Свадьба деда Оставив заботы и споры, Шепталось село увлеченно: — Жениться надумал Григорий — И дернуло ж старого черта! Пустил родовые, мол, корни На добрый десяток округ, А вот расписаться по форме Все было ему недосуг. За длинным столом — честь по чести — Сидели торжественно гости. И дед с Ефросиньей-невестой Шутливые слушали тосты. Старушки тихонько крестились, Желая им жизни удачной, Но вдруг полились-покатились Слезинки из глаз новобрачной. Негромкую речь обрывая, Сказала: — Прости уж, Григорий, Но выпьем за сына, за Ваню, За неотболевшее горе. За наши тяжелые пашни, За годы, что били под дых. Поднимем стаканы за павших, А после уже — за живых. Григорий ногою заерзал, Кусая усы по привычке: Ответить ей что, тонкослезой, Ответить ей что, горемычной? И, глядя в лицо Ефросиньи, Промолвил, на стул опершись: — Сказать не сумею красиво, Учила не этому жизнь. Я лучше — про беды-невзгоды, Про то, как Европу прошел… И словно бы прошлые годы Сбежались и сели за стол. Всплывали военные будни, Всплывали смертельные дни. Поэтому плакали люди, Забыв, что на свадьбе они. И горесть израненной жизни Стояла в глазах нехмельных… Из траурных рамок Отчизна Бессмертно смотрела на них. * * * Григорий жизнь невесело прожил. Война. Послевоенная разруха. “Прожил, а ничего не накопил,” — Ворчала иногда жена-старуха. Он понимал, что время - умирать, Но все дела... дела не позволяли. И сыновей хотел уже позвать, Да где там — забрались в глухие дали. Но стало все-таки невмоготу, За горло взяли старые болячки, И жизнь упрямо подвела черту, Последний день Григорию назначив. Вот так — когда Григорий тихо спал И слышал, как негромко сердце бьется, Какой-то странный голос прошептал, Что все... что день последний остается. Дед встал. Печально скрипнула кровать. Взглянул в окно — земли сухие груды. Подумал вдруг: “Кто ж для меня копать Такую твердь суглинистую будет? Как ни крути, а некому. Ну, что ж, — Прокашлялся. Погрел у печки спину. — Возможно завтра разразится дождь, Промочит грунт. Тогда и опочину.” Прошел неторопливо к образам, Посапывая и слегка хромая. “Моложе был бы, выпил бы сто грамм, А так, пожалуй, похлебаю чаю”. Порой казалось — нету больше сил, Ни капельки уже их не осталось, А он, крестясь, у Господа просил, Чтоб тучи поскорее собирались. “Куда моей старухе яму рыть — Ей жизнь давным-давно пора итожить. А если б дождь прошел, то, может быть, Управился б сосед — он чуть моложе”. И дед терпел, хоть было все трудней. В груди давило. Губы сжал до боли. Как будто был не в мазанке своей, А там, под Оршею, на поле боя. Хотелось показаться, уходя, Таким, как был, — и крепким, и удалым... Он умер через день, после дождя, Когда земля сырой и мягкой стала. * * * Могила братская. И вечер так свинцов. Стоит старик, тень приросла к асфальту. А боль земли прошла через лицо, Как трещины сквозь плиты Бухенвальда. * * * Не забылось, как в пору мальчишеских лет Мать мотивом будила старинным, И вставал в полный рост надо мною рассвет, Синеглазый рассвет Украины. Я в поля убегу, я из детства верну Все, что матерью было воспето: Золотую траву, молодую весну И входившие в сердце рассветы. А потом постою у ступенек крыльца, Где, еще несмышленый и хилый, Слушал я фронтовые рассказы отца И война в меня больно входила. Обрывались дождинки с дрожащих ветвей, А над ними, тяжелый и горький, Словно дым подожженных в бою деревень, Вился дым крепкосортной махорки. Сколько лет пронеслось, сколько схлынуло дней, Сколько было в пути огорчений. Но, удары держа, становился сильней, Пересиливая пораженья. И всегда на пороге грядущего дня Осторожно, как будто бы сына, Материнскою песнею будит меня Синеглазый рассвет Украины. * * * … И нет суетливым сомненьям числа, Ведь в жизни то косо, то криво. Вновь трещина через эпоху прошла И стала страна над обрывом. Неужто оборвана памяти нить, Неужто все стало не свято? Но надо же выстоять и победить, Как наши отцы в сорок пятом! * * * Вечернее солнце природу утешит, Все улицы будут светлы и грустны, По ним прошагает давно поседевший, Последний солдат той, Великой, войны. И память рванется по топям неблизким, По мерзлым дорогам, где смерть и война, И тихо к нему подойдут обелиски, Напомнив ушедших друзей имена. Он землю тускнеющим взглядом окинет. И, вытянув ветки дрожащие ввысь, Застынут деревья. И сам он застынет. Навеки застынет, как обелиск. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
