О обоняние! Ты сильнейшее из всех чувств! И поистине нет для тебя ни времени, ни пространства. Ты можешь захватить, овладеть и перенести в давно забытые дни, позволив прочувствовать все так остро, близко и в то же время неуловимо и отчужденно.

Сажая цветы в своем палисаднике, волей-неволей получаю информацию из окружающего мира: справа соседи жарят шашлыки, слева только что скосили траву, а вдалеке кто-то выгуливает лошадей. И вот оно открытие: грузинское лето пахнет так же, как и российское. Особенно ярко это ощущается, когда мзе (солнце –груз.) - раскаленный огненный шар, откатывается за горизонт.

И все вокруг начинает дышать, глубоко, жадно, с наслаждением. Ожившая трава пахнет влагой и свежестью, цветущие кустарники – парфюмерией. А шутник – ветер, играя с ароматами окраины Тбилиси, приносит издалека знакомый пахучий букет и забытые воспоминания…

Мне десять лет. Я грустная, недовольная и вырванная, как засидевшаяся репа, из своей привычной среды -городской квартиры. Папа забрал меня на неделю в сельскую местность к бабушке. Мы с ней очень похожи, но мало знакомы, так как приезжаю сюда крайне редко. От этого я чувствую себя неуютно и потерянно. Отец на рыбалке с братом. А я с бабушкой. Она невысокая, но полная, сильная и какая-то неутомимая. Она всегда в движении, а я вынуждена помогать. И мне это не нравится.

Раз уж я здесь, то непременно хочу валяться на воздушной сказочной перине. Хочу сорвать кисейную накидку, разломать конструкцию из взбитых и уложенных друг на друга огромных перьевых подушек, последняя из которых стоит треугольником… И нырнуть лицом в эти самые подушки! Вообще кровать здесь какая-то чудная: голубые железные прутья с облупившейся краской на выступах, кое-где просвечивает ржавчина, а нижняя часть, прямо от матраса прикрыта подзором – такой белой кружевной оборкой. Она свисает почти до пола и стыдливо скрывает все, что припрятала под кроватью хозяйственная бабушка. Скрипящие пружины позволяют и попрыгать, и исчезнуть в перине. Как приятно лениво нежиться на этой невероятной кровати, разглядывая вечных оленей на коврике! На улице жарко, а дома царит прохлада, и дышится легко. И как здесь сладко спится! На удивление бабушка за все эти годы так и не поменяла кровать. И она также манит меня.

Когда спадает жара, мы идем с бабушкой на огород, к реке. На душе немного тоскливо от того, что все здесь для меня чужое. Вечерний ветер поднимает сельскую пыль, и она вместе с песком попадает мне в открытые сандалии. Неприятно. Но бабушка упорно идет вперед, а я боюсь отстать и потеряться. Так и иду.

Это большое село называется коротко и емко - Вад. По этому поводу у нас есть семейная история. Моя мама, красавица-студентка, сообщает своим родителям новость, что выходит замуж за сельского парня.

-Так откуда он? Как его село называется? - спрашивает мой дедушка.

-Вад,- смущенно отвечает новоявленная невеста.

И в этот момент ее мама, всепоглощающе добрая, мягкая и веселая, всплескивает руками и удрученно восклицает:

-Тань, да что ж это такое? Все в рай, а мы в ад!?

Оказалось, свое название село получило от речки Вадок. Все просто. Без мистики.

А мы продолжаем идти. Нам встречается стадо коров, бредущих домой с пастбища. От них пахнет невероятно резко, жарко и душно. Это и запах навоза, и парного молока. Необычно, но притягательно, и я не зажимаю своего презрительного носика. Худой, какой-то скрюченный и черный от солнца пастух лениво и устало плетется сзади. Он не принимает никакого участия в судьбе этих коров. А они с тяжелым мычанием расходятся сами по своим дворам. Удивительно, как это коровы сами знают, куда идти. Эта мысль полностью поглощает меня. И я постоянно оглядываюсь на стадо, и больше ни о чем не могу думать.

Пробираясь вдоль узких сельских улочек, окруженных высокой травой с репейником, мы спускаемся к огородам. Вот он этот запах, что вернул меня сюда! Скошенная трава дурманит голову, а упавшая роса заставляет очнуться от парализующей жары все живое. Я не знаю эти запахи, они новы и в то же время близки мне. Около реки свежо. Мне кажется, что пахнет тиной. Или водорослями. Бабушка проходит по подмосткам, нагибается, зачерпывает воду большим ведром и, сгибаясь под его тяжестью, медленно идет поливать грядки. Мне становится ее жалко. Начинаю неохотно помогать и неожиданно с головой ухожу в работу. Мы болтаем обо всем и ни о чем. Я узнаю, что изначально эти подмостки у реки сделаны для женщин, полощущих одежду в реке. Всматриваюсь в темную, чуть потревоженную течением гладь реки. Хаотичное и резкое мелькание стрекоз над кувшинками завораживает: я пытаюсь угадать, куда они полетят дальше. Яростно хлопаю комаров по своим рукам, бью так, словно это не мои руки. А все потому, что комариные киллеры кусаются невероятно больно. Управившись с работой, мы - уже почти подружки, направляемся в обратный путь.

Вдруг совершенно неожиданно меняем маршрут и заходим в гости к родственникам. Там уже вернувшиеся с рыбалки мужчины сидят на кривой лавочке около деревянного дома, облокотившись о круглые, почерневшие от времени балки. Меня заводят в сени и прямо там дают парного молока в железной кружке, наливая прямо из эмалированного ведра. Белое, теплое молоко пенится. Я пью с опаской, запах молока чужой и какой-то уж очень… живой. Но вкусно! Особенно с горячим черным хлебом, отломленным специально для меня.

Мужчины на улице курят и смеются: оказывается, мой дядя, тот еще озорник, учит курить козу, тыча ей в удивленную морду «Беломор». А у этой козы какие-то инопланетные глаза: я бы так и не поняла, почему, если бы отец не обратил на это внимание. Зрачки у нее горизонтальные! Почему-то я помню об этом всю жизнь.

И вот мы уже вместе с бабушкой и папой идем домой. Тихо и не спеша. И снова запахи накрывают нас: где-то сжигают траву, откуда-то ветер несет неприятный запах курятника, а рядом с палисадниками - какая-то родная аура от пряной травы и цветов. У порога нас встречает толстая полосатая кошка Манька. После нее все кошки у бабушки были такие же камышовые и с такой же кличкой.

Поздно вечером, сполоснув пыльные ноги в тазике с нагретой в чайнике водой, мы смотрим черно-белый телевизор – одну единственную работающую программу. В кромешной темноте, не включая свет, чтобы не налетели комары, мы смеемся, глядя моноспектакль А.Райкина. И мне уютно.

Много позже эта самая бабушка Таня, когда-то в детстве казавшаяся мне немного чужой, невероятно помогла мне. Она взяла мою полуторагодовалую дочку Танюшку к себе на Вад и два года воспитывала ее. Ради меня и моей учебы в институте. Помимо этого она ухаживала за своей 90-летней матерью Марией. А мой дядя, приходя в гости к ним восклицал с сильным нижегородским говором, припадая на «о»:

- Ох, уж ваш тут женский монастырь! Две Таньки, да две Маньки! (вторая Манька - это кошка)

Сейчас бабушке уже 85, она такая же неутомимая и уравновешенная. Все так же застилает кровать с подзорами, ходит на огород и ведет неторопливую, размеренную жизнь. Только сильно сдала за последние годы. И я тоскую, что далеко от нее…

Запахи, ароматы, всплески сознания… Грустно ли мне? Немного. Но в то же время рада, что все это было и есть в моей жизни. Как же сладостны порой бывают воспоминания! Они размытыми импрессионистскими картинами вспыхивают все чаще. И только сейчас понимаешь, что тогда, в детстве, ты был свободен по-настоящему и как-то искренне и без оглядки счастлив.