Я никогда не забуду это жуткое зрелище: массивные двери конвейера изощренных убийств лагеря смерти, не сравнимая ни с чем, чудовищная вонь, гора грязных, изможденных тел. В момент окинув взглядом газовую камеру, я сразу обратил внимание на белую, хрупкую детскую ручонку, сжимающую маленький блокнот. Ещё тёплая, наполовину заваленная трупами, безжизненная фигура девочки будто тянулась ко мне, протягивала смятые страницы мучений. Её голова была намного больше остального тела, нижняя челюсть буквально отвисала, девочка будто пыталась захватить как можно больше уже ненужного затхлого воздуха. В широко раскрытых глазах читался страх и неугасающая надежда. Это тяжелое воспоминание навсегда останется со мной. Это воспоминание и … дневник маленькой девочки.

 

27 февраля 1943 года

 

Не люблю поезда, их запах, сырость… Эти пыльные громадины привозят только в плохие места, грустные, мрачные. Неделю назад полицаи забрали меня от маменьки, с другими ребятами отправили на вокзал. Доставили до Кёнигсберга. Опять эта копоть и дым. В зале, под крышей перрона, мы (я и ещё человек 20) сидели долго, ждали некого манна (мужчина). Я уже успела выучить несколько немецких слов. Меня научил Гюнтер. Это немецкий солдат, который нас сюда привёз, он знает русский. Помню какая-то фрау (женщина) подошла к нашему солдату, спросила о чем-то. Наверное, подумала, что он нас обижает. Часа четыре смотрели на немцев в горжетах, все такие нарядные ходят, а мы… плачем, держимся за Гюнтера. Холодно и страшно: всё чужое. Потом нас повели в Arbeitsamt (бюро по трудоустройству), час шли до него. Там меня и ещё несколько детей отдали Уотану, мужчине со шрамом на лице. Его грубость проявлялась не только в поведении, но и во внешности: массивная челюсть, глубоко посаженные глаза, широкий лоб, горбатый нос и… этот шрам. В этот же день нас отвезли в его усадьбу, поселили в бараке, сразу заставили работать. Меня, Олесю и Раду отправили на кухню, других - на сельскохозяйственные работы.

 

3 марта 1943 года

 

Кормят здесь плохо, а как хочется кушать! Это нам ещё повезло, одна из кухарок в тайне от хозяина подкармливает, а вот другие ребята…

 

24 марта 1943 года

 

Нас постоянно называют свиньями, рабами. Заставляют работать сутки напролет, а кто осмеливается ослушаться, того палками до смерти забивают. Такова была судьба Федьки, самого старшего из прибывших в дом на работы. Ужасно… С нами обращаются, словно с животными. К евреям относятся с особой чудовищностью. А мы ведь все люди, должны друг другу сочувствовать. У моих хозяев нет совести, сострадания, они злые, жестокие, а мы ведь дети, точно такие же, как хозяйские Ева и Зиберт. Обидно…

 

30 марта 1944 года

 

За год, проведенный в этом жестоком, опасном месте, мы изменились до неузнаваемости. От вечных побоев всё тело болит, исхудали, многие заболели. Маша и Лиля, доведенные до отчаяния, повесились в конюшне вчера ночью, жилось здесь им хуже всего. Видела, как их в повозку наши укладывали, аккуратно, будто младенцев убаюкивали на вечный сон.

 

12 апреля 1945 года

 

Вчера к хозяину приезжал высокий мужчина в форме. Что-то обсуждали. Из кухни услышала только одно злосчастное слово цуг (поезд). Нас решили куда-то отвезти? От поездок ничего хорошего ждать нельзя. Наверное, совсем никчемные стали. Сегодня кухарка дала мне два ломтика хлеба. Точно уезжаем. Страшно.

 

13 апреля 1945 года

 

Утро. Еле живых, нас повезли в гестапо (полицию). Из гестапо на вокзал. Дым. Шум. На перроне стояла толпа, как говорили полицаи, “живого груза”. Сотни полуживых существ, покалеченных, больных, умирающих от сырости и голода, заталкивали в вагоны, уже наполненные «грузом». Я ужаснулась. Их запах, внешний вид... По сравнению с ними, мы выглядели относительно хорошо. Нас разделили. В вагоне я познакомилась с девушкой лет 24, стала называть её мамой. Она грела меня всю дорогу, заботилась обо мне, а я поделилась с ней оставшимся хлебом. С пронзительным металличе-ским скрежетом остановилась лодка Харона. Открылась дверь. Едкий свет прожекторов. Руки и ноги затекли от вынужденной неподвижности. Людей стали выталкивать из вагонов. Испуг. Плачь. Крики.

 

19 апреля 1945 года

 

Нас сразу поделили на группы, повели в душевые, заставили снять и оставить снаружи всю одежду. Там я и бросила мой прошлый дневник. Унижение. Это нелюди. У них нет ни капли человечности. Они побрили нас. Мы стояли, задрав руки вверх, пока грубые пальцы вырывали серьги и кольца. У всех проверили уши, рты. Совершенно унижен-ных, лысых, обнаженных женщин определили на работы. Снова распределение. Перед нами высыпали одинаковую полосатую одежду. Я пыталась найти что-нибудь маленькое, но вся одежда была одного размера. Мне досталось самое запачканное платье с номером 137, внутри был маленький кармашек, а в нем эта, наполовину исписанная книжка с истонченным карандашом. Записи не разобрала.

 

21 апреля 1945 года

 

Каждая минута здесь – унижение!

 

23 апреля 1945 года

 

Сегодня стариков и маленьких детей назначили на химмельтранспорт (транспорт на небо). Много женщин плакали, в отчаянии бросались в ноги надзирателям. Тех, кто выходил из строя, немедленно расстреливали.

 

24 апреля 1945 года

 

Изо дня в день наблюдаю, как меркнет свет. Всюду лай собак, беспрестанные выстрелы, вопли. Становится только хуже. Кормят исключительно помоями. Через силу пытаюсь заливать в себя солёное варево. В воздухе стоит паршивый запах гнили, думаю, это от труб неподалёку, из них постоянно выходит бурый дым. Меня не отправили на общие работы, я прибираюсь в домах надзирателей и начальников.

 

30 апреля 1945 года

 

Я заболела. С трудом могу дышать. От голода кожа, как у старухи. Недавно у меня начали брать анализы, их берут у каждого ребёнка. Для меня процедура стала тяжелым испытанием. Несколько часов лежала рядом с больным немцем, от меня к нему по трубке текла кровь, много крови. После потеряла сознание, очнулась только на следующий день в изоляторе. Тётенька в халате накормила меня хлебом (как было вкусно!), сказала, что скоро пойдем греться в баню. Я подпрыгнула от радости! Неужели не придётся ждать летних дней, чтобы побыть в тепле. Уже сегодня отогреюсь и пойду на поправку! Через несколько часов за мной пришли. Думала, что всё тепло достанется мне, но со мной отправили ещё сотни две таких же безликих, искалеченных людей разных возрастов. На улице не спокойно. Надзиратели и солдаты судорожно бегают от одного барака к другому, собирают новые толпы людей, сжигают какие-то бумажки. Мы прошли по коридору из колючей проволоки, повернули налево… Вонь чудовищная. Нас раздели. Многие начали кричать и плакать. Переживают, что кому-то не хватит места в тёплой бане. Людей заталкивают. Места хватит всем! Сейчас все согреются, все вылечатся! Сейчас нам станет легче, будет хоро …

Спустя два часа после написания последних строк дневника советские войска освободили заключённых концлагеря. В тот одновременно счастливый и горестный день я увидел эту страшную братскую могилу. Точно не помню, каким образом ко мне попала первая часть дневника: то ли мне ее кто-то передал, то ли она нашлась в ходе осмотра территории лагеря … Но, перечитывая эти записи снова, понимаю, что прочту их еще не раз , прочту своим детям, внукам, а они своим детям… Это нужно не мёртвым, это надо живым для того, чтобы помнили! Помнили! Слышите, ПОМНИЛИ! Весь мир ПОМНИЛ!

—

РS.

30 апреля 1945 года – освобождение заключённых самого крупного и жестокого женского концлагеря Ра-венсбрюк. Концентрационный лагерь Третьего рейха располагался на северо-востоке Германии. Всего с 1939 по 1945 год в лагере Равенсбрюк было зарегистрировано в качестве заключённых 132 тысячи женщин и детей. Узницы Равенсбрюка подвергались чудовищным истязаниям, работали по 14 часов в день. Ухудшающиеся условия труда, скудное питание и умышленное умерщвление приводили к массовым смертям, число погибших за все время существования лагеря варьируется от 50 до 100 тыс. человек. С конца 1944 г. чистки в лагере усилились. За несколько месяцев в лагере появлялись всё новые газовые камеры. Также в лагере происходили медицинские эксперименты по пересадке конечностей и тканей. Местные врачи умышленно калечили пациенток и проверяли на них препараты для обработки ранений разного характера. На территории лагеря для всех этих целей были построены больницы и стерилизатор. 30 апреля нацисты собирались уничтожить лагерь и заключённых в нём женщин. Но при приближении Красной Армии эсэсовская охрана бежала, и в общей сложности советским воинам в течение двух дней 29 и 30 апреля удалось спасти более 20 тысяч женщин Равенсбрюка.