же грехи совершило человечество со времени последнего визита к нему.

Кто-то, пав, как и подобает, ниц, тут же начал кляузничать на соседа, что, мол, тот ворует у него кур. Бог нахмурил брови. Ответчик от одного божественного взгляда, от страха, описался, за что и был признан виновным. Кара – отсечение руки. Никто не возражал. Все склонялись еще ниже, так что видны были только зады, что рассмешило Михаила и Звенислава.

Подошли старик со старухой. Звенислав пригляделся внимательнее – не так и стара была женщина. Состарили ее не годы, а непомерный труд. Благодарили они Бога Великого за священный дар – сынишка родился на старости лет. Но Бог то ли Библию вспомнил, то ли сам побезобразничать захотел, поэтому сказал: «Решил я народ мой проверить, так ли вы любите меня? Так ли служите мне? Так ли повинуетесь?» - громовым голосом начал он, встав даже со своего ложа. Вот этого ему лучше было не делать – низок был божок, пузо толстое, ноги кривые. Когда сидел, не так заметно было.

Народ внимал. «Так вот, принеси мне в жертву данного мной сына, Авраам. Ибо, Бог дал, бог взял.» - провозгласил божок свое решение. «Он что спятил?» - не выдержал Звенислав. Народ как током ударило. Но все замерли, даже, кажется, дышать перестали. А несчастный Авраам, на полусогнутых ногах, двинулся в сторону жертвенника. Жена было ухватила его за полу, но тут же отпустила, испугавшись содеянного. Малыша положили на камень. Авраам занес нож. «Он что не собирается останавливаться?» - прошептал пораженный Михаил, имея в виду Бога. Но Звенислав не стал проверять. Он, мгновенно материализовавшись, так двинул «бога» в ухо, что тот упал на землю. Народ завопил, а Звенислав, не долго думая, схватил бога-неудачника за волосы и взлетел вместе с ним над горой и морем, стремительно унося негодяя подальше от дикарского мира.

Через некоторое время к нему присоединился и Михаил Архангел. Он был в белоснежных одеждах с белыми крыльями. «Пришлось задержаться. Надо же было пару слов сказать этим дикарям о том, как жить и кому верить. Кажется, я на твоем примере увлекся и вместо десяти заповедей, про равенство и братство рассказал.» - вздохнул Архангел. «Ну, натворили мы с тобой! Что же теперь будет? И с Императором объясняться придется. Да и дикари эти – какое им равенство? Впрочем, может, в викинги пойдут. … Тогда еще хуже.» «А с этим что делать?» - деловито поинтересовался Архангел, указывая на дрожавшего бога.

«А вот тут, я думаю, нам всем собраться надо и создать контролирующую инстанцию. Потому что я создал миры. И разрешил всем создавать свои. И что вышло? Так не пойдет. Бесконтрольность быть не должна. А то вот, что получается!» - решительно сказал Звенислав.

«Похоже, ты, друг мой, демократ, решил святую инквизицию создать.» - тяжело вздохнул Михаил, укоризненно глядя на Звенислава. И добавил грустно: «А я раньше и не подозревал, на сколько тяжело быть Богом. Но мир без Бога и того хуже…. Придется, кстати, к ним скоро наведаться, узнать, как дела у этих аборигенов с демократией.»

И тут, наконец, подал голос, до этого молчавший божок: «Ага, господа Боги! Попались! Нарушили самими же созданное правило о невмешательстве! Теперь вас самих инквизиция судить будет!» – и показал лиловый язык.

И тут с неба вдруг рухнули огромные гарпии, и не успели Михаил и Звенислав опомниться, как их скрутили и понесли в неизвестном направлении. А еще через мгновение, оба оказались в сыром каменном мешке, пропахшим зловоньем, с вонючей водой по щиколотку.

Дракон, подняв вихри пыли, грузно поднялся и взмыл в высь.

А к Рэму начали с опаской подтягиваться люди. Загодя снимая шапки, они, не доходя несколько шагов, стали валиться на колени. И один из них вымолвил: «Не гневайся на нас, о, великий повелитель Драконов! Скажи нам, кто ты и что тебе надобно? Мы все отдадим!» «Так уж и все.» - хмыкнул про себя Рэм, но вслух вымолвил: «Вот что люди добрые, отныне я ваш король. И зовут меня Рэм. А вы что за люди добрые будете?» «Да мы вольные хлебопашцы.» - начал рассказывать один, видно лидер: «Да вот только одолели нас напасти. То мор, то засуха, то разбойники пожалуют, то – он застенчиво посмотрел на Рэма – драконы летают» «А что украл кого дракон?» - поинтересовался Рэм. «У нас, слава святой Пятнице, нет, а вот у соседей…» - загуторили люди, перебивая друг друга. Из чего Рэм сделал немудреный вывод, что у страха глаза велики и слухи эти будут только множиться.

«А как же ты нами править будешь?» - снова поинтересовался мужичонка посмелее: «Во невдалеке, говорят, город великий строится. Стены, башни. Все для того, чтобы враг землю не топтал, девушек не уводил. За стенами и спрятаться можно и торговля идет бойко. И строит его Ромул. Не родственник ли тебе, случайно?» «Брат» - важно подтвердил Рэм. Все еще уважительнее склонили головы. А Рэм, хоть раньше и не помышляя ни о каком городе, но предсказание Дракона о том, что Ромул убьет его, ему совсем не понравилось, поэтому он принял решение. «Слушайте же, люди добрые! Беда надвигается. И не один город, а два нужно. Мы свой город среди скал построим. Так надежнее. Ну, как, кто ходил куда? Путешествовал? Расскажите мне, где есть местность подходящая.» Вперед выступил немолодой мужик с курчавой бородой. Одет он был лучше других, и одежда была явно не местного производства: «А вот господин хороший, знаю я такое место! Сплошные кольца гор, и не пробраться даже, не то, чтобы войском подойти. И прав ты насчет врага. Видел я в своих странствиях такие орды, что, казалось, море вышло из берегов. Такой город, что твой брат строит – мужчина презрительно сплюнул – ни в жисть не устоит»

«Вот и хорошо. Веди нас туда.» - обрадовался Рэм. «А вы – крикнул он селянам – собирайте пожитки и вперед. Будете жить за каменной стеной и беды не знать. .» « А дракон как же?» - крикнул кто-то из толпы. «Дракон?» - улыбнулся Рэм: «Он, как позову его, помогать нам будет.» Люди выпучили глаза и не поверили бы ни за что, если бы своими глазами чудо явления к Рэму дракона не видели. Но нашелся все же самый въедливый: «А ведь, небось, заставишь нас сначала стены строить. А потом и работать на тебя?» «Не без того!» - согласился Рэм: «А ты хочешь, чтобы стены сами выросли, а ты бы только их прикрытием пользовался?... Да не бойтесь, я вас в обиду не дам!»

На том ему и поверили, поскольку народ тогда еще был королями не затерроризированный, свободный и легковерный.

«Вот это порядки! Кто же их ввел?» - отплевываясь, произнес, потрясенный Михаил Архангел. «Неужели наш дорогой Император за свое взялся? Вроде он такие штучки уже несколько тысячелетий не отчебучивал? Или в маразм впал?» - поддержал друга Звенислав.

Из-за замочной скважины послышалось мерзкое хихиканье: «А что, господа, Боги, совсем вы увлеклись. Все спорили, как счастье человечеству устроить. Вот и попались на удочку. Теперь, значит, каждый может Богом быть? Да? ДА, я спрашиваю?!». «Ну, да.» - неуверенно произнес Звенислав. «Вот так мы и поступим. Теперь наш господин единый и всемогущий Бог. Остальных Богов, и Вашего Императора, и прочих, мы отменяем. А вы – заговорщики. Государственные преступники. В общем, ждет вас участь хуже, чем Люцифера в свое время.» - торжествующе заявил тот же голос. Михаил и Звенислав изумленно переглянулись. «Ну, и дела. Да как же это быть может?» - прошептал Архангел: «Эй, а ты кто? И где наш Император и Утренний свет?! «Я – теперь ваш страж. А боги ваши соратнички бывшие – они неподалеку. В соседней камере. Вы покричите. Может, услышат вас.» - за решеткой снова гнусно захохотали и послышались удаляющиеся шаги.

Михаил тут же начал колотить в стенку с криком: «Ваше Императорское Величество! Вы здесь? Или это Ваши же шутки? Отвечайте» «Да не ори ты так. Тут звукопроводимость отличная» - раздался ответ Утреннего Света: «Здесь мы оба. Ну, и влипли. Вот так и доигрались с Богами.» «Слушайте, но не мог же тот папуасский бог такое сотворить?» - изумился Звенислав. «Нет, уж, конечно, не он. Куда ему. А вот кто это, нам неизвестно. Нас, как и вас, схватили и в это зловонье бросили.» «Так давайте выйдем отсюда, да посмотрим, кто такой шутник нашелся!» - воскликнул Звенислав. Ответил ему опять Утренний Свет: «Ты, друг дорогой, уже привык, что всесилен. А вот сейчас вся сила куда-то исчезла. И ты, и я, простые смертные. Над которыми какой-то психопат куражится» Звенислав попробовал отодвинуть стену, мысленно оказаться в ином времени, наконец, просто огнь зажечь – куда там!» - и правда, как обыкновенный узник.

«Ну, а Вы, государь Великий, почему голос не подаете?» - не унимался Архангел: «Вы же начало всему. Вы и конец ему, видимо.» «Да отстань ты от него, Архангел. У него шок. Это мы все же Боги наполовину. А он-то, правду ты сказал, родоначальник всего. И вдруг в рабы! Он еще в себя не пришел от такого. В божественной голове это не умещается!» - ответил Утренний Свет. А Звенислав подумал некстати, что, может, такое для Великого и Ужасного и полезно будет. Посмотреть, как в рабской шкуре живется.

Но тут, наконец, заговорил Император: «И все ты, Звенислав!» - обрушился он на экспериментатора: «Не дай я тебе волю миры создавать, да людей духовно освобождать, ничего бы этого не было!» «Вот правильно сказал – не остался в долгу Звенислав – Именно ты мне все это и разрешил. Так что нечего на зеркало пенять…И потом, если один такой идиот нашелся, то это не значит, что всех людей надо в рабство загонять! Кстати, что теперь с людьми-то будет, пока мы тут прохлаждаемся?»

«Ладно, кончаем с обвинениями. Давайте решать, как выбираться отсюда.» - прекратил перебранку Утренний Свет. «А собственно, так как магических сил у нас не осталось, то остаются только человеческие способности. А кто ими обладает? Только Звенислав.» «Простите, ребята, недоглядели в свое время, я в тюрьме при жизни не сидел и побегов не устраивал.» - съехидничал Звенислав. «Но хоть что-то ты знаешь, как эти побеги устраивать?» - умоляюще заговорил Архангел.

А Звенислав уже внимательно вглядывался в полумрак своей неприхотливой камеры, прокручивая в голове все, что читал когда-то про знаменитых узников.

По пути к отряду Рэма присоединялись все новые и новые люди. Рассказ о встрече Рэма с Драконом успел обрасти самыми невероятными подробностями. Рэм, до которого доносились отголоски этих баек, только усмехался.

Он был совсем юным, и у него явно не хватало жизненного опыта, чтобы руководить таким большим количеством людей. Но смекалка заменяла ему опытность, он быстро схватывал на лету все премудрости. Не брезговал учиться у простых людей – кузнецов, плотников, и, конечно же, своего проводника, который повидал немало народов и городов.

Увеличивающийся в размерах отряд надо было чем-то кормить, где-то размещать. В процессе похода, случилось несколько родов. Были также и заболевшие. Поэтому Рэм довольно быстро выделил себе помощников. Тех, кто в чем-то смыслил.

У него набралась изрядная группа интендантов, которые взялись обеспечивать людей провизией и одеждой. Однако Рэм очень быстро понял, что это просто шайка разбойников, которые грабят местное население. Мирные поселенцы же, отряд Рэма осыпали проклятиями, а однажды на них напал отряд вооруженных всадников, который решил отомстить не только за похищенное добро, но и дочек, которых мародеры, не погнушались изнасиловать, пока их отцы были на полях. Вот тут Рэму пришлось проявить как военный, так и дипломатический талант. Мгновенно приказав женщин и детей окружить простыми мужиками с косами и вилами, которые меч никогда в руках не держали, внешний круг он создал из искателей приключений – тех же разбойников, неплохо владеющих луком, и бывших воинов ветеранов. Те выставили плетеные щиты, и небольшая группка всадников никак не смогла подобраться. Тем более, что часть из них тут же пала под ударами стрел. Но Рэм понимал, что этого не достаточно. Он не стремился наживать врагов, поэтому внезапно пошел на переговоры с уже отступившим противником. Он принес извинения за недоразумение, произошедшее в селении, призвал к ответу виновных и предложил компромисс – или виновники в изнасиловании женятся на своих жертвах, или же их немедленно повесят. Ясно, что разбойники предпочли первое. Но тут загалдели селяне: «А нам на кой резон всяким там бандитам своих дочек отдавать?» И вот тогда Рэм изложил им план строительства своего великого города и наглядно продемонстрировал, как бывает с незащищенными селениями. Мужики почесали в затылках, и вынуждены были признать правоту молодого предводителя. После чего отряд пополнило еще изрядное количество народа. Впрочем, не все двинулись за Рэмом. Некоторые побаивались сниматься с насиженного места. Мало ли что там ждет впереди. Рэм и не настаивал.

А в дальнейшем со своей командой интендантов Рэм, строго поговорив, решил, что следует во встреченных селениях предлагать компенсацию за хлеб, соль. А так как денег у него, понятно, не было, то решили платить скотом. На это владельцы скотины, скрепя сердце, согласились, опять же купившись на обещания Рэма благ в будущем городе. Или же, предлагать людям идти за ними, и тогда они тоже, как и все, получат все в свое время. На худой конец, можно было также предложить отдать потом, а пока заручиться поддержкой этого народа, который так или иначе, станет когда-то подданным великой империи, которую собирался строить Рэм.

Как ни странно, все эти уговоры действовали. Видно, неплохо владел Рэм даром убеждения. Так что вопрос с обеспечением был решен.

Но пока толпа, которую вел Рэм, как Моисей по пустыне, не зная куда, ни разу не встретила ни одного серьезного отряда или укрепленного города. Что могло бы стать настоящим препятствием его дальнейшего продвижения. Об этом все чаще задумывался Рэм и хмурил брови. Пока, наконец, не позвал к себе самого свирепого и уже давно немолодого ратника, который прошел через много набегов и войн.

В подземелье свет практически не проникал. Они были очень глубоко. Но где-то, в конце коридора, теплился огарок свечи, который не захотел затушить задремавший сторож.

Звенислав, не до конца успевший утратить свои земные привычки и привязанности, извлек из кармана видавшей виды куртки старый перочинный нож, исправно служивший еще его деду. Радостно показав его Михаилу, Звенислав тихо сообщил о находке остальным товарищам по несчастью. Впрочем, Императору это произведение человеческой мысли не сказало ни о чем, поскольку, было бы странно, чтобы создатель вселенной, думал о необходимости шестнадцатилезвиевного ножа. Что до Люцифера, то, наверное, если бы у него во время своего длительного заточения вообще возникла мысль о побеге, последнее, о чем бы он подумал, это всякие смешные человеческие приспособления.

Но Звенислава волновало то, что пленивший их был ЧЕЛОВЕКОМ. И, возможно, как раз ему-то могли прийти в голову все те мысли о побеге, которые пришли в голову Звениславу. Но пробовать все равно стоило.

Поэтому, для начала Звенислав начал колупать лезвием между кирпичами. Поддавалось хорошо. Михаил помог, и вот они уже вытащили первый камень. «А куда его девать? Вдруг войдут и заметят?» - растерялся Архангел. «Вот что мы сделаем. Мы не будем прятать землю и кирпичи как другие узники. Напротив, мы будем закладывать этими кирпичами дверь, чтобы они не смогли войти.» - решил Звенислав. «А вдруг они захотят нас покормить? Мы ведь теперь как люди. Нам есть необходимо.» - продолжать пугать Архангел. «Я думаю, божок наш решит покуражиться, когда господа Боги сами еду и милостей попросят. Торговлю, в общем, начнет.» - предположил Звенислав: «потому что, кажется мне, он хоть и возомнил себя Богом, а что делать не знает. Ждет, пока мы ему подскажем. Вот и выжидает, пока мы к нему не приползем. Опять же, гордыня… Вот давайте этим пользоваться. Другие варианты если возникнут, на ходу обдумывать будем.» - и со скрипом вытащил второй кирпич.

Через несколько часов утомительной работы им удалось разобрать стенку, отделяющую Звенислава и Михаила от Императора с Утренним светом. Те несказанно обрадовались и кинулись обниматься. А Император многозначительно заметил: «Вот, оказывается, что человеческая смекалка делает. Возьму на заметку.» «Я тоже.» - скрестил с ним взгляд Люцифер, но Звенислав прервал эти неуместные дрязги: «Вот что, друзья. Теперь мы вместе. И нам надо решить, куда двигать дальше. А для этого давайте послушаем. Молчите все.» И приник ухом к камню. Потом лег на пол, под недоумевающие взгляды друзей и, наконец, провозгласил: «Там под нами – подземная река. Близко. Думаю, мы на последнем уровне. Совместными усилиями разбираем пол. И вниз. Куда-то она нас вывезет. …. Надеюсь, между водой и потолком есть воздух, и что решетка гнилая, которая эту реку запирает…» - но это он пробормотал совсем тихо. «Как же! В зловонную жидкость! Да я и плавать не умею.» - захныкал неожиданно Император: «И вообще, я, создатель всего живого, требую к себе уважительного отношения! Эй! Кто слышит меня!» - повысил он голос. Михаил энергично заткнул ему рот, а Звенислав равнодушно заметил: «Зачем? Пусть кричит. Им этого и надо. Если мы молчать будем, за нами скорей придут.» А Утренний свет удивленно, с оттенком злорадства, заметил: «Неужели, свет-батюшка, никогда не на пуховых перинах не спали? А как же то зверье, в которых Вы превратили своих избранников? Кем они стали, созданные по образу и подобию твоему? Да и сейчас сколько умирают от голода, а ты им: яблоко сорвать нельзя!» - и Люцифер презрительно сплюнул. Но Звенислав, трудящийся во время спора над хлипким полом, вдруг расшатал какую-то колоду, она поддалась и все боги, с воплями рухнули и понеслись в стремительном мутном потоке подземной реки.

Средневековый город жил своей обычной жизнью. Узенькие улочки, вымощенные кое-как булыжником, на котором так часто ломали себе ноги и кони и пешеходы. Зловонные переулки, в которые сливали содержимое своих ночных горшков, и выбрасывали помои жители. Странно, в Риме (городе Ромула – «Roma») почему-то давным-давно научились делать стоки, канализацию. В Константинополе, было другое чудо – водохранилище с чистейшей водой, запасов которой с учетом даже возможной осады города, должно было хватить на три года. Это притом, что Константинополь стоял на море! Вода-то в нем была соленой. Умели что-то делать люди!

А тут. Вроде, у римлян учились и дороги строить, и канализацию прокладывать, однако, не нужно было это рядовому средневековому жителю. И их королям, вероятно. Хотя, куртуазные, просвещенные короли, не могли не знать, что гниль, отбросы, зловонье – это источник болезней, эпидемий. От которых и они сами, короли великие и великолепные не застрахованы.

Но нет, все равно сливали всю грязь на мостовую. Но не ходить же по колено в канализации, как энтузиасты диггеры. Поэтому и придумали горожане моду – огромные каблуки –платформы, которые возносили их над мирской суетой и нечистотами. Каблуками так увлеклись, что каждый старался перещеголять друг друга. Кончилось это, конечно же, тем, что горожане, чтобы просто устоять на этих ходулях, хватались друг за друга, сталкивались. Вместе падали в зловонные лужи. И, наконец, попадали под экипажи. Поэтому король и издал указ, по которому высота каблука не могла превышать 22 см. Вы когда-нибудь пробовали ходить на таком? Нет, не только мужчины, их я даже в расчет не беру, хотя бы женщины. У нас сейчас такие не выпускают. И 12 см каблук выглядит весьма вызывающим. На нем не то, что ходить – стоять сложно. Но король, согласитесь, подошел к проблеме радикально. Может, опыт позаимствовать? И сразу отпадает необходимость в дворниках, а заодно и не будет жалобы в судебные инстанции, типа: поскользнулся, упал, … конец вы знаете.

Кстати, история с каблуками была весьма реальной. И подписал такой указ король Генрих VIII. Впрочем, он немало и других указов подписал, актуальных и в наше время. Например, о сиротских приютах. Или о том, что милостыню могут просить только нетрудоспособные. Остальных же надо определять на работу.

Так вот, в средневековом городе вечерело. При свете факелов проехали глашатае, объявляя о закрытии городских ворот. Впрочем, все и так порядок знали – как солнце исчезает за горизонтом, ворота закрываются. Не успел – будешь ночевать на травке у городского рва на поживу разбойникам.

Горожане спешно заканчивали дневные дела. Бабушки рассказывали внукам сказки на ночь. Обязательно про прекрасных принцесс и доблестных рыцарей. Пусть малышам снятся красивые сны, пока они не столкнулись с жестокой действительностью.

И в это время Звенислав вместе со своей вопящей когортой богов, натолкнулся-таки на железную решетку, отделяющую их от долгожданной свободы.

На песчанике замки горели,

Осыпались, седели средь пира.

А иначе твои Пиренеи

Стали б лучшими войнами мира.

Над орлами небесные войны.

Разлились каменистые реки.

И Андорру минуют все бойни,

Будь желанье на то человека.

Но стадам ненавистна свобода.

И величье нырнет в облака.

Нет, не будет такого народа,

Кто поставит на службу века.

Рэм долго совещался со старым воином, и, наконец, придя к взаимоприемлемому решению, они разошлись. Рэм снова пошел вдоль колонны. Подбадривая отстающих, находя добрые слова для утративших веру, интересуясь здоровьем захворавших.

Что до старого бойца, он остановился и, прищурив опытный глаз, стал приглядываться к бредущим по дороге, или едущих на тощих лошаденках. Время от времени, он делал взмах рукой и от колонны отделялся какой-либо молодец, а то и сильная девица – тогда еще не было мифа о превосходстве мужчин. Когда люди остановились на привал, группа закаленного бойца, которого звали Гром, устроилась отдельно, поджидая, когда к ним присоединиться их молодой король. Рэм не замедлил явиться, и вопросительно взглянул на предводителя ватаги. «Все, как сказано было.» - лаконично отчитался тот. А потом продолжил: «Вот, знакомься – это Григ – был кузнецом, потом пошел в разбойники. Лучше его палицей никто махать не умеет.» «А почему кузнецом-то не работалось? Зачем людей грабить решил?» - строго поинтересовался Рэм. «Так какой-то щенок-вельможа девушку мою опозорил. А рассчитаться с ним никак – его такая стража охраняет!» - возмущенно проорал бывший кузнец. «А на порченной ты, значит, жениться не захотел!» - еще строже нахмурил брови Рэм. «Я?! Д а! Да за нее!!» - кузнец аж словами подавился: «Да вот только она сама утопилась. Мать у нее строгая. Сказала, что из дома выгонит, и никому она больше не нужна. И мне тоже.» - кажется, на глазах здорового детины даже слезы появились. «Хорошо, хорошо, убедил. Беру в команду.» - поспешно промолвил Рэм. И повернулся к следующему. Это была стройная девушка с длинной золотистой косой. Представилась она сама: «Меня Айна зовут. Мама умерла, когда мне и года не было. Отец – когда было около восьми. В деревне родни у меня больше не было, вот меня и прогнали. Попрошайничала. Потом в лес забрела, хотела вешаться, да разбойники в ученицы взяли. Честные были люди, ты не думай.» - строго взглянула она на Рэма. Рэм про себя тихо усмехнулся, прикинув двойной смысл ее высказывания, но кивнул понимающе: «А делать что умеешь?» В ответ девица мгновенно вытянула нож из голенища, и он, свистя, врезался в ствол дерева над головой Рэма. «Стрельбу из лука демонстрировать?» - деловито поинтересовалась Айна, но Рэм поверил ей на слово.

«А это Филипп.» - предводитель небольшого отряда выдвинул вперед красивого юношу, уж слишком хорошо одетого и экипированного, так что Рэм сразу ощетинился: «Ну, а ты, барский сынок, как сюда попал?» «Это ты верно сказал, самозваный король, сынок я барский!» - так же дерзко ответил юноша. «Так зачем за мной потащился? Или шпионишь?!» - разозлился Рэм, чувствуя неприязнь к нахальному барчуку. «Ты, погоди, не кипятись.» - положил примирительно руку на плечо Рэма Гром: «И ты остынь!» - прикрикнул он на юношу. … Я сам расскажу. На моих глазах дело было. Парень этот сын и наследник великого герцога. До недавнего времени все шло нормально. Видишь, какой он статный, и в боевой подготовке равных ему нет, и в грамоте. Да только не поделил его отец с соседом клок земли. А тот еще и за сестру его свататься решил. Сам жених – борода седая до колен. А ей еще 16-ти не исполнилось. Девица – в слезы. Герцог, понятно отказал. Тогда тот тип, барон он бы, вызывает герцога на дуэль. Но Филипп решил вместо отца пойти, у того подагра, на коня и не сядешь. И свалил старого барона. Да как на грех, тот так грохнулся головой, что сразу помер. Ну, тут уже сын барона мстить стал. Созвал свою родню, и обложили они герцогский замок. Пол года сопротивлялись защитники. Но замок все же пал. Старый герцог под конец уговорил сына бежать и отомстить, когда сможет. Я сам был среди защитников, и не приведи тебе увидеть, что там творилось после захвата. А голова герцога на пику была насажена». - Так закончил рассказ старый войн. А Филипп молчал. Стоял, окаменев. «Ну, а от меня, что ты хочешь? Ты же меня самозванцем считаешь?» - спросил у него Рэм. «Если ты и вправду королем станешь, прошу у тебя справедливости!» - пылко воскликнул юноша. «Ладно. Всему свое время. Будет корона, будет и справедливость.» - решил Рэм: «А пока, будешь первым замом нашего Грома, которого я назначаю главой армии. Да не смотрите, что нас пока отряд малый. В легионы вырастем. Только служите верно!» Все вдохновенно поклялись.

А на следующий день проводник показал Рэму синеющие впереди горы: «Вот куда я тебя вел. Тут кольцо из семи гор. Никто не пройдет. А внутри долина. И если сделать бастионы на горах, входы и выходы, то запрешь ты этот район наглухо, а тут где по тропкам, где в обход, караваны со всего света идут. Так и станет твое государство самым уважаемым, богатым, сильным.»

Люди, прислушивающиеся к разговору, загомонили: «Эй, куда привел! Да тут же горный козел не проскочит! Или предлагаешь нам, как гномам, землю рыть? Где жить-то здесь? Не посадишь ничего. Земля, смотри, какая негодная!» - запричитали люди. А Рэм к тому моменту уже прикинул: так, здесь мы пророем тоннель, никто о нем знать не будет. Секретный лаз для войны. Здесь проложим дорогу, но перекроем ее башнями-близнецами с рвом и мощной решеткой. В ров колья натыкаем. По линии гор укрепления построим. Да и сами горы будут крепостью. А в центре будет цитадель. Ее мы будем не из местного песчаника строить, а из булыжника и гранита. Придется везти из дальних краев. Работы немало. Но зато, правда, королевство такое еще никто не строил. И все, кто захочет из одной части равнины в другую пройти, должны будут платить нам пошлину…. Последнее и сказал Рэм приунывшим людям: «Но поработать придется! Зато потом в золоте купаться будем!»

Народ поворчал, но не сильно. К работе не привыкать. А тут, и правда, такая каменная твердыня уже природой устроена. Ничего в ней страшно не будет.

Когда огни потухли в засыпающем городе, на самом краю, около древней, построенной неизвестно кем, полуразрушенной башни, начали собираться люди. В основном это были молодые мужчины и женщины, но встречались и пожилые. Детей не было. Все они были в темной одежде с отличительной полосой – белая ленточка болталась на груди или шапке. Не было пока предводителя, но люди вели себя тихо, как заговорщики, кем они, собственно, и были.

И вот пришел седовласый старик. Он, в отличие от остальных, был в белом балахоне, с черной лентой. Немощный с виду, он, шустро вскарабкался на верх старой крепости и провел потайным ходом своих людей в центр башни.

«Знаете ли, зачем я позвал вас сегодня, дети мои?» - провозгласил ритуальную фразу старик. И все хором ответили: «Знаем.»

«Мерзость и грехопадение всегда было в нашем городе, но сейчас творятся дела невиданные! Нашего короля, пусть, он нечестив и грешен, но все же, не так уж и обижает…- старик сделал паузу, а все поспешно закивали – так вот нашего короля хочет свергнуть самозваный Бог! Вы только вслушайтесь, дети мои, Бог! Он Богом себя провозглашает!» Толпа ахнула. «И вот захватил он соседнее королевство и теперь грозит нас всех испепелить.» «Но, отче, - послышался несмелый голос из задних рядов, - если он не Бог, то он ничего не сделает, правда? Ну, повоюем. Мало ли с соседями воевали. А если бог, то пред ним колени преклонить надо, так ведь учат.» Старик, задохнувшись от гнева, некоторое время глотал ртом воздух, не способный ответить этой святой наивности, а потом голос его загремел: «Богу, значит, поклониться надо? Так учат? А каков он должен быть, Бог? Ответьте мне!» «Ну, могучим, добрым, грозным, справедливым» - послышались эпитеты. «Так, значит, Бога надо бояться?» - вопросил старик. «Ну, да, конечно.» - отвечали, сбитые с толку люди. «А чем же он тогда от дьявола-то отличается?!» - закричал во всю мощь своих легких старик так, что люди отшатнулись от него, а некоторые попадали на колени, закрыв головы руками, опасаясь немедленного гнева высших сил. Старик, тем временем, продолжал: «А, может Бога надо любить?» «Да.» – прошелестела паства в ответ. «Так любить или бояться? Ибо нет большего антипода, чем страх и любовь. Страх равен ненависти.» Люди молчали.

В это время в зловонной дыре, прислонившись к холодному камню, рыдал Император: «Я их создал, а они… Да как посмели! Как? Меня? В тюрьму? В грязь? И кто-то еще мое имя присвоил?» «А какими ты их создал?» - разозлился Звенислав: «Злыми, корыстными? Неблагодарными? И все это по твоему образу и подобию? Ты этому их учил? Нет? А что ты в них воспитывал? Жестокость? Вспомни Каина. Это ведь ты виноват, что он к брату приревновал. Зависти ты людей научил.

Или покорности ты их учил? Жертвоприношения.

Яблоко кто в саду вырастил? Да любому ребенку скажи – эту коробку не бери, знаешь, что он в первую очередь сделает? Значит, и искушение твоих рук дело. А Хам. Он виноват, что не таким дураком, как его братья оказался? А отец его, Ной, с чего пьянка-то пошла? А потоп, которым ты и виновных, и невинных покарал. А смерть? А страх смерти? Неведение? И, наконец, ради чего ты пожертвовал сыном? Чтобы костры инквизиции зажечь? Ну и отец же ты» - сплюнул Звенислав в сторону мокрого Императора и вытащил из кармана заветный ножичек. Император шарахнулся. Звенислав сначала не понял, чего он, а потом захохотал: «Да не собираюсь я тебя убивать. Вот видишь. Сейчас все мы равны, смертны. Это хорошее испытание для тебя. Помнишь, на землю хотел спуститься? Но, конечно же, в своем могуществе и славе. А теперь сидишь как мокрая крыса и страшишься каждого шороха. Нет, все правильно. Нужно было тебе это испытание. Ты только представь, сколько людей в разных веках были в таком же положении. А за что? Но все же хватит разглагольствовать, пора выбираться. Мы еще не знаем, на что наш новоявленный бог и хозяин способен.» - и начал отвинчивать проржавевшие болты на решетке.

В соседнем городе, между тем, поднялась суета. Новоявленный Великий Могучий и Ужасный Бог, направлялся в поход на непокорных. Армия строилась в шеренги. Звенели мечи. Подгонялись кольчуги. Кузнецы работали на последнем издыхании. В армию сгоняли от юнцов 15 лет от роду, до седобородых стариков. Матери и жены тихо причитали. Не полагалось высказывать свой страх или недовольство, потому что все должны, просто обязаны были быть довольными мудрым и могучим правителем. И его решения следовало принимать на ура. Даже если бы он, к примеру, предложил прыгнуть со скалы. А почему бы нет? И такие прецеденты в истории случались. Знаменитый мусульманский «Старик с горы», который и на роль Бога-то не претендовал, так уверил своих ассасинов, что, выполнив его приказ, они немедленно попадут в рай, что даже демонстрировал притихшим крестоносцам, которые тоже, вроде, верой были не обижены, на что способны его ученики. Щелчок пальцем – и горстка молодых людей, С РАДОСТНЫМИ криками, летят в пропасть. Прямо к Аллаху, надо полагать. Даже готовые на многое крестоносцы, были не на шутку испуганы. Они на такие подвиги ради веры были не способны. Видно, вера не столь крепка. А на чем она держится, вера? Ведь сказал один из основоположников христианства Тертуллиан: верую, потому что абсурдно. Так значит, надо откинуть всякую логику. Попытки искать доказательства существа божьего, или его справедливости. Надо просто слепо идти, как быки на бойню. Многие к этому готовы. Некоторые хотят принять мученический венец, поскольку ни к чему более в жизни не приспособлены. Из других выйдут прекрасные псы инквизиции, которые могут искренне верить в греховность других, не замечая ничего за собой, или, же, думая, что карая других, спасешься, получишь помилование сам.

Но не надо забывать, что новый Бог пожаловал в этот город совсем недавно. Показал несколько фокусов. Произнес туманные речи, и объявил себя великим и непогрешимым. И его приняли? А как было не принять, если за его спиной маячила внушительная хорошо вооруженная дружина. Тех, кто все же сомневался, спешно сожгли на кострах. Остальные разбежались, от греха подальше. Типа: моя хата с краю.

И вот теперь война. Поняли, наконец, горожане, что пришла она в каждый дом, тут не спрячешься. Не убежишь. Не отсидишься. Не скажешь жене, или не в меру ретивому сыну, что, мол, молчи, все само рассосется. Нет. Вот уже ратник стучит в твои ворота: эй мужик, вставай и иди защищать своего Бога. А от кого защищать? За такой вопрос можно получить латной рукавицей в зубы.

Вот и вопрос, что было лучше: сразу бороться, или промолчать и умереть потом, по первому зову. Но ведь вроде за Бога умираешь? А за Бога ли? И какой он, Бог? А помнит ли о тебе? Знает ли? Нужен ли ты ему? Оценит ли твою жертву? И, наконец, есть ли он, Бог?

В районе предстоящего строительства тут же были воздвигнуты нехитрые времянки, и народ взялся за дело. Но, глядя на масштабы предстоящих работ, ведь надо было пробить в горах, которые хоть и состояли из песчаника, но все же оставались горами, тоннели, потом построить крепости, привезти из дальних регионов настоящий камень, и, наконец, построить город, такая работа была на годы. «А вдруг на века?» - ужаснулся своей мысли Рэм. Но тут же отогнал ее: не хныкать надо и руки опускать, а думать. И вот он уже собрал наиболее шустрых молодцев с хорошо подвешенными языками, и они помчались на выделенных им борзых конях в разные города и веси, объявить о том, что кто примет участие в затее будущего великого короля, тоже обижен не будет. На обещания не скупились: деньги, титулы, замки и т.д. А для тех, кто уже сейчас был в зависимости – свобода. Для них Рэм даже наскреб по сусекам немного денег, взятых в долг, и приказал выкупать бедолаг, лишь бы все шли к нему.

Рэм оказался прекрасным организатором. Он наладил продуктовый подвоз, нашел пещеры, где люди могут скрываться в непогоду и в зимнее время. Выбрал талантливых бригадиров – строителей. И, главное, он неустанно пополнял и тренировал свою армию. Кузнецы ковали не только топоры и кирки. Кроме того, он был не кичлив, новый король без королевства, и выслушивал каждого, кто к нему обращался. Дельные предложения принимал и тут же назначал инициаторов командирами над предложенным ими предприятием. Жалобщиков судил по-справедливости и не столь строго, как принято был в те непростые времена. И благодаря всем этим качествам, именно Рэм первым узнал крайне неприятную новость – на них с войском ( правда небольшим, видно на разведку), идет соседний герцог.

Вот тут уж Рэму пришлось выступить в качестве стратега и тактика боя. Сам он, понятно, не бывал ни в одном бою. Но внимательно слушал рассказы старых ратников, делал выводы и свои собственные замечания. Поэтому он собрал свою воинскую бригаду и произнес искомую фразу: «Что главное на войне?» Все несколько опешили. У них, даже молоденькой девицы, боевого опыта было непомерно больше, чем у этого юнца. Но все же вразнобой начали отвечать:

- Чем больше людей, тем лучше!

- Нет, главное лучники. Перебить врага еще на подходе.

- Числом давить, это всегда срабатывает.

- Тяжелая конница.

-Катапульты!

- Внезапность.

Последнее слово произнес многоопытный Гром. И Рэм радостно кивнул и добавил: «И еще, разведка!» «Разведка?» - удивились некоторые. «Конечно. Иначе внезапно нападут на нас. Еще должен быть надежный тыл и все остальное, что вы перечислили. Итак. Вопрос решен. Теперь переходим к его реальному выполнению!»

Звениславу удалось, наконец, отковырять прогнившую решетку, ему активно помогали Михаил и Утренний свет. И вот, они были на свободе, вернее, по-прежнему, в вонючей реке, но теперь можно было вынырнуть из узкой трубы и вздохнуть, наконец, свежего воздуха.

Небо было освещено красивейшими звездами, ночной воздух благоухал цветением. Звенислав лег на спину и позволил течению некоторое время нести его как заблагорассудиться. За ним невдалеке возились Боги. Отфыркивался Архангел. Что-то ворчал замерзший Утренний свет, но не слышно было Императора, который впал в глубокую задумчивость.

Они подплыли к какому-то берегу. Так как Император плавать не умел, его тащил на себе Архангел. С огромным трудом им удалось влезть по скользкой глине берега, все время скатываясь назад, так что они, было уже решили, что и не выберутся. Мокрые и грязные они двинулись куда глаза глядят и вскоре перед ними замаячила какая-то башня.

Вокруг не было ни души, но в башне иногда мелькали сквозь бойницы факелы, раздавались приглушенные голоса, пение.

«Послушайте! Похоже, мы угодили на какую-то сходку. Надо узнать, о чем речь, прежде чем соваться.» - предложил Звенислав. Но они не успели подкрасться к башне. Их присутствие было обнаружено выставленным караулом, прячущимся в кустах. На Богов набросились, схватили и потащили, зажав рты, к входу в секретный бастион бунтовщиков.

Щурясь от яркого света, они увидели всю картину, описываемую ранее, с седобородым старцем в белых одеждах. И, разумеется, услышали вопрос: «Кто вы и зачем пришли сюда?» Не успели остальные и рта раскрыть, как надменный Император, получивший, наконец, возможность высказаться, гордо шагнул вперед в своих грязный перепачканных одеждах и провозгласил: «Я Отец Небесный и повелитель Вселенной!» Слова его были встречены дружным хохотом. По правде сказать, ничего более неудачного, он при данных обстоятельствах не мог вымолвить. А народ тем временем потешался: «Что, еще один? И как мы тебя сразу не признали? Ты-то нам и нужен! Ты зачем на нашего короля с войной идешь?» «Я? На какого короля?» - растерялся несчастный Император. И Звенислав понял, что нужно срочно брать инициативу в свои руки. Оттолкнув незадачливого владыку, он загундосил, на ходу соображая, в чем тут может быть дело: «Люди добрые, не обращайте на моего товарища по несчастью внимания! Это он помешался от пыток устроенных нам, мирным селянам, гнусным тираном. Сами мы не местные, не тутошные. Пошли искать лучшей доли, да попали в лапы какому-то негодяю, который начал издеваться, обвиняя в шпионаже! Где это видано, чтобы простые люди да шпионили за кем-то? Вот и бросил он нас в грязное подземелье. А у друга нашего от всех этих лишений затмение в мозгу наступило. Он то Императором себя считает, то Отцом небесным.» - при этих словах, встрепенувшемуся Императору, Архангел Михаил больно наступил на ногу. А Звенислав продолжал: « Пожалейте хоть вы нас, горемык. Ушли мы подземным ходом. Едва из зловонной трубы выбрались и не знаем даже, где находимся и что тут вообще происходит.»

Заговорщики слушали внимательно. «А что, похоже на правду.» - отозвался один из самых влиятельных, человек в летах и явно с чувством достоинства. Не из последних горожан. «Точно, посадил их наш новоявленный Божок в тюрьму. Думал, от нас лазутчики.» - подвел итог парень с охотничьим кинжалом. И все поглядели на предводителя. Тот некоторое время пристально смотрел на Императора, потом, загадочно улыбнувшись, произнес: «Что ж, накормим незваных гостей, обогреем. А дальше я с ними отдельно беседу иметь буду. А вы, дети мои, расходитесь, да помните, что решено было сегодня.»

Люди расходились неохотно. Всем интересно было, о чем с вновь прибывшими старейшина говорить будет. Но спорить никто не посмел.

Старик же провел гостей в какую-то потайную комнату, открыв каменную плиту хитрым тройным нажатием. Там уже горел очаг, ждал ужин. Лежала свежая одежда. При чем одежда соответствовала каждому из Богов, когда они ими еще были. Императора ждала роскошная мантия. Архангела белоснежные крылья и огненный меч, к которым он был особенно привязан. Утреннему свету предназначалась простая роба, с которой он в последнее время не расставался. А вот Звенислава старик удивил. Ему были предложены серебряные доспехи, с которыми он простился давным давно, еще когда и богом-то не успел стать.

«Откуда у тебя все это?» - подозрительно поинтересовался Архангел : «И не боишься ты, старый и немощный, с нами четверыми один остаться? Мало ли что мы на самом деле за люди?»

Но старик, не отвечая, отдал земной поклон Звениславу и поцеловал полу его мокрой куртки. Все вытаращили глаза. «Вы садитесь, гости, дорогие. В ногах, как говориться, правды нет.» - улыбнулся старец: «Ешьте, пейте. .. Ты спрашиваешь , Великий Архангел, не боюсь ли я вас? Нет, не боюсь. В этом мире у меня больше силы.» И он продемонстрировал легким жестом как в камине вспыхнуло, взметнулось пламя обвилось вокруг комнаты, и снова погасло. «Да и вас я хорошо знаю. Чего же мне бояться? Вот ведь он, Звенислав- экспериментатор – мой создатель. Не помнишь меня?» - с улыбкой повернулся старец к Звениславу: «А я тот самый рыбак из кабачка «Лукоморье» Помнишь, еще дочка у меня утонула, а я жаловался, что хоть и попала она в рай, да после пережитого, стала сама не своя, просто не родная, будто. Ты тогда еще отмахнулся, пошел Наполеона спасать. А я пытался высочайшей аудиенции у тебя, Отец Небесный добиться.» «Ну и добился ведь!» - глаза Императора сверкали злобно, все удивленно посмотрели на него. Ясно было, что хорошо помнит он старого рыбака. «Добился, верно. И что ты мне сказал? Что дочка в раю, что, мол, мне еще надо?» - старик сердито сплюнул. А потом уже, когда Утренний свет правил, Звенислав забежал в кабачок, услышал краем уха, что у меня все то же горе, и нашел время на мою малышку взглянуть. И тут же стер ей память о том происшествии. Будто и не тонула она. Более того, спросил, хочу ли я, чтобы она маленькой по-прежнему, оставалась, или, чтобы росла, жила, как все. А я всегда хотел взрослую дочь красавицу иметь. Вот и попросил. Теперь это она все для вас приготовила. Она в окно наблюдала, как вы по реке плывете и мне сообщила.» Старик улыбался в усы.

«А здесь-то ты как оказался?» - поинтересовался Утренний свет. «Да как же? Это же мой мир!» - всплеснул руками старик: «Так что добро пожаловать! … Да вот только, появился здесь недавно самозванец. Вторгся в мои владения. Получается война Богов. Как же это он вас сумел в плен захватить да и силы лишить?» - изумленно закончил старик, пяля глаза на смущенных Богов.

Разведчики доложили, что вражеское войско находится в двух днях пути. И Рэм решил встретить врагов на середине. Там как раз протекала широкая полноводная река и со стороны, подошедшей дружины Рэма, берег был крут. Просто подарок! Значит, враг под стрелами должен будет переправляться через реку, потом лезть на отвесный обрыв, натыкаясь на копья, а уж если все же прорвется, то тут вступит в бой тяжелая конница, которая сметет неприятеля обратно в реку. О коннице Рэм позаботился раньше. У него было полтора десятка опытных в этом деле воинов, коней подобрали подходящих. Кузнец постарался на славу. Всему этому сейчас радовался Рэм, думая, что, недаром, предчувствуя недоброе, он так упорно занимался формированием и тренировкой войска, в то время, как воевать вреде бы и не собирался. Многие тогда косо смотрели. Мол, зачем все это? Мы ведь мирный город строим, а не на войну идем. Но войны не избежать. И известна поговорка: «Хочешь мира, готовься к войне». Рэму на уровне шестого чувства было ясно, при всей его неопытности, что не дадут ему вот так спокойно построить город, даже если место свободно, и никто больше на него не посягает. Единственно, что его тревожило: а вдруг армия врага, о которой ему доложили, отвлекающий маневр? Вот сейчас он уведет от стройки свой вооруженный отряд, а на мирных людей нападут в это время иные силы. Поэтому, он разделил отряд на две группы. Строителей срочно перекинул на иную работу, которой давно следовало заняться – оборонительную. Рыть ров. Насыпать вал. Они уже хорошо продвинулись в своем строительном деле, и надо было эти позиции защищать. В ров Рэм приказал набросать «чеснок». Долго трудились над ним кузнецы. Это такая железная тренога, которая, если ее бросить, обязательно встанет на три ножки, а заостренный наконечник вверх торчать будет. Плохо тому приодеться, кто на нее наступит, кто бы это ни был, человек ли, конь ли. «Чеснока» и на реку, где врага встречать будут, хватило.

На валу, что Рэм велел воздвигнуть над своим городом, он установил несколько заранее сделанных, еще тогда на всякий случай, катапульт. И приказал поставить факелы. И гореть они должны так, чтобы знак подавать: в одном порядке, значит, все спокойно, в другом – враг наступает, чтобы Рэм знал. Он все время гонцов заставит туда-сюда курсировать – от места предстоящей битвы к его стройке и обратно.

Подойдя к реке, люди Рэма проверили переправы. Да, так и есть – единственный брод, где можно переходить здесь и враги, наверняка, об этом знают. Мостов на всем протяжении реки вообще не наблюдалось. Рэм еще взял это себе на заметку: надо в его империи мосты добротные сделать. Как без них? Но чтобы подъемные были обязательно.

Позади Рэма кучковалась группа деревьев, которые и лесом-то назвать было нельзя. Но этого хватило, чтобы спрятать небольшой отряд. И когда спала утренняя роса и солнышко начало прогревать, увидели они клубящуюся пыль на горизонте. Враги приближались.

На солнце в гневе багровели тучи.

Сквозь них рвались слепящие лучи.

Так шла орда, сбиваясь в злую кучу,

И выставив звенящие мечи.

Наш дом горел. Давно пора учесть,

Что надо вместе отражать набег.

Но homo homini, опять же, lupus est,

И зверем кажется не волк, а человек.

Когда сплотимся мы? Когда поймем друг друга?

Дождемся ли мы ядерной войны?

Тогда земля опять пойдет по кругу,

Не будет только ни одной страны.

Молчание среди Богов, внезапно осознавших, что именно им сказал старик, затянулось. Первым пришел в себя Император, наставив на Звенислава посох, он отчаянно закричал: «Все это ты! Вот к чему привел твой эксперимент, когда каждый, видите ли, может стать Богом! Теперь во Вселенной хаос. Уже в чужие миры вторгаются!» «Но погоди, давай разберемся.» - Примирительно начал Утренний свет: «Собственные миры, они ведь как бы в мозгу у человека. Компьютерная игра, где он создает свои правила и может их менять. .. Это я по аналогии с современными игрушками, до которых люди додумались.» - смущенно добавил он, глядя на Императора. «Да, и вот не в игру, в игру можно влезть, если ты присоединен к всемирной сети, Интернету – проявил познания Архангел, - так вот, не в игру, а в твой мозг кто-то вторгается? Это как же? Мозг автономен! Или этот человек стал шизофреником!» «Но мы все в этом мире. Значит, это мы коллективно сошли с ума?» - подхватил Звенислав и Боги недоуменно переглянулись.

Старый рыбак хотел было что-то сказать, но в этот момент их беседа была грубо прервана. К нему ворвалась царская охрана: «Ваше величество! Самозванец атакует!» Боги потрясенно смотрели на старка: «Как же так? Ты же вроде выбрал себе роль главы заговорщиков, которые поддерживают короля. И ты же сам король?» «Ну и что?» - не смутился старик: «Я иногда переодеваюсь и выхожу из дворца. Те ребята знают меня как уважаемого старца. Главу их секты. Им так жить интересней. А для остальных я – король. Короля ведь мало кто в лицо знает. Только вот охрана всегда неподалеку, чтобы если что. Знак подать.»

«Ну, и ну.» - подивились Боги. Но рассуждать обо всех непростых коллизиях им было некогда, потому что на башню внезапно пал отсвет горящего города. «Мой мир горит!» - в ужасе закричал король и кинулся вон из башни.

Боги еще несколько секунд стояли в оцепенении. Император уже было открыл рот, чтобы продолжить дискуссию и докопаться до истины, но деятельный Звенислав, считавший, что сначала надо спасать, а потом философствовать, уже мчался вслед за королем.

Противник превосходил по численности отряд Рэма примерно в трое. Двигались они беззаботно, не подозревая о засаде. Рэм ухмыльнулся про себя, подумав снова о пользе разведки. Враги шли сплошной конницей. Двигались быстро, так как их не отягощала пехота и обоз. В какой-то момент Рэм с холодком в душе подумал, что вот это как раз и есть разведывательный отряд. Так беспечно на войну не ходят. «Даже если я их сейчас разобью, потом они придут с основными силами. Но не буду об этом думать. В данный момент необходимо врага уничтожить, а потом срочно строить свою крепость и новые силы встречать уже не на обрыве, а за крепостными стенами.» - решил Рэм и решительно выпрямился во весь рост, поднимая сверкающий меч. Его люди по сигналу тронулись к краю обрыва как раз когда противник начал переходить реку вброд. Просвистели стрелы, и первые всадники, еще не успев ничего понять, рухнули в воду. Другие напоролись на «подарок» Рэма – чеснок. Кони с ржанием валились в поток, всадники путались в стременах, тонули. Отовсюду неслись крики, стоны, ругательства.

Всадники, наконец, соизволили поднять головы наверх и разглядеть своих неказистых соперников, одетых кто во что горазд. Поняв, что перед ними мужичье, предводители воинства заулюлюкали, подгоняя своих всадников, чтобы те быстрее переправлялись на высокий берег, чтобы расправиться с недостойным противником. Но это оказалось не так просто. Кони ломали ноги, напарываясь на торчащие железки. Кому повезло не наступить на чеснок, падали под меткими ударами стрел. Лучники у Рэма были отменные, многие целили прямо в глаз на спор и неизменно попадали.

Но отряд врагов был велик, и некоторые все же добрались до высокого берега. И тут-то они и столкнулись с основной проблемой: как влезть на обрыв? Коней явно придется оставить. Предводители не подумали об этом. Они, вероятно, вообще не думали ни о чем, возгордившись своим привычным могуществом.

Наиболее упорные, побросав коней, лезли на кручу. Но люди Рэма не дремали. Вооружившись длинными копьями, о которых Рэм подумал заранее, они тут же сталкивали упрямцев обратно в воду.

Но прозвучала труба, и противники начали отход. Люди Рэма радостно закричали, поздравляя друг друга с победой. Но Рэм, хмурясь, смотрел назад, не скачет ли всадник, предупредить о дымах. Не осаждают ли с другой стороны? Но все было спокойно.

«Вот видишь, король, не понадобилась и наша кавалерия!» - хлопнул Рэма по плечу, подошедший Гром. «Поворачиваем назад. К нашим.» - скомандовал Рэм. «А как же пир, предводитель? Победа ведь! Надо отметить!» - засопротивлялся кто-то из бывших разбойников. «Домой доберемся, там и отметим!» - непреклонно стоял на своем Рэм.

«Ты что такой хмурый?» - удивился Гром: «Как мы их ловко разогнали! Радоваться надо!» «Это только начало.» - процедил Рэм сквозь зубы: «Вот увидишь, немало нам еще придется выдержать, прежде, чем мы свое государство отстроим.»

Отряды Бога-самозванца наступали стройными рядами. Все закованные в латы, черные, как сама ночь. Они появились, словно из преисподней. «Им только дракона не хватает», - успел подумать Звенислав, и тут же, вместо дракона взвились огненные шары, с шипением обрушившиеся на противника. «Греческий огонь!» - воскликнул Звенислав. «Что?» - не понял Архангел. «Ну, технология сырой нефти.» - пояснил экспериментатор. «А где же наш рыбак?» - поинтересовался подоспевший и шумно отдувающийся Император. И тут они увидели настоящего повелителя. Рыбак, или добрый дедушка-наставник, которым его видели молодые заговорщики на тайной сходке, преобразился. В длинном белом плаще, под которым звенела кольчуга, но огромном вороном скакуне, потрясая мечом, он вел в бой отборные сотни. «Вперед, за ним!» - в пылу закричал Михаил Архангел. Но на этот раз благоразумие решил проявить Утренний свет. «Стойте!» - одернул он уже собравшуюся на чужую войну четверку богов: «Давайте разберемся, что происходит.» «Война. Что тут непонятного?» - фыркнул Звенислав. «А почему мы на этой стороне должны сражаться и зачем нам вообще сражаться?» - гнул свою линию Люцифер. «Как?» - тут даже император удивился: «Не нас ли тот негодяй заточил? Едва выбрались! И вообще непорядок. Вторжение в чужой мир без санкции верховного Бога». «Верховный ты? Или бывший рыбак из «Лукоморья»? Или мы все?» - продолжал занудствовать Утренний свет.

«И потом мы же говорили, что это словно переворот в мозгу человека. Так куда мы попали? И вообще, кто здесь ненормальный, если это шизофрения?» - поддержал Звенислав Люцифера.

Они присели на каменные ступени, не обращая больше внимания на происходящую невдалеке бойню, и уставились друг на друга.

« Я думаю, что если мир создан сознанием человека, то тут два варианта, как мог произойти переворот.» - начал Звенислав: «Или все это морок. И мы сошли с ума. Или кто-то один из нас, кому это мерещится.» «То есть мы мерещимся тебе.» - хмыкнул Люцифер и уморительно пощелкал зубами. «Или, что вероятнее, мир полностью вышел из под контроля. Когда я затеял историю с альтернативными богами, мир перестал быть игрушкой одного» - Звенислав указал на императора. «И теперь каждый творит что хочет. Не только мне богов свергать. И нашелся один умный, который решил свергнуть нас!» «Но кто это?» - воскликнули хором Архангел и император. «Вот когда узнаем, тогда победим. Это игра интеллекта, а не мечей.» - вздохнул Звенислав, с завистью поглядывая на кипящую битву. И тут же воскликнул: «Но все же нашему другу нужно помочь, а то этот одолеет и тогда снова нас заточит, и мы уже не сбежим, и ничего не узнаем!» - и, обнажив меч, ринулся в сечу.

Когда Рэм подошел к своему строящемуся городу, его ждала отрадная картина, никто на мирных строителей не нападал, и они потрудились на славу. Тоннель в горах был практически пробит, кузнецы выковали колоссальные железные решетки, вал усилен частоколом, который Рэм впоследствии собирался заменить на каменную крепость. В честь такого события не грех было и пир устроить. Тем более что сражавшиеся вместе с ним бойцы тут же раструбили о своей блистательной победе. Отовсюду слышались восторженные крики, приветствия и хоть Рэму хотелось скорее завершить начатое, не мог он своим людям отказать в небольшом празднике в честь победы. Поэтому, скрепя сердце, Рэм приказал откупорить бочки с вином, и пошла потеха. Караул Рэм, разумеется, назначил. Но кто будет стоять в дозоре, когда все выселяться? Доброхоты принесли бутылочку-другую страдальцам на посту, и те вскоре дружно захрапели, устроившись прямо на валу.

Рэму не хотелось веселиться. Что-то угнетало его, чему он не мог дать объяснение. Он пошел было в обход, сам выполняя роль дозорных, но вскоре понял, что усилия его тщетны – периметр, по которому разместился его разномастный балаган, слишком велик. Все посты не проверишь. Да и что проверять? И так все ясно. Никто в эту ночь дежурить не хотел.

Что-то подсказывало Рэму, что надо бы ему затаиться, спрятаться среди своих людей. Переждать эту странную ночь, но долг велел выполнить миссию до конца. И он упрямо проверял караулы, пытаясь добудиться пьяных дозорных.

Сквозь облака выглянула на минуту луна, и этого хватило, чтобы Рэм успел увидеть свое зеркальное отражение. Как будто он смотрелся в неподвижную гладь озера. И в этот момент что-то тяжелое обрушилось ему на голову, и сознание померкло.

Факелы освещали побоище. Метались тени. «Странно, - успел про себя заметить Звенислав, - обычно в средневековье предпочитали битвы начинать при свете дня. Но этот самозванец похож на черта из преисподней. Выскочил из какой-то подземной норы, откуда и шли его отряды». И тут Звенислава осенило: так ведь это же миниатюрная копия войны Ада и Рая! Добро и зло в мини мире, выпяченное, очевидное, не размытое, с которым мы привыкли сталкиваться. И наверняка, все это находится в подсознании нашего Бога-рыбака. Он создавал один мир, но ему стало неинтересно, и он захотел иметь соперника. А, может, на него так повлияла «Библия». Ведь он ее, без сомнения, читал и чтил при жизни.

Но Звенислав не успел рассказать о своем открытии другим Богам, потому что пущенное самозванцем пылающее ядро, упало прямо у его ног. Архангел Михаил свалил Звенислава в какую-то канаву, когда оно взорвалось, и вылезли из нее два молодых Бога перепачканные, сами как черти на картинках, устрашающих детишек.

В этот момент закованная в латы конница законного правителя мира сомкнутым строем двинулась на противника. Но черти все лезли и лезли из подземного хода.

«Надо сказать все правителю. Он прогонит эти мысли из головы. Поймет, что это его собственное воображение и все закончится» - лихорадочно думал Звенислав. Но добраться до воинственного Бога-рыбака не было никакой возможности. Он был в самой гуще событий. А тут еще и друзья не на шутку увлеклись схваткой. Архангел было даже попытался взлететь, забыв, что в этом мире он простой смертный и никакой особой силы не имеет. Даже пожилой император схватил выпавшее из чьих-то рук копье, и вонзил его в ближайшего противника. Что до Утреннего света, то он был страшен, как его изображают на картинах. Звенислав даже содрогнулся, увидев, оскаленные зубы, почерневшее лицо. Люцифер рвал всех попавшихся ему голыми руками.

«А сильно друзья разозлились за то подземное заточение в грязной клоаке. И за то, что свою божественную силу потеряли тоже.» - подумалось Звениславу: «Вот, что, значит, испытать на своей шкуре жизнь простых смертных. А то легко управлять, сидя на облаке и легкомысленно вершить свой праведный суд и распоряжаться чужими судьбами. Или, напротив, забыть об этих судьбах на пару столетий»

В битве показался какой-то просвет. Войны истинного повелителя почти загнали чертей обратно в подземелье и, воспользовавшись этим, Звенислав оттащил от места схватки своих запыхавшихся и вошедших в раж коллег. Он заставил недовольно ворчащих Богов снова принять спокойное сидячее положение на каменных ступеньках той же башни и вкратце изложил свою идею. «А ведь он прав!» - первым воскликнул император. «Надо только это самому рыбаку объяснить.» - горячо воскликнул Звенислав.

«Не надо. – Мрачно бросил Утренний свет. – Владыка этого мира если с «Библии» копирует, то отлично знает, что все закончится его победой. Так что просто подождем.»

И действительно, вскоре бойня пошла на убыль. Посрамленный противник поспешно убирался туда, откуда пришел. А бывший рыбак, а ныне правитель, подошел к Богам, оттирая пот со лба.

Первым ощущением Рэма была страшная боль в голове. Он пошевелился и открыл глаза. Но светлее от этого не стало. Вокруг был полный мрак. Он лежал на чем-то холодном, со связанными руками. С трудом пошевелившись, Рэм оперся о каменную стену и тут же ему за шиворот скатилась ледяная капля . «Я где-то в глубоком подземелье» - догадался он, пытаясь вспомнить, что его так поразило перед тем, как его захватили в плен. Голова кружилась, но он упорно пытался восстановить ход событий. Так, они одержали победу на безымянной реке, потом вернулись в лагерь. Все перепились, и ему самому пришлось делать обход строящейся крепости. И тут … Что же это было? Его ударили по голове. А перед этим? … Ах, да! Лицо. Знакомое как свое собственное отражение. Брат! Моментально сообразил Рэм. Кто же еще мог быть так похож на него. Но зачем он меня похитил? Мы с ним не виделись с глубокого детства, но можно предположить, что его брат-близнец должен сейчас выглядеть в точности, как сам Рэм.

Во рту пересохло, и Рэм закричал в черную пустоту, не очень надеясь на ответ: «Эй, кто-нибудь!» К его удивлению, вскоре послышались шаги, загремели ключи, и в глаза ударил свет от факела. Его, не церемонясь, схватили за шиворот и потащили, подхватив и за ноги. Рэм не стал отбиваться. Тем более это было глупо со связанными руками. Напротив, он надеялся, что все сейчас проясниться.

Так и вышло. Его втащили в большое помещение. И мужской голос произнес: «Оставьте нас».

«Да, Государь» - тюремщики моментально ретировались, и Рэм смог лицезреть своего брата Ромула во всей его царственной красе. Пока Рэм валялся на соломе, Ромул развалился в деревянном кресле, обитом чем-то мягким. На нем был роскошный плащ, опушенный мехом зверя, названия которому Рэм не знал.

Ромул молча разглядывал брата. Рэм тоже предпочитал хранить молчание, ожидая первой реплики со стороны похитителя. И Ромул не выдержал: «Вот и встретились, брат! Давно ты пропал. Я думал, тебя дикие звери загрызли.»

«Разве так приветствуют родного брата после долгой разлуки?» - разлепил губы Рэм.

«Ты прав. Не так. Мне следовало броситься тебе в объятия и расцеловать со слезами.» - спокойно ответил Ромул, усаживаясь поудобнее: «Но вот только проблема в том, что слишком поздно я обрел тебя снова, мой незабвенный брат. Не ты был моим другом в детских играх. Ты хоть помнишь волчицу, нашу мать?»

«Она не была нашей матерью!» - воскликнул Рэм: «Я помню нашу настоящую маму. Она была человеческой женщиной!»

«Никогда этого не повторяй.» - глаза Ромула грозно сверкнули: «Меня чтут в том городе, который я строю, как сына волчицы. Мне поклоняются. … И тут я узнаю, что моя копия тоже строит город. Начинаются сплетни. На меня поглядывают косо и думают, не переметнуться ли к тебе. Потому что, ничего не скажешь, славную ты заложил цитадель в кольце гор»

«Неужели ты позавидовал, брат?» - поразился Рэм: «Да что с тобой? Разве мы враги? Видишь, мы даже одинаково мыслим и оба решили построить город. Разве виноват я, что в детстве нас разлучили? Но в нас одна кровь. Давай править вместе. Люди найдут приют за нашими стенами. И мы построим огромную империю и защитим себя от всех посягательств.»

«Правитель должен быть только один. Если бы ты еще не так походил на меня! Нас будут путать. Мне не нужен такой конкурент…. А потом, кто тебя знает, зарежешь меня и будешь править единолично.» - сказал Ромул.

«Я не убью брата. Да и зачем? Откуда у тебя вообще такие мысли? Развяжи меня, наконец!» - возмутился Рэм.

«Я тебя развяжу. – Глаза Ромула зловеще блеснули, - Развяжу, но при одном условии.»

Бывший рыбак, а ныне Бог нового мира, пригласил всю четверку не в старую башню, а в свои королевские покои. Теперь он нисколько не напоминал ни скрюченного отчаявшегося рыбака в «Лукоморье», ни доброго старика – вождя заговорщиков. Перед ними был сильный немолодой мужчина, высокого роста, в железных латах с царственной походкой и взглядом.

Они проехали через тройные ворота огромного, стоящего на скале, замка. Внутри замка помещался дворец, оснащенный всеми возможными в средние века удобствами. В окна были вставлены стекла, хоть и мелкие, но прочно сидевшие в рамах. Все щели прекрасно законопачены. И тут не было сквозняков, так характерных для древних замков. Полы покрывали не циновки, а настоящие ковры. На стенах висели гобелены, изображавшие рыцарские баталии.

Они прошли через несколько комнат, и оказались в довольно просторном помещении, где стояли приземистые диваны, круглый полированный стол. В шкафу блестела золотом посуда.

Боги расселись на диванах, и удивленный Звенислав тут же поинтересовался: «А в каком веке ты жил когда-то, почтенный?... Кстати, мы ведь с тобой так и не познакомились. Имени твоего я тогда не спросил.» Бог только хмыкнул в бороду: мол, тогда тебе не было дело до имени простого рыбака, а теперь зовут меня Звенард Гордый. И он с вызовом посмотрел на четверку Богов, но потом все же смутился и счел нужным пояснить: «Имя я себя взял в честь тебя, Звенислав, но не копируя. А прозвище здесь мне уже за дела мои дали»

«Вот как раз и расскажи нам о своих делах» - вмешался Утренний свет: «И, кстати, ты так и не ответил на вопрос Звенислава, в каком веке жил и откуда ты, простой рыбак, знаешь все тонкости дворцовой жизни?»

«Что ж, гости дорогие, рассказать, расскажу. Да только позвольте сначала угостить вас всем, что имею. А то на пустой желудок почетных гостей рассказами не потчуют. Да и с дочкой своей познакомлю» Он дернул за шнур, и где-то вдалеке зазвенел колокольчик. Сначала появился солидный дворецкий. Учтиво поклонился, выяснил, на сколько персон подавать обед и что гости хотели бы пожелать особо. Проголодавшиеся Боги претензий не предъявляли и готовы были есть все, что дадут. Поэтому вскоре на столе появились различные напитки, а потом блюдо сменяло другое с поразительной быстротой. Боги и сами не заметили, что уминают все яства как проголодавшиеся крестьяне. И лишь когда подали десерт, и все умиротворенно развалились на диванчиках, в дверях скромно появилась девушка удивительной красоты. Гордый отец встал и подвел ее за руку к гостям. Она поклонилась им, потупив глаза, а потом, украдкой взглянув на Звенислава, сделала попытку поцеловать ему руку. Но тот сам расцеловал девушку в обе щеки, от чего она зарделась, и усадил рядом на диванчике. Все остальные не поскупились на комплименты, и хозяин дома, наконец, начал рассказ.

«Что же это? Какое условие?» - с замиранием сердца спросил Рэм, чувствуя недоброе.

«Ты будешь моим двойником». - Отрубил брат.

«Как?» - поразился Рэм: «Все же знают, что нас двое братьев… Мне и дракон говорил.»

«Ах, дракон! Ты и с драконом успел подружиться?!!!» - Казалось, Ромул был вне себя от ярости: «Так вот мы всем скажем, что дракон тебя съел. Я ведь все равно тебя отсюда просто так не выпущу.»

«Но зачем тебе двойник?» - не уставал удивляться Рэм.

«Как же? Во-первых, я не могу везде успевать. А мне теперь два города достраивать надо, чтобы они, как ты верно заметил, слились в одну империю. Кроме того, ты будешь заменять меня на каком-нибудь опасном мероприятии. На войне, например.»

Рэм не мог не усмехнуться: «Ну, а если меня убьют на войне, брат? Что тогда?»

«Не беспокойся. Я воскресну. Если ты это имеешь в виду. И тогда стану еще более великим и уважаемым.» - оскалил зубы Ромул.

«А если ты будешь одновременно в двух местах, тоже ведь никто не поверит. Все поймут, что этого не может быть.» - цеплялся за соломинку Рэм.

«Это тоже не проблема. Скажу, что владею великими колдовскими силами. Меня будут бояться.»

«Все-то ты продумал.» - угрюмо заметил Рэм: «Ну, если я не соглашусь, я уже понял, мне не жить. Но, допустим, я соглашусь. А потом тут же нарушу клятву. И всем скажу, что я – это я.»

«Не беспокойся. Я и об этом позаботился.» - зловеще засмеялся брат: «Твое растерзанное тело покажут всем твоим людям. Оно будет иметь вид человека, которым пообедал дракон, но все же что-то будет, по чему тебя можно будет опознать. Например, кулон на шее, который висит у тебя с младенчества. У меня, кстати, такай же. Только там мое имя. ..А остальное – лицо будет обглодано, а волосы похожие на твои, твой рост и какие-нибудь еще детали. Что скажешь, достаточно, чтобы твои люди поверили?»

«Рэм тяжело вздохнул и поинтересовался: «А что если я тебе неправильно опишу моих людей? И не те имена назову? Ты придешь на мое место и тут же вляпаешься?»

«Ха-ха-ха! И это я продумал. Ты думаешь, мы первый день наблюдаем за твоим строительством? Мои разведчики о твоих фаворитах все мне доложили. А простолюдинов мне знать не надо.» - Злорадствовал Ромул: «И ты прав, я тебя сразу на замену не пущу. По крайней мере в твой город. Сначала в моем потренируешься. Посмотрим, как ты моих людей сможешь обмануть. И только попробуй трепыхнуться!»

«Брат! Зачем тебе все это нужно? Неужели нельзя по-человечески?» - взмолился Рэм: «И, кстати, насчет медальона, тебе не приходило в голову найти наших настоящих родителей?»

Ромул даже подскочил от возмущения: «Сколько тебе говорить – моя мать волчица. И не смей больше поднимать эту тему.»

«Вот уж воистину, человек человеку – волк.» - вздохнул Рэм и закрыл глаза, чтобы не видеть предателя.

Скажи: «Нам рано уходить.

Пред нами мир открыт.

Длиннее наших жизней нить

Зовет любить и жить».

Скажи. Я знаю, ты соврешь.

Но это ничего.

Ведь главное, что ты идешь

Дорогой одного.

И нет с тобой твоих друзей.

Есть только боль и страх.

А одиночество страшней,

Когда все канут в прах.

Удобно расположившись в мягком, явно не средневековом, кресле, бывший рыбак, а ныне повелитель собственного мира, начал рассказ: «Родился я в XIX веке во Франции. Был, как вы, господа, давно поняли, из семьи рыбака.

Вернее, не совсем так. Семья рыбака меня подобрала. Выловила в реке плывущую корзину с младенцем. Надо сказать, эту семью недавно постигло несчастье. Был мор. И все детишки умерли. Отец и мать, видно, были более крепкими, и выжили. Но уже совсем отчаялись, что детей у них больше не будет. И тут такой подарок. Они очень обрадовались. И никому рассказывать не стали, что я не их ребенок. Жили они на отшибе. Иногда только отец ходил в деревню в пивную. Или ездил в город, за необходимым в хозяйстве. А рассказывать о найденном младенце они не стали потому, что тогда было бы начато расследование, а поскольку ребенок был завернут в дорогую ткань, то неизвестно, чем бы расследование закончилось, но простым рыбакам меня точно бы не отдали.

Все это они рассказали мне, когда я вырос. Но я продолжал считать их своими родителями. Так как никаких отличительных примет, как монограмма, например, на пеленках не было, то не имело смысла искать настоящих родителей. Да и зачем? Раз бросили, значит, была на то причина. И подумал я: «На все воля Божья».

Осиротел я рано. Родители ведь были уже не молодые, когда я проплывал по речной глади. Первой умерла мать, когда мне было четырнадцать. Отец с горя запил. Почти не выходил из пивнушки, а я лихорадочно ловил рыбу (меня с раннего детства приучали владеть этим мастерством), чтобы покрыть отцовские долги. Но как это сделать бедному рыбаку? Отец умер во время очередной попойки, а ко мне пришли и забрали дом за долги. Остался я с одной лодкой, не имея крыши над головой.

Но тут мне повезло. Жила в деревне молодая девчушка. Красавица необыкновенная. Дом у нее был богатый, родители лавочники, а она – единственный ребенок в семье. Я на нее даже смотреть боялся – не про меня такая. А она на меня, как потом выяснилось, поглядывала. Уж что нашла в замызганном рыбаке, не знаю. Родители ей уже пару присмотрели – пухлого сына мельника. Но как в народе говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло – поехали навестить ее матушка с батюшкой заболевшую крестную, а болезнь оказалась заразной. Так они, не вернувшись в свою деревню, там и скончались. Девушка осталась одна. И родственников больше никого. Тут же к ней начали свататься кто попало. Всем хотелось богатую лавку к рукам прибрать. Женихи перегрызлись между собой. Девушка на улицу выйти боялась и лавку закрыла. И вот шел я как-то по улице. А надо сказать, что жил я в тот момент в заброшенном сарае на окраине деревни, так своего дома у меня тогда уже не было. Темнело. И вижу, в ее окно пытается влезть какой-то здоровенный парень. Окна у нее на первом этаже закрыты были, так он сразу на второй. Подставил садовую лестницу. Я его вместе с этой лестницей и скинул. Сломал он себе что-то при падении. Крик. Народ сбежался. И парня осуждают и меня, что я так грубо влез, бродяжка, как меня называли. И тут выскакивает моя красавица, хватает меня за руку и говорит при всей толпе: «Это мой жених». Народ рты пооткрывал. А куда деваться. Я подтвердил. И через несколько дней нас в церкви обвенчали.»

Возьми меня с собой святой Дракон,

Где правишь ты огнем или мечем.

Давай презреем божеский закон,

И растворим своих тиранов в нем.

Нам вечно жить. И пусть нам служит Тьма.

В бессмертье, к нам придет на помощь Свет.

Нам подчинится белая луна,

И в солнце нам преграды больше нет.

Пусть мы дадим невеждам новый путь.

А смелые проложат его сами.

Но только мы постигнем жизни суть.

И вся Вселенная под нашими ногами.

Лети Дракон. Возьми меня с собой.

И не забудь, что мы единой крови.

Мы вместе сладим с дикою ордой.

Мир против нас. Едины мы в любови.

Связанного Рэма с заткнутым ртом, везли на повозке, укрыв кучей тряпок. Ромул гордо восседал на резвом скакуне. Рядом с ним ехал рыцарь, якобы отбивший останки Рэма у Дракона и отвезший их родному брату.

Спектакль был разыгран по нотам. Вот только как выйдет на самом деле? Задавал себе вопрос Рэм. И не сомневался, что брата также мучает этот вопрос.

Ромул решил не медлить. Он вообще спешил. Ему хотелось как можно скорее установить свою власть над обоими крепостями. Тем более что, объяснил он брату, соседи тоже не медлят. Они древняя цивилизация. Не то, что здешние варвары. Им уже известно о зарождающейся империи, и они не потерпят соперников в этом мире. У них хорошо тренированное, закаленное в боях войско. «Не то, что твой сброд.» - Презрительно фыркнул Ромул. Рэм напомнил брату, что его сброд недавно разгромил авангард врага. Но прозвучало это неубедительно для них обоих. Потому что они прекрасно знали, что была это всего лишь разведка. И если нагрянут основные силы, в чистом поле бой не выиграть, поэтому и нужны срочно крепости, чтобы встречать противника на стенах, укрепленных башнями, подъемными мостами, рвами. Закрома должны быть заполнены пищей, чтобы все могли выдержать долгую осаду. Именно по этой причине город Рэма был предпочтительнее города Ромула, поскольку строился среди естественных укреплений – гор.

«Это ты своим строительством накликал беду. Так что теперь страдай.» - зло сверкнул глазами Ромул: «На мои холмы они бы еще долго не покусились.» Рэм покачал головой: «Как знать»

Но все было решено Ромулом, и теперь Рэм трясся связанный на повозке, гадая, как далеко им еще ехать до его города, и в каком состоянии строительство. Не разбежались ли все, после исчезновения вождя. И как примут брата.

Вот послышались крики: «Стой! Кто идет?» Значит, караул не дремлет, порадовался за свой город Рэм. От брата, как он понял, поехал парламентер. Вот он возвращается. Их пропустили. Что это за крики отчаяния? Неужели Ромул показывает его людям изуродованное тело пойманного разбойника, которого он решил выдать за Рэма? Вот люди рассмотрели медальон. «Еще бы!» - Горько подумал Рэм: «Он ведь всегда висел на виду.»

Крики, плач. Проклятия. «Неужели меня так любили?» - растрогался Рэм: «И что дальше?»

Вот слышен уверенный голос вожака. Это Гром. Он взял власть в свои руки на время отсутствия короля. Он так и сказал сейчас Ромулу. Нет, он не согласен признать королем брата Рэма. У Ромула, слышали они, свой город. А откуда им знать, что это тело их короля? Может, медальон украли? «Молодец Гром» - восхитился про себя Рэм.

Но остальные люди были не столь несговорчивы. Им был нужен сильный мудрый король. Почему не Ромул? Он уже успел прославиться. И постепенно начали раздаваться приветственные крики. Сначала тише, потом громче.

Но дело испортил сам Ромул. Уже заранее войдя в образ правителя, он с благословляющей рукой, царственно объезжал своих новых подданных. И тут какой-то мальчонка сунулся прямо под ноги его коня. Истошно закричала мать. А оруженосец Ромула вытянул ребенка плетью, тот завизжал, и, падая, попал прямо под копыта коня Ромула.

Толпа взвыла и ринулась на нового короля, столь неудачно начавшего свое царствование.

И тут небо потемнело. Прямо на них спускался Дракон. Люди с криками разбегались. Дракон же, схватив Ромула, очень ловко выхватил Рэма из под груды тряпок, так что все сразу увидели, что вот он их любимый король, связанный, но живой. Дракон моментально разорвал путы, но вместо того, чтобы поставить Рэма на землю, закинул обоих братьев себе на спину, начал подниматься в голубую высь. «Я вернусь!» - успел крикнуть своим Рэм и толкнуть локтем обалдевшего брата: «Держись, а то свалишься.»

Во время рассказа отца, девушка сидела тихо. Даже не поднимала глаза на именитых гостей. Но сейчас пришла пора сладкого, к которому слуги подали ликер. Боги удивленно уставились на хозяина. А тот улыбнулся: «Ну, я же Бог в этом мире. Значит, могу сделать у себя что угодно. Рецепт этого ликера, кстати, я взял у бармена в «Лукоморье». И вообще, я же все знаю про новые века. Могу и самолет построить. Но стараюсь обходиться средневековыми методами. Только у себя дома позволяю небольшие изыски из новых времен.

«А, кстати, почему ты выбрал для себя средневековый мир?» - поинтересовался Утренний свет.

«Ну, это просто. Мне с детства нравились рассказы о рыцарях. Вот я и решил перенести это в реальную жизнь.» Старик задумался и, помолчав, сказал: «Как хорошо, что Звенислав дал нам всем возможность создавать свои миры, путешествовать по времени… Я ведь в начале не понимал тебя – обратился он к Звениславу, - особенно когда ты мою девочку в начале отказался спасти, сказал, что я сам могу это сделать. Но я еще не понимал как. Но когда ты показал, я понял, что вся Вселенная открылась передо мной.»

«Вот видите, - обратился к внимательно слушающим Богам довольный Звенислав – Я же говорил, не все сразу могут свои миры создавать. Слишком долго им внушалось, что они винтики, или же рабы Божьи. Что взять с раба? С рабской психологии. Но если им немного помочь, то все получится. ..Я сам вначале думал, что достаточно моего примера. Но оказалось, что это не так. Нужно кардинальное лечение. И вот – результат» - он с улыбкой показал на нового Бога.

«Ну, хорошо, а что было дальше.» - нетерпеливо спросил Император, видно не потому, что ему так уж хотелось услышать продолжение истории, а из легкой ревности к тому, что молодой Бог Звенислав преуспел там, где оплошал настоящий владыка.

Неспешно потягивая ликер, старик продолжил рассказ: «Что потом? Поселились мы у моей жены. У самого-то меня, как помните, дома не было. Сначала все шло хорошо. Она вновь открыла лавку. А так как на меня косо смотрели, что какой-то замарашка увел лучшую невесту, я не стал ей мешать. И сам занялся ловлей рыбы. Тем, что умел. Заодно и перед посетителями лавки не мелькал, чтобы не злить. Моя жена была большим профессионалом. Всегда знала, что надо заказать в городе, в чем будет нужда, и что лучше продается.

Через год родилась у нас дочка – красавица. Вся в жену. Радости, казалось, не было предела. Все дела ладились. Дочка росла. Жена ее учила искусству продавать, а я не раз брал с собой на рыбалку. И вот однажды, когда мы с дочкой отлучились рыбу ловить, произошло несчастье. Нагрянул в нашу деревню полк солдат. Постучались и к моей любимой. Она не могла отказать в постое. Не принято это было. Полагалось солдат размещать. Но сразу предупредила, мужа, мол, нету дома, скоро вернется. Но лихой солдатик дожидаться не стал. Начал приставать к моей голубушке. Она отбиваться. И упала, головой прямо об каменный угол печи стукнулась. Солдат, конечно, сбежал. Так его и не нашли. Вернулись мы с дочкой прямо к похоронам. …И опять на меня косо смотрели: такую женщину не уберег. Лавку пришлось закрыть. Никто у меня покупать не хотел. Да и не сведущ я в этом мастерстве. Одна у меня осталась отрада – дочурка ненаглядная. Вся в мать. Но и с ней недолго мы были. …Встречала она меня как-то на причале. Я кинул ей канат. А шторм уже начинался. Она схватила, да не удержала. И вместе с канатом в воду. Я, конечно, из лодки выпрыгнул, ищу ее, совсем ведь у берега ко дну пошла. И утонуть не должна была – я ее уже плавать учил. Да, видно испугалась, или ударилась обо что-то. В общем, выловил я уже бездыханное тело.» - рыбак долго молчал. Девушка совсем глаза потупила. Хоть и не помнила она всех своих переживаний, когда умирала – об этом Звенислав как раз и позаботился.

Наконец, после тягостных раздумий, рыбак продолжил : «Совсем я чуть с ума не сошел с горя. Спился бы, наверное, как отец мой. Но тут как раз грянула революция. Мне надо было куда-то накопившуюся боль и гнев девать, и я перебрался в столицу и пошел со всеми на штурм дворца. Вот тогда и насмотрелся на жизнь королевскую. Я все подмечал. И посуду, и утварь, и все думал, вот бы мне так жить, и чтобы близкие со мной были. А я бы народу счастье дал.»

«Чем же все кончилось?» - не утерпел Михаил-Архангел.

Старик фыркнул презрительно: «Чем все кончается? Попал я на плаху. За что? Вот бы ведать? Небось кто-то из моих же товарищей настучал. Тогда на гильотину отправляли по первому навету. А кто и за что меня сдал, вроде никому я зла не делал, так и не знаю…. Но теперь меня это и не интересует. Хорошо мне в новом мире. Еще раз спасибо тебе, Звенислав»

Дракон, между тем, набирал высоту. У Рэма начала кружиться голова, и он видел, то брат тоже судорожно вцепился в чешую Дракона. А тот еще, видно, решил с ними поиграть. Он то набирал, то снижал скорость. А потом начал выделывать в воздухе пируэты. Хорошо еще, что кверху брюхом не перевернулся, а то бы им точно не удержаться. Но Рэм догадывался, что Дракон просто решил их проучить, а убивать не собирается. Но Ромул думал иначе. «Эй! – закричал он во всю силу легких – Ты там поаккуратней.» Дракон в ответ сделал еще один мастерский пируэт, после которого Ромул надолго замолчал, но потом снова не выдержал: «Куда ты нас тащишь? Съесть хочешь? За меня все мои люди мстить будут. Найдут твое гнездо. Разорят, детенышей убьют!» - надрывался он. Разозленный не на шутку Дракон, повернул к ним свою пасть и зашипел. А Рэм закричал брату: «Да заткнись ты, идиот. Можешь помолчать хоть недолго, владыка неудавшийся!» Оскорбленный Ромул попытался ударить брата ногой, но чуть было не потерял равновесие и не свалился с такого ненадежного коня, и после этого затих окончательно.

Дракон же, снизил скорость и высоту. Они летели невысоко над землей, и перед ними простиралась выжженная равнина. Рэм с изумлением смотрел на эту картину. Вот показался обожженный скелет какой-то деревушки. Дракон снизился еще больше, и можно было разглядеть одинокую собачонку, уныло воющую на цепи, возле сгоревшего хозяйского дома. Конуру огонь почему-то не тронул, прихотливо обойдя языками пламени. «Давай спустимся, освободим ее!» - закричал Дракону Рэм, но тот полетел быстрее. И вскоре невдалеке показался город. От города, впрочем, тоже остались одни развалины. Дракон завис практически прямо над внушительными, башнями. Картина, которая им предстала, была еще страшнее, предыдущей. И тут, и там, валялись трупы людей в самых замысловатых позах. Видно было, что враги ворвались в город с помощью какой-то хитрости, потому что ворота открыты настежь. Таран их явно не коснулся. Погибшие люди на улицах были, судя по всему, мирными горожанами, которые и не собирались ни с кем сражаться. Они были празднично одеты. Ни у кого не было видно оружия. Однако было понятно, что расправились со всеми самым жестоким способом. Женщины лежались в позах, не оставляющих сомнения о насилии, дети…. На детей лучше было вообще не смотреть. Они были изуродованы страшнее всех. Даже циничный Ромул затаил дыхание и вытаращил глаза.

Тут Дракон повернул к ним голову: «Ну, как насмотрелись? Понравилось?!» И, не отводя желтых глаз от Рэма, он проворчал: «Ладно уж, вернемся, захватим твою собаку.» И сделав крутой вираж, быстро полетел в сторону сгоревшей деревни.

Собака по-прежнему выла. Дракон приземлился, и Рэм, соскользнув с его спины, кинулся освобождать от цепи бедное животное. Псина, как будто почувствовала добрые намерения, притихла и даже слабо вильнула хвостом. Ромул же, воспользовавшись приземлением, тоже соскочил со спины Дракона и опрометью бросился бежать. Но куда там! Дракон настиг его в мгновение ока. Схватил своей страшной пастью … но, видно, вреда не причинил. Потом он зажал трясущегося от страха Ромула передними лапами и сказал устрашающе: «Вот теперь ты у меня так полетишь. Да веди себя смирно, а то я ведь и отпустить могу.» - и изобразил что-то наподобие ухмылки. Рэму же крикнул: «Ну, давай, забирайся со своей собакой быстрее. Нам уже недалеко лететь осталось»

Когда он и вновь взвились в воздух, собака заскулила и плотнее прижалась к Рэму. А Ромул, висящий в лапах Дракона, похоже, обделался.

Но лететь, и правда, было недалеко, и вскоре Дракон опустился в чаще леса на обширной поляне. Он грозно посмотрел на братьев и спросил: «Ну, драчуны, и что делать будем?»

Пусть рыцарем через века

Несется Дон Кихот.

И будет глубока река,

Но он ее пройдет.

И снова черствые сердца

Смеются над борцом.

Он ниспровергнет подлеца,

Но только что потом?

Боги, между тем, продолжали обсуждение. Они уютно развалились на мягких диванчиках и Утренний свет, от нечего делать, спросил:

- Ну, а жена-то твоя где? Дочь показал. А жена-красавица? Где ее прячешь?

Боги заулыбались. Старик вздохнул:

-Не все ей в моем мире нравится. Вот она часто к своим родителям и убегает. Там ей как-то привычнее, чем королевой быть, а то и богиней. Ну, да ничего, видимся.

- А что же ты не предложил ей мой вариант, чтобы одна часть ее души, которая к родителям стремится, там жила, а что с тобой хочет остаться здесь? – Спросил Звенислав.

- Да как-то не поняла она про делимость души. Наверное, сущность у нее такая. Нравится ей бывать, то здесь, то там. Как в гостях. – Улыбнулся Звенард.

- А теперь, друзья мои, расскажите, что в других мирах делается. Да и историю Звенислава я еще не слышал. Как ты на земле жил, хотел ли там мир облагородить? И что за эксперимент вы все совместно проводили? – начал в свою очередь задавать вопросы хозяин.

… Боги заерзали на своих местах, словно всем как-то неудобно стало. И дружно покосились на Звенислава: начинай, мол.

Звенислав вздохнул тяжело и заговорил:

- Ну, что, ребята, не буду же вам я свою историю от последнего рождения рассказывать. Как в анкетах пишут. Вас ведь не это интересует. Как мир хотел перестроить? … Что ж, жил я в одной стране. Все в ней было, да как-то не так складывалось. И земля хорошая, и люди, вроде, хлебосольные. Да все какие-то напасти, то войны, то мор, то эксперимент опять же (70 лет мир свободы и равенства строили, да так ничего и не вышло), потом Перестройка. Развал государства, которое веками создавалось. И стали мы уязвимы для тех, кто всегда искал щель в братстве народов, чтобы туда лом просунуть, разорвать и, как говорили римляне, devide et impere (разделять и властвовать). Я, чтобы этого не допустить, вначале хотел поставить нам нормального властителя.

-Эх, Звенислав, узнаю тебя – поставить! Нет, чтобы самому стать. И здесь ты такой. Вечно кого лучше себя ищешь! – не выдержал и перебил Архангел Михаил.

- Да, и подскажи нам, как ты, обычный смертный, решил взять да правителя поменять? – ехидно подначил Император.

Звенислав усмехнулся и подмигнул владыке:

- А я подумал, что я хуже других? Глупее? Быдло какое? Почему бы мне не сделать это? Главное придумать талантливую идею-многоходовку. Ну, и как ее реализовать, естественно. Да и потренировался я предварительно. Менял уже более мелких владык. Каждый так может. Всем же об этом говорил. Этому учил народ.

- Каждый, да не каждый. Сам видишь. – Проворчал привычно Император.

- Конечно, говорил я тебя, люди творцами должны быть, а не рабами божьими! – Встрепенулся Звенислав.

- Ну, ладно, ладно, завели о том же. Сколько уже говорено. Мы еще об этом века рассуждать можем. – Примирительно произнес Архангел Михаил – Ты, Звенислав расскажи лучше, что дальше было, а потом, может, мы и придумаем, что делать со всей этой ситуацией.

- Да. И с мирами странными, в которые чужие Боги лезут. – Напомнил старик Звенард.

И Звенислав продолжал свою историю.

Идет гроза. Сгустился черный мрак.

И ветер рвет плащи, гремит кольчугой.

Примчался грозной тучей новый враг.

Орда пылит, сжимая кольца, с юга.

Сосед сегодня снова не помог.

Он будет рад чужому пораженью.

Он думал: «Этот кочевой наскок

Война других», и не вступил в сраженье.

Брат с братом ссорились на радость чужакам.

И штурмом ночь кровавая кипела.

С зарей взлетели души к облакам

Всех, кто считал: «Война не наше дело».

Споет былину старенький гусляр.

Историк ее бережно запишет.

Вздохнут мальцы по прошлым временам.

Но будущей орды никто не слышит.

Ромул и Рэм по-волчьи из под лобья смотрели на Дракона.

- Куда это ты нас притащил? – Наконец поинтересовался Ромул.

- Ну, что на пожарища полюбовались? На убитых и истерзанных людей тоже? – Вопросом на вопрос ответил Дракон.

Спасенная собака, между тем, виляя хвостом, бегала вокруг Рэма.

- Покормить бы ее. – Не в тему заискивающе попросил Рэм.

- Он сейчас ей самой накормится, и нами заодно. – Зло буркнул Ромул.

- Зачем ты так, брат! – Укоризненно начал несостоявшийся король: – Я знаю, у тебя в переметной суме еда была. Вино, хлеб, мясо. Давай покормим.

Собака, словно понимая, подняла внимательные глаза на Ромула.

Тут опять вмешался Дракон:

-А ведь недаром именно тебя. Рэм избрал я из двух близнецов-братьев. Добрый ты. Умный. А самое главное, интуиция у тебя колоссальная. Вот, смотри, ты один эту собаку приметил и настоял, чтобы освободить ее.

- Так она же погибла бы на цепи! Как же не освободить живое существо. – Воскликнул Рэм.

- Да, но больше ты ничего не почувствовал? – Допытывался Дракон. И сам ответил:

- В деревне той родители ваши жили. Отец, мать, бабушка, сестренка. И собака эта ваша. Вот Рэма она признала. Ну, а тебя, Ромул, сын волчицы, как ты гордо себя называешь?

- Матушка! Помню ее. – Воскликнул Рэм: Помню еще, что как волчица пришла, все и разбежались.

- Это потому что мужики за кольями кинулись, а вы, два несмышленыша, вцепились ей в шерсть мертвой хваткой. А волчица только что детей своих потеряла. Убили их, пока она на охоту бегала. Молока у нее много тогда было, вот она с вами, держащимися за нее, в лес и побежала. Долго вас потом искали, да не нашли. – Снисходительно объяснил Дракон.

- А какой же изверг родителей наших убил, деревню разорил? – Воскликнул Рэм, и слеза незаметно поползла по его щеке. Ромул же стоял, насупив брови, мол, мне все нипочем. Хотя притворялся, скорее.

- Вот об этом и хочу я с вами поговорить, короли недостроенного царства. – Дракон удобно расположился на земле и пригласил присесть братьев, добавив:

-Да ты, Ромул, не жмотничай. Открываю свою суму. С братом винцом поделись, собачке мяса дай. Ну, а я уж потерплю пока…. Есть вас не буду! – И захохотал, показывая желтый ряд драконьих клыков. Юмор у него такой был.

Ромул неохотно подчинился и кинул кусок мяса собаке, поделив с братом хлеб и вино. Рэм все еще не мог прийти в себя от пережитого.

- Неужели мы так близко от наших родителей были. Ведь дома еще дымились, а мы опоздали и ничем не помогли. – Стонал он.

- Ты, герой, теперь думай, как всем остальным помочь. – Прикрикнул на него Дракон.

- Облетал я здешний мир и обозревал картину. И вот, что у меня вырисовалось. – Начал он свое повествование.

- Жили в этих местах мирные люди, землепашцы. Ни на кого не нападали, ни каких войн не вели. Да вот два брата, выращенные волчицей, почему-то ( никак предвидение у них было) в одно и то же время, да только в разных местах решили возвести великие города-крепости. Ромул на семи холмах. Рэм среди естественных укреплений – гор. Кстати, знаю, что Ромул в честь себя город решил назвать: Рома, или, как некоторые неместные переиначили : Рим. А ты, Рэм, как город назовешь?

- Андорат. – Не задумываясь, ответил молодой король. – Местные жители так горы эти называют, ну или почти так.

- Да скромности у тебя побольше, чем у брата. – Похвалил Дракон и продолжил:

-Так вот, откуда ни возьмись, появился в этих краях кочевой народ. Скачут на лошадях, пьют кобылье молоко. Кониной же и питаются, в конские шкуры одеты. Нет у них понятий о чести, достоинстве, благородстве, милосердии. Да и непрактичны они. Куда бы ни пришли – девок насилуют, мужчин убивают. А потом все сжигают. Нигде сами на земле не осели. Так и кочуют. Вот только крепости брать не умеют – Хитро прищурил желтые глаза Дракон. – Кони, как известно по стенам лазать не умеют. А кочевники эти больше на простых селян нападать привыкли, и организованного сопротивления не ждут.

Дракон помолчал немного, разглядывая братьев, и добавил:

- Ну, так, что скажете, дадим вместе отпор врагу или братскую войну начнем на радость чужакам?

Первым, конечно, откликнулся Рэм:

- Конечно же, отпор! Мы же братья! Когда чужак наших родителей убил, мы друг с другом ссориться будем? – и возмущенно посмотрел на Ромула. Тот неохотно кивнул.

- Да вот как только нам лучше сделать? Как общим мир создать? Королевство единое? Чтобы не ссорились? И чтобы наши отдаленные города в единое государство слилось? – Продолжал допытываться Рэм.

- А вот для этого я познакомлю вас с одними экспериментаторами. – Хитро прищурился Дракон. – Они даже, Боги, пожалуй. Да вот сейчас не совсем. У них тоже проблемы возникли. Может, вместе вы и разберетесь, что делать, и кто виноват. Поскольку, подозреваю я, все проблемы у вас из одного источника.

- Как так? – Поразились братья. – Боги и не всемогущи?

- А вот направимся к ним, и все сами увидите. – Сказал Дракон, медленно поднимаясь с насиженного места.

Звенислав вздохнул и отпил прекрасного вина из королевских погребов.

- Да что тут рассказывать, ребята. Идею с новым энергичным правителем я начал, я же провалил.

- Почему? – Изумились боги.

- Мне он сначала казался прямо каким-то честным, чистым, непорочным. – Звенислав усмешкой покосился на Императора.

-Да потом я понял, что он слабовольный человек. Всем все обещает. Поэтому его и на, условно говоря, трон посадили. Он ведь был не главой государства, а одним из первых. А я его совсем первым сделать хотел. Была такая идея – он очаровывать людей умеет. Вот пусть и займется этим на международном уровне. Но ведь стране и сильный экономист нужен, верно? Им будет премьер-министр.

-Ты и такого нашел? – Восхитился Архангел.

-Нашел, да не совсем. Был тот человек крупный олигарх. Из ничего деньги сделал. В советские времена был научным сотрудником. Мужик головастый. Наворовал, конечно, хорошо, но я убедил высшее руководство, что, став, наконец, признанным, он не только все деньги обратно принесет и последние штаны снимет. Но и страну из кризиса вытащит. Откуда такая уверенность, спросите вы? А из знания психологии. Да и советовался я со знающими людьми. Человек этот самолюбив до крайности. Ему не деньги нужны, а слава. Он бы все отдал, только бы его, как маленького по головке погладили, и народ его портреты на митинг понес.

- Так в чем же дело? – опять вмешался Архангел. – Вроде все правильно. Или эти двое характерами не сошлись?

- Да характеры ерунда. – Отмахнулся Звенислав. – Они не только не сошлись, один ( тот, кого я роль главы государства прочил) олигарха нашего чуть не посадил. Враги были смертельные. Вот только это не проблема для умных людей. Я изложил ( каждому в отдельности, естественно), все перспективы. Они тут же клюнули. И готовы были терпеть друг друга. Надолго ли? А вот тут я был нужен, чтобы их контролировать и, по возможности, близко друг к другу не подпускать. Это по аналогии с моей фирмой, которая когда-то у меня была. Я, и руководитель одного отдела, друг друга ненавидели. Бесили мы друг друга одним только видом. И что мне делать? Ценного сотрудника увольнять ради тех, с кем чай пить хорошо, да работать он не умеет. Нет, так только плохие руководители поступают.

- Подавляющее большинство. – Вставил Утренний свет, мстительно метнув взгляд в сторону Императора.

А Звенислав продолжал:

- Поэтому, чтобы и работа ладилась, и мы друг друга не раздражали, поставил я между нами промежуточное звено – секретаршу. Она к нему идет, передает мои поручения. Потом возвращается, приносит его ответ… Да вы не смейтесь! Мы же правда работать умели, никто из нас не зарубал хорошие инициативы и ценили мы работу друг друга. Только лично видеться не могли.

- Ну, хорошо у тебя получается. Все роли распределил, всех убедил. Дальше то что? Почему не жили в раю процветающем? – продолжал спрашивать Архангел.

- А узнал я, ребята, что тот, кого я на главного прочил, висит не на одном, не на двух, а целой сотне крючков. Ну, поймите, он никому не отказывал. В том числе и криминалу. А выполнять-то не выполнял. Они ему должки и записывали. И компромат на него собирали, где он там налево пошел и всякую такую чушь. А они ошивались около него. Теперь представьте, он во главе государства – тут и начнется драка под ковром за близость к телу.

- А ты один хотел? – Хмыкнул Звенард.

- Ничего вы не поняли. – Плюнул Звенислав. – Хотите верьте, хотите нет, но мне вообще это не надо было. Я просто хотел страну из дерьма вытащить. И пасти своих президентов в мои планы не входило. Ленив я и не честолюбив. Иначе правы Вы, сам бы стал.

- Так как же ты выпутался? – хором спросили Боги – Дело-то уже на мази было.

- А просто. – Улыбнулся Звенислав – Я просто свел этих двоих прокурора и олигарха, чего делать никак нельзя было. Они только через меня общаться должны были, чтобы я мог противоречия сглаживать. Или, в крайнем случае, при мне. А я пустил на самотек. Они как пообщались, так и разругались в пух и прах. Так-то.

Дракон снова поднял в воздух двоих братьев и старого пса. На этот раз, когда страх перед неизвестностью покинул их, они сидели на спине чудища гораздо спокойнее и даже проявляли любопытство к окружающему миру.

Пес ластился к Рэму. А Ромул искоса погладывал на брата. Под ними расстилалась плодородная равнина, не тронутая руками человека.

- Эх, заселить бы все эти пространства. Засеять поля. – Мечтательно сказал Рэм.

- Ага, а тут как раз вражеский набег. – Вставил Ромул.

- Ну, почему, брат, все время воевать нужно? – Укорил его Рэм. – Откуда у тебя звериные замашки. Волчица к тебе добра была?

- Ты ее не трогай. – Зло огрызнулся Рэм. – И потом все мы звери. Инстинкт - убей слабого.

- А как же он? – Рэм показал на Дракона. – Смотри, он самый сильный. Кто может с ним сравниться? А зовет к добру.

- Может, он притворяется только. – Проворчал юный Ромул.

- Моя доброта от мудрости долгой жизни. – Повернул к ним голову Дракон. – Но и веков не хватит, чтобы осознать доброту тем, кто сердцем черств.

Не успели братья вступить в полемику, как пес отчаянно залаял, и они разглядели под ними на земле черный клуб пыли. Так двигалась орда.

- Что будем делать? Неужели дадим опять напасть на мирных поселян? – Взволнованно воскликнул Рэм.

- А они еще ни на кого не нападали. Вот нападут, тогда посмотрим. Ты, брат, за доброту и милосердье ратуешь, а, может, они мирные кочевники, а ты на них нападать собрался. – Хмыкнул Ромул, а Рэм покраснел и опустил голову.

- Тем более, как это вы нападать собрались? – Вмешался, весело поблескивая огромными глазами, Дракон – Спустить, что ли вас на землю и идите – воюйте. Вон их там тысяч пятьдесят.

Рэм и Ромул покрепче вцепились в шкуру Дракона.

А кочевники, между тем, на небо не смотрели, а приглянулся им вдалеке городок, стоящий на неказистом холме и огражденный деревянным частоколом. Заметив его, питомцы степей, с гиканьем развернули своих коней и поскакали в сторону города.

- Ну, теперь-то вмешаемся? Не дадим людей разорять?! – Умоляюще воскликнул Рэм.

А Дракон, снизив скорость полета, произнес:

- Вот теперь я вас, молодцы, выслушать хочу. Вы ведь стремитесь спасти город?

Рэм и даже Ромул поспешно закивали.

- Тогда пора вам воинской стратегии учиться. Вот поглядите – холм, на котором городок стоит хоть и небольшой, но достаточно крутой. Да еще и частоколом защищен. Кони вроде по крепостям лазать не умеют, а? – Подмигнул он братьям.

- Вот и посмотрим, что эти кочевые ребята предпримут. Противника, прежде чем на него очертя голову кидаться, изучить надо. – Наставительно закончил Дракон. А потом как бы самому себе добавил: «Интересно мне, на каком уровне развития сейчас этот народец. Лет триста его не встречал. Может, у них предводитель толковый появился, а то больно лихо они к крепости рванули. Или, напротив, совсем дураками стали. Раньше-то они никого не трогали, коз, да верблюдов пасли. Резали, правда, друг друга из-за пастбищ, когда к одному лугу или роднику сразу два рода подходило. Думал даже, что перебьют они друг друга в междоусобице. Ан, нет. Вот они, голубчики.»

Дракон повернул голову к братьям и сказал, видно приняв окончательное решение:

- Итак, занимаем наблюдательный пост. Смотрим в оба. И решать будем по обстановке.

- Но ты же поможешь людям, если те их убивать начнут? – Жалобно воскликнул Рэм.

Дракон, вздохнув, взглянул на юношу с каким-то оттенком нежности. Или это показалось? Какая нежность может быть у сурового мудрого Дракона?

- Ну, конечно, помогу. Иначе, зачем мы здесь? Но только если люди этого города сами не справятся. – Добавил он строго.

Доедая грушу, Утренний свет поинтересовался:

- А как ты решил объединить мир? Или я что-то путаю?

- Это была другая история. – Улыбнулся Звенислав. – Я не мир объединял тогда, а лишь часть мира. – Я ведь жил в своей стране. И хоть родом я из Франции. Мои предки Пэры, но родился-то я в России. Что ж, мне бежать туда, где лучше, где нас нет, туда, где кто-то построил счастливую жизнь за нас, а мы на готовенькое.

- Да ты не горячись. Поведай, как есть. – Вставил император.

- Верно. Так вот, решил я, что страна моя в начале XXI века находится в стадии феодальной раздробленности. Другие объединяются. Мы разъединяемся. Еще немного, и на нас вся орда двинет… Ну, не надо ведь, Боги, объяснять, что за орда?! Вот и решил, пора создавать новый Союз. Не Российскую Империю. Не СССР. А что-то другое, но подобное. Где мы вместе кулак. Сила. В границах Великой Российской империи, какой бы она была, если бы Ленин революцию не устроил. То есть с Балканами, Польшей, Финляндией и остальными. Ведь нормально жили. И никто на нас не бросался. А как произошел октябрьский переворот, да еще Троцкий сказал : «Ни мира, не войны. Армию распустить.», так на нас 14 стран напали. И союзники в том числе, заметьте. Потому что, кто не сопротивляется, тех бьют.

- А как же не сопротивления злу насилием?

- А как же подставь другую щеку? – Хором выкрикнули ухмыляющиеся Император с Архангелом.

- Да, пошли Вы! – разозлился Звенислав.

- Когда Толстой это писал, видать совсем не в себе был. Не мог он, переживший севастопольскую осаду, где на каждый квадратный метр ядро легло, не знать такой простой вещи, так завоевания и совершаются – когда сопротивления нет… А про Христа уж лучше вообще помолчите. – Звенислава скривило, и он мстительно взглянул на друзей: - А то возьму и морду набью.

Раздался дружный хохот. Все еще не забыли ни пути Звенислава, ни его достопамятного разговора с Апостолом. Еще во время первых странствий.

- Ладно, герой. Ты давай, говори, что ты на земле затеял, чтобы Евразийский союз создать. – Поторопил Звенард, не желая участвовать в балагане.

- Так вот, подумал я, нужен нам лидер. Но не простой. Не должен он быть русской национальности. Поскольку, так пиарщики постарались, что русский, пытающий союз возродить, будет опять шовинистом считаться. И на Западе сразу вой начнется.

-Вой. И денежный поток, чтобы это развалить. – Вставил Утренний свет.

- Точно. Поэтому нужен нам грамотный нацмен. Лидер обязательно. Он и Запад с толку собьет. Будут долго еще считать, что он их ставленник. И под себя все республики подтащит… Вот только умным он должен быть. Чтобы понимал, нельзя привести свой клан в государство Российское.

- Короче, Сталин. – Вставил Архангел Михаил.

- Да. Только красивый, яркий, с ораторскими способностями. И, самое главное, с любовью к этому государству и одинаковым отношением ко всем народам.

- Неужели нашел такого? – Засмеялись Боги.

- Найти-то, нашел. – Задумчиво сказал Звенислав. – Он как раз переворот в своем маленьком государстве устроил и Президентом стал. И умно поступал все время. Да вот, как я с ним лично встретился, понял я, что Он ничего не понял.

Последняя фраза экспериментатора потонула в дружном хохоте.

Кочевники приближались к селению неумолимо. Люди, вышедшие работать на поля, поздно заметили клубящееся облако пыли – не привычны они были к набегам. Но все равно, кто подхватив свой инвентарь, и пытаясь увлечь за собою скотину, кто так, пустились к спасительному частоколу. Бежали они обходной дорогой – холм в том месте, куда направлялись кочевники, был слишком крут. И для степных лошадей крутоват, и для пашенных быков.

Оказалось, что с интересом подметили Рэм и Ромул, у мирных поселенцев был все же предусмотрен секретных вход, перегороженный решеткой. Был он сбоку холма. Дорога шла в низину. Люди успели скрыться в основной своей массе. Решетка захлопнулась, и упали сверху еще какие-то каменные оковы. Так что подобраться с этой стороны у степняков никак не получилась бы.

Но так как враг на своих неказистых, но быстрых лошаденках, приближался слишком близко, поселяне, всех замешкавшихся ждать не стали, и захлопнули запор прежде, чем добежали последние.

Рэм вскрикнул, когда увидел, как какой-то степняк, с веселым визгом, словно хвалясь своей удалью, всадил с пяти метров копье в спину мальчонке, видно приходившему в поле, помогать бате.

Ромул скрипнул зубами, разглядев как могучий воин на полном скаку подхватил на седло отчаянно вопящую русоволосую девку.

- Что же мы ждем? – яростно сжав кулаки, закричал Рэм. – Им сейчас помощь нужна.

Но Дракон, видевший на своем веку много смертей, переживший поколения и столетия, выжидал. Он хотел знать, что же предпримут отчаянные степняки, оказавшись перед непреодолимой крепостью.

И точно. Перед холмом кочевники остановились. Рэм и Ромул отчетливо могли видеть, как судорожно готовятся защитники к обороне. Из-за частокола выглядывали лучники, ожидая удобного момента. Где-то повалил пар, это бабы срочно кипятили воду, чтобы обливать кипятком противника, вздумай он лезть на холм.

Но предводитель распорядился иначе. Подозвав к себе нескольких , видимо, начальников, он что-то приказал им. И орда тут же неспешно отступила от холма.

В городке поднялся радостный крик и ликование.

-Рано радуетесь – Проскрипел Дракон, напряженно всматриваясь в происходящее. – Что-то они задумали.

И точно, несколько воинов отделились от основной массы. Были они тяжело экипированы, чтобы стрелы не пробили, и несли какие-то странные на вид шары. Вспыхнул огонь. Огромный степняк раскрутил над головой веревку с глиняным шаром и … шар полетел прямо в частокол, разбился о него. … Рэм и Ромул ахнули, а из города понесся, как будто из единой груди, вырвавшийся стон. Шар раскололся, из него вылился жидкий огонь, жалкий частокол запылал по всему периметру. Даже второго, уже приготовленного шара, не понадобилось.

- Греческий огонь. Нефть. – Прокомментировал Дракон ничего не понимающим братьям. – Ладно, Одна преграда разрушена. Как с холмом быть? – Задал он вопрос самому себе.

Это тоже оказалось просто. Кочевники, под причитание жителей, подтащили к холму что-то наподобие детских качелей, которые ходят, то вверх, то вниз, в зависимости, кто от доски отталкивается. На одну сторону поставили горшок с чем-то. Что это Рэм и Ромул не видели. А Дракон вдруг вздыбил чешую, злобно хмурясь, но по-прежнему, ничего не предпринимая.

Раз! Двое воинов прыгнули на «качели» и подброшенный горшок, полетел в город. За ним последовал следующий. Потом еще один.

Видно жители быстрее братьев разгадали, какие «подарки» преподнесли им враги, потому как поднялся в городе крик несусветный.

-Что это такое? – Недоуменно повернулся к Дракону Ромул. Но не успел тот ответить, как братья отвлеклись на другую картину. Побросав горшки в город, десяток мужчин степняков покорно встали на колени и были расстреляны из луков своими сородичами.

- Летим отсюда. Нечего здесь больше делать. – Дракон так сверкал глазами, что с ним спорить было опасно. Но Рэм уперся:

-Нет, ты нам объясни, что происходит. И жителей ты обещал защитить. Как же так мы их бросаем?! – С негодованием воскликнул он.

- Все. Считай, нет больше жителей – Тяжело вздохнул Дракон – Перехитрили меня, гады. Сначала нефтью их деревянную крепость сожгли, а потом в каком-то поселении, где уж, не знаю, поотрубали мертвые головы умерших от чумы. Да искали, наверное, не долго. Тут недавно мор по округе был. Своих же преступников пообещали или милосердно казнить – стрелами, если они поручение выполнят. Или по изуверски. Понятно, что те выбрали. Вот они засунули чумные мертвые головы в горшки и закинули в город. Этого достаточно, чтобы из городка мало кто выжил.

- Но зачем им это надо? – поразились братья, увидев, что кочевники спокойно развернули коней от города и поехали дальше своей дорогой.

-Они же даже не поживятся. Разве не ради грабежа они нападают?

- Вот поэтому и велел я смотреть во все глаза за этими ребятами. Не нравятся мне они. Технология у них замысловатая. Уже даже бактериальное оружие на самом примитивном уровне знают. Действуют грамотно. А к чему все это? Не ради поживы. Верно вы сказали. … Нет, надо к богам лететь – совета просить. И помощи.

- А что тебе одному слабо с таким отрядом разделаться? – презрительно сплюнул Ромул. Глаза его налились кровью и сверкали прямо как у его приемной матери-волчицы.

- А ты думаешь, это один отряд? Беда идет! Поэтому я тебя, дурака, пощадил, скоро все силы понадобятся! – Разозлился Дракон. – А с этими справиться – раз плюнуть. Смотрите, коли охота справедливость хоть здесь восстановить.

С этими словами, Дракон взмыл в небо. Туша его низко опустилась над отрядом кочевников, чтобы они могли его хорошо разглядеть. Но потом он резко пошел вверх, опаляя своим огненным дыханием все, что двигается. Зрелище было не для слабонервных.

-Хорошо кони погибли быстро. – Прокомментировал жалостливый Рэм.

А победу Дракона радостно приветствовали криками горожане.

- Мы поднимемся к ним? – Робко спросил Рэм, когда Дракон, пыхтя, опустился на землю. На месте орды была только гигантская выжженная воронка.

- Мы же помочь им должны. – Настаивал Рэм.

- Им не поможешь. Они все равно умрут. Если мы сейчас улетим, у них еще останется надежда, что кто-то выживет. Они попробуют спастись, и будут умирать медленно. Но не всех вирус берет. Кто-то в живых останется. А если хочешь, можно по-другому помочь – Сверкнул глазами Дракон – Я и их спалить могу. Смерть быстрая.

- Нет, что ты! – Даже отшатнулся Рэм. Но потом неожиданно твердо сказал:

-Только обещай мне, что мы сюда вернемся, и если кто в живых останется, тем поможем.

- Скажи, Звенислав, а посему ты так упорно боролся с Богом на земле? Почему говорил, что Сатана лучше?

- Неожиданно спросил Император.

- А все просто. – Улыбнулся Звенислав. – Даже в моем XXI веке, когда не осталось костров инквизиции, и по Конституции провозгласили свободу веры, были не только фанаты этой веры. Не важно какой. Главное, что своим фанатизмом они несли зло, а не добро. Они говорили, что надо поклоняться Христу или Магомеду. И чем кончалось? Взрывами «неверных» или, в лучшем случае, призывам сжигать книги. Далеко ли от инквизиторских костров сжигание книг? Ведь у людей должен быть выбор. Ибо они творцы. Мне как-то сказали, что люди не могут делать ничего благого. Они снова построят Вавилонскую башню. Но, скажите, что же в ней плохого? Бог, вернее, б-г, покарал людей за ее строительство? Почему? Чего он боялся? Что они станут равными ему? Он создавал себе рабов? Вот я и сказал, что не нужен мне такой Бог. И все эти поповские россказни о том, что раз ребеночек умирает, значит, так Богу угодно… Значит, подлец ваш Бог!

- Но-но, опять разошелся! – Нахмурился Император. – Ты теперь сам такой. Не забывай.

-А я и отвечу за глупость, ошибки, зло. Я уже сколько раз исправлял то, что сделал неправильно. И вы меня поправляйте. И люди – Звенислав указал на Звенарда. – Это правильно, признавать свои ошибки. Но почему этого не делает Бог?

- Как же не делает? – Ухмыльнулся Утренний свет. – Он признал свою ошибку, послав Христа, а потом Магомета.

- И что изменилось? Мир стал лучше? Нет! Война разгорелась с новой силой! Вот смотрите, - разглагольствовал молодой Бог – Если человек идет и видит, что кто-то бьет ребенка. Какова его реакция? … Ну, во-первых, она прописана в Уголовном кодексе - Оставление в опасности наказуемо. Да и чисто по человечески, если этот человек пройдет мимо, человек ли он? Так почему же мы вещаем, что когда с людьми – детьми Бога случаются несчастье, то на все ЕГО воля. Что же это за Бог? Рабовладелец, и в наручники его! – Последние слова Звенислав выкрикнул, так сверкая глазами, что даже сам Всемогущий отшатнулся.

И в это время, крыша с треском развалилась. И в покои нового бога Звенарда камнем упал огромный Дракон, неся на спине двоих парней, похожих друг на друга как капли воды, и жалобно скулящего пса.

Все ужасы моей души,

Лишь жизни миг.

Умри, казалось, не дыши,

Раз пустоту постиг.

Но что там, в этой пустоте?

За смертью боль и мрак.

И даже в яркой красоте

Быть может, скрылся враг.

Нам не дано предугадать,

Что за вратами ждет.

И остается лишь страдать,

И знать, что все пройдет.

Но неизвестный страшный миг

Незнанья – наша боль.

Никто бессмертья не постиг.

А жизнь – слепая роль.

17 ноября. 2005.

Хорошо, что апартаменты нового бога Звенарда были достаточно велики, а каменный пол крепок. По крайней мере, никакого ощутимого урона туша Дракона с тремя седоками не нанесли. За исключением, конечно, поломанной мебели и раздавленных фруктов.

Боги повскакивали с мест, сбиваясь в кучу. Что-то одновременно выкрикивали. Спокойствие сохраняли только сам хозяин разрушенного дома Звенард и Император, который взирал на все происходящее с грустной улыбкой. Ему казалось, что все это уже когда-то было в его вечной жизни. Он переживал очередное дежа-вю. Ему было неинтересно. Еще когда начинался эксперимент Звенислава, Император был весел и бодр. Он сам увлекся игрой, ему хотелось внести свежую струю в свое затхлое существование с этой проклятой, надоевшей Вселенной.

Но на четвертой стадии он уже недоумевал, поскольку он, создатель всего, перестал что-либо понимать, и события развивались без его непосредственного участия. Когда он потерял силу, он возмущался и вел себя как глупый смертный. Но сейчас, хоть он и не разгадал загадки появления его собственного клона, почему-то ему было все равно.

«Наверное, я устал» - подумал Император, проведя ладонью по лбу. И вспомнилось ему спокойное озеро, холщевые штаны, в которых он ловил рыбу после переворота, осуществленного Утренним светом и Звениславом. Но и отдых быстро приедается. Поэтому он пустился, на манеру этого молодого выскочки Звенислава, во всякие приключения. То на рыцарский турнир. То, пошел на поводу альтернативных богов, предложившим стать третьим. А тут еще блок развалился, из тройки превратился в две оппозиционные двойки. И он оказался в одном блоке со своим прежним ненавистным противником.

Потом они весело играли в Олимп. Потом, как и полагалось, было воссоединение всех, и образовалась четверка. И все это время люди на земле, ради которых ставили свои эксперименты боги, продолжали жить, умирать, страдать, любить и ненавидеть, молиться им, и просить каждый что-то свое. А все вместе одно и простое – счастья!

И что великие Боги? Они спорили о том, как дать это счастье таким разным и странным людям. Непохожим, и похожим одновременно на них, богов.

И вот тут-то заварилась какая-то непонятная каша, в которой сам создатель никак не мог разобраться. Тут бы ему и проявить всю мощь своего интеллекта, показать многовековую мудрость, объяснить этим зеленым новичкам, особенно Звениславу, что к чему. Но он не мог. На него напала какая-то странная апатия. Он устало опустился в кресло и закрыл глаза. А вокруг продолжалась возня, которая вовсе его не трогала.

Очнулся от странного воцарившегося молчания, резко контрастирующего с выкриками, ругани, собачьим лаем.

Император открыл глаза и увидел, что все присутствующие смотрят на него. Он понял, что все уже угомонились. Дракон кое-как расположился на полу, боги устроились на уцелевших диванах. Братья-близнецы нашли себе пару не сломанных стульев, а собака сидела прямо перед Императором и вопросительно смотрела прямо-таки человеческими глазами. «Они что-то спрашивали меня, а я не слышал», - Догадался Император.

Но у него так и не появилось шанса, узнать, что же все от него хотели, и что, собственно, происходит, потому что во дворе отчаянно заголосили трубы, залаяли сторожевые псы, а королевские покои Звенарда настойчиво постучали.

Красавица-дочка Звенарда, тоже присутствовавшая здесь как незримая тень, практически скрывшись за ширмой, открыла дверь.

В покои ворвался было стражник, но, увидев Дракона, выпучил глаза, и, отступив назад, зацепился шпорой о порог и грохнулся на пол, звеня всеми своими многочисленными доспехами. Это могло бы быть смешно, но не в данный момент.

- Ну-ка, Арнольд, не паясничай! Драконов не видел! – Прикрикнул на него владыка данного мира.

-Немедленно поднимайся и доложи, что случилось.

Звенислав с Михаилом помогли незадачливому стражнику подняться, а он, все еще глазея на Дракона, который, дразня его, показывал желтые, но крепкие зубы, все же доложил по форме:

- Государь, тут переполох случился с Вашей опочивальней -. Он снова взглянул на Дракона. И мстительно продолжил:

- Когда эта тварь к Вам ворвалась, мы кинулись на подмогу. Но…-Что же дальше? Почему такой шум? – Властно прикрикнул Звенард.

- Да, дело в том, что противник опять пошел на приступ.. – Жалобно вымолвил стражник и добавил совсем уж горько:

- И тьма его тьмущая. А тут еще и Вы в плену у этого чудовища.

- Никакое это не чудовище. Это наш друг. Он будет нам помогать. И великие короли Ромул и Рэм на подмогу пришли. – Решительно заявил Звенард.

- Так что без паники. Докладывай толком, опять те черти из дыры лезут?

- Да, и уже лестницы к стенам приставили. И еще у них камнеметная… - Стражник не успел договорить. Огромное ядро с треском обрушилось на башню. И Звенард скомандовал:

-Все на стены. Каждый помогает, чем может.

Первыми рванули неутомимые Звенислав с Михаилом. Руки у них так и чесались дать отпор гнусному врагу, что их в зловонной яме едва не утопил. Утренний сет тоже не мешкал. Ромулу и Рэму и приказывать не надо было. Мальчишки еще, они с радостными криками, кинулись в сечу. Престарелый пес тоже вроде обрел былую силу и поддержал громким лаем.

Дракон потянулся и сказал лениво:

- Ну, подеритесь пока. Я чуть позже вмешаюсь. Я пока… Пока виноград у вас вкусный.

Звенард несколько секунд смотрел на не тронувшегося с места Императора, но потом, стряхнул оцепенение, и решительно принял командование на себя, поскольку именно его цитадель атаковал неизвестный противник.

В результате в помещении остались лишь Император с Драконом. Император чувствовал, что не может двинуться с места, ему полностью изменили силы. Он сидел и смотрел в желтые глаза Дракона, читая в них, непостижимую другим истину.

Когда Звенислав выбежал во двор, он обнаружил, что везде падают камни, запускаемые мощными камнеметными орудиями противника. Кое-где была пробита брешь, а защитники суетились на стенах, пытаясь сталкивать приставные лестницы. «Везде не поспеть» - промелькнуло в голове Звенислава, когда он услышал громовой голос Звенарда прямо над ухом:

- Всем разделиться. Звенислав – восточная стена. Утренний свет – прикрывай западную. Михаил – северную. С юга им не подобраться. Я со своим отрядом к воротам, а то они уже разваливаются.

У Звенислава на мгновение в голове промелькнуло: а где же главные – император с Драконом, но он моментально выбросил эту мысль из головы, уворачиваясь от огромного каменного ядра, которое врезалось в стену рядом с ним и рассыпалось на мелкие осколки. «Прямо как шрапнель», - успел подумать Звенислав и бросился на верх, вверенной ему башни. Там он обнаружил, что противник все же сумел вскарабкаться по приставным лестницам и бой идет врукопашную. Звенислав, моментально ввязался в драку, срубив своим огромным неподъемным для простых смертных мечом, сразу двоих противников. Рядом тявкнула собака, и он, обернувшись, на ее голос, успел отскочить от налетевшего на него детины с палицей. Только тут он заметил, что Ромул и Рэм, не получившие приказания от властителя цитадели, побежали вместе с ним. И сейчас, растерявшись, они тыкались как слепые щенки, не зная, куда податься. Тем более, что коротенький меч был только у Ромула, а Рэм и вовсе был безоружным.

- Ну-ка, ребята, хватайте эту доску – Скомандовал Звенислав, Встаньте у края стены и дружно сбрасывайте лестницы. Да не так! Надо вместе и одним махом! Вот. Получилось.

Последний враг, сумевший зацепится на башне Звенислава, скорчился в нише, жалобно поскуливая, и прося пощады. Но кто-то из бойцов Звенарда, не подумав, махнул мечом. Когда Звенислав заорал:

- Не трогай, пленника возьмем! – Мозги, смешанные с кровью уже брызнули из-под кожаного шлема.

Но зато теперь можно было перевести дух. Звенислав вытер лоб и посмотрел, что делается на других стенах. Архангел во всей красе , разил врагов так, словно и божественной силы не лишался – Эх, Миша. А огненный меч тебе бы все равно более к лицу был. – Подумал про себя Звенислав, но тут на его стену опять пошли на приступ. Но не успел Звенислав скомандовать, как неизвестно откуда возникла пышная деваха, которая с лихим уханьем, опрокинула на головы противников бадью с кипятком. Тут уж и Ромул с Рэмом не понадобились. Противник с диким визгом полетел с лестниц.

На других стенах дела обстояли не хуже. Было видно, что приступ в целом отбит. Утренний свет свесился вниз и перерезал веревки, на которых висели недруги, зацепившись за зубцы стены железными крючьями.

А как там внизу? Ворота треснули, но не раскололись. Звенард со своими срочно крепил на них железные блоки.

- Наша взяла! – Закричал Звенислав, приветствуя товарищей. Но тут противник как по команде прекратил наступление, а из глубокой тьмы выдвинулось что-то пугающее своими размерами и мощью.

- Они передвижные башни к стенам тащат. – Первым разглядел Архангел Михаил.

- Ну, теперь держись. – Сквозь зубы пробормотал Звенислав – Ведь, пожалуй, и не выстоим. Башни многоярусные. На них камнеметные орудия, а сам кожух пропитан водой – не поджечь! Да вот они и сами огни зажгли. Видно греческий огонь применят.

- А то и похуже что. – Рэм неожиданно оказался совсем рядом – В прошлый раз они мертвыми головами кидались. Чумными.

- Кто же это? Кто?! – В ярости закричал Утренний свет, снова на мгновение теряя свой облик прекрасного юноши, и превращаясь в хищное чудовище, которое поймали на крючок более удачливые рыболовы.

- И где Император, черт его дери? – Послышался голос Михаила – Хотя от него все равно никакого толку. Архангел сердито сплюнул.

И тут они увидели как над Дон Джоном медленно и красиво поднимается и расправляет крылья Дракон. «Уррра» - Дружно приветствовали его близнецы. Остальные же не произнесли ни звука.

И противник тоже, словно онемел, а потом случилось неожиданное – враг стройными рядами, вовсе не напоминающее бегство, начал отступление. Дракон же, так и плыл в воздухе, не применяя никаких карательным маневров до тех пор, пока вся армия противника, оставив свои осадные сооружения на поле боя, не нырнуло снова в свою неведомую дыру. Откуда они каждый раз и появлялись.

По окончании битвы, Звенард велел своим войнам наскоро заделать пробоины, а Боги и остальные высшие лица ( включая собаку) снова собрались в Дон Джоне Звенарда, на этот раз выбрав для себя менее комфортные, зато целые от Драконьего пришествия, покои.

Первое, что потребовал хозяин дома, это немедленной работы кухни. Все, само собой, проголодались. Да и рядовым стоило выдать по чарке с закуской.

Заседали они на нижнем этаже, с крепким каменным полом. Это помещение значительно больше напоминало средневековье, нежели тот изысканный стиль, который предпочитал на верхних этажах Звенард.

Когда Боги перестали гомонить, споря на тему, кто же их таинственный противник, когда он в следующий раз может появиться и каких неприятных сюрпризов от него можно ожидать, а также наскоро набивали животы свежим запеченным окороком, румяным хлебом, запивая красным вином, все, наконец, посмотрели на двоих самых странных участников ( вернее, как раз, не участников) событий – Великого Императора и Дракона.

Дракон привычно щурил огромные глаза и делал вид, что все происходящее здесь отношения к нему не имеет, и он вообще фигура маленькая.

Император же пристально смотрел на собаку Рэма, так, как будто ничего другое его в данный момент больше не занимало. «Величайшее из Величеств!» - Наконец, не выдержав паузы, ехидно окликнул его Звенислав:

- Может, Вы все же поясните нам, своим верным подданным, почему Вы не соизволили вмешаться в битву? Ведь, хоть Ваша святая и великая сила и иссякла ( а, может, нет?), все равно польза от Вас помнится по прошлому сражению была немалая.

- Сколько же тебе лет, друг? – Задумчиво спрашивал между тем, Император, гладя пса – А ведь дождался хозяина, узнал его, когда он вырос. И от другого парня – тоже, вроде своего хозяина, поскольку уж они близнецы, отличил. Ну, и ну. Знавал я в прошлые времена одного такого пса. Сказки народные его образом пропитаны. Не ты ли возродился в нем? И кем ты будешь в этой жизни? Добро ли зло принесешь людям?

- Как и ты, Великий. – Опять не удержался от ехидной реплики Звенислав.

Но Император не слушал. Он говорил с псом:

- Стар ты, однако. Еще немного и лапы переставлять не сможешь. И сейчас ведь на последнем издыхании держишься.

- Нет. – Рэм вскочил и, умоляюще глядя на Императора, упал на колени:

- Великий Владыка, но ты же можешь помочь? Ведь можешь?

- Никто здесь ничего не сделает. – Фыркнул Архангел Михаил. Все мы свою божественную силу потеряли. Мир такой. Будто не наш он.

- Не наш? – Поднял невинные ясные глаза Утренний свет:

А чей же тогда? Разве не все миры наши? Или, если это экспериментальный мир Звенислава, что так и есть, то Звенислав и должен здесь во всей силе быть, а это не так.

- Может, это мир самого Звенарда – Неуверенно произнес Звенислав.

- Да? Ну, тогда давай Звенард, сотвори какое-нибудь чудо. – Так же делано наивно предложил Утренний свет.

- А я мог! Ведь мог! – Яростно вдруг выкрикнул Звенард – Помните, пришли вы ко мне мокрые, ободранные. А что ждало вас? Одежда каждого на его размер и вкус. Это я одной мыслью сотворил. Но как только вы тут расположились, чувствую, и я ничего не могу. Пропала сила.

- Тогда, может, нам удалиться? Да вот куда? В ту зловонную яму? Да и вернется ли к тебе сила после этого? – Продолжал философствовать Утренний свет.

- А вы спросите у своего Императора, может, он все же что-то сможет сделать для бедного пса. – Неожиданно подал голос Дракон, до этого момента казавшийся мирно спящим под шумок у камина.

Все снова уставились на Императора, а он, жестом подозвав пса, положил ему на голову руку и пристально взглянул в глаза. И вот уже помолодевший пес радостно скакал, оглушая всех своим громким лаям, ластясь одновременно к Императору, но все же держась ближе к Рэму, тому, кого сразу и навечно принял за своего хозяина и повелителя.

- А еще что ты можешь? – Подозрительно уставился на Императора Утренний свет.

- Больше ничего. – Беспомощно развел руками Император.

- Ну, хоть за собаку спасибо. – Буркнул Звенислав. – Может, к нам всем постепенно начнет сила возвращаться. А теперь, - обратился он к Дракону, - расскажи толком, что стряслось, откуда взялся убитый братом, как мне было известно из курса истории, Рэм, и зачем ты их всех сюда приволок.

Дракон, полу прикрыв глаза, начал неспешное повествование о том, что произошло в мире Рэма и Ромула, прерываемый иногда комментариями братьев.

- Так что же это за орда такая? – Решил подвести итоги Утренний свет. – Как я понимаю, все неприятности и в том мире, и в этом, имеют один источник. То есть, следует исходить из постулата, что появился новый грозный бог, что по определению, невозможно, поскольку, не надо всем объяснять, что Создатель у нас один. И хотя он дал известную волю на эксперимент, и мы даже успели перессориться, и снова помириться, но все равно, он единственный господин и владыка.

При этих словах, Император, церемонно склонил голову, отдавая дань уважения своему бывшему яростную оппоненту.

- Что же происходит в мире? Откуда взялся клон нашего создателя, потому что только равный ему по силе, или превосходящий, может сотворить такую вещь, как превратить богов в обычных смертных?– Продолжал Утренний Свет.

- Может, все же существуют другие Вселенные . – Высказал мысль, типичную для XX века, Звенислав.

- Вот что, хватит спорить. Давайте наведаемся в тот мир, из которого прибыли Рэм с Ромулом и посмотрим все на местности. - Закончил дискуссию Михаил Архангел.

- Именно это я и хотел Вам предложить, друзья. – Высказался, наконец, Дракон. – Для этого и привез Вам братьев. У Ромула там довольно жалкая пока крепостенка, а вот бастион Рэма имеет много перспектив, так как находится в закрученной горной спирали. Никаких дыр, из которых могли бы полезть чудовища, я там не знаю, поэтому предлагаю дружно приняться за строительство. Тем более, что те кочевники, которые атаковали при нас город с помощью жидкого огня и мертвых голов, вероятнее всего и направляются к Андорату.

- А как же моя крепость? – Хором выкрикнули Ромул и Звенард и посмотрели друг на друга: что они будут делать без помощи богов?

- Есть у меня почему-то подозрение, что куда мы переместимся, туда и главные силы врага рванут. – Усмехнулся Дракон. – Так что оставьте караул и тех, кто сможет сообщить, если что не так пойдет. А самим быстро достраивать цитадель Рэма. Так и проверим мои догадки.

- Ой, что-то ты не договариваешь. – Прищурился Утренний свет.

Но тут вмешался Рэм, который возбужденно воскликнул:

- Я предлагаю стены сделать наподобие того, что у Звенарда стоят.

- И то верно. - Согласился Звенислав. – Это ты хорошо задумал, Звенард, - внешнюю стену сделать без переходов и с битым стеклом наверху, А внутренняя стена, которая идет по короткому периметру, должна быть широкой, по которому наши воины могут перебегать от башни к башне, если противник все же хоть на одну из них залезет. Ширина башен у тебя, - он прикинул, - около пяти метров. Да, тут не попрыгаешь. Высота метров 15. Тоже годится. Поэтому если противник с дури на стену лезет, он оказывается на битом стекле, если спускается вниз – попадает между двумя стенами, и очень хорошие надо приспособления иметь, чтобы с одной стены, на другую – широкую перепрыгнуть.

- Так вот почему они не на стены, а на башни лезли – Наконец догадался Ромул. – А я еще думал, почему они стену не стремятся пробить.

- Да, брат, потому что толку от этого мало. Там сразу другая стена окажется. – Подмигнул Рэм.

- Что же ты молчишь, Владыка? – Тихо, пока шло обсуждение фортификации, - Спросил у Императора Звенислав. – Странно мне тебя таким видеть.

- Не знаю, друг-бог. – Тяжело вздохнул Высший. – Сам не знаю. Сил моих совсем нет. Устал я, апатия какая-то.

- Ну, ну. - Только присвистнул Звенислав, и все они начали грузиться на Дракона, чтобы срочно переправится в мир Ромула и Рэма.

А в мире Рэма, между тем, творилось что-то невообразимое. После того, как сначала Ромул пытался предстать их новым господином, а Гром его разоблачил, потом последовало похищение обоих братьев Драконом, народ, разумеется, всякую работу бросил. Сначала они пешие, а некоторые конные преследовали безуспешно, исчезающего в небе Дракона. Затем, кто-то заявил, что без пол литра в таких делах не разберешься, и, не смотря на протесты Грома, откупорили все же неприкосновенный запас, и пошла пьянка.

Буянили дня три, пока окончательно не закончились припасы. И похмелье стало совсем уж невыносимым. А похмелиться, разумеется, было нечем. Тогда кто попытался вспомнить навыки лесных разбойников и отправится на охоту, кто ловил рыбу, кто просто пил из ручья. Собрать всех в единую команду ни Грому, ни его друзьям так людей и не удалось. Слишком много их набрело из самых разных поселений. В возвращение своего надежи командира Рэма они уже не верили, а Грому подчиняться – так чем он так уж лучше их. И, главное, что он может предложить? Какую, как сказали бы наши политики, национальную идею?

Гром попытался провести карательные меры и вместе со стреляной девой и бывшими бандитами, они повесили пару бунтовщиков, зачинщиков, которые предложили построенную уже часть крепости разобрать на дома для мирных поселенцев, а о создании громадного государства забыть. От кого, мол, защищаться? И что самое обидное, идею эту высказал как раз тот воин, который вместе с Громом и Рэмом в дозор ходил. Именно он помогал спустить с обрыва незваных пришельцев. И без сомнения в тот миг понимал, что вооруженные гости не шутят. И что вернутся они с подмогой, понимал тоже. Но то ли дух боевой пропал у парня, то ли упился он окончательно, но он-то и подкинул идею хорошие камни себе на жилища пустить. А крепость, зачем им? Нет от нее никакого толку. Да и короля у них теперь нет. И что за король такой был, которого раз – и Дракон похитил.

Увещевания Грома, что от Дракона защищаться тоже крепость нужна, не подействовали. Все еще хмель в голове у мужиков гулял, а бабы с детишками попрятались во времянки от греха подальше.

Но стоило того бунтовщика на ближайшем дубу вздернуть, получился абсолютно иной результат, чем ожидал Гром с друзьями. Мужики вместо того, что бы струсить, поджать хвосты и покориться, начали точить колья, а у некоторых ведь и настоящее оружие было.

И вот сидел теперь Гром на самой высокой, достроенной почти до конца, башне, и кидал увесистые булыжники в наступавших на него бывших соратников и подчиненных, переданных под его попечительство. А мысли у Грома были самые скорбные:

- И почему у меня язык не так хорошо подвешен как у этого мальчишки Рэма? Вроде он тоже образования никакого не получил. Волчицей вскормлен. А говорить как умел! Любой разбойник бы уши развесил и за ним последовал. А я, хоть режь, так не могу. Вот и настал, видно, мой смертный час.

Но не успел Гром спихнуть нескольких, особо жаждущих его крови с башни, как вдруг все дружно закричали и стали показывать в совершенно ином направлении. Гром повернулся на крики и увидел, что к ним приближается отряд с явно недружественными намерениями. Шли они со стороны города Ромула. Вооружены были как придется. В основном простое мужичье, кто колы заточил, кто секиру соорудил, кто с цепой. Но были и профессиональные войны. Благо не много.

Двигались они не быстро, с учетом того, что бы ли пешими, но орали весьма зловеще. А население будущего великого Андората все и проглядело за своим ором и попыткой скинуть временного предводителя с его укрепления.

Вот тут уж народ повернулся к Грому и начал умолять, простить их, неразумных, и организовать оборону.

- Хорошо еще, что части отстроенных стен и башен порастащить не успели. – Ворчал Гром, спускаясь к населению.

Но был он скор в решениях. И в военном искусстве понимал неплохо. Поэтому уже всем выглядывающим их времянок бабам велено варить кипяток. Детишкам лезть на стены, но прятаться хорошо от возможных стрел, и вытаскивать, если они будут, горящие стрелы противника, из деревянных конструкций, которыми окружали башни во время строительства. Остальных он загнал за ров, куда они покидали припасенный еще Рэмом «чеснок», чтобы противник не переправился, не пропоров ногу. Лучники заняли места у бойниц. Наиболее сильные встали на стенах, чтобы лестницы противника скидывать или веревки в «кошками» резать (что было вероятнее, не похоже, что те сильно вооружились, во всяком случае, гуляй-башен при них видно не было).

Мечникам Гром велел занять позицию у недостроенных ворот. Туда же погнал копейщиков. А коннице отводилась особая роль – они должны были спрятаться и ждать в засаде в ближайшем леске, за пределами крепости. И пойти в обхват противнику, напав с тыла.

Видно, что дело свое Гром хорошо знал, потому повиновались ему в данном случае беспрекословно.

И вот вся армия была готова к бою. Каждый на своей позиции. Гром снова поднялся на самую высокую башню, прихватив боевой рог, чтобы трубить сигналы.

Противник, ободренный тем, что защитники попрятались при их приближении, затихли, и вроде бы, испугались, припустились бегом с громкими, но не очень уверенными криками. Могло бы их насторожить то, что странный дымок поднимался над замершей крепостью, но их это не удивило. Неопытные были. Недавно от сохи. А Гром велел камнеметные орудия экономить для врага посерьезней, а с этими хотел справиться запуском горящих деревянных ядер, пропитанных легко воспламеняющимся маслом.

Вот уже армия противника на расстоянии полета стрелы. Лучники прищурились, ориентируясь по ветру и ожидая команды, но тут солнце словно тучей заволокло, и над группой наступающих возникла огромная тень. Это и был Дракон с необычными седоками на спине.

Наступающая армия резко притормозила, при виде такой небывальщины. Некоторые, наиболее шустрые, тут же побросали оружие, и бросились удирать со всех ног. Но кто-то застыл, пооткрывав рот.

Первым со спины Дракона спрыгнул Ромул и так грозно закричал на своих бывших (а теперь, понятно, что и будущих) подданных, что все бежавшие сразу остановились, а временно оцепеневшие, попадали на колени перед грозным королем.

- Да, вот это я понимаю, правитель. – Одобрительно хмыкнул между тем, Дракон. – Сразу видно, что поданных в железной узде держит.

Но вот на землю неспешно спустился Рэм, и Андорат огласился не просто радостными криками, а буквально, ликующим ревом.

- А вот этого правителя не столько боятся, сколько любят. – Снова прокомментировал Дракон.

И Боги постепенно начали ссаживаться на землю.

Они наблюдали, и как Ромул орет на свою армию, и как так же медленно и не спеша, как сам король, с главной башни Андората спускается ближайший помощник Рэма, Гром, приветствует своего господина, по-рыцарски встав на одно колено. Делает знак воинам, и те шеренгами выходят из ворот и строятся в ряды. За ними следуют даже бабы с ребятишками. При чем видно, что все жители этого недостроенного государства при деле. И все они (может, за исключением младенцев) при деле.

- Вы чего сюда поперлись без моей команды? – Не замечая того, что твориться за его спиной, орал между тем Ромул - Кто разрешил? Я такую команду давал? Ну, я спрашиваю!

Из войска Ромула вышел хорошо одетый человек. Видно вельможа. Поклонился и начал лепетать, что дошли до них слухи, что короля их великого Ромула, незабвенного, враги похитили. Они и поспешили на выручку.

- Да, врет он. – Послышалось из задних рядов. – Сам хотел власть захватить и на другое королевство напасть, чтобы пограбить, а то и там государство прибрать, коль оно бесхозное, раз всех владык Дракон, как мы слышали, похитил.

Разозленный не на шутку, Ромул съездил вельможе по уху и грозно прокричал:

- Кто это сказал? Выходи из строя.

Но, во-первых, и строя-то никакого не было. Была сбившаяся в кучу толпа, а, во-вторых, никто, конечно, не вышел.

- Догадливый парень – Ухмыльнулся Звенислав. – Сразу понял, что не за наградой его король зовет.

Тут Дракон решил вмешаться. Поднявшись метров десять над землей, он для острастки пустил струю дыма по направлению к разношерстому сборищу под названием войско Ромула. А когда, все шарахнулись, провозгласил трубным голосом:

- Хорошо, что пришли, воины! Вот Ваш король. Живой и невредимый. Вот Ваши братья, он мотнул головой в сторону Андората. Вон их король стоит. И это наши герои – кивок в сторону Богов. Всем нам предстоит с одним противником сразиться. Возражения есть?

Последовала драматичная пауза.

Все вновь прибывшие были распределены по времянкам. Кому их не хватило, были вынуждены отстраивать себе временное жилье самостоятельно. Впрочем, жаловаться никто не рискнул.

Рэм, как хозяин, и весьма неплохой хозяин Андората, принял командование на себя. Он отряжал отряды охотников за дичью. Рыбаков, пополнять съеденные в его отсутствие запасы рыбы. Интендантской команде было велено вести снабжение прежним способом. Не безобразничать, и людей не грабить.

Строители оживленно принялись достраивать крепость. Горные инженеры, крепить тоннели.

Дракон, облетая всю территорию, вернулся довольный, и сказал, что крепость государство практически достроено. Конечно, речь пока не шла ни о каком комфорте. Никто не возводил роскошных жилищ, обещанных даже самым бедным землепашцам, великолепных дворцов для высшего сословия. При чем Рэм твердо настоял на том, что бы привилегированные дворцы получили достойные, а не те, кто когда-то числился чьим-то сынком из знати. О замке для Рэма уже подумывали: составляли планы, зодчие трудились над макетом, Рэм и Звенислав ( Иногда в процесс вмешивался с умными замечаниями Дракон), проводили на карте подземные ходы, отмечали точки колодцев, в которые должна была поступать родниковая вода из подземных, и недоступных врагу, ключей. Замок на плане выглядел абсолютно неприступным. Особенно с учетом того, что в кладовые предполагалось заложить объем копченого мяса, сухарей и соленой рыбы, сушеного винограда, достаточно для того, чтобы весь Андорат мог выдержать осаду в течение не менее трех лет. Рэм предусмотрел и подземное водохранилище, на всякий случай. И, конечно же, многочисленные ходы, на волю, минуя стан противника, каким бы широким кольцом не обложили город. Сами горы составляли спираль и были прекрасной естественной крепостью. Внутри нашлось место для пастбищ и даже для полей земледельцев. Хотя сама земля была не слишком плодородной, но нельзя же хотеть слишком многого. Самое главное, Андорат становился государством крепостью посредине цивилизованного мира. Он делил этот мир на две части. В нем предусматривались официальные ворота, и дорога для караванов купцов. На этой пошлине, которую бы собирали жители, и полагалось богатеть и процветать государству. Ворота были, естественно, не одни, и укреплялись предельно. Дорога находилась под постоянным обстрелом. Шла напрямик. Но по бокам ее высились лишь отвесные обрывы, с лучниками на них. Так торговцы или враги под видом мирных купцов, лишались возможности, напасть, уже будучи пропущенными в Андорат.

Больше всего вся эта задумка нравилась Михаилу Архангелу, который просто сиял, поглядывая на точные продуманные штрихи на плане, и Утреннему свету, который привык вести войну и сейчас даже завидовал такому небывалому размаху.

Ромул занимался обучением своего небольшого войска. Что ему еще оставалось делать? К картам и схемам, а также в секретные точки строительства его не допускали, а когда он пробовал возмущаться, резонно объясняли, что строят сейчас не его город. А вот когда Андорат будет достроен, тогда все дружно помогут и в строительстве города Рома.

Император в основном отдыхал. Попивал вино и грелся на солнышке. В дела не вникал и проявлял несвойственное ему равнодушие.

Звенард, обнаружив, что Андорату пока ничто не угрожает, вернулся к своим подданным, чтобы продолжить укрепление собственной крепости. Да и голубь принес ему сообщение, что появилась жена. Лучше ему быть дома, а то, как бы, не дождавшись, она опять к родителям не вернулась.

В общем, все шло своим чередом, а противник пока нигде не объявлялся. На разведку, как и полагается, отправился Дракон. Он мог быстро и в полной для себя безопасности, облететь не только окрестности, но и дальние места. Посмотреть, как Звенард, не нужна ли срочно помощь. Что поделывают жители недостроенного Рома, прикрикнуть на них, что бы тоже пошевеливались. И, конечно же, навестить ту зараженную чумой крепость, за жителей которой так просил Рэм.

Во время отсутствия Дракона, командование общей группой принял на себя Звенислав. По рангу это вообще-то полагалось Императору. Но в последнее время он вел себя вяло и даже, надо заметить, странно. Друзья косились на него, но приставать с вопросами не стали. Все равно ведь толку не будет.

Рэм невозмутимо руководил своими людьми, и в жизнь Богов не вмешивался. А Ромулу скоро стало скучно муштровать своих солдат, и он все подкатывался то к одному, то к другому Богу, заставая их, по возможности, в одиночестве, и старался узнать, где взять божественную силу. Ведь настоящим единственным творцом был Император. А остальных богами сделал Звенислав. Замутив воду, и разрушив все традиции. Ну, Звениславу соизволение на это дал сам Император. Так что чего его спрашивать. Впрочем, Ромул спросил. Получил рассказ о злоключениях людей и самого Звенислава на оставленной им земле, и бунт души во дворце Императора. Ромулу этого было мало, потому что ничего не объясняло.

Неудовлетворенный Ромул, пристал к Утреннему свету. И сразу понял, что зря он это сделал. Утренний свет ходил в последнее время мрачный. Все никак не мог понять, что происходит с Императором, и что за «птица» этот Дракон. Да и история Утреннего света и так всем известна. А как он освободился из объятий ночи, об этом еще Звенислав не поленился рассказать. Поэтому Люцифер только состроил самую страшную из своих гримас. И Ромул моментально ретировался.

У Архангела Михаила, который был самым близким другом Звенислава, Ромул пытался выяснить самое главное: как богом стал Звенард. Ну, все они – это понятно. И Архангел, конечно же, тоже. Он, как известно, с сотворения мира существует, и Императору всегда был первым помощником. Но Звенард! Рыбак из деревни! И не просто король ( сам Ромул король). Нет – Бог. Это больше всего возмущало и раздражало Ромула. Почему Звенард Бог. Почему он не лишился силы? Как он ее приобрел?

Михаил искренне хотел помочь, измученному выкормышу волчицы и пустился в долгие объяснения, что Звенард внимательно слушал Звенислава, как каждый человек может стать творцом. И у него получилось им стать. Он создал свой мир, где он и является Богом. А остальные Боги в его мире силу потеряли. Потому, наверное, тут Михаил задумчиво, поскреб крылом затылок, что Бог должен быть один. Но сам он не был в этом уверен, поэтому и Ромула не убедил.

- Ну, а как же этот мир? – настаивал Ромул – Почему я и брат не Боги?

- Так, видно, это мир, созданный не вами. Вы в нем только родились. Вот смогли выдвинуться, проявили лидерство. Стали королями. – Увещевал Архангел. – Смотри, твой брат строит свой город и не ропщет.

Но Ромула ему убедить смириться не удалось, и тот ушел злой и неудовлетворенный, сердито поглядывая на невозмутимого брата, который занимался своими делами. И, казалось, все ему ни почем было.

Наверное, Ромул бы устроил все же какие-то неприятности. Бунт, например. Но тут, через несколько дней отсутствия, вернулся Дракон.

Весь народ сбежался, что бы посмотреть на Дракона и узнать новости.

Дракон летел непривычно медленно, едва двигаясь низко над землей. Причину этого, все скоро узнали. Оказывается, он нес на спине нескольких человек, и, что особенно поразительно, лошадь, и трех гусей.

При виде этого зрелища, озорные «молодые боги» Звенислав и Михаил, засвистели, а Утренний свет взмахнул рукой. Народ ответил изумленным гомоном.

Император так и не вышел из покоев.

Надо сказать, что к моменту возвращения Дракона, все приготовления были практически закончены. Крепость достраивали небывалыми темпами. Припасов наготовили на несколько лет вперед. Даже Ромул сумел отмуштровать свою армию так, что они подчинялись дисциплине, отличали правую руку от левой. И даже овладели некоторыми редкими специальностями. Что стало особой гордостью и секретом Ромула.

Противника же, по-прежнему, не было видно. И люди уже начали строить не времянки, а настоящие жилища. К ним прибывали все новые и новые земледельцы и скотоводы из окрестностей. Город пополнялся. Богател. День назад прошел большой купеческий караван, который безропотно заплатил пошлину за проезд.

В общем все устраивалось. И Андорат можно было уже считать городом в процессе не строительства, а скорее, раннего расцвета. Более того, люди Ромула, не рвались покидать эту крепость, сравнивая мысленно ее с куцыми стенами своего нового города. И некоторые стали потихоньку строить себе внутри стен жилье, показав таким образом, что собираются остаться здесь навсегда.

Когда Дракон отдуваясь и шипя от натуги, приземлился на большую площадь за пределами крепостных стен, народ кинулся с громкими криками, ему на встречу.

- Это все, кто уцелел в зараженном поселении. – Отчитался Дракон перед Богами, и свидетелями нашествия, Ромулом и Рэмом.

- Зато эти – Дракон кивнул на слезающих с его спины людей и живность, теперь самые крепкие. Им уже ничто не страшно.

В этом они немедленно убедились. Девочка лет шести, не успев слезть с Дракона, вдруг выдула изо рта довольно большой огненный шар. Все изумленно и испуганно отшатнулись.

- Всю дорогу ее учил – С гордостью признался Дракон.

- Это противоречит законам природы. – Пробормотал Звенислав. – Или… или магия опять начинает действовать. А, может, только в случае с Драконом?

Мальчик, лет десяти, выхватил из-за спины лук и, небрежно прицелившись, выбил стрелой из руки своего ровесника, стоявшего от него не менее чем в пятидесяти шагах, яблоко.

Так же со спины Дракона слезла молодая красивая женщина, глубокий старец и древняя старуха.

Но больше всех поразил зрителей вороной жеребец с трепещущими ноздрями. Он мигом слетел со спины Дракона (как он вообще мог на ней удержаться), громко заржал и сделал круг на бешеном аллюре вокруг собравшихся.

Сразу несколько людей, понимавшие толк в лошадях, кинулись его ловить. Но не тут-то было. Конь становился на дыбы, брызгал пеной, делал немыслимые скачки.

Звенислав и Михаил с завистью посмотрели на горячего коня. Но в драку за него вступать не стали. Несолидно это Богам. К тому же, им крылатые кони полагаются.

Зато Ромул и Рэм яростно вступили в противоборство за обладание горячим скакуном. Все понимали, что это первый приз. Рэм вскочил было на спину вороного красавца, но тут же был сброшен и чуть не растоптан, если бы вовремя не подоспел Ромул.

Зато этот молодец мертвой хваткой вцепился в гриву и удержался на спине скакуна. Конь сделал еще несколько резких движений, но внезапно перешел на шаг, и, казалось, покорился воле человека. «Это западня» - Одновременно подумали Звенислав и Михаил, но ошиблись. Минута, и конь уже принимал лакомство из рук Ромула, который с торжеством победителя поглядывал на окружающих. Посрамленный Рэм срочно ретировался, сопровождаемый псом, и заспешившей за ним девой, а Дракон глубокомысленно заметил:

- Да, этот подарок для тебя, мальчик. А для всех нас есть еще хороших подарок – И он указал на гогочущих гусей.

Народ засмеялся:

- Господин Дракон, нам эти три птицы на один зуб. Даже на сто человек не хватит, если по одной косточке.

- А я не для еды их привез. – Строго прикрикнул Дракон.

- Смотрите хольте, лелейте их, заботьтесь как о родной маме.

Ничего не понимавшим людям, поспешил пояснить, знавший историю, Звенислав:

- Он прав. Гуси эти нашими спасителями могут стать. Так что заботьтесь о них, как он сказал.

Остальных, сошедших со спины Дракона, распределили так: Михаил тут же вцепился в бойкого мальчонку. Ему давно хотелось иметь такого помощника. А, может, сына? Девочка досталась Люциферу. Она сама пошла к нему, ни сколько не испугавшись дурной репутации поверженного в свое время Ангела. А он был рад неимоверно. И стало понятно, что они вскоре сдружатся.

Старуха, ни кого из Богов себе не выбрала. Она деловым шагом направилась на кухню, со словами:

- Лекарка я. Сейчас пришлите мне нескольких молодух. Буду их учить целебные зелья варить.

Старик стоял на месте и прямо смотрел в глаза Звенислава. Тот, почувствовав какую-то силу, исходящую от этого немощного старца, невольно подошел поближе:

- Ты что-то хочешь сказать мне, почтенный отец? – Неуверенно произнес Звенислав.

- Астролог я, Бог Звенислав. И хоть родился я в незапамятные времена, когда еще Вещий Олег нас почитал, да не слушал, пришел я, чтобы сказать тебе свое слово. Ибо другого Бога, кроме тебя не признаю.

И слегка растерявшийся Звенислав, пригласил старца в отстроенные уже по вкусу молодого Бога покои в Андорате.

Звенислав провел старика астролога в свои покои. Так как Звенислав в своем XX-XXI веках всегда тяготел к средневековью, то у него не было новшеств Звенарда. Да и не нравились они ему.

Какая разница, как изогнута будет спинка у дивана, на котором все равно неудобно сидеть? И если в замок Рэма нельзя провести электричество, телевидение и прочие новшества, о чем Звенислав ни сколько не жалел, то не лучше ли простые каменные стены, огромный очаг с полыхающими поленьями. А канализацию, как известно, изобрели в Древнем Риме, и здесь она как раз и была построена. Ванна регулярно наполнялась горячей водой прилежными слугами. Поэтому гнутые ножки и резные шкафчики Звенислава не занимали. Он предпочитал простоту. В ней тоже был своеобразный комфорт – огромная кровать, без нововведений XVIII века, когда врачи внушали пациентам, что спать надо сидя, чтобы не заболеть воспалением легкий. И такую кровать у себя установил сначала Петр I, а потом купцы и мещане гораздо позднее. Стол был большим и деревянным без лакировки и разных узоров. Скамьи Звенислав вообще хотел поставить каменные, но вовремя сообразил, что на них будет холодно сидеть. Поэтому каменные скамьи он приказал установить ближе к окнам, на случай жаркого лета вместо кондиционера.